Францисканский орден: от апостольского движения к ученой корпорации

Новое сословие «средневековых интеллектуалов» было обязано своим появлением монашеским и церковным реформами. Церковные реформы сделали секулярный клир, а именно низшее его звено, т. е. священников и каноников, в том числе сельских, ближе к пастве, особенно после реформы их обязанностей, таких как исповедь и причастие[341]. Под присмотром церкви каноники упростили и систематизировали знания в школах, воспитывающих будущих клириков. Это привело к возрождению традиции частных школ и к «схоластической революции» XII в.[342], которая и рассматривается как основная предпосылка для возникновения университетов[343].

В данной главе интеграция Францисканского ордена в Парижский университет будет рассмотрена как часть общего намерения папства вернуть контроль над одной из важнейших функций церкви: образованием и воспроизводством знания.

§ 1. Структура и парадоксы средневековых университетов

В XII в. — в эпоху «схоластической» или, как ее часто именуют, «интеллектуальной» революции — был переведен с греческого и арабского языков и внедрен в ученую среду «новый» Аристотель. Переводы римских законов в их византийской рецепции дали толчок к развитию не только канонического, но и мирского сектора права. Невиданный взлет пережило медицинское знание. Возрождение грамматики и, особенно, быстрый успех диалектики привели к возникновению новых форм преподавания. Усилиями Ансельма Кентерберийского (1033–1109) и Петра Абеляра даже теология подверглась пересмотру[344]. Традиционное церковное преподавание в кафедральных школах получило вызов от школ нового типа, частных.

В некоторых странах новые школы развивались вне присмотра церкви. В иных местах, благодаря булле Александра III (1159–1181), введшего лицензию на преподавание ("licentia docendi"), образование новых школ находилось под контролем церковных иерархов[345]. Но далеко не все важные школы XII в. (Реймс, Шартр, Льеж и пр.) в XIII в. стали университетами.

Ж. Верже предположил, что причиной стало необычайно возросшее число студентов и вследствие этого необходимость модернизации системы преподавания и социальных норм общего проживания. Основой будущих университетов стали те школы, которые провели эту модернизацию[346]. Самыми значимыми среди них были школы Парижа, где изучалась, преимущественно, теология, и Болоньи, в которых изучалось право.

Болонский университет образовался из школы права (канонического и гражданского)[347]. Со второй половине XII в. школа получала привилегии от Фридриха Барбароссы и от коммуны Болоньи. Болонская коммуна, вследствие роста беспорядков, связанного с наличием в городе большого числа студентов, попыталась предотвратить образование студенческих университетов (статуты 1211 г. и 1216–1217 гг.)[348], но протекцию Университету начал оказывать папа. Более того, начиная с 1219 г., ученый муж, получивший лицензию на преподавание, возводился в чин архидиакона, что автоматически встраивало его в церковную иерархию. Поэтому непосредственно «Университет» ("Universitas"), сообщество, составляли студенты, которые группировались по «нациям» ("nation"). С 1220 г. образовались два студенческих университета: итальянский ("citramontanes") и заальпийский ("ultramontanes"). Во главе каждого стоял свой ректор. Профессора, исключенные из официальной структуры, заключали с Университетом договор, образуя коллегии ("collegia doctorum"), которые различались, в основном, по способу организации экзаменов.

Парижский университет возник примерно в тоже время, но у него была иная организационная структура: в отличие от «студенческого университета» Болоньи, в нем сформировался «университет преподавателей»[349]. Основой для Парижского университета стали церковные и частные школы, в которых преподавались свободные искусства, диалектика, теология и каноническое право. Преподаватели и клирики находились под властью кафедрального канцлера, выдававшего учительские лицензии.

С 1200 г. учителя независимых школ начали объединяться в ассоциации. Все началось со школ свободных искусств, они были самые многочисленные, молодые и жаждущие автономии. С 1210–1220 гг. к ним присоединились теологи и каноники. К 1208 г. в Париже уже существовала первая ассоциация учителей и студентов с разработанными внутренними законами и статутами относительно ведения конспектов, составления программ, проведения экзаменов[350]. Верже пришел к выводу, что в основе слияния школ лежало взаимное студенческое и учительское желание защититься от судебных и финансовых претензий местных церковных и гражданских властей[351].

Парижский университет ведет свое начало от 1200 г., когда Филипп II Август (1180–1223) дал корпорации привилегии[352]. Однако право короля на руководство новым сообществом тут же оспорил папа Иннокентий III. Парижский епископ и канцлер предприняли попытки сопротивления, но они не принесли результата, новое сообщество попало в прямое подчинение понтифику. В 1215 г. папский легат торжественно передал первые статуты сообществу парижских профессоров и школяров ("Universitas magistrorum et scholarium Parisiis studentium")[353]. C 1219 г. Гонорий III запретил в Париже преподавание гражданского права[354], а в 1231 г. папа Григорий IX издал буллу "Parens scientiarum"[355], в которой дал Университету новые привилегии, провозгласил его обителью истины и света всемирной церкви и окончательно завершил становление его теологической специализации.

В XIII в. понтифики стремились взять под контроль университетский способ преподавания[356]. Например, сообщество в Монпелье, изучавшее медицину, было объявлено университетом папской буллой в 1220 г., минуя статус школы. Долгое время велись споры по поводу «искусственного» или «естественного» возникновения университета Оксфорда[357]. Современные исследователи считают, что ученая корпорация выросла из школ права, искусства и теологии, а организационную структуру Оксфордский университет позаимствовал у Парижского. Но, в отличие от Парижского университета, охотнее давал привилегии Оксфорду король Англии, нежели папа. После 1231 г. Генрих III (1216–1272) оказывал протекцию Университету и новым школам, а понтифик давал только одобрение свершившемуся факту[358].

Университеты появились в результате внешней и внутренней христианской экспансии, потому, что мирским и духовным управленческим структурам были нужны сведущие люди. При этом из университетских профессоров в окружение властителей разного рода (от местных феодалов до иерархов церкви) вошел небольшой процент. Но почему тогда мирские и церковные власти поддерживали университеты при более легком контроле школ? Вероятно потому, что именно университеты стали местом формирования нового для средневекового социума типа ученого-интеллектуала[359]. Они появились в XII в., а в XIII в. заняли особое место в обществе. Интеллектуалы не принадлежали ни светскому, ни церковному обществу, хотя тесно контактировали с обоими, и их можно отнести и к тому, и к другому. Основными чертами такого типа людей умственного труда были очевидная склонность к индивидуальности и тяготение к специфическим методам работы. Проще говоря, интеллектуалы жили с уверенностью в самоценности собственных занятий наукой. Таким образом, Для церковных и светских властей контроль над университетами носил и идеологический характер.

Университеты как феномен появились в начале XIII в., а их становление завершилось в последней декаде столетия. Университеты остаются практически неизменным по структуре вплоть до нашего времени, поэтому именно период формирования ученых корпораций представляет для исследователей наибольший интерес и вызывает самое большое количество вопросов.

Во-первых, это вопрос возникновения «сообщества» ("Universitas") и «наций» ("natio"). Университеты различались по способам организаций, но в основе каждого из них находилось множество микроподразделений — сообществ, школ и наций. В Болонье нации появляются еще до появления университета. В Париже или Оксфорде они возникли потому, что сложился университет[360]. Формирование факультетов было вторично (искусств, закона, медицины, теологии), а их внутреннее взаимодействие было далеко от гармоничного и миролюбивого. В современной историографии остается актуальной тема обнаружения условий, при которых произошла инициация подобных ассоциаций и их форм.

Во-вторых, это вопрос исследования организации университета как «средневековой корпорации». С одной стороны, преподаватели стремились выйти из-под контроля епископа и его канцелярии. С другой, — школы XII в. развивались стихийно, при этом диалектики и философы были угрозой для католической церкви, находящейся в состоянии реформы. Поэтому единственным возможным условием дальнейшего существования школ, а далее — университетов, было возвращение порядка и контроля мирскими и духовными властями над знанием и учителями. Именно поэтому первые статуты университетов определяют способы преподавания и проведения экзамена, в итоге ограничивая самостоятельность наставника в школе, а также контролируя набор и студентов, и учителей. В то же время, епископ мог дать лицензию на преподавание, но только после суда преподавателей над кандидатом.

Из этого, в-третьих, вытекает проблема преемственности идеологии и внутреннего распорядка школ XII в. и, в XIII в. — университетов. Университет воплощает идею универсального знания ("studium generale"). В отличие от школ XII в., локальных и закрытых, университеты были открыты всему христианскому миру, его амбиции поддерживались свободами и привилегиями, степень, присуждаемая выпускнику университетом, была действительна везде ("licentia ubique docendi"). Результатом развития университетов, наряду с его экономическим и политическим успехом, стал расцвет схоластики в XIII в., который для современного человека связан, тем не менее, с именами монахов из нищенствующих орденов. Вместе с тем в университетском преподавании не все было новым. Педагогические методы, равно как и большая часть изучаемых и комментируемых текстов, перешли из частных школ[361]. Однако огромным достижением XIII в. стало формирование строгого расписания, в котором все было распределено до мелочей.

Наконец, необходимо определить соотношение папства, государства и города в их влиянии на становление университета. Ж. Верже пришел к выводу что «рождение университета как института было частью всеобщей реструктуризации власти, происходившей в западном мире в XIII в.»[362]. В конце XII — начале XIII в. феодальное давление на общество Уменьшилось, и возникли тенденция к ассоциациям на местном уровне и стремление к высшей власти, чьим идеальным выражением была теократическая империя. Университеты оказались вовлечены в оба ареала: с одной стороны, на местном уровне это были ассоциации, а с другой, — ученая корпорация обретала независимость только под патронажем папской и/ или королевской власти.

Дополню — самоидентификация и установление четких границ между группами-корпорациями в Парижском университете происходили посредством ряда конфликтов с Римской курией, королевской властью, местной церковью и городом. Однако в самые значительные конфликты Университет входил с нищенствующими орденами, которые в свою очередь также переживали сложный путь становления. Особенно это касалось самого нестабильного из них, францисканского, чья история постоянно пересматривалась и переписывалась, в зависимости от текущего положения дел.

Далее будет выявлен способ интеграции и эволюции "Ordo Fratrum Minorum" в Парижском университете в их взаимодействии: если парижские профессора «сделали свой экзистенциальный выбор»[363] еще в начале XIII в., то какой выбор и когда делают братья-минориты?

§ 2. Зачем простецам кафедра?

Почему нищенствующие ордена стремятся к интеграции с Университетом вместо того, чтобы основать свою школу и не вмешиваться в чужую корпорацию? Можно ли считать, что это самостоятельный выбор орденов, как полагал Г. Рэшдолл[364], или рещение, навязанное Римской курией, как считал С.А. Котляревский?[365]

На этот вопрос сложно ответить, если не выявить первоначальные цели Доминиканского и Францисканского орденов в отношении Университета.

Действительно, известно, что Доминиканский орден изначально был основан с расчетом на интеллектуальное подавление ереси катаров. Он не был ориентирован на закрытое хранение знаний, характерное для традиционных монастырей, он стремился к открытому знанию. Но на область универсального знания ("studium generale") ко времени основания "Ordo Fratrum Praedicatorum" претендовали университеты. Вероятно, поэтому доминиканцы стремились войти в ученое сообщество, стать его частью и получить кафедру для полноценного преподавания.

Целью Францисканского ордена, изначально, являлась апостольская миссия всеобщего «преобразования» мира посредством нищенства и проповеди. При этом, согласно одному из записанных устных преданий, принципы Франциска если не противопоставлялись принципам Парижского университета, то не были одобрены ими[366].

Поэтому становится актуальным выяснение причины проникновения Францисканского ордена в университеты. Грасьен де Пари, историк-францисканец, полагал, что в Ордене возросла необходимость подкрепления примера наукой. Франциск Ассизский не мог на это решиться, следуя идеалу святой простоты, но его Дети последовали за доминиканцами. Несмотря на то, что, с точки зрения Грасьена де Пари, занятия наукой инициированы Григорием IX[367], дальнейшие противоречия необходимости или ненужности учености внутри Ордена не были связаны с отношением Франциска к учености. Он просто не видел ее в аспектах жизни "Ordo Fratrum Minorum", для него важнее были занятия искусством[368]. Впрочем, современные исследователи, следуя общему руслу, проложенному учеными францисканцами, считают, что стремление к образованию было заложено в Орден самим Франциском, сочинения которого наполнены размышлениями над текстом Библии. И все-таки он дал свое благословение на преподавательскую деятельность св. Антонию Падуанскому. Именно поэтому уже при жизни Франциска образуются школы францисканцев и в Париже, и в Оксфорде, а к 1230 г. меньшие братья получают право на "studium generale" в Парижском университете и выпускают великих профессоров и проповедников[369].

Однако если обратиться к репрезентации учености в «Благочестивой легенде», то мы встретимся с позицией, более близкой интерпретации Грасьена де Пари. В «Первом житии» Фомы Челанского Франциск предстает как человек неученый, но своей проповедью открывающий истину ученейшим мужам[370]. Антоний Падуанский, единственный ученый человек в Ордене, идет преподавать только после разрешения Франциска, отказавшись от всей своей мирской премудрости[371]. Иначе говоря, Франциск, созданный Фомой Челанским в 1228–1230 гг., не отвергает ученую культуру, он относится к ней с уважением, но не является ее частью. В существующей реальности братья, пришедшие в университеты и следовавшие этому подходу, не смогли бы там остаться надолго.

Почему редактор «Первого жития», Григорий IX, чье влияние на Орден было прописано самым тщательным образом, упустил из внимания этот важнейший момент? Был ли он для него действительно значимым, когда первые францисканцы вошли в контакт с Университетом? А если нет, то почему францисканцы все-таки были причастны "studium generale" до того, как генеральные министры в конце 30-х — начале 40-х гг. принялись за намеренную интеграцию Ордена в Университет?

В 1215 г. Иннокентий III одобрил существование Парижского университета. Тогда же на IV Латеранском соборе папа одобрил существование нищенствующих орденов, Францисканского и Доминиканского, которые вскоре появились в Париже.

К 1217 г. в Париж пришли доминиканцы. В 1218 г. они основали постоянную обитель св. Якова[372], которая по своей форме была коллегией, т. е. студенческим, бесплатным для проживания, общежитием с библиотекой. Данное нововведение доминиканцев позднее примут как образец и францисканцы, да и сами парижские профессора[373]. Первая коллегия, не относящаяся к нищенствующим орденам, будет основана в 1257 г. Робером де Сорбоном[374]. Особые намерения доминиканцев в отношении университетов подтверждает тот факт, что в 1220 г., придя в Англию, братья появляются сразу в Оксфорде[375].

Около 1219 г. под Парижем появились францисканцы[376]. После обвинений их в ереси епископом Парижским и профессорами папа Гонорий III послал «рекомендацию» Ордена главам церкви Французского королевства. Он объявил, что берет "Ordo Fratrum Minorum" под свое прямое покровительство[377].

В 1223 г. францисканцы, как и доминиканцы, были допущены к преподаванию в Парижском университете, но без получения кафедры[378]. В том же году министром французской провинции был избран Григорий из Неаполя, его проповеди пользовались успехом в Парижском университете[379]. В 1224 г. в первую парижскую обитель миноритов, расположенную у св. Дионисия, из Англии прибыл Хаймо де Фавершам, видный «интеллектуал» францисканец, будущий генеральный министр, много сделавший для оформления Ордена как ученой корпорации[380]. В 1225 г. францисканцы ушли из прежней обители и поселились в Вовере, в доме настолько «широком и высоком», что многие братья восприняли это как нарушение обетов нищеты и бедности. В молитвах брат Агнелус Пизанский, глава парижской кустодии, основатель английской провинции Ордена, испрашивал разрешения у уже почившего Франциска разрушить обитель, и в 1229 г. дом пришел в упадок[381]. После этого францисканцы получили место в Сен-Жермен-де-Пре, где и обосновались на долгое время[382]. Следует отметить, что нищенствующие ордена селились за стенами Парижа у городских ворот, рядом с основными школами Университета. Оба сообщества, проживая на территории города, не являлись его частью и не подчинялись городскому уставу[383].

Обозначенная в картуляриях связь францисканцев с Парижским университетом в период 1217–1229 гг. стала возможной благодаря принципам организации Ордена. Революционный принцип Франциска — на идеологическом уровне поместить меньших братьев в самом низу иерархической земной власти, что должно было привести к их возвышению в небесной иерархии[384] — обусловил и проникновение миноритов во все существующие социальные структуры средневекового общества, и приток в Орден представителей разных средневековых сословий, в том числе из ученой среды. Тем более что в Уставе Франциск указывал, что братья должны представлять, о чем они проповедуют[385].

Первое проявившееся противоречие между комфортом ученых занятий для братьев, нацеленных на интеллектуальные штудии, и нищенствующим образом жизни, общей тенденцией для всего сообщества, было снято разрушением обители и переселением в дом, устраивающий, по-видимому, всех. Впрочем, настоящая интеграция в Университет была ещё впереди, а равно и самые тяжелые конфликты.

В 1227 г. Григорий IX, бывший епископ Остийский, покровитель "Ordo Fratrum Minorum", выдал привилегию Доминиканскому ордену, согласно которой клирики не должны были препятствовать проповедям нищенствующих братьев, в том числе в Университете[386]. В 1229 г. доминиканец Роланд Кремонский (1178–1259) получил кафедру на факультете теологии[387]. Это был первый нищенствующий, допущенный к "studium generale" в Парижском университете на полных правах[388].

В это же время королева-регентша Бланка Кастильская (1188–1252) пригласила доминиканцев и францисканцев быть духовниками ее сына Людовика IX[389]. Юный король в свою очередь последовательно подтвердил привилегии 1200 г., данные Ууниверситету Филиппом II (1180–1214), его дедом[390].

Однако в 1229 г. начался первый серьезный конфликт Университета, городских властей, местной Церкви и королевских потестарных институтов. В этом конфликте впервые столкнулись притязания Университета и Доминиканского ордена на контроль области универсального знания.

С 1229 по 1231 гг. в результате непримиримых противоречий с городом, Парижским епископом и королевой преподаватели и студенты Парижского университета самораспустились и ушли[391]. На протяжении двух лет в городе не было занятий, кроме тех, что проводил Доминиканский орден, отстранившийся от конфликта[392]. Иначе говоря, несмотря на то, что члены "Ordo Fratrum Praedicatorum" ещё до конфликта были допущены к преподаванию комплекса теологических знаний и, тем самым в Университет, доминиканцы не поддержали «рассеяния» корпорации. Они повели себя не как члены цеха, проигнорировав требование самораспуститься и основав альтернативный факультет теологии в сговоре с епископом и канцлером[393]. Более того, этот Орден продолжал принимать покровительство французской короны, еще одного участника конфликта с корпорацией Парижского университета[394].

Что касается Францисканского ордена, то именно в указанный период «великого рассеяния», в 1230 г. меньшие братья переселились в Сен-Жермен-де-Пре. К этому моменту в Орден уже были приняты Роджер Бэкон (1214–1292) и Александр Гэльский (1185–1245), будущие великие францисканские «ученые» братья. Но первым в том же году "licentia docendi" получил Жан де ля Рошель (1200–1245), ученик Александра Гэльского. Он же возглавил первую кафедру Францисканского ордена в Парижском университете.

В 1231 г. булла Григория IX завершила «великое рассеяние» Парижского университета[395]. В булле образовательный центр был объявлен "Cariath Sepher"[396] библейским городом ученых книжников ("civitas litterarum"). Официально была объявлена специализация Парижского университета в области теологии, ему присвоили особый статус. Подтверждалось положение профессоров и студентов как субъектов канонического права «Декреталиями» Григория IX. В то лее время, как результат дипломатической деятельности папы, со стороны короны был возобновлен и расширен статут Филиппа II Августа[397]. В результате Университет окончательно вышел из-под юрисдикции Парижского епископа, Бланка Кастильская торжественно признала независимость Университета, а папа укрепил контроль над ученым сообществом[398]. Признанием автономности и установлением специализации завершился первый этап институционализации Университета.

«Великое рассеяние» стало важным этапом не только для Парижского университета; до него Григорий IX, как кажется, не предполагал намеренного внедрения францисканцев в ученую корпорацию, что отразилось в «Первом жизнеописании», составленном под контролем и редакцией Рима. Однако после того, как в 1230 г. Францисканский орден все же получил право на преподавание в Университете, а в 1231 г. оформилась теологическая специализация сообщества, Григорий IX мог оказывать определенное давление на братьев в связи с необходимостью «лицензионного» подкрепления их проповеди и службы в структурах Римской курии. Особенно актуальной ситуация стала после издания буллы "Quo elongati" (1230), реформировавшей, среди прочего, выдачу лицензии на проповедь в Ордене.

Цистерцианцы пробовали в 1245 г. организовать собственный центр наук, равнозначный Парижскому университету. Но папа Иннокентий IV запретил это делать[399]. Парижский университет — это продолжение "Cariath Sepher", библейского города ученых книжников, единственный, который может быть истинным центром теологического познания.

§ 3. Поиски новых путей

Получив кафедру на теологическом факультете (даже если она не была нужна Ордену в целом), францисканцы полноправно влились в формирование новой письменной ученой культуры, привнеся в нее свои внутренние противоречия и представления. В Парижском университете возникало и разрабатывалось множество магистральных направлений ученой мысли. К концу первой половины XIII в. Университет представлял собой кипящий котел разнообразных идей и проектов, при этом нищенствующие ордена и парижские профессора сосуществовали вполне мирно и действовали, как правило, сообща.

Интеллектуальная революция, начавшаяся в XII в., была связана как с появлением новых переводов Аристотеля, которые позволили пересмотреть традиционный корпус текстов[400], так и повышенным интересом к арабской и еврейской философии, прежде всего, к Аверроэсу[401]. Во многом стремление римской курии взять под контроль образовавшиеся центры знаний объясняется исследователями желанием взять под контроль учение Аристотеля. Пантеизм Аморы Венского (ум. ок. 1205) был осужден в 1210 г.[402]; в статутах Робера Курсона 1215 г. запрещалось обучение метафизике и натуральной философии[403]; в 1231 г. вышло постановление Григория IX об очищении Аристотеля от ереси[404].

В этот период парижские профессора — Гийом Оксеррский (ум. 1237) и Филипп Гревский (ум. 1236) — преподавали «Метафизику» Аристотеля по греческому переводу из Константинополя[405]. Собственные оригинальные идеи выдвигал Гийом Овернский (ум. 1249)[406]. Одним из важнейших последствий решений Григория IX стало появление в 1231 г. новых переводов Аристотеля с греческого, Гийома де Морбека (1215–1286). Именно на его переводы ориентировался Фома Аквинский (1225–1274), разрабатывая направление в схоластике, названное позже его именем, — «томизм». Одним из показателей важности Аристотеля до Фомы Аквинского были многочисленные группы его толкователей не только в Парижском университете, но и в Тулузе, и в Оксфорде, привлечение его братьями Доминиканского и Францисканского орденов[407].

Одновременно с новаторским аристотелизмом развивалось традиционное августинианство[408]. Францисканцы Александр Гэльский и его группа, в которую входили Жан де ля Рошель и Од Риго (ок. 1210–1275), будущий архиепископ Руана (1248–1275), продвигались в русле этой традиции. Первая францисканская «Сумма теологии» подвела итог их работе.

Александр Гэльский начал было обработку и комментирование Аристотеля, но его дальнейшей Работе помешала смерть[409], а доминиканцы перехватили инициативу. Таким образом, в контексте истории схоластики братья минориты продолжали традицию, в то время как доминиканцы стремились к новаторству.

Одной из форм университетского образования были диспуты. С их же помощью решались в теории значимые для социума вопросы норм и правил. Парижский университет предоставлял общую площадку для причастных универсальному знанию, чтобы утверждать законы человеческого общества с помощью диспутов. В Парижском университете с 1235 по 1238 гг. был проведен важный диспут о допустимости множества бенефициев ("de pluralité beneficiorum")[410]. Диспут проходил на капитуле доминиканцев с участием парижских профессоров и францисканца Жана де ля Рошеля в присутствии Гийома Овернского (1190–1249), епископа Парижского. За три года было выяснено, что чрезмерное количество бенефициев вредно для души, поэтому на них установили лимит. Это решение удовлетворяло «нестяжательству» нищенствующих орденов.

Профессора теологического факультета Парижского университета имели право установления христианской нормы, а также выявления и осуждения ереси[411]. Это была одна из важнейших их функций. Францисканцы также получили доступ к установлению норм, Александр Гэльский входил в состав одной из таких комиссий[412]. В 1239 г. Григорий IX с помощью доминиканцев и францисканцев провел масштабную операцию по изъятию иудейских священных книг во Франции, Англии, Кастилии и Леоне, Арагоне и Наварре. А в 1247 г. в Париже собрался консилиум из парижских профессоров, принявший решение сжечь все собранные книги и объявить иудаизм ересью[413].

Доминиканский орден, кроме участия в диспутах и исправления ересей, занимался исправлением Библии[414]. Ещё в 1226 г. для осуществления этого замысла в Парижском университете собралась большая группа местных преподавателей, но, начиная с 1236 г., инициатива была перехвачена доминиканцами. На конвенте доминиканцев решили исправить все Библии в Ордене по тому варианту, который сделает группа монахов этой провинции. Работа заняла долгое время, и была сделана, предположительно, в две попытки. Первая длилась с 1236 по 1248 гг., а вторая с 1244 по 1263 гг., её результатом стала Библия Гуго Сен-Шерского (ум. 1263)[415]. С. Берже утверждает, что группа доминиканцев под руководством Гуго Сен-Шерского исправляла Библию парижского варианта, которая, основывалась на Библии Алкуина (735–804)[416].

Если в Парижском университете разрабатывалась теория, то инквизиция, которую составляли преимущественно братья нищенствующих орденов, занималась её воплощением на практике[417]. Братья выполняли поручения Римской курии не только для коррекции христианской нормы в миру, но и Для исправления церкви, проводя ревизии аббатств, приходов и храмов. Например, в 1233 г. Григорий IX предписал Парижскому епископу и канцлеру, чтобы Доминиканцы или францисканцы провели расследование в одном из округов[418]. Теоретическая деятельность в университетах была важной, но лишь частью их обязанностей.

Получив доступ в Университет, участвуя в преподавательской деятельности, являясь в какой-то мере частью "Universitas", нищенствующие ордена, тем не менее, остались вне внутренней правовой области образовательной корпорации[419]. Метко охарактеризовал сложившееся положение вещей А. Трэвер: «Нищенствующие ордена были эффективным институтом без институционализации, одновременно внутри и снаружи компетенции университетского устава»[420].

"Ordo Fratrum Minorum" и "Ordo Fratrum Praedicatorum" проживали собственную внутреннюю институционализацию, основополагающим фактором которой оказались политика папства в отношении братьев и внешние обстоятельства: взаимодействие орденов с церковью Французского королевства, с Университетом, друг с другом.

Политика Григория IX в отношении Доминиканского и Францисканского орденов состояла в фактическом их уравнивании в правах и обязанностях. Несмотря на то, что ордена по сути своей были не тождественны, и, как я постаралась показать выше, занимались разными делами, в документах они были практически идентичны: папа дублировал их привилегии и обязанности, сохраняя их независимость от церкви Французского королевства. Политика унификации орденов продолжалась и после смерти Григория IX. Иннокентий IV, по просьбе герцога Бургундского, предоставил привилегии клирикам Лиона, которые обучались на теологическом факультете У францисканцев[421]. Ранее была дана такая же привилегия обучающимся у доминиканцев[422]. Возможно, эти привилегии призваны увеличить приток студентов на кафедры нищенствующих орденов, поскольку, несмотря на все усилия, мендиканты не выдерживали конкуренции с парижскими профессорами.

Поэтому при внешней их унификации выявление отношения доминиканцев и францисканцев друг к другу особенно интересно. Во «Втором жизнеописании» отразилась конкуренция (вероятно, не всегда мирная) между этими двумя орденами. Фома «вспоминает», что, встретившись в доме епископа Остийского (будущего Григория IX) со св. Франциском, св. Доминик признал его совершенство и выразил желание объединить два ордена в один. Встрече сопутствовали обоюдные любовь и смирение. Далее Фома порицает братьев, ссорящихся друг с другом за звания из ревности и зависти[423].

Таким образом, когда, после разрешения первого конфликта с Парижским университетом, "Ordo Fratrum Praedicatorum" утвердил свое право быть «ученым» орденом, францисканцы тоже оказались обречены заниматься интеллектуальными штудиями, хотелось этого им или нет, в связи с политикой унификации орденов обоими понтификами. Но нищенствующие ордена основательно отличались друг от друга, конфликты между братьями были не только неизбежны, но и полезны. Благодаря этим столкновениям "Ordo Fratrum Minorum" начал осознавать себя как отдельную корпорацию, хотя Франциск из «Второго жития» ещё не готов отказаться от его Универсального характера. Текст Фомы Челанского Пропагандировал идею объединения двух орденов (с приоритетом миноритов) под эгидой папы и отказ от соперничества и ссор.

Что касается "Ordo Fratrum Minorum", то большое влияние на его деятельность в Университете начал оказывать иоахимизм, проникший в Орден после Пизанского собора в 1240 г.[424] Смею предположить, что его достаточно быстрое проникновение было обусловлено развитием «благочестивой легенды» о Франциске. «Первое житие» Фомы Челанского устарело довольно быстро под натиском изменений, с 1230 г. обрушившихся на Орден.

Образ Франциска Ассизского получил развитие не только в его житиях. Между 1236 и 1244 гг. Жан де ля Рошель прочитал ряд проповедей на тему «Сотворил по образу и подобию» (Быт. 1, 27) перед собратьями миноритами и членами Университета. Проповеди доказывали, что Франциск был создан по образу и подобию Христа как новый Адам, и ему делегировали функции пророка[425]. Николь Бериу пришла к выводу, что образ Франциска-пророка, взявшего на себя часть пророчеств, общих для всей церкви, должен был вписать францисканцев в сообщество клириков. Однако данный образ, воспринятый и отраженный «Вторым житием», только поспособствовал проникновению иоахимизма в "Ordo Fratrum Minorum" и ожиданию апокалипсиса 1260 г., предсказанного калабрийским аббатом.

Бериу определяет период вписывания Францисканского ордена в университетскую корпорацию как 30–40-е гг. XIII в. Резонно предположить, что это был выбор лишь одного из орденских течений, представленных группой Александра Гэльского в Парижском университете и непродолжительным министерством Хаймо де Фавершама. Орден францисканцев в целом делает в указанный период выбор радикально противоположный. Он тяготеет к проповеди в противовес ученым занятиям, и это представление нашло отражение во «Втором жизнеописании» Фомы Челанского. В тексте проблема соотношения ученых занятий и проповеднической, апостольской деятельности стояла весьма остро и решалась в пользу последней.

Франциск «Второго жизнеописания» представляет собой образец ученого: память для него заменяет книгу, раз прочитав, он запечатлевает ее навсегда[426]. Франциск убежден, что именно такая форма познания является правильной[427]. Но чудо учености Франциска у Фомы Челанского оказывается тесно связано с проповедью. Сила слова Франциска может напрямую воздействовать на того, кто его слышит[428]. Она не исчезает даже тогда, когда слова Франциска произносят его посредники[429], или когда его слова записаны[430]. Устами проповедников говорит Бог, они основа мира, потому что несут Его Слово[431]. Особый смысл Фома вкладывал в определение францисканцев, сведущих в богословии, основная задача которых перед входом в Орден — оставить свои книжные премудрости, стать настолько же учеными, насколько и простецами[432]. При скором апокалипсисе излишнее мудрствование станет причиной гибели. Вместо Псалтыри, который просит брат по Ордену, Франциск дает ему пепел[433].

«Второе жизнеописание» развивает отказ первого от «книжной учености»: он более осмысленный и более радикальный. Житие прославляет силу произнесенной проповеди, устного слова. Это представление отражало тенденцию к общим переменам: Францисканцы должны были сосредоточить свое внимание на практической проповеднической деятельности, но не на теоретической, ученой. Такое восприятие образа Франциска не могло вывести Орден из кризиса, оно только еще более глубоко погрузило в него.

Более того, к 40-м гг. достигли максимума противоречия между требованиями Устава и возросшими нуждами "Ordo Fratrum Minorum", что выразилось, например, в расширении некогда примирившей всех францисканской обители Сен-Жермен-де-Пре[434]. Чтобы обойти запрет на собственность, прописанный в уставе Ордена, папа дал распоряжения епископу купить земли у бенедиктинцев, сделав ее своей собственностью, для построения обители францисканцев. Вспомним, что анализ представлений об Уставе во «Втором житии» показывает: Правило в Ордене как бы есть, но его как бы и нет[435]. Оно не работало, поскольку реальная действительность, требующая взаимодействия Ордена с различными средневековыми корпорациями со своими представлениями об организации и структуре, противоречила идеальной, в условиях которой Правило Франциска могло бы действовать.

Таким образом, общая тенденция в Ордене вела братьев к «практической» проповеди для скорейшего преобразования мира в ущерб «ученой» теории, а также предлагала все более мистические интерпретации образа Франциска. Иоанн Пармский, пришедший к власти в "Ordo Fratrum Minorum" после отставки Кресценция, выразил общее отношение к учености: «Здание Ордена созидается из двух стен: добрых нравов и знания; братья возвысили стену знания так высоко, что спрашивают, есть ли Бог; стену же нравов оставили низкой»[436].

Следовательно, напрашиваются следующие выводы. Группа Александра Гэльского смогла создать ядро для будущих преобразований Ордена в ученую корпорацию. И все же именно благодаря «мудрствующим» братьям и высшему руководству "Ordo Fratrum Minorum" ересь иоахимизма, как показывают современные исследования, смогла проникнуть в самое сердце духовной корпорации. Хотя впоследствии Бонавентура и его партия постарались представить все наоборот, что привело к созданию устойчивого историографического мифа об изначальном разделении Ордена на две противостоящие друг другу партии.

XIII век — время оформления схоластической парадигмы познания мира[437]. Это динамичный процесс, который развивался не по одному, а по нескольким направлениям. Ожидание переустройства мира было повсюду, особенно в этот период интенсивного перехода из поля представления о преимуществе устного способа хранения информации к письменному, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Новые переводы книг Аристотеля, в которых исследовался мир во всем его многообразии, стали востребованы. Мир следовало объяснить заново, и каждый претендовал на то, что истина открылась ему. Но слушали только тех, кто занимал кафедры теологического факультета Парижского университета, по велению папы взявшего на себя обязанности светоча христианского мира.

В Парижском университете быстро росло число студентов[438]. Доминиканский орден открыто соперничал с университетским сообществом, самостоятельно комментируя труды Аристотеля, предлагая свой вариант Библии, очищенной от недочетов. Конфликт Между этими двумя корпорациями был неизбежен, должен был появиться подходящий катализатор.

Таковым для Парижского университета и доминиканского ордена в начале 50-х гг. стал "Ordo Fratrum Minorum", лишь малая часть которого стремилась к "studium generale", но его братья активно вовлекались Григорием IX и Иннокентием IV в работу ученой институции, в связи с общей политикой унификации нищенствующих орденов.

В это время "Ordo Fratrum Minorum" сильно лихорадило. Все внутренние течения Ордена переживали процесс совмещения идеальных требований и установок Франциска и реальных условий средневековой жизни. В духовной корпорации отсутствовала единая идея, её заменила «Благочестивая легенда» о Франциске Ассизском, которую каждая группа в Ордене интерпретировала соответственно своим взглядам. Предназначенный всем братьям образ Франциска из «Второго жития» предлагал менять мир проповедью в ущерб ученым занятиям.

Францисканский орден не преодолел и проблему Устава. Если в университетах особую роль играло расписание, по возможности неизменное и тщательно соблюдаемое, в котором была обозначена каждая деталь, то для "Ordo Fratrum Minorum" ситуация была совершенно иная. Его Устав постоянно переписывался Франциском Ассизским, он был уточнен в 1231 и 1245 гг. комментариями Григория IX и Иннокентия IV. Не предлагал решения и текст Фомы Челанского; его «житийный Франциск» не давал однозначного ответа на вопрос о том, какому именно Уставу следовать, а проводил мысль о мистическом вневременном и вечном Правиле. Постигая его глубокий смысл, как подчеркивалось в агиографических сочинениях, должно повторить путь основателя Ордена — совершенного подражателя Христа.

Однако интеграция францисканцев в Университет стала важным фактором для последующего развития Ордена как ученой корпорации. Группа Александра Гэльского в 30–40 гг. XIII в. смогла создать платформу для интеллектуальной традиции в "Ordo Fratrum Minorum". В результате конфликта 50-х гг. XIII в. окончательное самоопределение пойдет по пути, предложенному Александром Гэльским, а тропа, проторенная Фомой Челанским, будет вытеснена Бонавентурой, ею воспользуются лишь представители движения спиритуалов.

Вслед за "Ordo Fratrum Minorum" и "Ordo Fratrum Praedicatorum" в университеты пришли прочие ордена, как нищенствующие, так и традиционные монашеские: клюнийцы и цистерцианцы[439]. Они привнесли в Университет свои собственные представления об истине и уставе, фактически разрушив целостность ученой корпорации. Долгая и безмятежная полифония идей не могла существовать бесконечно. С 1251 г. Парижский университет и нищенствующие ордена вошли в состояние конфликта.

Количество исследований, связанных с этим вопросом, не в последнюю очередь обусловлено обилием источников, их экспрессивностью и размахом. В этом изобилии теряется след Францисканского ордена. Fla первом, очевидном плане обнаруживается конфликт доминиканцев и сообщества парижских профессоров, а также школяров, однако на более глубоком уровне выявляется масштабное противостояние папства и "Universitas". В конфликт постепенно втянулись практически все самые значимые фигуры мира "studium generale", затем — местная церковь и король Людовик IX. Как правило, Францисканский орден возникает в контексте осуждения «Введения в вечное Евангелие», и более внимания ему не уделяется[440].

Далее будет сформулировано уточнение к современным представлениям о сущности противостояния Между нищенствующими орденами и парижскими профессорами. В историографии нет единого мнения относительно первого вопроса, поскольку, с одной стороны, это конфликт корпораций[441], с другой, — столкновение идеологий, связанное с теологической специализацией Парижского университета[442]. Полагаю, в основе всех этапов конфликта лежал кризис системы управления новыми корпорациями Римской курии.

Однако наиболее важным представляется выяснение того, какую роль сыграл конфликт в становлении Францисканского ордена как ученой корпорации. Можно утверждать, что конфликт, носящий системный характер, определил основные противоречия и ожидания всех социальных групп, связанных с Парижским университетом. Профессора и школяры окончательно осознали себя членами единой ученой корпорации, а у нищенствующих орденов, Доминиканского и Францисканского, выявились сущностные различия. Ниже будет показано, как от 60-х гг. XIII в. и до издания буллы Николая III в 1279 г. "Ordo Fratrum Minorum" вступил на путь окончательной переориентации в ученую корпорацию.

§ 1. Этапы системного кризиса: папство, нищенствующие, профессора

Как и предыдущий, этот конфликт начался со стычки горожан и студентов во время Великого поста[443]. Городские власти нарушили привилегии, данные Парижскому университету королем и папским престолом, после чего ученая корпорация устроила забастовку, которая должна была длиться до тех пор, пока не исправят нарушения. Прекратить занятия полагалось всем членам университетской корпорации. Послание, обращенное ко всей коллегии преподавателей и сообществу школяров, исключало всякую возможность преподавания для тех, кто являлся частью "Universitas". Того, кто нарушал обещание и продолжал читать курс, исключали из корпорации преподавателей ("consortio magistrorum")[444]. Однако два доминиканца и один францисканец, преподаватели, подчиняющиеся университетскому Уставу ("magistri regulares")[445], продолжили читать лекции[446].

Это было не первое нарушение Устава нищенствующими. В 1251–1252 гг. Университет выпустил статут: ни один из монашеских орденов, у которого не было коллегии в Париже, не допускался в сообщество преподавателей. Те же, у кого была коллегия, обязывались ограничиться одной школой и одним преподавателем[447]. Однако доминиканцы имели двух лекторов в Университете, второй преподаватель даже не обладал обязательной лицензией канцлера.

Если вмешательство графа Альфонса де Пуатье (1220–1271), брата и наместника короля Людовика IX, бывшего на тот момент в крестовом походе, разрешило конфликт Университета и городских властей, то осталось напряжение между парижскими профессорами и нищенствующими орденами, отказавшимися соблюсти университетский статут[448]. Папский легат Альберт Пармский попытался снять напряжение, но результатов это не принесло. Парижские профессора и школяры отказались принять обратно в состав Университета преподавателей из Доминиканского ордена.

В происходящее вмешался Иннокентий IV. Он издал буллы, адресованные как парижским преподавателям, так и главам нищенствующих орденов[449]. Одновременно с появлением документов, исходящих из папской канцелярии и призванных уладить недоразумение и восстановить мир, понтифик продолжал оказывать покровительство монашеским орденам, проникающим внутрь университетской корпорации. Так, Иннокентий IV предоставил цистерцианцам привилегии для преподавания, наряду с нищенствующими орденами[450].

В булле для профессоров папа объяснял, лишь глубокое почтение, питаемое к Апостолическому престолу, не позволило братьям отказаться от преподавания, т. к. на подобное решение требуется разрешение главы церкви[451]. Он предлагал собранию учителей ("magistrorum collegio") и товариществу Университета ("Universitas consortio") принять обратно по доброй воле братьев-преподавателей. Папа предположил, что причиной конфликта стала борьба за привилегии и постарался уладить дело именно в этом ключе[452].

В следующей булле в тот же месяц понтифик дал указы и наставления главам нищенствующих орденов[453]. Папа отметил, что преподаватели из Доминиканского ордена не несут вины за отказ следовать призыву сообщества парижских профессоров и школяров, поскольку им на любое действие, и на это конкретно, требуется одобрение главы церкви, в то время как Университет опирался на привилегии короля Филиппа II Августа. Для того, чтобы понять целостную картину, папа приказал главам орденов провести расследование и предоставить ему выводы[454].

В просьбе понтифика определить границы компетенций сообществ, входящих в Университет, той стороне, которая их нарушила, не было ничего странного. В этом заключалась одна из основных, с точки зрения римского престола, функций нищенствующих орденов: расследовать разнообразные нарушения, наблюдать за выборами аббатов и п Р., иначе говоря — следить за соблюдением порядка и нормы в католическом мире.

Следующий указ Иннокентия IV был адресован профессорам и школярам Парижского университета, в нем повторялись «рекомендации» папы относительно восстановления братьев в статусе преподавателей[455]. Понтифик укорял парижских профессоров и школяров, их стараниями в Париже был «потушен свет мира», поскольку остановились обучение и проповедь нищенствующих орденов. Опираясь на сообщения глав орденов, видимо, проведших расследование, Иннокентий IV объявил воззвание профессоров и студентов прихотью, а остановку занятий — делом, которое ему неугодно.

В феврале 1254 г. скрытый конфликт перешел в фазу открытого противостояния. Преподаватели и школяры Парижского университета разослали по всему католическому миру послание, в котором обвинили "Ordo Fratrum Praedicatorum" в раздорах на теологическом факультете и по всей земле[456]. Университет припомнил доминиканцам, что они обманным путем получили кафедру, во многих университетах учение их преподается не без «великой опасности» ("grandi periculo"), а кроме того, братья открыто выступали в публичных проповедях против парижских профессоров. Среди нищенствующих орденов, которые пришли вслед за доминиканцами и основали свои коллегии, упоминались и францисканцы.

Одно из важнейших обвинений Университета в адрес нищенствующих орденов заключалось в том, что второй преподаватель из "Ordo Fratrum Praedicatorum", Допущенный к кафедре теологии, не имел лицензии канцлера, но продолжал преподавать в школах Ордена[457]. Связано это было с тем, что к началу 50-х гг. нищенствующие ордена создали независимую от университетской систему обучения. Для орденских преподавателей не требовалась лицензия, обязательная для преподавателей Парижского университета[458]. В сущности, нищенствующие ордена с отдельным, несмотря на видимую включенность, курсом обучения, может и неосознанно, но стремились вытеснить "Universitas" из области универсальных знаний. Мендиканты требовали таких же привилегий, как и Университет, но при этом они не соблюдали законов консорциума. Они как бы декларировали верность его статутам, но вместе с тем имели свои собственные, приоритетные для них, уставы.

Подобная двойственность — примета времени. Она была свойственна как для Университета, так и для Доминиканского ордена на первых порах становления, а для Францисканского — в особенности. Трагедия последнего заключалась в том, что к 50-м гг. Парижский университет, вероятно, осознал себя единым сообществом, преодолел двойственность, неопределенность своего статуса и вошел в неизбежный конфликт с Доминиканским орденом, находящимся, судя по всему, на той же стадии институционализации, что и ученая корпорация. В этом случае столкновение двух институтов, один из которых стремился поглотить второй, было неизбежно.

Конфликт выявил не только стадии становления участвующих в нем корпораций, но и различные представления сторон об их роли и сущности.

Буллы и указы папы римского, следовавшего по проторенным путям разрешения противоречий, были посланы главам обоих орденов, без различия их принадлежности. Курия стремилась к унификации орденов, поскольку намеревалась использовать лх в сложных юридических случаях как независимых следователей, из них выковывалось орудие церковной инквизиции, внутренней и внешней.

Но парижские профессора ордена не отождествляли. Из всех они выделяли Доминиканский и видели только в нем причину всех зол. Отличной была ситуация и для нищенствующих орденов. «Второе житие» стремилось внести мир и дружбу между миноритами и братьями-проповедниками, но в 1255 г. генеральный министр o" Ordo Fratrum Praedicatorum" Гумберт сообщал о соперничестве с францисканцами за право проведения публичной проповеди[459].

Политика "Ordo Fratrum Minorum" по отношению к парижским профессорам была двойственной. Францисканцы и поддерживали доминиканцев, и не входили в острые противоречия с Парижским университетом. Вплоть до 1254 г. меньшие братья сохраняли мир с парижскими профессорами[460]. Иоанн Пармский, генеральный министр Ордена, определявший его основную политику, придерживался принципа самоустранения, полагая, что излишняя ученость только вредит братьям[461].

Однако в 1253 г. в Парижском университете появилось сочинение преподавателя-францисканца Герардо из Борго-Сан-Донино «Введение в Вечное Евангелие»[462].

В 1254 г. парижские профессора составили послание в Рим, в котором они последовательно, по пунктам, обвинили «Введение» в иоахимитской ереси[463]. Трактат вызвал ожесточенные споры и внутри Францисканского ордена. По свидетельству Салимбене, Герардо заточили сами францисканцы (в 1276 г. он и умер), для руководителей которых, судя по всему, это сочинение стало неприятной неожиданностью[464]. Однако предвидеть появление подобного трактата было не сложно. В 40-е гг. руководство "Ordo Fratrum Minorum" отдало приоритет развитию апостольской, проповеднической деятельности, на которую наложились проникающие в Орден идеи иоахимизма. А ученые занятия в русле августинизма остались на втором плане.

Как бы то ни было, парижские профессора получили повод обвинить нищенствующие ордена, занимающиеся и церковной инквизицией, и священническими служениями, и проповедью, и учеными штудиями, — в ереси. Матвей Парижский (1200–1259), последовательный противник нищенствующих орденов, описывая эту ситуацию, называет зачинщиками конфликта и авторами «Введения в вечное Евангелие» братьев-проповедников, доминиканцев[465]. Почему стало возможным обвинение доминиканцев, в то время как трактат вышел из францисканской среды?

Полагаю, связано это было с представлением об универсальном характере нищенствующих орденов, которое формировала Римская курия. С точки зрения понтифика, у орденов отсутствовала явная корпоративная специализация (в отличие от профессоров, у которых специалиазация была, и они не собирались отдавать её доминиканцам). Но на деле и Францисканский орден, и орден Доминиканский, которые, в идеале, в результате политики римских пап, должны были быть отождествлены, в своей сущности оставались организациями принципиально разными. Профессора могли подметить этот зазор в кажущемся монолите единства и воспользоваться промахом францисканцев, чтобы обвинить доминиканцев перед папой римским.

Иннокентий IV, получив послание профессоров и щколяров, издал ряд указов, направленных против нищенствующих орденов[466], а в ноябре 1254 г. объявил привилегии доминиканцев и францисканцев недействительными[467]. В булле "Etsi animarum" он даже разделил братьев-преподавателей и братьев из орденов вообще. Он заявил, что если отцы орденов были прославлены, то их последователи сделали духовные корпорации больными, извратили их. Эта булла должна была стать «лекарством» для орденов[468]. Отныне для любой деятельности, относящейся к обязанностям белого духовенства, необходимо было получить разрешение ("licentia") от представителя церкви. Булла не просто защищала корпоративные обязанности парижских профессоров ("clerici") и церкви ("prelati"). Понтифик ставил под вопрос целесообразность существования нищенствующих орденов.

Однако сразу после выхода буллы Иннокентий IV скончался[469]. Его преемник, Александр IV (1254–1261)[470], занял сторону нищенствующих и 22 декабря отменил буллу предшественника[471]. Перечислив все запреты, подробно описанные в булле Иннокентия IV, Александр IV аннулировал их. Возвращение к старому порядку должен соблюдать весь указанный в булле христианский мир, от церкви до Университета и орденов.

Впрочем, конфликт не только не прекратился, он перешел на следующий этап. Парижские профессора перешли от борьбы за привилегии к идеологическим обвинениям нищенствующих орденов[472]. Продолжился бойкот их школ.

Далее будет показано, что если причиной конфликта стала политика Доминиканского ордена, то переход его на новый этап, идеологический, обусловили противоречия Францисканского ордена, хотя, по сложившейся традиции, профессора обвиняли в этом "Ordo Fratrum Praedicatorum". Характерно, что на этом этапе все конфликтующие стороны использовали такое мощное оружие, как история и манипуляция ею.

Во главе парижских профессоров встал Гийом де Сент-Амур (ок. 1202–1272)[473], ректор Университета, который начал с чтения многочисленных проповедей против нищенствующих орденов и проведения диспутов, обличающих их.

В 1255 г. папа собрал комитет для противодействия парижским профессорам. В комитет вошли ученые братья доминиканцы и францисканцы: Бертран из Байона (ум. 1256)[474], Бонавентура[475], Фома Аквинский[476], Альберт Великий (ок. 1200–1280) и др.

После проведения ряда диспутов, а профессора не прекратили бойкот школ нищенствующих орденов, в апреле 1255 г. вышла булла Александра IV "Quasi lignum vitae", адресатами которой были парижские преподаватели и школяры[477]. В историографии булла рассматривается как один из этапов конфликта нищенствующих орденов и парижских профессоров, а также как одна из ступеней институционализации Университета[478]. Проведение параллелей с особенностями становления Францисканского ордена побуждает рассмотреть упомянутую выше буллу в более широком контексте.

Парижские профессора обозначались папой как "ordo"[479], но при этом и нищенствующие ордена, согласно понтифику, были неотъемлемой частью Университета: если ученая корпорация хочет сохранить свою целостность, то надо быть единым сообществом и не допускать внутренних споров. Все указания, какие глава церкви давал в булле, ориентировались на восстановление целостности Университета. Папа апеллировал также к истории. Он припомнил, что некогда, когда Университет был в таком же положении, Григорий IX восстановил его, выдав привилегии[480]. Обратившись к статутам Григория IX, Александр IV скорректировал и дополнил их данными, сообразующимися с реалиям современности. Согласно новым указаниям, доминиканцы должны были вернуться в Университет, а канцлеру предоставлялось право наделять лицензией всех преподавателей, которые смогут пройти его экзамен. Этим должен был решиться вопрос с предоставлением второй кафедры доминиканцам. Братьям предписывалось подчиняться решению Университета о прекращении занятий, но только если за него проголосовало двое из трех профессоров на каждом факультете, что, автоматически, делало это оружие удобным для братьев, т. к. каждое третье место мог занимать один из членов нищенствующих орденов[481]. Исполнение буллы поручалось епископу Орлеана и Аксерра[482]. Несогласие же каралось общим отлучением.

Подобно Григорию IX, к статутам которого обращался Александр IV, понтифик комментировал и корректировал Устав Университета, как в прошлом комментировалось и корректировалось Правило Францисканского ордена. Но нищенствующие ордена с самого своего возникновения стремились вписать себя в Священную историю, а значит, они могли быть объектами редактирования истории со стороны Римской курии. Парижский университет — свободное объединение интеллектуалов — был явлением совсем иного рода. Судя по всему, Александр IV подошел к нему с теми же критериями, что и к нищенствующим орденам, т. е. отнесся к ним как к организациям одного порядка. В этом смысле действия Александра IV не отличались от политики Иннокения IV. Оба понтифика не понимали, что управление новыми сообществами посредством их унификации терпит крах.

Дальнейшие шаги корпорации парижских профессоров и школяров должны были доказать несостоятельность представлений папы.

Профессора завершили долгий перерыв в обучении. Но исполнять прочие указы папы они не спешили. Понтифик обратился за поддержкой к мирским властям. После этого профессора и студенты отправили главе церкви официальное письмо "Radix amaritudines", в котором объявили о распаде Университета, отвергнув все привилегии и иммунитеты, полученные ими за все предыдущие годы от папы и от короля, а заодно заявили о возврашении к частным школам. Профессора сообщили: они не против того, чтобы братья имели столько школ и учеников, сколько им вздумается. Но они не хотят их видеть в своих частных школах, здания которых они берут внаем[483]. В послании лейтмотивом следовала мысль об опасности нищенствующих орденов для христианского мира, «волков в овечьей шкуре», несущих везде раздор и ересь, искажающих смысл Библии (на правильность понимания претендовали профессора) и следующих еретику Иоахиму Флорскому во «Введении в вечное Евангелие». Вновь в связи с «Введением» назывались доминиканцы, францисканцы не упоминались[484].

После послания парижских профессоров и школяров к папе, в котором они прямо и недвусмысленно отказались исполнять его указ, конфликт интеллектуалов и нищенствующих орденов перерос рамки внутри- или межкорпоративного противостояния в церкви. Более того, «Введение в Вечное Евангелие», хотя его открыто обвинили в еретическом содержании, набирало все большую популярность.

Папа Александр IV продолжил его уничтожение, прерванное смертью Иннокентия IV. Он послал указ епископу Парижскому, чтобы тот предал огню все книги и списки[485]. Вслед за тем понтифик повторил свой указ и уточнил: «имя и репутация» ордена францисканцев (не доминиканцев!) должны оставаться такими же незапятнанными, как и до этого случая[486]. Но распоряжения папы опоздали.

В мае 1256 г. понтифик вновь пишет епископу Парижскому, предписывая, чтобы свитки сдавали под угрозой анафемы[487]. На этот год пришелся апофеоз противостояния парижских профессоров и нищенствующих орденов: вышел трактат Гийома де Сент-Амура «Об опасностях последних дней»[488]. Гийом предупреждал общество о появлении «фальшивых пророков», предвестников последних времен.

Сент-Амур утверждал, что Христос учредил лишь два церковных достоинства: это апостолы, от которых пошла власть епископов, и ученики — источники власти священников, и им же принадлежит обязанность заботы о душе ("cura animarum"). Претенденты на эти обязанности, появившиеся позднее, не входят в описанное "ordo", они лишены места в данном порядке, хотя и претендуют на него. Это и есть лжепророки и соблазнители, о которых предупреждал апостол Павел во «Втором послании к Тимофею»[489].

Любопытно, что представитель Парижского университета, корпорации, которая появилась приблизительно в одно время с нищенствующими орденами и вошла в конфликт с церковью в начале 30-х гг. чтобы подтвердить свой, не имеющего аналогов "ordo" укоряет в несоблюдении порядка, заданного в самом начале христианского мира, нищенствующие ордена. Иными словами, либо Университет закончил вписывать себя в корпоративное средневековое общество, либо продолжил прежний курс за счет критики нищенствующих орденов, институционализация которых еще не была завершена.

Критика Гийома де Сент-Амура обрушилась на направления, характерные для Францисканского ордена: это апостольское движение, подпитываемое проповедями о пророческом даре Франциска, и течения, на которые оказывали значительное влияние идеи иоахимизма, проспиритуалы. Выше было показано, что, пытаясь осознать себя, свое место в структурах церкви, францисканцы обращались к образу св. Франциска, его месту в Священной истории, видя в нем то нового апостола, то второго Христа. Если в трактате и назывались отдельные нищенствующие ордена, то, как правило, это был "Ordo Fratrum Praedicatorum", на который и направлялась вся критика. Иначе говоря, ректор Парижского университета использовал представление об историческом предназначении миноритов в полемике против доминиканцев.

В стремлении защитить от претензий доминиканцев область универсального знания парижский профессор задействовал мощнейшее оружие, традиционно принадлежавшее церкви и её институтам. Пытаясь осознать сущность и причины появления в мире нищенствующих орденов, он использовал против них историю и историческую память в том ключе, в каком ее понимали люди того времени, т. е. в историософско-теологическом.

В июне 1256 г. папа отправил епископу Парижскому буллу "Cunctis processibus", в которой обозначил основные направления своей политики в отношении конфликта в Парижском университете. Во-первых, восстановление в правах нищенствующих орденов и безоговорочное соблюдение буллы "Quasi lignum vitae", во-вторых, осуждение Гийома де Сент-Амура и его товарищей Ода де Дуэ, Кретьена де Бовэ и др.[490]

Папа подверг критике трактат Сент-Амура и буллой "Romanus Pontifex" от 5 октября 1256 г. повелел сжечь его труд[491]. До этой буллы и после папа предпринимал последовательные репрессивные меры в отношении Сент-Амура: он выдавливал Гийома из его общества, страны, лишал самого права писать[492]. Вместо того, чтобы уничтожить его физически, Александр IV стремился извести его морально, духовно, выкорчевывая саму память о мыслителе.

Одновременно с планомерной травлей Гийома де Сент-Амура папа активно восстанавливал нищенствующие ордена в их правах и усмирял профессоров Парижского университета. Поскольку парижские профессора и школяры отказались исполнять его указы, папа действовал через епископа Парижского[493]. В помощь Турскому, Руанскому и Парижскому епископам понтифик призвал Людовика IX[494]. Более того, папа отправил воззвание ко всей церкви (Франции, Бургундии, Пикардии, Бретани, Нормандии), которая стала невольным союзником профессоров и магистров на первом этапе конфликта в борьбе за привилегии, настаивая, чтобы вся "ecclesia Romana" выказывала всяческие милости и благоволения нищенствующим орденам, «лишенным школ и проповеди»[495].

Александр IV не прекращал давления на церковь, короля, Парижского, Руанского и Турского епископов постоянными увещеваниями и призваниями восстановить нищенствующие ордена в их правах, подавить сопротивление профессоров и школяров, до тех пор, пока в 1259 г. братья, наконец, не вернулись в Парижский университет на теологический факультет[496]. После кажущегося усмирения профессоров теологического факультета начались смуты на факультете свободных искусств, также инициированные доминиканцами[497]. Конфликт длился всего год, с 1259 по 1260 гг. При содействии папы доминиканцы были приняты и на артистическом факультете[498].

Итак, кризис, начавшийся в 1251 г. и завершившийся в 1260 г., развивался постепенно. На первом этапе, до смерти Иннокентия IV, он принял характер судейской тяжбы. Конфликт был вызван необходимостью межкорпорационного выяснения границ обязанностей и отношений доминиканцев и сообщества парижских профессоров и школяров. На этом этапе победил Университет, воспользовавшись предлогом обвинения в ереси. Однако после восшествия на престол нового папы Александра IV началось восстановление в правах нищенствующих орденов. Посчитав Университет явлением того же рода, что и нищенствующие ордена, и решив укрепить контроль над корпорацией комментированием её Устава, Александр IV натолкнулся на сопротивление парижских профессоров, отстаивающих свою самобытность. Парижские профессора развили обвинения доминиканцев в ереси, апофеозом чего стал краткий трактат «Об опасностях последних дней», где критиковался уже сам принцип организации нищенствующих орденов, братья которого объявлялись «фальшивыми пророками», предвестниками конца времен. Если доминиканцы, претендовавшие на область универсального знания, были в состоянии нарушить устои корпорации, то почему того же не мог сделать Университет, заявив претензию на область формирования представлений о Священной истории? Конфликт перешел на третий этап. После долгой и упорной борьбы папы и университетского сообщества Гийом де Сент-Амур был изгнан из пределов французского королевства, а нищенствующие ордена восстановлены в Университете. Конфликт завершился победой папства и нищенствующих орденов. Но преодолела ли Римская курия кризис системы управления многочисленными новыми корпорациями, который и лежал в основе всего конфликта?

В историографии нет единого взгляда на сущность политики Римской курии в этот период. С.А. Котляревский считал, что при Александре IV «союз ордена и курии достиг своего полного развития»[499], выбор папой стороны нищенствующих орденов был предопределен. Ф.Я. Фортинский полагал: только вмешательство понтифика и его последовательное давление на Университет с целью признания и исполнения буллы "Quasi lignum vitae" вывело общество из намечающегося серьезного кризиса. Он справедливо указывал: все, что критиковал Гийом де Сент-Амур, было последовательно даровано нищенствующим орденам Римской курией. Жесткие действия папы, в сущности, были борьбой за авторитет Римской курии. Уступкой Университету стало осуждение «Введения в вечное Евангелие», но Францисканцы оказались выведены из-под удара[500]. П-Ю. Уваров пришел к выводу, что Парижский университет (равно как и нищенствующие ордена) был предназначен папской курией для защиты ортодоксии. Парижские профессора, обвиняющие нищенствующие ордена в ереси, действовали как защитники ортодоксии. Но папа, по неизвестной причине, встал на сторону нищенствующих орденов, и в ереси обвинили сторонников независимости Парижского университета и противников нищенствующих орденов[501].

Основной регулирующей силой в этом конфликте стало папство — это очевидно и неоспоримо. Но думается, выбор папы был намеренным и целенаправленным. Судя по всему, Иннокентий IV считал, что причиной конфликта являлась борьба за привилегии, его решения определяли характер этапа. Так же, как и Иннокентий IV, Александр IV не понимал сути происходящего конфликта. Он стремился примирить две равнозначные для него корпорации, которые должны с одинаковым пылом служить римскому престолу. Однако Университет начал выходить из-под контроля папы. Выдавливая нищенствующие ордена из «благочестивой» иерархии в противоположную, профессора посягнули на манипуляции идеологическим оружием папской власти. Поэтому Александру IV не оставалось ничего иного, как последовательно защищать нищенствующие ордена и подвергать репрессиям их идеологических противников — Гийома де Сент-Амура и группу его последователей. Однако в самом принципе управления корпорациями понтифик не изменил ничего.

Именно на этот период пришлась административная реформа Людовика IX и введение в королевскую курию нищенствующих братьев[502]. Людовик IX подчинился воле Александра IV и изгнал Гиойма де Сент-Амура из пределов королевства, но в этом действии видится один из последних взлетов теократической власти папы, который был патроном и покровителем одновременно и Университета, и нищенствующих орденов. Кризис системы управления папской курии не был преодолен, и во многом потому, что Александр IV так и не заметил этого «системного сбоя».

После осуждения и изгнания Гийома де Сент-Амура, сожжения его книг и отлучения тех, кто читал и хранил его сочинения, продолжались памфлетные войны профессоров и нищенствующих в ключе, заданном Гийомом де Сент-Амуром[503]. На 1268–1271 гг. пришлась т. н. «война памфлетов» парижских профессоров Жерара д'Аббевилля (ок. 1225–1272) и Николя Лизьё против призыва нищенствующих орденов к очищению верующих и принятию в «в свой круг» совсем юных мальчиков. Тогда же в центре ученых споров появилась проблема, первоначально актуальная только для самих нищенствующих орденов, вдохновлявшая внутренние дискуссии. Это была проблема бедности, нищеты[504], задавшая вектор ученых диспутов конца XIII в.

Полагаю, выход данного спора за пределы нищенствующих орденов стал следствием кризиса системы управления корпорациями посредством их унификации, не разрешенного, но углубленного Александром IV.

Конфликт имел значительные последствия практически для всех слоев общества, которые он затронул, как для втянутых в конфронтацию корпораций, так и для институтов власти, выступивших посредниками в данном противостоянии.

Несомненно, это касалось и Францисканского ордена, «невидимого» участника яростных баталий Доминиканцев и профессоров. Различные течения в Ордене, относительно мирно сосуществовавшие в течение долгого времени, были подвергнуты нападкам снаружи, со стороны парижских профессоров, чтобы уязвить и разрушить "Ordo Fratrum Praedicatorum".

Конфликт обострил и углубил противоречия внутри Францисканского ордена, запустив необратимый процесс его разделения на два радикально отстоящих друг от друга течения и в то же время ускорив процесс институционализации. Далее будет рассмотрено становление "Ordo Fratrum Minorum" как ученой корпорации.

§ 2. Выбор Францисканского ордена

Нищенствующие ордена были вновь приняты в Парижский университет, а их неприкосновенность казалась совершенной. Но если первоначально братья претендовали на участие во всех событиях Парижского университета, то после конфликта они стали придерживаться отстраненной позиции. Так, в одном из воззваний к понтифику по делу, связанному с противостоянием папского легата и парижского профессора, в котором свидетелем выступил весь Университет, представители нищенствующих орденов подписались отдельно от профессоров и представителей наций[505].

Так же, как и в предшествующий период, вместе с преподаванием братья занимались многими другими делами. Людовик IX в завещании, составленном в 1270 г., наказал "Ordo Fratrum Minorum" и "Ordo Fratrum Praedicatorum" распределить некоторую сумму, которую король назначил для неблагородных студентов[506].

Однако вклад нищенствующих орденов в развитие области универсального знания в этот период сложно переоценить[507]. Усилиями доминиканца Фомы Аквинского и францисканца Бонавентуры расцвела схоластическая философия, "Universitas" переняло у доминиканцев важный способ организации студентов — коллегии[508].

Для Францисканского ордена самым важным последствием конфликта стало его ускоренное развитие как ученой корпорации, от Нарбоннских конституций (1260) и до буллы Николая III "Exiit qyi seminat" (1279).

В 1260 г., когда, согласно предсказанию Иоахима Флорского, должен был состояться конец света, в Нарбонне собрался генеральный капитул "Ordo Fratrum Minorum", на котором приняли провинциальные конституции Ордена и Нарбоннскую конституцию, фактически заменившую прежний Устав. Именно в ней были прописаны первые четкие предписания относительно порядка образования и преподавания братьев-францисканцев в Парижском университете. От каждой провинции, после согласия министра и капитула, предполагалось посылать не более двух студентов-миноритов, прошедших новициат, на два-три года обучения (артистический факультет, тривиум) или четыре года (теологический факультет, квадривиум), с оговоркой для последних — «если не будет слишком стар»[509]. Одним из необходимых условий прописанного в конституции образа жизни студентов-францисканцев были кротость и миролюбие. Вероятно, обязательная санкция глав Ордена на обучение и недопустимость внутренних конфликтов должны были привести духовную корпорацию к внутреннему миру и спокойствию.

Первоначально содержание для этих студентов не предполагалось[510]. Братьям, состоявшим в нищенствующем ордене, не возбранялось собирать милостыню и жить на нее.

После утверждения Нарбоннских конституций обучение и преподавание братьев в Парижском университете было оформлено по четким и внятным правилам. Следующей ступенью, упрочившей положение братьев-францисканцев в Парижском университете, стало третье разъяснение Правила Ордена ("Regula Bullata", 1223), оно было сделано 14 августа 1279 г. папой Николаем III (1277–1280) в булле "Exiit qui seminat".

Булла (п. 19) окончательно «забывает» первоначальное Правило и «первоначальное» намерение Франциска Ассизского: «Мы объявляем, что в намерение основателя Ордена не входило принудить братьев, занятых наукой и церковной службой, к физическому труду»[511]. Отныне благодаря новой коррекции «Благочестивой легенды» братья на законных основаниях были предназначены занятиям наукой и церковной службе, в том числе проповедям и исповедям. Физический труд стал занятием добровольным, им можно было заниматься или же оставить.

С этого времени количество студентов в школах братьев-францисканцев ощутимо выросло. Настолько, что Николай III, обращаясь к епископу Пуату[512] с просьбой уладить проблемы Ордена в Париже, связанные с необходимостью провести капитул, обратил его особое внимание на множество студентов, обучающихся в Париже, и появившуюся из-за этого необходимость перенести капитул в другое место[513].

К 1255 г. в Парижском университете определился корпус разрешенных для чтения книг Аристотеля[514], а к 1256 г. лицензию на преподавание теологии на теологическом факультете получил Фома Аквинский[515]. Аристотелизм получил толчок к развитию в двух направлениях: во-первых, в сторону аверроизма и учения Сигера Брабантского, главы факультета свободных искусств, а во-вторых, — томизма, «соединения доминиканцами католической философии и теологии Аристотеля»[516]. Оппозиция аверроизма и томизма длилась до 1271 г. и закончилась в 1277 г. ревизией аверроизма. Совет теологов во главе с Парижским епископом Этьеном (Эженом) Тампье вынес суждение из 219 тезисов, семь или более из которых, как считается, были направлены против Фомы Аквинского[517]. Г.В. Шевкина видела причину в страхе средневековых теологов перед Аристотелем как таковым, поэтому был обвинен и Фома Аквинский[518].

Таким образом, окончательно победил доминиканский вариант толкования Аристотеля. Фома Аквинский завершил становление схоластической парадигмы познания. Доминиканцы вписали Стагирита в каноническую теологию и завершили «интеллектуальную революцию» XII в., начатую в дни св. Бернарда и Гуго Сен-Викторского[519].

Одновременно получил новое дыхание августинизм францисканцев: папа Александр IV одобрил «Сумму» Александра Гэльского[520], начал преподавать на теологической кафедре Бонавентура, ученик прославленного мыслителя[521].

Бонавентура, «второй родитель» Ордена и автор канонической «Благочестивой легенды», перенаправил анархический характер идеи «первоначального братства Франциска и его товарищей», слившейся с идеями аббата Иоахима Флорского, в умеренное русло: анархический мистицизм перешел в мистицизм созерцательный. Генеральный министр вывел вопрос о бедности в сферу интеллектуальных, схоластических споров, а радикальных мистиков вытеснил в маргинальное течение, которое назвали «спиритуалами»[522]. Бонавентура сделал это и постановлениями, как генеральный министр Ордена, и коррекцией образа Франциска, как автор единственной официальной агиографии — «Большой легенды».

Жизнеописание Бонавентуры снимало острое противоречие между учеными вне Ордена и его членами. Бонавентура выделил отдельную главу для объяснения учености и отношения к ней Франциска Ассизского[523].

Мистическое знание Франциска, который объявляет себя «простым, неученым, дурачком»[524], Бонавентура объяснил чудом[525]. Удивительные знания Франциска были связаны с тем, что он настолько стремится во всем подражать ("imitatio") Христу, что обрел Его как наставника в сердце. Поэтому в ту же главу Бонавентура поместил сюжеты, посвященные пророчествам Франциска. Он предвидит будущее, проникает в тайну сердец. Это тоже проявление знания Франциска, его мудрость, приобретенная через подражание Христу. «Беднячок из Ассизи» максимально близок к Истинному Свету, просвещен Им, и поэтому видит мир таким, какой он есть, во всех трех человеческих временах. Проповедь также перешла в разряд чуда, свершенного Франциском, и оно не распространялось на других членов Ордена[526]. Жизнь Франциска была дана в пример другим, и этому посвящено все его бытие — служить живым примером и проводником[527].

Франциск Бонавентуры позволяет братьям изучать Священное Писание, но если Христос больше молился, чем читал, пусть и они так поступают. «Простота голубки» и «змеиная мудрость» не должны разделяться в ученом брате, те, кто хотят поступить в Орден, должны отвергнуть и мирское знание, и даже книжную мудрость, чтобы нагим войти в объятия Христа, отринуть все мирское, и в душе, и в сердце[528]. Но если Франциск Фомы Челанского отвергал мирскую мудрость ради проповеди, то Франциск Бонавентуры предлагал братьям развитие в русле ученой, но вместе с тем и францисканской, традиции.

Францисканский орден вышел из ниши, отведенной маргиналам, и начал претендовать на место доминиканцев, ученых нищенствующих братьев. В послании, приписываемом Роджеру Бэкону и адресованном папе Клименту IV, излагается катастрофическая, с точки зрения автора, ситуация на теологическом факультете, где толкование толкование Библии становится важнее самого Священного Писания[529]. В письме осуждались «Сентенции» ("Liber Sententiarum")[530], а на первый план выдвигалась «Сумма» ("Liber Historiarum"), написанная францисканцем Александром Гэльским. Это письмо показывало, что в 70-е гг. первые францисканские предподаватели 30-х гг. воспринимались как авторы основополагающего учения для христианского мира. Течение, воспринимавшееся в 30-е гг. в сознании членов Ордена маргинальным, уже в 70-е гг. кардинально изменило свое положение.

Новые ученые францисканцы предлагали комментировать текст не снаружи, чтобы не перегружать его глоссами, но исследовать его изнутри. «Сумма» Александра Гэльского, «не переставая, описывает Текст, от начала и до конца, являя сам Текст», в отличие от книги «Сентенций», стремящейся к исследованию Текста за его рамками и оттого ставящей себя выше Библии.

Разве это не похоже на постоянное комментирирование "imago Francisci" внутри самого образа Франциска? Могла ли традиция пересмотра «Благочестивой легенды» повлиять на становление схоластического подхода францисканцев? Полагаю, вопрос по-прежнему остается открытым.

Как бы то ни было, при Бонавентуре ученое течение в Ордене усилилось настолько, что еще при жизни Фомы Аквинского францисканцы-августинианцы начали диспуты с доминиканцами-томистами. На 80-е гг. пришлось основное обострение споров.

§ 3. Новый виток конфликтов — новый Орден

Запрет на создание новых нищенствующих орденов, принятый на II Лионском соборе (1274), поставил точку в целой эпохе средневекового монашества. В том же году умер Бонавентура. Результатом его министерства стал выход "Ordo Fratrum Minorum"a на новый уровень институционализации: в нем окончательно оформилось ученое, магистральное направление, а идея преобразования мира проповедью и нищетой стала уделом радикальных групп, вытесняемых из Ордена.

В новом конфликте парижских профессоров и нищенствующих орденов 1282 г.[531] участвовал совсем другой францисканский орден, нежели тот, что участвовал в 50-х гг., это была полноценная оформившаяся ученая корпорация.

К конце XIII в. братья считали себя частью Университета, а не противостоящей ему альтернативной корпорацией. Это показал трехдневный диспут 1286 г. до поводу очередной буллы, расширившей их права и обязанности в области «заботы о душе», традиционной для секулярного клира.

13 декабря 1281 г. папа Мартин IV (1281–1285) издал буллу "Ad Fructus Uberes"[532], в которой дал францисканцам и доминиканцам привилегию на проповедь и исповедь, т. е. на область заботы о душе ("cura animarum"), традиционную для клира. Братья, желающие читать проповедь, должны были пройти экзамен на капитуле, для принятия исповеди выбирались самые достойные. Если прихожанин выказывал готовность исповедаться братьям, то принимал условие, по которому соглашался один раз в год принести покаяние священнику своего диоцеза. При этом членам нищенствующих орденов не было необходимости получать разрешение на "cura animarum" от белого клира.

Около года булла оставалась незамеченной, но, начиная с 1282 г., после диспута в Парижском университете[533], она инициировала новый конфликт клира и нищенствующих орденов, который постепенно развился в серьезный кризис папства, выходящий за обозначенные нами хронологические рамки и поэтому не рассматриваемый в данной книге[534]. Ниже будет рассмотрен центральный эпизод первого этапа конфликта: многодневный диспут 1286 г., в котором принимали участие парижские профессора и нищенствующие ордена.

Через год после выхода буллы, в ноябре 1282 г., группа из пятнадцати парижских профессоров, среди которых были францисканцы[535] и доминиканцы, приступила к схоластической интерпретации указа[536]. Результатом диспута стало появление новой оппозиции клириков против нищенствующих. Во главе оппозиции встали Гийом де Масон, доктор канонического права и архиепископ Амьена, и Гийом де Флавакур, архиепископ Руана. Кроме прочего, они отправили петицию, направленную против миноритов, папе Мартину IV[537]. Это одна из отличительных черт нового конфликта: ранее первыми обвинялись доминиканцы.

В декабре 1286 г. произошло центральное событие данного конфликта — диспут профессоров и школяров Парижа, в котором рассматривалось право доминиканцев и францисканцев принимать исповедь[538]. Диспут был организован «прелатами Французского королевства»[539]. Проводился он в отсутствие глав орденов: генеральный министр францисканцев недавно скончался, а новый еще не был выбран, глава ордена доминиканцев находился в другой стране, братья сами не знали, в какой именно[540].

В первый день на диспут собрались «все магистры и школяры и братья из всех орденов в зале епископа Парижского»[541]. День был посвящен аргументам противников привилегий, настаивавших на их ограничении. Они доказывали, что разрешение на принятие исповеди должны давать епископы диоцезов[542]. Интересно, что в тексте документа доминиканцы и францисканцы названы "Fratres Majores et Minores"[543]. Для парижских профессоров доминиканцы продолжали играть роль основного ордена, они «Старшие братья». Отмечу также — основным дискуссионным оружием парижских профессоров и нищенствующих орденов стала проповедь, излюбленное оружие нищенствующих. Проповедью парижского преподавателя завершился первый день диспута.

Парижские профессора утверждали, что каждому церковному "ordo", среди которых, в конечном итоге, занял свое место и Университет, предназначено свое место и обязанности. Нищенствующие же ордена постоянно стремились забрать их, они нарушали дух корпорации, вносили элементы дисгармонии в сложившуюся целостность. При этом "Universitas" не мог определить, какому закону они принадлежат[544]. Один из главных оппонентов нищенствующих орденов, Гийом де Масон, «величайший юрист» ("maximus jurista"), взывал к закону и цитировал «Декреталии» Григория IX в проповеди, направленной против нищенствующих братьев.

На второй день диспута, «у Старших братьев» ("apud fratres Majores"), проповедь произнес один из братьев "Ordo Fratrum Minorum", а на третий день, «у Меньших братьев» ("apud fratres Minores"), проповедь прочитал доминиканец[545]. Нищенствующие братья выступали единым фронтом.

В проповеди второго дня францисканец от схоластических доказательств переходил к призыву следовать воле папы, затем сетовал на отсутствие генеральных министров орденов и заканчивал просьбой не изгонять братьев из Университета, поскольку они составляют значительную его часть[546].

Диспут показал, что университетское сообщество к концу XIII в. трансформировалось в институт власти, опорой и доказательством независимости которого были «Декреталии». Университеты стабилизировались как корпорация с установленными границами обязанностей, со своим Правилом и юрисдикцией. Но нищенствующие ордена, с точки зрения Университета, так и не достигли стабильности. Французский клир и парижские профессора по-прежнему были уверены: нищенствующие ордена занимают не свое место в этом мире.

Однако сами нищенствующие братья, и францисканцы в частности, считали себя частью университетской ученой корпорации. В диспутах они свободно использовали схоластический аппарат доказательств. Но, как и в предыдущих конфликтах, взывали к папе как к посреднику. Это были результаты гигантской работы Бонавентуры по преобразованию представлений "Ordo Fratrum Minorum" о власти, учености, образе понтифика и его роли в орденской жизни. Под его руководством Орден действительно пережил новое рождение, хоть обвинения со стороны парижских профессоров остались прежними, и исходили они как от францисканцев, так и от доминиканцев.

Несмотря на то, что в диспуте с клиром и профессорами нищенствующие ордена представали единым сплоченным сообществом, между ними, тем не менее, усиливались трения. Как правило, в историографии открытое расхождение "Ordo Fratrum Minorum" и "Ordo Fratrum Praedicatorum" связывается с тем, что их создатели заложили в них изначально принципиально разные идеи. Добавим, что в случае размежевания доминиканцев и францисканцев в Парижском университете имеет место быть начало соперничества в области схоластики[547]. В конечном итоге для истории средневековой философии важнее оказался томизм Фомы Аквинского, но в конце XIII в. Францисканский орден также претендовал на «правильное» понимание и знание Священного Писания при поддержке парижских профессоров и Парижского епископа.

Во-первых, в ходе репрезентации себя как ученой корпорации, францисканцы выдвинули на передний план свою «Сумму», написанную Александром Гэльским. Во-вторых, они оспаривали идеи Фомы Аквинского, в русле августинизма. Инициаторами дискуссии, истоки которой находились в спорах парижских профессоров и Фомы Аквинского в 1270 и 1277 гг., стали английские францисканцы во главе с Иоанном (Джоном) Пеккамом (ок. 1240–1292)[548].

В 1284 г. Иоанн Пеккам написал письмо канцлеру Оксфорда, в котором опроверг обвинения, выдвинутые против него неким приором доминиканцев[549], а 30 апреля 1286 г. он сам наложил запрет на некоторые положения, сформулированные английским доминиканцем Ричардом Клепуэллом[550]. Иоанна Пеккама поддержали и парижские профессора, и Парижский епископ, и даже некоторые из братьев-доминиканцев[551].

Основные свои положения Пеккам изложил в письме епископу Линкольна от 1 июня 1285 г.[552], выдержку из которого, в связи с ее значимостью, приведем ниже: «Мы ни в коем случае не осуждаем изучение философии, поскольку оно служит постижению теологических тайн, но мы осуждаем мирские языковые новшества, вводимые на протяжении двадцати лет при рассмотрении глубоких теологических вопросов; эти новшества противоречат философской истине и наносят ущерб святым Отцам, к чьим позициям относятся с пренебрежением и даже с явным презрением. Какое учение более прочно и здраво: учение детей св. Франциска, то есть блаженной памяти брата Александра [из Гэльса], брата Бонавентуры и подобных им, которые в своих трактатах, не заслуживающих ни единого упрека, опирались на святых Отцов и философов, или же это недавнее учение, почти во всем противоречащее первому, которое заполнило мир словесными перепалками, всеми силами ослабляя и разрушая то, чему учит Августин о вечных правилах незыблемого света, о способностях души, о включенном в материю "семенном разуме" и о бесчисленных вопросах того же рода; пусть изобретателей этого учения судят древние Отцы, поскольку они обладают мудростью, пусть судьей им будет Бог и пусть Он им даст целебное средство»[553].

Как видно, во-первых, намерение братьев-францисканцев выйти из маргинальной среды натолкнулось на сопротивление даже не столько парижских профессоров, сколько доминиканцев. Если ранее доминиканцы не обращали полемику на дестабилизированный, неустойчивый Орден, который мог быть как подспорьем, так и помехой в борьбе против парижских профессоров, то после обновления политики францисканцев такая необходимость появилась.

Во-вторых, в ученой корпорации "Ordo Fratrum Minorum" произошло разделение обязанностей; представители Оксфорда спорили, а францисканцы Парижского университета занимались генерацией теолого-схоластических идей. Оксфордские францисканцы — Бэкон, Пенкам — утверждали, что только Александр Гэльский и Бонавентура, продолжатели традиции св. Августина, были истинными интерпретаторами, и лишь они достойны работать со Священным Писанием. Распределились не только роли университетов: распределились роли братьев соответственно провинциям.

После 1279 г. нищенствующие ордена практически полностью интегрировались в Университет. К 1286 г. в списке книг по теологии, философии и юриспруденции, которые необходимо было иметь в студенческих библиотеках, отдельные разделы отвели для сочинений Фомы Аквинского и Бонавентуры, а также перечислили сборники проповедей доминиканцев и миноритов[554]. К этому времени в основном во францисканской среде сформировалось устойчивое представление о непротиворечивости нищенства и ученых занятий. «Легенда трех товарищей», составление которой я датирую концом XIII в., не заостряет внимания на учености. Отмечается только, что Франциск говорил просто, не прибегая к ученому языку[555], а братья имели лишь те книги, по которым служили литургию[556]. Нет острого противостояния, эта проблема уже не актуальна.

В 1292 г. появилась конституция меньших братьев, регулирующая обучение студентов в Париже, что можно рассмотреть как знак окончательного самопредставления Ордена в качестве ученой корпорации. Парижские профессора отказались от бойкота братьев и перешли к диспутам с ними, переняв проповедь как основную его составляющую, что уже было косвенным признанием нищенствующих орденов за равные себе. Диспуты вообще стали основной формой конфликтного соревнования профессоров и нищенствующих. Так, в 1287 г. состоялся очередной диспут о привилегиях[557]. Кроме того, с 1276 по 1295 г. постоянно проходят диспуты в рамках "quodlibets", ставящие проблемы морали[558].

Дискуссии "Ordo Fratrum Minorum" с парижскими профессорами и доминиканцами в конце века доказывают, что Орден превратился в итоге в мощную развитую ученую корпорацию со своей внутренней специализацией, что было характерно для университетов.

С Парижским университетом тесно связана дальнейшая борьба Францисканского ордена с движением спиритуалов. Здесь отмечу, что под воздействием идеологии спиритуалов, т. е. с буллы Бонифация VIII "Super chatedram" и буллы Клемента V "Dudurn de sepulturis", начинается понижение прав нищенствующих орденов[559].

Спор об отношении Франциска к учености опирается на историографический миф. Его корни находятся в конфликте 50-х гг. XIII в., когда стало ясно, что если часть Ордена и определилась как ученая корпорация, то большая масса, поддерживаемая генеральным министром и «Благочестивой легендой», развивалась в направлении радикального мистицизма.

Отношение Франциска к учености невозможно выявить из его житий, поскольку на них оказывал существенное влияние контекст их написания. Для «Первого жизнеописания» Фомы Челанского проблема соотношения учености и простоты, с вынесенным решением в пользу последней, стоит далеко не на первом месте, по сравнению со «Вторым жизнеописанием» и «Большой легендой» Бонавентуры. Однако жития показывают динамику отношения францисканцев к учености и позволяют отследить тенденции и намерения руководства Ордена по отношению к выбору между апостолической проповедью и учеными штудиями.

После конфликта 50-х гг., завершившего, или ускорившего институционализацию нескольких корпораций, пришла пора «закрытого» развития новых социальных групп, вместо прежнего, доконфликтного, открытого состояния, вопреки продолжавшейся политике Римской курии по унификации сообществ. В конце XIII в. идея теократической империи во главе с папой, где Университет является основным квалификатором истины и лжи, постепенно перешла в область недостижимого.

Это показал новый виток конфликтов 80-х гг., во-первых, между нищенствующими орденами и Парижским университетом, который апеллировал уже не к власти понтифика, а к праву «Декреталий», своду указов и булл понтификов. Тогда же стал явным процесс переориентации университетов от церкви к мирской власти[560]. Во-вторых, обозначились явные различия между "Ordo Fratrum Minorum" и "Ordo Fratrum Praedicatorum", братья которых на равных боролись в схоластических баталиях, отстаивая или августинианство Бонавентуры, или аристотелианство Фомы Аквинского.