Францисканский орден: от апостольского движения к ученой корпорации

§ 1. Преодоление «вакуума власти»

На всем протяжении XIII в. мендиканты занимались практической инквизиторской деятельностью[593]. Их инквизиторские функции, так же, как ученые, рассматривались в качестве основного фактора их поддержки римской курией. Впрочем, кроме дел, связанных с расследованиями ересей, нищенствующие братья как агенты Римской курии вели внутрицерковные расследования. С.А. Котляревский показал, что во второй половине XIII в. число таких дел чрезвычайно возросло; они часто были связаны с феодальными отношениями, но при их проведении нарушался иерархический принцип: простой монах расследовал дело епископа[594]. Увеличилось количество разбирательств, имеющих отношение к финансовым вопросам, в том числе связанным с исполнением завещаний[595].

С.А. Котляревский использовал этот список как Доказательство возросших и укрепившихся связей между нищенствующими орденами и курией, как один из значительных факторов постоянного нагнетания неприязни между нищенствующими и клиром. Но меня он интересует как свидетельство дублирования внутрицерковных функций нищенствующих орденов в королевской администрации. Со второй половины XIII в. нищенствующие братья исполняли роль королевских чиновников, судебных следователей ("les enquêteurs"), посылающих отчеты в королевскую канцелярию. Они стали постоянным элементом административного управления королевским доменом.

Основным фактором вовлечения францисканцев в сферу влияния "potestas regni" можно считать «вакуум власти» в отдельных регионах Французского королевства. Он был преодолен к концу XIII в. рядом административных реформ и усилиями нищенствующих монахов — королевских следователей.

Одной из предпосылок для формирования «вакуума власти» стал феномен «собирания земель»: присоединение владений феодалов к королевскому домену в середине XII — середине XIII в. и расширение границ Французского государства за счет соседних королевств, в основном, Англии — на западе и юге, и Испании — на юге.

К 1223 г. Филипп II Август (1180–1223) подчинил своей власти герцогство Бургундское (1186), графство Шампанское (1210), покорил Нормандию (1202–1204), и это неполный список присоединенных земель. Он учетверил королевский домен. Его сын, Людовик VIII (1223–1226), за свое недолгое правление окончательно присоединил Пуату, приобрел кастелянства Сен-Рикье, Дуллан, графство Пертское, завоевал сенешальства Бокерское и Каркасоннское[596].

К началу правления внука Филиппа II, Людовика IX (1226–1270), под непосредственной властью Капетингов оказались обширные территории со сложившимися культурными традициями и самосознанием, они длительное время развивались экономически и социально отдельно от королевского домена. Вследствие долгого отрыва от центральной королевской администрации в каждом регионе сформировались свои особенности. Более того, после присоединения к королевскому домену на новых территориях велись постоянные споры по поводу определения границ владений[597].

На Юге Франции — в Аквитании — ситуация была осложнена общими последствиями долгого безвластия и крестового похода против альбигойцев, а также присутствием нескольких политических сил: королевства Арагон, претендующего на покровительство всех народов, которые говорят на языке «ок»[598], римского престола, требующего Венессин, Англии, у короля которой остались жалкие крохи от прежних обширных владений Анжуйской державы, и местных крупных феодалов.

Филипп II Август, во время правления которого королевство значительно увеличилось в размерах, провел административную реформу и ввел институт бальяжа, призванного втянуть новые земли в сферу влияния королевской власти[599]. Королевский домен, постоянно расширяющийся, делился на округи с изменчивыми границами, во главе которых стояли бальи, королевские агенты, которым подчинялись прево. Бальи объезжали территории, вершили суд, собирали налоги, как обязательные, так и добровольные, взыскивали «помощь» на различные предприятия короля. Постепенно границы бальяжей стали постоянными, и во главе их назначался один постоянный бальи. На юге Франции ввели институт сенешалей, у которых имелись такие же обязанности, как и у бальи на севере, но у них было больше свободы, ввиду отдаленности от королевской власти. Фактически они исполняли обязанности наместников. Им подчинялись младшие чиновники: витье ("viguiers"), прево ("prévôts"), бальи ("bayles", "bailes") и сержанты.

С традиционных северных и западных частей королевского домена жалоб на бальи поступало не очень много, они были связаны, как правило, с вопросами юрисдикции. Основной поток жалоб шел с юга, с земель, которые завоевали в результате альбигойских войн и войн с феодалами[600].

Людовик VIII и Людовик IX назначали сенешалями, как правило, своих людей из северных областей Франции. Те в свою очередь самостоятельно распределяли посты подчиненных, судили по королевскому законодательству, игнорируя сложившееся местное, а также активно преследовали еретиков, вместе с инквизицией, которая сформировалась в 30-х гг. XIII в. и составляла отдельную юрисдикцию. Конечно, по сравнению с северными землями, на южных территориях был существенно усилен военный элемент. Кроме того, обострилась проблема определения границ королевского домена и владений графов. Организованные по образу северных бальяжей, южные сенешальства еще не обладали выверенными границами. Погрешность могла составлять километры. Это крайне негативно сказывалось на людях, проживающих на пограничной территории. Как отмечалось выше, здесь злоупотребления властью встречались чаще, в связи с тем, что южные земли находились далеко от королевского контроля.

К началу самостоятельного правления Людовика IX бальи и сенешалям была отдана весомая власть. Как полагают некоторые исследователи, эта власть была настолько велика, что если бы она не была поставлена под контроль Людовиком IX во второй половине XIII в., то во Франции в противовес сеньориальному феодализму вполне мог сформироваться феодализм чиновников[601].

После 1244 г., когда Людовик IX начал сбор налогов на свой первый крестовый поход, всегда тяжелый для населения, поднялась волна критики короля. Государь в ответ решил предпринять серию расследований действий местных королевских офицеров[602].

Накануне отбытия в крестовый поход в 1247 г. Людовик IX разослал во все части королевства т. н. «следователей» (лат. "inquisitores", старофр. "enquesteur" или "visiteur"). Объявленная цель следователей, т. е. нищенствующих монахов, заключалась в опросе недовольных, свидетельствующих о случаях злоупотребления властью, источником которой мог быть сам король или его предки. Иначе говоря, монахи собирали жалобы на бальи, сенешалей и их подчиненных, т. е. всех тех, кто совсем недавно занимался сбором налогов на крестовый поход короля.

В состав следователей первоначально, входили только члены нищенствующих орденов, францисканцы и доминиканцы, но затем к ним присоединились секулярные клирики и клирики-легисты[603]. Функции первых следователей состояли в сборе жалоб, проведении дознаний и составлении отчетов по их итогам[604].

Альфонс, граф Пуату, ввел такой же институт на подвластных ему землях в 1249 г. вслед за старшим братом[605]. К июню 1251 г. проводились расследования в Оверни, а к марту-апрелю 1253 г. — в Ажене, Керси и графстве Тулуза[606].

С 1252 по 1254 гг., после смерти Бланки Кастильской и до возвращения короля из крестового похода, брат короля, граф Пуату, занимал должность регента при малолетнем сыне Людовика. Следовательно, он нес ответственность за королевские расследования не только в своем апанаже, но и в домене государя. Его ближайшими помощниками были Жан де Мезон и Ги Фулькуа[607].

Почти сразу после возвращения короля из крестового похода началась реформа королевской администрации направленная в первую очередь на реформу института бальи, сенешалей и прево. При её подготовке королевская курия опиралась на отчеты первых следователей.

Королевский ордонанс 1254 г., за которым до 1256 г. последовала серия указов[608], должен был поднять престиж представителей королевской власти, исправить их моральный облик. Альфонс, граф Пуату, издал такой же ордонанс для своего апанажа, в состав которого, после смерти его зятя, графа Тулузского Раймона, вошло графство Тулузское[609].

В результате реформы сенешали менялись каждые четыре года, деятельность наместников стала контролироваться намного более строго: чаще присылались указы, обязательные к исполнению, апелляции к королевскому суду рассматривались относительно быстро. Сенешали утратили часть судебной власти, которую взяли на себя назначаемые королем Большие суды ("Judex magor"). Суд поединком был отменен, но каждый мог воззвать к королевской справедливости и потребовать расследования дела до вынесения приговора. Институт следователей из экстраординарного стал постоянным, визитации должны были проводиться раз в год[610].

Согласно устоявшейся историографической традиции, усмирение феодалов и присоединение их земель к королевскому домену военным, юридическим и административным путем продолжалось до конца царствования Людовика IX. Соответственно этой цели подчинялось все административное управление королевством, совершаемое государевой курией ("curia regis"), во главе которой стоял король[611]. Таким образом, становление института следователей, созданного как противовес власти бальи и сенешалей в администрации Капетингов, проходило в контексте восстановления королевской власти во Франции[612].

Королевство управлялось королевской курией и королевской канцелярией, их роль росла вместе с расширением государства.

В начале XIII в. королевская курия преимущественно состояла из знатоков закона, легистов[613]. Основной ее функцией было осуществление правосудия. По мере роста влияния короля, введения института следователей, усиливался поток судебных апелляций, что вначале привело к появлению специального персонала, а затем, к 1255 г., и Парижского парламента[614]. Парламент был уполномочен принимать решения именем короля, т. е. без его личного присутствия. Однако кроме судебных проблем, королевская курия занималась финансовыми вопросами. При Людовике IX постоянно совершенствовалась классификация доходов и расходов, что привело к финансовой реформе при Филиппе IV и появлению Счетной палаты.

Таким образом, "curia regis" изначально содержала в себе зачатки высших государственных учреждений, которые отделились от неё в начале XIV в. Основой успешного развития администрации стал упор на специализацию и компетенцию чиновничества.

Построение капетингской королевской канцелярии началось во время правления Людовика VI (ум. 1137 г.)[615]. Данное учреждение, во главе которого традиционно стоял епископ, быстро заняло важное место в управлении государством. К середине XII в. канцелярия, чье значение росло вместе с землями, входившими в королевский домен, выпускала три основных вида актов: дипломы, патентные письма, указы. Людовик VII (1137–1180) сам контролировал запечатывание грамот. Как показывают исследования, большинство видов актов, их оформление и формулы, было заимствовано из папской канцелярии[616].

Филипп II Август ликвидировал должность канцлера (ее ввели вновь в 1316 г.) и восстановил только на несколько лет для епископа Герена (1223–1227). С 1220 г. хранитель печати епископ Герен составлял знаменитые регистры Филиппа II Августа, «сокровищницу хартий», которая включала в себя результаты расследований с 1195 по 1220 гг., копии и оригиналы важных политических и административных актов управления доменом и королевством[617]. Наконец, при Людовике IX административное управление приняло свои классические формы, а при канцелярии начали составляться новые регистры, не дошедшие до нас в полном объеме. Именно в королевскую канцелярию следователи посылали отчеты.

После смерти Людовика IX его сын, Филипп III (1270–1285), продолжал административную политику отца. Нищенствующих монахов, как и прежде, назначали следователями, но их количество значительно снизилось по сравнению с периодом правления Людовика[618].

Административное управление Францией вышло на новый уровень при Филиппе IV. При нем обязанности следователей, из рядов которых нищенствующие монахи уже были исключены, расширились: если сначала они занимались исключительно сбором жалоб, то к концу XIII в. в их обязанности входил сбор налогов и штрафов[619]. Вместе с тем с 1270 по 1328 гг. неумолимо росло влияние королевской канцелярии. Она стала главным органом административного управления государством, поддерживающим его единство[620]. От канцелярии во многом зависела работа парламента, центрального судебного органа королевства.

Следовательно, францисканцы находились под властью королевской курии и канцелярии в 1247 г., и постоянно с 1254 г. и до 1270 гг. (вплоть до смерти Людовика). В годы воплощения судебной реформы Людовика IX королевская курия активно заимствовала их из Ордена для своих нужд, притом что Людовик IX, король, несомненно, благочестивый, последовательно уклонялся от вмешательства церкви в административное управление, допуская его только в отношении борьбы с ересями[621].

Чем был обусловлен этот союз, приведший к укреплению королевской власти и её самостоятельности от Римской курии?

§ 2. Власть Франциска Ассизского и власть короля Франции

Представление о власти невидимой и всепроникающей было заложено в идеологию Ордена самим Франциском Ассизским. Он совершил своего рода революцию, не только перевернув «ментальную иерархию» восприятия власти, но и показав пример последовательного воплощения в жизнь своих слов.

Он задумал пост генерального министра Ордена как служителя, «омывающего ноги последнего из послушников»[622], и отказался от этой должности в момент наивысшей славы своего детища. Братья, как Франциск, во всем должны были проявлять смирение и принимать от мира, как милостыню, всякую работу, которую он мог им дать[623].

«Первое житие» ещё более развивало парадоксальный, с точки зрения средневековой иерархии, подход к власти. Согласно идеологии жития, меньшие братья назывались так оттого, что подчинялись всем в мире и занимали самую низкую ступень земной иерархии. Но поэтому в иерархии небесной они должны были получить высшие позиции[624].

Принципы всеподчиненности и готовности к любой работе, заложенные и в Устав, и в «Первое житие», позволили максимально полно задействовать францисканцев Римской курией в 30-е гг. XIII в.: мобильность и апостольское стремление братьев проникнуть во все сферы средневековой социальной жизни этому только способствовали.

Однако в 40-е гг. в Ордене назрело недовольство политикой понтифика. Рим требовал от францисканцев и включенности в разработку христианской нормы в Парижском университете, и практической деятельности в инквизиции, и исполнения охранных функций, и сбора денежных субсидий на предприятия Римского престола.

Как ответ — во «Втором житии» появилась новая модель власти, исходящей от Франциска Ассизского. «Отец» Ордена, занявший пустующий престол падшего ангела, стоял во главе смиренных сыновей Франциска, противостоящих гордости и своеволию «сыновей Велиала»[625], т. е. всем тем качествам, которые традиционно составляли пороки власти. Жадные «ложные» братья, алчущие места при дворе, яростно порицались Фомой Челанским[626]. «Второе житие» предлагало уточненную трактовку «меньшого брата»: теперь это был смиренный сын Франциска, отказавшийся от власти высокого поста ради власти святости[627].

Вместе с попыткой вывести меньших братьев из структур Римской курии, житие также отразило и зафиксировало функции францисканцев как «невидимых агентов» институциональной власти: идеальный меньший брат искал мира с клиром, компенсировал его недостатки и заполнял лакуны, не требуя ничего взамен[628].

Вероятно, желание руководства Ордена выйти из слишком тесных отношений с Римской курией совпало с желанием Людовика IX и его двора усилить авторитет королевской власти во Франции, пошатнувшейся после сбора налога на крестовый поход. Установка на принятие любой работы, усиленной потребностью заполнять лакуны, не охваченные клиром, а также желание проповеди и апостолического очищениям мира могли привести братьев миноритов на службу королю Франции в 1247 г.: пока временную, экстраординарную. К тому же рост влияния нищенствующих орденов в городах по всей Франции был связан с поддержкой его королем, а не региональными властями[629].

Король и его курия, безусловно, могли воспринимать регулярный и секулярный клир Франции как своих вассалов, имеющих определенные обязательства перед сеньором, земли которого находятся в их держании. Но Францисканский орден, явление совершенно новое для средневекового общества, находился в прямом подчинении у Римской курии. Он был мобилен, ориентирован на работу с городом[630]. Формально, нищенствующие ордена отказывались от любого права собственности, это было прописано в их Уставе. Кроме того, нищенствующие ордена, а именно, Францисканский и Доминиканский, уже исполняли обязанности следователей на службе Римской курии[631].

Францисканский орден ещё не вписался в сложившуюся структуру общества на территории Франции, и благодаря этим условиям братья могли восприниматься населением в качестве независимых свидетелей, которые обладают определенным влиянием, вхожи во все социальные сферы, являются желанными гостями как в домах аристократов, так и простолюдинов.

После ряда судебных реформ 1254 г. Людовик сделал проведение расследований систематическим.

Нищенствующие монахи перешли на постоянную службу в королевскую курию в год, когда доминиканцы были обвинены парижскими профессорами в иоахимитской ереси, благодаря «Введению в вечное Евангелие» одного из меньших братьев. В дни, когда папа римский издавал буллу, отменившую все привилегии нищенствующих орденов, и подумывал об их роспуске, по дорогам, городам и деревушкам вновь разошлись королевские следователи — францисканцы и доминиканцы. Поэтому, когда в 1256 г. король содействовал понтифику в уничтожении самой памяти о Гийоме де Сент-Амуре, ректоре Парижского университета и авторе трактата о фальшивых пророках, он защищал не только нищенствующие ордена, но и авторитет своей власти, проводниками которой уже несколько лет были мендиканты.

Следователи не наделялись правом самостоятельного суда. Они собирали жалобы и доставляли их на суд Парламента, который выносил решения. Иногда отчеты подвергались проверке; известны случаи, в которых обвинения признавали необоснованными и наказания отменялись[632]. Не был постоянным состав и следователей; их костяк — братья из нищенствующих орденов, рыцари, клирики короля[633]. Следователями становились люди, обладавшие разным социальным статусом, но они непременно подчинялись непосредственно королю.

Не был прежним и "Ordo Fratrum Minorum", братья которого в 1247 г. отправились собирать жалобы на бальи, злоупотребивших королевской властью. Чтобы выжить, францисканцы вынуждены были в 60-х гг. XIII в. подвергнуть свою корпорацию капитальной реконструкции. Вместе с орденом была реконструирована и «Благочестивая легенда», а значит и представления о власти.

Метафора смиренного Франциска, занявшего пустующий престол ангела, павшего из-за гордыни, использовалась в «Большой легенде» не для критики миноритов, излишне увлеченных поиском высоких постов, а для объяснения власти «беднячка из Ассизи» над водами и над земными творениями[634]. Реконструируя концепцию «меньшего брата», Бонавентура отказался от порицания собратьев, характерную для «Второго жития» Фомы Челанского, и использовал идею «Первого жития» о стабильном положении миноритов в самом низу церковной иерархии, министры которого — не более чем слуги[635].

Почему именно эта трактовка «Благочестивой легенды» обеспечила период самой крепкой связи между Францисканским орденом и королем Людовиком IX? Или поставим вопрос по-другому: что в этой трактовке могло позволить Людовику IX призвать меньших братьев исполнять мирские поручения?

Как показывают исследования в области средневековых представлений о власти, согласно общей. тенденции, к середине XIII столетия неприятие королевской власти клириками уменьшилось (и оно исчезнет к концу XIII в.), а «теократическая империя» Иннокентия III пошатнулась (распад же придется на начало XIV в.)[636]. В случае Францисканского ордена можно наблюдать тот же процесс. Если изначально "Ordo Fratrum Minorum" создается Франциском Ассизским с условием полного и абсолютного повиновения папе и Римской курии (и именно им) в критический период для католической церкви, то во второй половине XIII в. Орден переориентируется на укрепление взаимоотношений с "potestas regis", регулярно выделяя для королевской курии францисканцев-следователей[637].

Для выявления причин сближения необходимо обратиться к представлениям Людовика IX о характере королевской власти.

Институт следователей появился для исправления «злодеяний» бальи. Бальи, прево и сенешали исполняли волю короля, и его же волей они были наделены определенными властными полномочиями, в том числе они обладали правом собирать налоги и вершить суд. Отчеты следователей повлекли реформы права и правосудия. Следовательно, представления о власти, общие для короля и Ордена, должны находятся в области права и суда.

В результате многолетних исследований Н.А. Хачатурян пришла к выводу, что с момента судебных реформ Людовика IX источник права был узурпирован королем, и именно тогда началась секуляризация государства. С реформ Людовика инициировалось движение от теизированной монархии (сверхидеи, свойственной Империи) к юридической (за счет формирования принципов административного управления). «На определенном этапе ее (теизацию политической власти — Е.К.) начинает теснить право. Особенно на этапе трансформации обычного права, — каузального, нацеленного не столько на нововведения, сколько на "воспоминания" с практикой, не предполагающей расследования, которое заменяли "Божий суд" и клятвенные формулы»[638].

Ряд зарубежных исследований показывает, что Людовик IX стремился ввести общий для страны закон, основанный на рецепции римского права. Он Должен был отменить все местные обычаи и локальные суды[639]. Миссию «короля-верховного судии» подчеркивала уникальная инсигния — «Длань правосудия». Ее вручали во время коронации, начиная с 1250 г., вместе с мечом как традиционным символом правосудия[640].

Но на область права традиционно претендовали легисты, разрабатывающие в Парижском университете схоластическую эпистему, в которой могли бы объединиться право и теология[641]. Около 1280 г. один из авторов писал, что университеты ("studium") обрели «власть», равную королевской ("regnum") и священнической ("sacerdotium")[642]. Легисты, присоединившиеся к нищенствующим следователям во время правления Людовика IX, к концу XIII в. окончательно вытеснили монахов из административного аппарата.

Францисканцы, задействованные в расследованиях короля, могли участвовать в трансформации представлений о королевской власти и правосудии постольку, поскольку, согласно «Благочестивой легенде» в исполнении Бонавентуры, они должны были стать частью университетской корпорации, и, как показывает анализ диспута 1286 г., в итоге они так себя и позиционировали[643].

Однако в цели, заявленные в «Большой легенде», не входило дальнейшее участие в становлении «юридического» государства. В том же диспуте францисканцы взывали к праву, источником которого был римский понтифик, ведь официальная «Благочестивая легенда» формировала ежедневное представление об Ордене как об ученой корпорации, развивающейся в тесном союзе с Римской курией.

Устранившись от активной практики, в конце XIII в. в рамках канонизации Людовика IX Францисканский орден создал историографический миф о «благочестивом короле», который привлекал нищенствующих братьев для проведения расследования. Ч. Фрутони показала, что для жития Людовика, подготовленной для его канонизации, Сен-Патю использовал агиографический канон Франциска Ассизского, разработанный Бонавентурой[644]. Как показано выше, именно от Сен-Патю идет традиция объединять введение института следователей благочестием короля и его любовью к справедливости.

Служба нищенствующих братьев в королевской администрации в 60-е и 70-е гг. являла собой, с одной стороны, остаточную инерцию мощного импульса к преобразованию мира, заданного в 1247 г. «Вторым житием», часть которого перехватил Людовик IX. Первоначально он использовал францисканское движение для восстановления королевской власти и придания ей «справедливого» характера. С другой стороны, — «Большая легенда» Бонавентуры после 1263 г. стимулировала преобразование Ордена в «ученую корпорацию», одной из обязанностей которой было формирование представления о справедливой власти и воплощение данного идеала в юридической практике.

После смерти Людовика IX "Ordo Fratrum Minorum" самоустранился, выйдя из структур королевской администрации. Причина такого поведения очевидна — начали расходиться цели и задачи французской короны, нацеленной на построение юридического государства (новой его опорой стали легисты), и Ордена, который выбрал полную интеграцию в церковную иерархию и, оправдывая статус «ученой корпорации», активную идеологическую практику. В начале XIV в. именно ученый францисканец Николя де Лир (1270–1349) обосновал приоритет мирской власти над религиозной[645].

Как видно, наиболее востребованными меньшие братья-следователи оказались в тех землях, в которых предельно остро ощущался «вакуум власти». В этой главе я покажу на примере деятельности миноритов в Оверни (части апанажа Альфонса де Пуатье), как они, руководствуясь представлениями о «невидимой власти», на практике заполнили ниши, не охваченные институциональной властью; как им удавалось соблюсти шаткое равновесие между мирской "potestas" и церковной "auctoritas".

§ 1. Апанаж Альфонса, графа Пуату

В 1225 г. Людовик VIII разделил королевство между своими сыновьями. Роберу (1216–1250) отошло Артуа, в 1237 г. он вступил во владение им. Мэн и Анжу достались Жану, а после его смерти в 1246 г. — Карлу (1226–1285). В 1241 г. принял в апанаж Пуату и Овернь Альфонс (1220–1271). Таким образом, во Франции действовала не только единая верховная система управления, но и администрации младших принцев на землях, отошедших им по наследству.

Территория, которой управлял Альфонс, была особенно неспокойна. Уже начало правления маленького Альфонса было ознаменовано мятежом феодалов, успешно подавленного Бланкой Кастильской[646]. Вся последующая административная политика Альфонса оказалась подчинена цели сдерживания феодалов и централизации власти[647].

Административная система в апанаже складывалась следующим образом. Во главе каждого округа стоял сенешаль (коннетабль в Оверни), который выполнял функции бальи, но на самом высоком уровне. В подчинении у сенешалей и коннетабля находились более низкого ранга бальи, их должность была постоянной, за исключением Гаскони и Оверни, где назначение носило временный характер. Военных офицеров, шателенов, Альфонс назначал лично.

Кроме института постоянных офицеров (и их исключений) вводился институт временных носителей власти, клириков и следователей господина графа ("clerici et inquisitores domini comitis"), которые подчинялись лично ему. Одна из их функций заключалась в надзоре за всеми проявлениями административной системы. Постепенно следователи взяли на себя разнообразные функции, вплоть до остановки гражданской войны и временного исполнения обязанностей сенешаля (взамен умершего). С 1266 по 1270 г. они собирали налоги на крестовый поход. Независимыми от власти локальных офицеров, кроме следователей, были экстраординарные офицеры, ближайшие люди Альфонса[648].

Все основные постановления выходили по решениям Парламента ("Parlamentum") или Совета ("Consilium") графа. Финансовый год разделялся на три цикла: Сретение (2 февраля), Пятидесятница (на пятидесятый день после Пасхи) и праздник всех святых (1 ноября). По этим датам все агенты Альфонса собирались при дворе, который находился, как правило, в Париже, и предоставляли собранные данные. Граф принимал решения и посылал своих людей проследить за их исполнением[649].

Опубликованная О. Молинье административная переписка Альфонса де Пуатье дает нам богатый материал по социальному поведению францисканцев-королевских чиновников в 60-х гг. XIII в. В эту деятельность были вовлечены оба нищенствующих ордена (как Францисканский, так и Доминиканский). Альфонс следовал строгой системе: во-первых, ввел региональное разделение нищенствующих орденов, во-вторых, к каждой паре францисканцев или доминиканцев был прикреплен клирик, как правило, не имеющий к нищенствующим орденам отношения, верный человек графа[650].

Доминиканцы действовали на территории графств Пуату и Сентонжа[651], т. е. в сердце графского апанажа. Именно здесь появились первые следователи графа Пуату[652]. Францисканцы, видимо, были задействованы на службу графа в начале 60-х гг.[653] Они вели расследования в Оверни, Венессине и Руэрге[654], в буферных зонах, где сталкивались политические интересы различных сил.

На примере Оверни я рассмотрю, как заполнялся «вакуум власти» усилиями следователей, и попробую определить иерархию власти и место в ней следователей-францисканцев, как на региональном, так и на государственном уровне, учитывая отношения между королем, графом Пуату, его наместниками, офицерами, овернскими феодалами и прочими.

§ 2. Овернь

Овернь долго входила в королевский домен. Начало было положено ещё при Филиппе II Августе в 1213 г. захватом турноэльского замка графа Гюи. Однако только в 1230 г. Дофин, граф Овернский, и его внук Роберт принесли оммаж Людовику IX, признав себя под юрисдикцией королевской курии.

Под власть Альфонса, графа Пуату, Овернь отошла в 1241 г. как его наследство по завещанию Людовика VIII. Незначительная часть Оверни осталась под властью графа Овернского, дофина[655], одна подчинилась епископу Клермонскому, а другая — аббатству Бриуд. Но самым крупным феодалом Оверни стал Альфонс. В 1268 г. он начал скупать земли в Оверни[656]. Только к 1271 г. завершилось полное ее присоединение.

Своеобразие Оверни как части королевского домена выражалось и в административном управлении. Глава овернской администрации назывался коннетаблем, в отличие от сенешалей, но имел те же права[657]. По версии Бутарика, это наименование шло от Филиппа II Августа, дабы показать, что Овернь была завоевана[658]. В документах Овернь обозначалась не как сенешальство или бальяж, но как «Земля Овернь» ("Terre dAuvergne", "Terra Alverniae")[659]. Бальи в Оверни (как и Гаскони) — не постоянные, а временные[660]. Административным центром Оверни был Риом, город-коммуна. В 1268 г. он выступил против сбора налогов на крестовый поход, чем вызвал особое недовольство графа[661]. В июле 1270 г. Альфонс издал в Риоме хартию ("Alphonsine"), которая станет основой правления «Старого режима» в Оверни[662].

Административные письма Альфонса, связанные со следователями-францисканцами в Оверни, можно условно разделить на три группы. 1) Определяющие обязанности следователей; адресованы лицам высокого социального статуса. 2) Письма с описанием конкретных дел, которые полагается изучить следователям. 3) Письма по результатам произведенных расследований[663].

Особый интерес вызывает представление о социальных ролях овернцев и людей графа, в том числе следователей, фигурирующих в документах. В отчетах по расследованиям отразился сложный комплекс отношений, как существовавших в регионе до прихода Альфонса, так и между его соратниками.

В письме к министру Францисканского ордена французской провинции, датированном 28 февраля 1263 г., указывалось, на каких условиях и по каким причинам францисканцы отправлялись на чиновническую службу[664]. Данная форма обращения была стандартной как для Доминиканского, так и для Францисканского орденов[665].

Францисканцы (подобно доминиканцам) посылались под начало Альфонса по причине исполнения обета послушания ("obedientia"), чтобы исправлять нарушения и взимать штрафы.

«Послушание» было одним из столпов, на которых покоился Францисканский орден. В Уставе принципу послушания отводилась целая глава[666]. Основатель Ордена вкладывал в идею "obedientia" не только укрощение плотских желаний, но также стремление к нивелированию амбиций к власти: каждый член Ордена, наделяемый какой-либо властью над своими собратьями, должен был в первую очередь забыть о себе и своих желаниях, отдавая все силы на благо сообщества[667]. «Благочестивая легенда» уделила послушанию Франциска особое внимание: во «Втором житии» и «Большой легенде», созданных в период наибольшей вовлеченности францисканцев в институты власти, мирские и церковные, важное место отводилось концепции «послушания мертвого тела». «Возьми тело бездыханное и положи, где пожелаешь <…> перемещают тебя — не имей об этом собственного мнения; где оставят тебя — не заботься <…> и чем более воздадут тебе почет, тем более считай самого себя недостойным»[668]. Что характерно, в «Большой легенде» концепция «мертвого тела» предшествовала объяснению значения «меньшего брата».

В письме Альфонс предлагал министру Ордена взаимовыгодное сотрудничество, что выражалось в формуле «с нашей стороны (ex parte nostra) — с вашей стороны (ex parte vestra)».

Для министра это был способ выполнить обет послушания (данная категория отнесена к орденской стороне) и возможность провести расследования в области церковной инквизиции (однако — с мандатом Альфонса, ведь именно он дает санкцию на подобную деятельность). Для Альфонса выгода от сотрудничества сводилась, в числе прочего, к расследованию правонарушений и взиманию штрафов. Граф указывает на возможность наведения порядка. Для Альфонса порядок — это исполнение его приказов и выплата штрафов по установленным им же правилам, с нарушением уже существующего традиционного порядка. Руководством ордена сотрудничество с властью оценивалось несколько иначе, в частности; его занимал порядок в делах веры, согласно христианским нормам, разрабатываемым в Парижском университете.

Данный документ дает ответ на вопрос — кому принадлежала инициатива использования представителей нищенствующих орденов в административном управлении светской власти? Вероятно, это было взаимовыгодное сотрудничество, суть которого лежала в принципе наведения «порядка» во всех его аспектах[669].

Следующее письмо в категории «определение обязанностей следователей» — патентное, оно датировано 6 августа 1269 г. и содержит настоятельные рекомендации сенешалям и коннетаблю всячески содействовать и помогать следователям[670]. Следователи, согласно указу, должны были исправлять нарушения, направленные против Альфонса и его бальи, а также слуг государя (под которыми подразумеваются, соответственно, служащие, офицеры и прочие). Обязанности следователей — по сравнению с письмом к министру Ордена — заметно сужены, но в то же время определено их место в феодальной иерархии. По своему статусу они стоят выше коннетабля и сенешалей; следователи подчиняются непосредственно Альфонсу.

Третье письмо датировано 4 февраля 1270 г.,[671] послание дополняет предыдущее предписание, уточняющее права и обязанности двух сторон. Альфонс запрещает наместникам вмешиваться в деятельность следователей и в пространстве судебной иерархии подчиняет их действиям и решениям новых агентов власти. Однако обвинительные приговоры бальи, инициированные следователями и подтвержденные Альфонсом, должны быть приведены в исполнение наместниками; их подсудными являются бальи.

Следует отметить, что документы, содержащие непосредственно дела и результаты деятельности следователей, датированы 1267 г.,[672] их мы будем рассматривать ниже. Проанализированные выше патентные письма, направленные сенешалям и коннетаблю, относятся к 1269 и 1270 гг., и свидетельствуют, что новый институт не встраивался в сложившиеся властные отношения, более того, встретил активное противодействие представителей местных локальных администраций.

Итак, Альфонс и министр Ордена предстают как равноправные фигуры, которые с помощью братьев-францисканцев наводят порядок на землях графа. Минориты исполняют фискальные и судебные обязанности, сугубо мирские, но в ореоле следования обету послушания. В более поздних письмах, адресованных наместникам, Альфонс фактически указал на то, что в административной иерархии "enquêteurs" стоят выше них. Наместники должны во всем им помогать и послания о преступлениях бальи, подчиняющихся сенешалям и коннетаблю и подсудных им, отправлять лично Альфонсу.

Используя для коррекции феодальных структур братьев, которые не были в них инкорпорированы, граф Пуату ломал сложившийся порядок административного управления. Он внедрял в феодальное иерархическое общество агентов-миноритов, перевернувших устоявшийся принцип иерархии и исключивших посреднические звенья между высшим и низшим уровнями власти. В этом заключалась суть централизаторской политики Альфонса.

Несмотря на то, что должность "enquêteurs" не была постоянной, а занимавшие ее, по схеме Людовика IX, заменялись другими с определенной периодичностью, к 1270 г. сложилась тройка следователей Оверни, Венессина и Руэрга: францисканцы Од Парижский и Фома де Лата Роза, а также магистр Жан де Пьизо, клерк графа и священник. Именно эти три имени фигурируют в документах, подтверждающих права "enquêteurs" в письмах от 1269 и 1270 гг. к сенешалям Венессинскому и Руэржскому, к коннетаблю Овернскому.

Людовик IX постоянно менял мендикантов на посту следователей. Альфонс, первоначально копируя систему Людовика IX, в дальнейшем вносит в неё коррективы, подходящие, видимо, для региона, которым он управлял[673].

В документе, датированном 5 мая 1267 г., Альфонс поручал следователям разобраться в деле Пьера из Ла Рибьера[674]. "Enquêteurs" должны были произвести расследование и осуществить правосудие. Данный наказ овернским следователям — не первый[675]. В этом документе указано только одно имя следователя (Од Парижский), второе же не вписано. Кто должен был его внести? Брат ордена миноритов или представитель мирской власти? Вопрос более чем интересен, однако ответа на него пока нет. К паре миноритов приставлялся клирик господина графа, магистр Алан де Мелан, архидиакон, специалист в области канонического права.

Документ, датированный 16 августа 1269 г., посвящен, в основном, распределению пожертвований графа по монастырям, религиозным орденам и лепрозориям[676]. Од Парижский и Фома де Лата Роза записаны в нем как братья доминиканцы ("ordinis fratrum Predicatorum"). Для нас документ важен тем, что, во-первых, определяет новые обязанности следователей, а во-вторых, — демонстрирует неразличение двух нищенствующих орденов, Доминиканского и Францисканского, господином графом или его писцами.

"Enquêteurs" должны были проследить за правильным распределением пожертвований, чтобы каждое из них[677] отошло предписанному им месту, одновременно с исполнением прямых обязанностей. Данную функцию исполняли как францисканцы, так и доминиканцы на соответствующих территориях[678]. Поскольку для обоих орденов использовались одинаковые формулы, допускались ошибки, как в этом документе.

Различали ли представители мирской административной культуры два нищенствующих ордена, притом, что политика Римской курии предполагала их унификацию? Если внутри самих орденов процесс самоидентификации не прекращался и достигнет апогея в первой четверти XIV в. в связи с преследованиями еретиков-спиритуалов инквизиторами-доминиканцами, то, как обстояло дело с идентификацией вненищенствующих орденов и внецерковной иерархии?

Локальное разделение орденов по территориям свидетельствует о том, что для мирской административной культуры они дифференцировались. Если доминиканцы работали с центральными регионами и им поручались достаточно важные дела, то францисканцам отводились расследования в периферийных областях, где власть графа была еще шаткой, а условие «вакуума власти» оказывалось решающим (что доказывает один из опубликованных О. Молинье документов).

В 60-е гг. XIII в. сформировалась последовательность действий цепочки «следователи — курия»: в землю Овернь посылались "enquêteurs", итогом их деятельности составлялись отчеты о проведенной работе, на основании которых устраивались суды. Затем следователи, руководствуясь судебным постановлением, собирали назначенные штрафы. В спорных случаях на одном из парламентов Альфонса выносились окончательные решения.

Документ, датированный 1267 г., включает в себя длинный перечень штрафов, наложенных следователями на овернцев самых разных социальных слоев[679]. Текст показывает, как "enquêteurs" вовлекали Овернь в систему королевской власти административными методами, как ломались привычные феодальные связи, происходило их перераспределение.

Особую ценность этому документу придает фиксация, с одной стороны, чрезвычайно сложной системы феодальных связей, сложившейся в данном регионе, а с другой, — её слом людьми графа Альфонса, прежде всего, "enquêteurs". Источник показывает, насколько широк был спектр и масштаб расследований: под судом следователей оказались граждане городской коммуны, браконьеры, приор (отказавшийся платить штраф), дворяне, рыцари, прево кафедральной церкви, разбойник, укравший коня у монахов, бывшие мелкие феодалы.

Штрафы налагались за самые разнообразные преступления. Условно их можно разделить на три группы: 1) преступления против графа и его людей, 2) преступления людей графа, 3) преступления жителей Оверни против жителей Оверни. Отдельную группу, но включенную в список штрафов, составили дела по принесению вассальной клятвы графу Пуату.

Преступлениями (т. е. то, за что должно платить штраф) считались: 1) самовольная постройка рва вокруг города графа, под руководством домицелла Бомпара, с содействия коммуны и рыцарей (дела 1, 2); 2) браконьерская ловля выдр в реке графа, и продажа шкурок без уплаты соответствующих налогов (дело 6); 3) вызов королевского бальи на дуэль (дело 3), отказ вести суд по указаниям королевского бальи (дело 5), избиение бальи плетью (дело 11); 4) отказ признать сеньором епископа Клермонского, соответственно отданным владениям, и принесение вассальной клятвы графу Пуату (дела 4, 7, 8); 5) кража коня из монастырских конюшен (дело 9); 6) показания двух свидетелей против монаха, который избил слугу одного сеньора, и последующее расследование по делам приора, отказавшегося платить штрафы, единственного из списка, кто пошел против следователей (дело 10); 7) ущерб ивам на владениях одного феодала другим (дело 12); 8) суд с Раймоном Раулем и Гираудом де Борном, бывшим бальи и сообщником Раймона Рауля (дела 13–17).

Дела, вынесенные в документ, — самовольное строительство рва вокруг города, захват мансов, избиение бальи господина графа плетями и т. д., — показывают, что во второй половине XIII в. феодальные отношения Оверни находились на уровне столетней давности. Переходный характер феодальных отношений Оверни — необходимое условие «вакуума власти» — подчеркивают дела о принесении вассальной клятвы графу Пуату. Люди, вступившие в вассально-сеньориальные обязательства с графом, одновременно держали владения от епископа Клермонского, еще одного крупного феодала Оверни.

Работа следователей охватывала множество сообществ, но единый документ связывал их в общий штрафной механизм, усиленный системой поручительства. В залог обещания выплаты штрафов поручителями (фактически же — заложниками[680]) назначались люди различного социального положения. Обвиняемые также занимали нередко противоположные общественные ступени. Интересно, что обвиняемый мог быть записан и заложником. Известен пример Бомпара д'Озона, которого Обязали выплатить штраф за самовольное строительство плотины на реке Алье, и, одновременно, его сочли заложником в деле прево кафедральной церкви Пюйи[681].

Как видим, с одной стороны, следователи выполняли функцию «невидимой власти», всепроникающей и всеохватывающей, особо действенной в условиях политического вакуума. А с другой, — "enquêteurs" Альфонса, которые в теории должны были нести в Овернь порядок, достигли обратного — торжества хаоса. Используя инструменты штрафов и суда, они стремились перекроить установившиеся социальные отношения на свой лад.

Документ, датированный 12 декабря 1269 г.,[682] отражает правосудие "enquêteurs" по отношению к офицеру короля, бальи. Текст показывает — обвинительный приговор бальи, дело которого расследовали минориты, требовал особого подтверждения Альфонса. Несмотря на то, что в проанализированных выше патентных письмах подтверждалось более высокое положение следователей в сравнении с сенешалями и коннетаблем, приговор полагалось привести в исполнение конетаблем, подчиненным которого был бальи.

В этом документе, в противовес отраженному в предыдущем тексте слому феодальной иерархии, наблюдается формирование иерархии правосудия, приоритетной для Альфонса, соблюдению которой он уделяет немало сил и внимания. "Enquêteurs", подчиняющиеся непосредственно графу, рассматривают дела, связанные с правонарушениями бальи и офицеров, выносят обвинительные приговоры и отправляют их Альфонсу, приказывающему коннетаблю, наместнику в Оверни, привести эти приговоры в исполнение. "Enquêteurs" здесь только посредники, но активные, проникающие во все социальные страты, использующие печать как важный символ административной власти[683].

Таким образом, если первоначально следователи были сосредоточены на корректировке овернского общества, сообразуясь с требованиями Альфонса, то впоследствии они приступили к расследованию злоупотреблений властью людей графа (несмотря на то, что Людовик вводит институт "enquêteurs" непосредственно для исправления правонарушений и злоупотреблений бальи)[684]. Вероятно, это была ситуация актуальная для Оверни, учитывая исключительность временного положения бальи в данном регионе и количество строгих приказов графа не чинить препятствий расследованиям.

XIII век — период смещения понятий, размытых социальных рамок, возникновения новых общественных институтов. Описываемая ситуация смешения представлений о природе власти отражается в самом термине "inquisitores", который использовали администрации Римской и королевской курий. При разделении властей — государственной и духовной — новый термин не подобран и не будет найден ещё долгое время. В XVII в. Дюканж дает определение "inquisitores", указывая на первоначальное введение единого понятия для инквизиторов на службе церкви (преследование и суд еретиков) и "enquêteurs" как королевских чиновников (расследование дел по неподчинению власти государя)[685]. При этом необходимо учитывать особый характер средневекового права, разнообразный и социально дифференцированный, включающий, в том числе, и теологические элементы[686].

Основной задачей Францисканского ордена в структурах администрации королевской власти, а в конкретном рассмотренном нами случае — графской, было наведение порядка во всех его аспектах. Не имея самостоятельной власти, являлясь лишь орудием централизаторских тенденций, францисканцы вливались в «потестарный вакуум» и становились той самой силой, которая реорганизовывала социальную действительность, сообразуясь с ожиданиями носителя власти институциональной.

Корень представлений, позволивших Альфонсу де Пуатье в 60-е гг. XIII в. воспользоваться миноритами для своих нужд, находился в концепции апостольской миссии, заложенной в орденскую программу в начале XIII в. Франциском Ассизским. Благодаря данной идее (и многим другим) на протяжении всего XIII столетия Орден был дестабилизирован и дезориентирован. Впрочем, такое состояние — скорее норма, чем отклонение от нее, ведь многие инициативы Франциска оказывались совершенно новыми, неожиданными для современного ему времени, по масштабу и размаху сравнимыми с евангельскими, а потому едва ли осуществимыми на практике. Благодаря идее апостольской миссии Орден вписался в папскую администрацию, Парижский университет и королевскую систему управления Францией; он фактически был везде. Правильная и безупречная работа этого гиганта требовала тонкой работы, которая и прошла вековую стадию отладки.