Французский связной

Глава 20

Братьям Фуке и Скалия было предъявлено обвинение, и они находились в тюрьме. Найденные в "бьюике" следы теперь неопровержимо свидетельствовали против Анжельвена, который проходил по делу как свидетель, пока не был уличен в соучастии. Заместителю окружного прокурора Майклу Гальяно, представлявшего прокурора графства Кингс Эда Силвера, поручили передать дело в Большое жюри.

Прежде чем уголовное дело может быть принято к судопроизводству, должно быть получено решение Большого жюри графства о привлечение к уголовной ответственности и передаче дела в суд. Большое жюри состоит из двадцати трех граждан – двадцати двух присяжных заседателей и старшины. Квалификационные требования для выполнения обязанностей члена Большого жюри более строгие, чем для суда присяжных. Все присяжные Большого жюри назначаются из добровольцев, большинство из них работающие люди или пенсионеры, имеющие довольно высокий достаток, и, вообще говоря, более высокий интеллект, в отличие от обычных присяжных в суде. В каждом случае должен соблюдаться кворум – из двадцати трех членов не менее шестнадцати. Для вынесения решения, по крайней мере, двенадцать должны проголосовать "за". В случае, когда мнение рядовых присяжных разделится поровну: одиннадцать-одиннадцать, дело решит голос старшины присяжных. В Бруклине каждое отдельное Большое жюри должно заседать в течение месяца каждые два года. Однако, раз собравшись, жюри будет заседать по конкретному делу до тех пор, пока жюри не вынесет решение о передаче дела в суд, либо, сочтя свидетельства недостаточными, откажет в проведении суда по данному делу.

Бруклинское Большое жюри заседало в опечатанной комнате на шестом этаже старинного здания суда графства Кингс. Члены жюри постоянно ограждались от влияния публики и возможного беспокойства. Специальные лифты доставляли присяжных с первого этажа здания суда до комнаты слушаний, которая не имела выхода в коридор, доступный широкой публике. Во время слушаний туда допускались только окружной прокурор или его заместитель и один свидетель в одно время. Тут нет судьи, так как единственная цель процедуры – дать возможность прокурору изложить все обстоятельства дела, чтобы люди нашли повод для вынесения решения. Свидетели должны появляться без адвоката, и здесь не бывает перекрестных допросов. Тем не менее, свидетелям, кроме обвиняемых, гарантируется неприкосновенность в случае самообвинения, и существует возможность признаться перед Большим жюри в совершении убийства без того, чтобы это использовали против него. Что касается обвиняемого, то он чрезвычайно редко появляется перед Большим жюри; чтобы это произошло, он должен полностью отказаться от неприкосновенности и от всех гражданских прав, а его защита будет отстранена от слушания.

Заместитель окружного прокурора графства Кингс Майкл Гальяно, стремившийся получить положительное решение о проведении суда по делу Фуке, с радостью узнал, что Большое жюри номер 1 все ещё заседало, как раз заканчивая свои месячные слушания. Старшина Большого жюри номер 1 Джэк Шампань был человеком, которого Гальяно очень уважал за его честность и справедливость. Сам Шампань работал в жюри уже пятнадцать лет, а группа присяжных, которую он возглавлял в данный момент, по сведениям Гальяно, состояла из особо опытных присяжных.

Седьмого февраля, во второй половине того самого дня, когда было получено поручение поддержать в Большом жюри это дело, Гальяно торопился в здание суда, чтобы успеть перехватить Джэка Шампаня в момент выхода из спецлифта после окончания слушаний. Гальяно успел вовремя и поспешно изложил суть дела. Коренастый мужчина лет шестидесяти с волнистыми седыми волосами внимательно его выслушал, пристально глядя сквозь очень толстые тонированные очки. Шампань был человеком конструктивного склада, являвшийся к тому же городским служащим – сотрудником правоохранительных органов и раньше, в качестве тайного сотрудника, выполнял для окружной прокуратуры трудные задания, касающиеся преступного мира. Он сразу же проявил неподдельный интерес к делу о наркотиках, связанному с разветвленной международной наркомафией, поэтому они вновь вошли в спецлифт. На шестом этаже, в спецкоридоре около комнаты слушаний они встретили большую часть членов жюри, собравшихся уходить. Со всей свойственной ему настойчивостью Шампань быстро убедил своих коллег, что перед ними предстало самое значительное дело по наркотикам, когда либо попадавшее в Большое жюри. Сложность состояла в том, объяснил он, что дело надо начать немедленно, так как на следующий день должна была начаться сессия другого Большого жюри. В 6 часов вечера члены Большого жюри номер 1 вновь заполнили комнату слушаний.

Гальяно открыл дело, предъявив в качестве свидетеля детектива первого класса Эдварда Игэна, рассказавшего об аресте им 19 января Франсуа Скалия. Затем Игэн изложил детали официального обвинения. Теперь это дело принадлежало юрисдикции Большого жюри номер 1, и оно, так или иначе, останется в их распоряжении до принятия решения.

Со времени 18 января, а затем официального ареста 19 января, Пэтси Фуке испытывал все большее беспокойство за судьбу жены и отца. Мысль о том, что им предстоит отправиться в тюрьму, окончательно укрепила его в решении сообщить детективам Игэну и Гроссо о своем возможном сотрудничестве в обмен на их свободу. Детективы ничего ему не пообещали и выразили сомнение, что Пэтси заговорит. В ответ на это Пэтси дал информацию о французе Жане Жеане – они собирались встретиться в "Иннер Секл баре" в ночь ареста, 18 января. Судя по всему, Жеан сбежал, имея при себе крупную сумму наличных. Обнадеженные этим Игэн и Гроссо позвонили в Большое жюри старшине Шампаню и заместителю окружного прокурора Гальяно о вызове его на допрос.

Но очень скоро стало очевидным, что в своей помощи правосудия Пэтси этим и ограничился. Отвечая на прямые вопросы людей, осведомленных о каждом его шаге за последние четыре месяца, он не сообщил ничего нового и фактически даже того, что полицейские уже знали. Пэтси либо избегал отвечать на уличающие его вопросы, либо попросту лгал. Наконец, когда Шампань напрямую поинтересовался его непосредственными действиями в крупномасштабных операциях наркомафии, Пэтси струсил.

– Вы что, смеетесь? – заскулил он. – Если я отвечу, мне конец! Даже если они узнают, что я просто говорю с вами, я мертвец!

Осознав наконец, что Пэтси, заявляя о своем "сотрудничестве", с самого начала лгал, старшина жюри встал, подошел к окну и, повернувшись к заключенному, заявил:

– В таком случае можете прыгнуть отсюда прямо сейчас!

Как только начались слушания Большого жюри, Бюро по борьбе с наркотиками получило анонимное письмо из Франции. В нем говорилось, что мафия и синдикат вне себя от потери партии героина и, что важнее, были настолько уверены в болтливости Скалия, Фуке или Анжельвена, что контракт на их уничтожение уже подписан. В письме был указан наемный убийца – метрдотель одного из самых престижных и дорогих ресторанов Нью-Йорка. Имя названо не было.

В результате этого таинственного предупреждения Скалия был немедленно переведен в новую, гарантирующую максимальную безопасность тюрьму Кью Гарденз в Квинсе, а Анжельвен в другую такую же тюрьму нижнего Вест Сайда. Так как Скалия, очевидно, являлся главной мишенью для наемного убийцы, полиция решила, что любой киллер, знакомый с нью-йоркской городской тюремной системой, будет думать – Скалия находится в тюрьме Манхэттена, поскольку было принято содержать человека в том самом районе города, где его арестовали. По той же причине Пэтси, арестованного в Бруклине, перевели в тюрьму по адресу: 125 Вайт стрит, Манхэттен, более известную как Томбс (Могила).

В первый месяц слушаний Большого жюри детективы Игэн и Гроссо постоянно курсировали между зданием суда в Бруклине и подвалом в доме Тони Фуке в Бронксе. После того, как в комнате для детских колясок нашли героин, общее его количество вместе с конфискованным раньше наркотиком составило около пятидесяти одного килограмма или 112 фунтов – что точно соответствует величине недовеса, столь педантично заявленного Жаком Анжельвеном в преддверии возвращения во Францию.

Не было никакого сомнения, что конфискованная партия оказалась самой крупной в истории успешных акций правоохранительных органов Соединенных Штатов и превосходила прежний рекорд, установленный за пятнадцать месяцев до того, когда был задержан южноамериканский представитель в ООН со ста фунтами наркотиков в багаже. Но с точки зрения представителей Бюро по борьбе с наркотиками, в деле Фуке оставался один нерешенный вопрос: у кого они конфисковали эти последние сорок килограммов? Получается, у наркоманов. Так следовало из правил игры, поскольку братья Фуке и французы уже были в тюрьме, и, как считал Эдди Игэн, уже некого за это брать. Это относилось и к Тони Фуке, вина которого, несмотря на уверенность в том, что именно он спрятал в подвале своего дома большую часть наркотиков, все ещё не была доказана.

Тем временем отовсюду начали поступать сообщения от полицейских информаторов о растущем вокруг нетерпении. Наркоманы, "толкачи" и мелкие уличные поставщики – все ощущали нехватку героина. Но что более важно, и высший эшелон оптовых продавцов и поставщиков также начали ворчать и, очевидно, разрабатывать планы крутых действий по защите, если не по восполнению своих инвестиций. Эти уголовные "бизнесмены" заплатили Пэтси Фуке авансом приличные деньги и уже заключили с потребителями контракты, сулившие баснословную прибыль.

Полиция резонно решила, что кто-нибудь из этих разочарованных мафиози попытается извлечь восемьдесят восемь фунтов наркотиков из подвала Тони Фуке. Поэтому было принято решение оставить все, найденное в доме 1171 по Брайэнт Авеню, на прежнем месте. Подвал, само здание и все окружающее пространство круглосуточно находились под неусыпным наблюдением. Полицейские приготовились ждать.