В своих выступлениях перед аудиторией и в своих книгах Дольто постоянно возвращалась к нескольким центральным, по ее мнению, темам, и прежде всего к инцесту (1), понимаемому ею в самом широком смысле слова, который может проявляться в самых разных формах, называемых в наши дни инцестуальными. Она также много раз упоминала о недопустимости проявления чрезмерной эмоциональности по отношению к ребенку, отрицающей его личность, о дрессуре с целью приучения его сдерживать функции выделения и проситься на горшок. А относительно места, занимаемого ребенком, Дольто говорила, что двух моментов следует избегать: воспринимать ребенка как маленького бога и практиковать вседозволенность в воспитании. Роль же родителей должна сводиться к тому, чтобы оставаться самими собой, не концентрировать все свои интересы на ребенке (особенно это касается матери), не отстранять отца от воспитания и тем более не выражать ему открыто свое неодобрение. Но все эти требования легко объяснимы, в чем мы убедимся впоследствии. И никто не сможет возразить ей, когда она, например, говорит матери: «Воспитывая мальчиков, прислушайтесь к вашему мужу и попросите его больше времени уделять детям» (2).
К тому же свои рекомендации Дольто рассматривает сквозь призму психоанализа. Так, она выразила неодобрение тем, как две женщины, не понимая, насколько важно для ребенка мужское начало, в одиночестве воспитывают мальчика, формируя из него женственного мужчину, и сразу же дополнила свое замечание следующими словами: «Из каждой ситуации можно найти выход, и все это не означает, что люди не обретут счастья» (3).
Короче говоря, ее деятельность сводилась к обоснованию необходимости профилактики психического здоровья и одновременному лечению страждущих пациентов, которым она оказывала помощь как психоаналитик, а ее опыт позволял ей со всей резкостью выносить оценки и суждения, которые могли кому-то показаться бестактными.
Дольто так жестко критиковала родителей, не стесняющихся своей наготы перед детьми, что они с не меньшим рвением стали отстаивать свое право на свободу и естественность. Дольто им возражала, что «их нагота травмирует ребенка» (4). И самое плохое заключалось в том, что взрослые воспринимали свое право на нудизм как религию, полностью отрицавшую целомудрие ребенка, особенно когда тот вступал в пору половой зрелости, в результате родители переоценивались ребенком и казались ему «самыми лучшими», «самыми большими, прекрасными», а следовательно, недостижимыми существами. И даже если маленький ребенок не воспринимает половые органы как таковые, он воспринимает «разницу в их размерах» (5), которая также кажется ему недостижимой. Но все вышесказанное касается лишь родителей и не относится к взрослым на нудистском пляже, нагота которых совершенно не смущает ребенка.
Несколько позже, по достижении ребенком пяти-, шестилетнего возраста, родители, наоборот, могут делать все, что захотят, при условии что они не будут вынуждать своих детей поступать точно так же, и всегда будут спрашивать их мнение. И таким образом, связь с инцестом прослеживается очень четко: именно в тот момент, когда ребенок начинает его осознавать, он, проживая в семье нудистов, попадает «в ловушку инцеста-слияния, инцеста-симбиоза первых месяцев жизни, архаического и не выражаемого словами» (6). Уважение к ребенку подразумевает и требование закрывать двери ванной комнаты, когда родители принимают душ, не включаться в его игру, когда он после пяти лет утверждает, что якобы не способен самостоятельно вымыться. Короче говоря, все свои требования Дольто резюмирует уже известной нам формулировкой: родители должны себя вести по отношению к ребенку как к гостю.
Объятия, поцелуи, бурные проявления чувств, не сопровождающиеся словами, также не поощряются Дольто, особенно если они идут вразрез с желаниями ребенка. Она категорически возражает против поцелуев ребенка в губы под предлогом, что родители делают точно так же. И она уточняет при этом, что ребенок должен осознавать, что он пока не имеет права делать всего того, что делают его родители. Короче говоря, ребенок должен быть ребенком, а его родители – всегда оставаться взрослыми людьми (7).
И эта сдержанность, основанная на здравом смысле, должна начинаться с пеленок, с первых дней жизни ребенка, и не следует его ласкать, когда он сосет грудь, а плачущий ребенок нуждается не столько в нежности, сколько в утешении словами. И не следует осыпать его поцелуями после долгого отсутствия или когда он на что-то обиделся и дуется, нужно просто оставить его в покое и подождать, пока он не обретет своего нормального состояния. И нужно понимать, что до трехлетнего возраста ребенок вообще плохо воспринимает все эти объятия и нежности, которые может интерпретировать на этой стадии своего развития как каннибализм. И тем более не стоит целовать ребенка после сиюминутной размолвки, поскольку он в большей степени нуждается в объяснениях.
Заласканные, зацелованные дети имеют склонность приставать с нежностями к другим детям, особенно когда они еще не умеют говорить, поскольку телесный контакт заменяет им слова, дает разъяснения Дольто по поводу полуторагодовалого малыша, которого ей привели на прием. Родительские эксцессы свойственны в большей степени матерям, которые вынуждены отдавать ребенка в ясли. Ощущая чувство вины и одновременно счастья от встречи с ребенком в конце дня, они часто набрасываются на него, покрывая поцелуями.
Хотя ребенок в этом возрасте не способен сразу же узнать свою мать, он должен сначала услышать ее голос, почувствовать ее. Таким образом, она должна заговорить с ним. Но в нашем обществе не принято разговаривать с детьми, особенно у тех взрослых, которые считают, что ребенок слишком мал, чтобы что-то понимать. И Дольто в продолжение своей мысли утверждает, что, набрасываясь на маленького ребенка с нежностями, родители тем самым дают ему понять, что «любовь – это агрессия» (8), что и вызывает в нем агрессивность, как только он начинает ходить. Некоторые родители, вняв ее словам, бросились в другую крайность, решив, что вообще не должны ласкать и целовать своих детей.
Дольто, убеждая их в своей правоте, говорит, что малыш, который провел в яслях целый день, где его кормили и где за ним ухаживали незнакомые люди, приобрел опыт прожитого, отличный от материнского. И когда мать, которую он не в состоянии сразу же узнать, бурно выражает свою радость, заключая его в объятия, ему кажется, что «его готовы задушить, хотя бы и в объятиях, но все же задушить» (9). Несколько позже, в шесть-восемь лет, в момент развития Эдипова комплекса, все эти ласки могут принять сексуальный характер. И Дольто, как всегда, советует больше общаться с ребенком, разговаривать с ним, давать ему возможность высказать свои желания, свою любовь, не сопровождая все это телесными контактами. Так как известно, что уже с самого раннего возраста ребенок, вне зависимости от того, мальчик это или девочка, может взять на вооружение такое качество, как соблазнение по отношению к родителю противоположного пола, понимая на уровне подсознания, является ли тот его сообщником или нет.
Отношение к кровати, будь то супружеское ложе или детская кроватка, логически вытекает из концепции Дольто. Каждый ребенок, по ее мнению, должен иметь собственную кровать, и она категорически возражает против того, чтобы «даже однополых детей разного возраста или близнецов» укладывали спать вместе» (10). Но запрет на посещение родительской кровати, на которую дети не имеют никакого права, о чем они очень хорошо знают, должен выполняться неукоснительно, за исключением тех случаев, когда вся семья решит в воскресное утро позавтракать вместе в постели (11). И если телесный контакт между матерью и младенцем является жизненно необходимым для него, то в любом случае должен наступить момент, когда этому наступит конец. И отнятие от груди Дольто понимает в самом широком смысле этого выражения. Ее требования еще более ужесточаются, когда речь идет об отношениях матери с сыном. Никогда, сколько бы ему ни было лет, мальчик не должен оказываться в материнской постели, либо замещая временно отсутствующего отца, либо, что еще хуже, символически замещая своей матери мужа. И в этом случае идет речь о настоящем извращении в воспитании под предлогом того, что у ребенка проблемы со сном (12).
А что касается родительской спальни, то она вписывается в те же этические нормы. И совершенно очевидно, что очень вредно для ребенка присутствовать при сексуальных отношениях родителей, и абсолютно недопустимо, если собственные родители попросят его об этом, на что Дольто указала одному отцу, который хотел, чтобы «его ребенок все узнал и все увидел собственными глазами» (13). Хотя наименьшее, что он должен был сделать, это закрыть дверь при занятии сексом. Хорошо бы также удалить, насколько это возможно, комнату ребенка от спальни родителей, так как их близкое расположение иногда служит предлогом для жены в отказе в любви мужу. И в заключение темы запрета на инцест следует добавить, что говорить об этом с ребенком следует открыто и без всякого смущения. Причем было бы лучше, чтобы с мальчиком беседовал мужчина, который, объяснив ему, что такое сексуальность, добавил бы, что сексом нельзя заниматься без любви и уважения и что сексуальные отношения недопустимы с любой женщиной из собственной семьи, будь то сестра или мать, поскольку это «главный закон всех человеческих существ» (14).
Дольто упрекала некоторых матерей в их чрезмерной привязанности к сыновьям, превращавших эту чрезмерную привязанность – в чем мы убедимся в дальнейшем – в фактор формирования гомосексуальной ориентации у ребенка. Но ее упрек относится ко всем родителям, которые не должны «портить своих детей во имя любви» (15) и которые, прибегая к шантажу, не видят ничего предосудительного в том, чтобы сказать ребенку: «Если ты этого не сделаешь, я не буду тебя больше любить» (16). И Дольто даже решилась на то, чтобы посоветовать родителям сказать ребенку, бабушка которого приняла в штыки тот факт, что они не разрешили ей больше брать его с собой в постель: «Тебе повезло, что бабушка тебя больше не любит, потому что лучше бы она тебя ненавидела, чем так любила» (17). Ребенок для Дольто – это не котенок, и он ощущает все прикосновения в их чувственном значении. Хотя слишком много родителей, продолжает она, «забавляются со своими детьми, играют на их чувствах» (18), вызывая в них иногда очень сильный сексуальный ажиотаж» (19), когда берут их с собой в постель или целуются в их присутствии. И семейная пара, будучи застигнутой в любовном соитии, превращает тем самым ребенка в эмоциональное дополнение взрослого, который не понимает, что ребенок играет сексуальную роль в его жизни (20), даже если она проявляется исключительно на уровне эмоций.
Отношения в семейной паре являются главными в воспитании ребенка. И в этом вопросе, как и во многих других, Дольто была верна Фрейду и Лакану, который определял Эдипов комплекс местом отца в дискурсе[25] матери. Присутствует ли отец реально или нет, но этот треугольник необходим каждому ребенку. Так, Дольто жестко критикует матерей, «которые не прислушиваются к мнению отца» или, что еще хуже, замещают ребенком место отца в супружеской постели, когда этот последний отсутствует. Она критикует и тех из них, кто сразу же после рождения до такой степени сосредотачивает все свои интересы на ребенке, что пренебрегает супружескими обязанностями. А матери, которые после развода делают все возможное, чтобы обесценить отца в глазах ребенка, также не находят у нее поддержки и понимания. Именно мать обязана предоставить отцу место в семье и дать ему возможность сыграть свою роль в воспитании ребенка, вводя его словесно в жизнь малыша сразу же после рождения, о чем мы уже говорили.
И по правилам симметрии ребенок не должен себя чувствовать ни заброшенным, ни возносимым до небес. И если не следует кричать на младенца, то и рожать ребенка ради удовольствия его братьев и сестер также не стоит. Дольто также возражает против того, чтобы дети становились крестными отцами и матерями для новорожденного. И если нельзя ребенку всего позволять, то и не следует насмехаться над ним, подчеркивать его эмоции и переживания. Короче говоря, пусть временно, до отъема от груди, он займет в семье главное место, место короля, но свержение с трона не должно заставлять себя ждать и должно осуществиться сразу же, как только ребенок обретет относительную самостоятельность, чтобы он смог развиваться как уникальная личность, занимающая по праву причитающееся ей место. По мнению Дольто, в течение первых месяцев жизни ребенок-король, перед которым все готовы преклоняться, имеет право на такое огромное внимание по отношению к себе, поскольку он требует удовлетворения своих жизненных потребностей, в противном случае он бы просто не выжил. А Винникотт считает, что младенец, который становится смыслом жизни матери до момента благотворного отделения от нее под влиянием отца, на пути своего эмоционального развития не встретит никаких преград.
Воспитывать ребенка значит следовать всем этим принципам. И требование лечь спать в определенное время не является необходимостью, равно как и несоблюдение этого требования не является проявлением вседозволенности. Нужно просто отправить ребенка в его комнату, и пусть он сам решит, ложиться ему спать или нет. Что касается обучения чистоте, то Дольто формально подходила к этому вопросу, опираясь на данные физиологического развития ребенка. Развитие нервных связей спинного мозга продолжается после рождения, и нельзя от ребенка требовать соблюдения ночной гигиены до двухлетнего возраста (Дольто даже отодвигает этот порог до четырех-пяти лет). Что же касается анального сфинктера, то его контроль становится возможным к двум годам, и есть хороший способ понять, научился ли ребенок сдерживать эту функцию: нужно просто посмотреть, может ли он подняться и спуститься по небольшой лестнице.
Те же самые рекомендации мы встречаем в 1962-м у другого психоаналитика, Бруно Беттельхейма: «Я категорически против того, чтобы приучать ребенка к чистоте, потому что я хочу, чтобы ребенок на собственном опыте понял, что хорошо, а что плохо», а не вследствие принудительной выработки условного рефлекса» (21). И мало сказать, что Дольто настаивала на том, чтобы покончить с дрессурой сфинктеров, практикуемой матерями. Она обвиняла их в лени, в нежелании стирать, в стремлении преждевременно приучить ребенка к чистоте ради собственного комфорта и тщеславия. Но в любом случае, как нам кажется, удалось сформировать одно поколение родителей, усвоивших уроки Дольто и других психоаналитиков и понимающих, что нельзя сажать детей на горшок до того, как они еще не произнесут первого слова и не начнут ходить. И, по мнению Дольто и Беттельхейма, насильственное приучение ребенка к чистоте, проявляющееся в его дрессуре, является самой большой ошибкой, которую только можно совершить. Хотя и в наши дни раннее обучение чистоте в духе Павлова с его рефлексами продолжает набирать обороты в США, а значит, скоро примется покорять Европу.
Что же касается насильственного кормления ребенка, то оно также неприемлемо, за исключением тех случаев, когда ребенок должен доесть все, что сам положил себе на тарелку. И Дольто в этом отношении придерживается рекомендаций педиатров, которые те дают не только матерям анорексичных детей, но и вообще всем родителям с целью предупреждения анорексии.
Все эти ошибки в воспитании могут быть исправлены, и внимательные матери прислушиваются к вышеперечисленным советам. Впрочем, наше общество не стоит на месте в области воспитания и продолжает развиваться, чему весьма способствовала Дольто.
Не без ее влияния исчезли некоторые предрассудки, например, демонизация мастурбации, характерная для начала прошлого века, или еще совсем недавние ограничения, связанные с кормлением грудью. Хотя есть и другие ошибки, не столь часто встречающиеся, которые также требуют внимания и обсуждения с родителями и которые Дольто квалифицирует как пороки или извращения, даже если в отдельных случаях она пытается смягчить этот термин, говоря, что «порок воспитания – это все то, что мешает росту и развитию ребенка». Например, попытка «заткнуть рот плачущему младенцу грудью» (22) или стремление привить ребенку умение держать себя в руках, «когда он еще к этому не готов» (23). Впрочем, есть и другие формы родительского поведения, вполне заслуживающие того, чтобы называться порочными. Так, одна мать пообещала ребенку порку «в назидание за еще не совершенные проступки на сегодняшний вечер» (24), а другая отказывает ребенку в том, что он больше всего любит, чтобы, по ее словам… не угасло его желание! А третья буквально преследует ребенка, следит за ним, требует, чтобы он исправил ошибки в домашней работе, в то время как он торопится и боится опоздать в школу, короче говоря, не мать, а надзирательница, которая не перестает удивляться, почему ее восьмилетний сын говорит о самоубийстве (25).
И отцы также не отстают от матерей, и «некоторые из них сажают детей на колени, когда ведут машину, заставляя их «управлять транспортным средством», что совершенно недопустимо» (26), утверждает Дольто. Причем это не игра в шоферов наподобие той, в которую играют мальчики, когда садятся на место водителей и голосом изображают звук работающего мотора, повторяя «врум, врум», а иллюзия власти. «И тех же мальчишек, но уже в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, когда они уже в принципе умеют водить машину, сажают за руль, хотя закон это запрещает. И тогда отец предстает как существо высшего порядка, как человек вне закона или как некто, кому закон не писан и кто сам по себе является законом».
Если родители смогут избавиться от всех этих ошибок, а еще лучше избежать их, они смогут пойти вместе с ребенком по пути его эволюции, исключая, разумеется, вседозволенность, не скрывая от него истин, которые его непосредственно касаются, и уважая его личность. И родители также обязаны держаться с достоинством, и мать, например, не должна жаловаться на отца, заявлять, что выбилась из сил, осуждать своего бывшего мужа в случае развода и должна уметь признавать свою неправоту, но не говоря об этом открыто, а лишь намекая ребенку, что «допустила небольшую оплошность» (27).