Французское воспитание. Метод мадам Дольто

«Родители хотят понимать своих детей и властвовать над ними, а они должны были бы их слушать» (1), – утверждала Дольто. По ее мнению, понимать ребенка и «к тому же» любить его – все это не является первой необходимостью и даже не является конечной целью, совсем наоборот! В таком случае вы подвергаете себя риску довлеть над личностью ребенка. Стремление к пониманию ребенка должно проявляться лишь в тех случаях, когда возникает беспокойство по поводу его необъяснимого поведения. «Вместо того чтобы пытаться все понять, давайте будем уважать реакции ребенка, которых мы не понимаем (…). Если он делает что-то, что смущает только вас, но не его, не спрашивайте у меня почему, я вам не скажу, хотя бы потому, что вас это не касается, а меня не интересует» (2).

Обращаясь к родителям, она просит культивировать в себе способность слушать ребенка и уважать некоторые теневые зоны, которые есть у каждого из нас. По мнению Дольто, все то, что насильственно вторгается в его личное пространство, должно быть устранено из процесса воспитания: родитель должен знать о своем ребенке только то, что обеспечивает его выживание, что ему жизненно необходимо. И все это предполагает хладнокровие и доверие, и далее мы увидим, что те же самые требования относятся и к ребенку, которому совершенно не нужно знать о родителях все, достаточно того, что его непосредственно касается.

Слушающий родитель

Бразелтон, американский педиатр и автор множества пособий, который утверждал, что никогда не читал Дольто и был далек от психоанализа, опубликовал в 1984-м книгу «Слушайте вашего ребенка» (3). Как педиатр он хотел всего лишь предупредить родителей, призвать их к бдительности и научить прислушиваться к потребностям новорожденного, обучить квалифицированному наблюдению за всей гаммой обычных физических симптомов (при появлении зубов, детских болезнях и т. д.). Еще за двадцать лет до этого ничего подобного не было, и Бруно Беттельхейм, а за ним и Винникотт беседовали исключительно с матерями, вслушиваясь в каждое их слово, но, будучи во всем солидарными с Дольто, они точно так же, как и она, призывали матерей хотя бы отчасти овладеть методом выслушивания, принятым в психоаналитической практике.

Оригинальность Дольто заключалась в том, что, помимо обеспечения ухода за телом и умения слышать своих детей, она приняла нелегкое для себя решение подвести родителей к пониманию важности психосоматической симптоматики. В своей деятельности она пользовалась трудами психоаналитиков первого поколения, среди которых был и Рене Лафорг, ее личный психоаналитик, и применяла результаты их исследований к детям с первых дней жизни. Дольто считала, что любое физическое проявление у новорожденного, годовалого малыша или ребенка постарше является невербальным посланием, адресованным родителям, и они не должны оставлять его без внимания.

У ребенка нет других возможностей выразить эти сигналы физического неблагополучия, и, поскольку они не всегда являются результатом соматической проблемы, пренебрегать ими нежелательно. Постарайтесь понять весь комплекс телесных проявлений, что, например, означают высыпания на коже, крик, срыгивания или рвота, бессонница и т. д., – все это поможет разобраться в проблеме, в психических страданиях ребенка и найти способы оказания ему действенной помощи. Если ваши попытки не приведут к успеху, придется обратиться к специалисту, но в первое время после рождения ребенка Дольто призывает каждого из родителей поверить в свои силы, в свои возможности как воспитателя, так и человека, способного оказать первую медицинскую помощь ребенку. И она предостерегает от обращения в полном смятении и по каждому пустяку к педиатру. И, постольку-поскольку именно на родителей возлагается задача по воспитанию ребенка, она считает, что они должны полагаться на свои навыки и умения и идти по этому пути, хотя и на ощупь, хотя подчас и ошибаясь, но исправляя свои ошибки и промахи. «Кому все это знать, как не вам?» – говорила она им. И хотя то, о чем она говорит, является практическим применением психоаналитического метода, Дольто призывает родителей приложить усилия и научиться слушать ребенка, чтобы определять проблему и угадывать желание, которое за ней скрывается. Она всеми силами старается поддержать их, задавая им алгоритмы для размышления, чтобы они почувствовали себя свободными в своих действиях, и, возлагая на них ответственность за происходящее, не предлагает им с высоты своего положения бездумно и пассивно исполнять разного рода директивы. Нужно, чтобы они верили в свои заключения и выводы и главным образом не впадали в отчаяние. Уметь перестраиваться, интерпретировать, прислушиваться к собственной интуиции – именно это довольно сложно реализовать, и Дольто это хорошо знала, когда проводила дистанционные консультации для своих пациентов.

Слушать, когда и как тело «заговорит»

Прежде чем заговорить, ребенок пользуется невербальным кодом. И взрослому предстоит освоить язык этого «иностранца», чтобы научиться его понимать, так как младенец выражает им свои жизненно важные потребности, и, кроме того, он испытывает огромную жажду общения. Погружение в язык начинается у ребенка (на тот момент зародыша) еще в амниотической ванне и продолжается после рождения (этимологически французское слово «ребенок» означает «тот, кто не умеет говорить»). Франсуаза Дольто не оставляла также без внимания последние научные достижения относительно овладения средствами выражения (языком) и слухового восприятия младенцев in utero[15]. Следует отметить, что некоторые терапевты той эпохи разработали специальную методику дородовой коммуникации, способствующую обмену чувствами, ощущениями между будущими родителями и еще не родившимся ребенком, которая называется гаптономия.

Итак, до того как ребенок овладеет речевыми навыками, он «разговаривает» при помощи своего тела, причем процесс прислушивания друг к другу является взаимным. Ребенок и родители слушают друг друга с большим или меньшим вниманием, и было бы желательно, чтобы родитель делал это со всем возможным доброжелательством, сопровождаемым ласковыми словами, что поможет ему научиться декодировать послание ребенка. Это основа для уважительного признания его личности. «Уважать ребенка как субъект, определить место субъекта в его «высказываниях», понять, насколько они соответствуют действительности, не упустить момент, когда все это «заговорит» о нем в определенной симптоматике» (4) – не правда ли, в этом кратком изложении и заключается вся суть воспитательной гипотезы Дольто? С ее точки зрения, уважать ребенка – это не значит любить его и «облизывать со всех сторон, как яблоко», как она часто говорила. Она также была противницей чрезмерной близости между ребенком и взрослым, восставала против неуемных родительских ласк, порождавших скорее страх у ребенка быть задушенным, чем ощущение того, что его действительно любят.

Язык тела

С первых часов жизни ребенка каждая мать учится «считывать информацию» со своего малыша, переводить на человеческий язык его плач, крики, жесты, чтобы как можно точнее ответить на его настоятельный «запрос» и удовлетворить его жизненно важные нужды. Сигналы голода, жажды, усталости, раздражительности, переваривания пищи; громкое, как звук фанфар, ночное пробуждение; экскременты, которые жгут ягодички; мокрые пеленки; желание вступить в контакт и почувствовать тепло и ласку – призывы ребенка являются частью широкой «музыкальной» и жестовой гаммы, выражающейся в самых разных формах в зависимости от обстоятельств.

Винникотт пишет: «Мать, достаточно хорошо выполняющая свои обязанности, умеет понимать их смысл, слышит их, как речь, обращенную к ней, и реагирует на важность сообщенной ей информации. И вместо того чтобы родители снимали с себя ответственность, обращаясь за разъяснениями к представителям медицины, включая и Дольто, она именно на их плечи возлагает главнейшую обязанность понимания основных потребностей новорожденного. Она призывает родителей свободнее интерпретировать язык тела, чтобы они могли развить свою способность слышать. Таким образом, она разоблачает ту покорность, с какой мать и дитя идут на поводу пропагандистов ширящейся тенденции медикализации ребенка, включая момент его рождения и последующее воспитание. Дольто глубоко сожалеет о том, что сразу же после появления на свет мать лишают собственного ребенка, который становится «объектом научных исследований, а не дочерью или сыном» (5). Она откровенно говорит о том, почему так получилось, что мать стала заложницей собственного чувства вины и безответственности. «С тех пор как у средств массовой информации появился свой «дежурный психолог», а полки книжных магазинов заполонили многочисленные справочники и пособия, написанные педиатрами, исповедующими диаметрально противоположные взгляды в области воспитания, стало модным упрекать современную педагогику в том, что она внушает чувство вины матерям, которые не могут понять, на чью сторону встать, и боятся ошибиться» (6).

Дольто возражает против чрезмерной опеки родителей, что совпадает с принципами свободы, выдвинутыми в мае 1968-го. В то время процветали методы безболезненных родов в духе Лебуайе, роды под водой, на корточках, как это принято у индейцев, роды под музыку, на дому. «Везде и во всем мы видим возврат к свободе и право на некоторый выбор, что свидетельствует о гуманизации общества» (7), – говорит она, имея в виду как детей, так и родителей, а также основные аспекты ежедневной жизни. И слушать тело ребенка для Дольто не представляет собой ничего сложного: нужно просто удовлетворять его жизненно важные потребности, а их не так уж много.

Голод, сон, чистота

Во времена Дольто все поголовно были увлечены новыми и модными «диетическими» диктатами, против которых она категорически возражала, равно как и против строжайшего соблюдения рациона, на чем настаивали все вышеупомянутые пособия. Сегодня ей пришлось бы сделать нелегкий выбор между био, гомео и эколо. Противница всяких навязанных правил в питании, начиная от «нужно съесть» до ложно понимаемого «нужно хорошо питаться», она с сожалением смотрела на насильно перекормленных детей и даже утверждала, что взрослый не должен мешать ребенку пройти «испытание голодом».

И все, что касалось тела ребенка, его физического здоровья, что в действительности было «объектом неограниченного произвола врача» (8), даже если он это делал из лучших гигиенических побуждений, нужно было, по ее мнению, исключить из воспитания. Если жизненные потребности удовлетворены, все остальное излишне и исключается. Дольто считала, что все это граничит с плохим обращением с ребенком, и она обвиняла «медицинскую ветеринарию» в том, что оказываемые ею услуги противоречат интересам детей.

Она также была категорически против алиментарного форсинга, то есть насильственного кормления детей, и злоупотреблений в этом смысле родительской властью: использования шантажа («ну еще одну ложечку, чтобы доставить удовольствие маме»), внушения чувства вины ребенку («если ты не будешь есть, бабушка огорчится») или в худшем случае применения угроз и запугивания: «Если ты не съешь все, придет доктор и сделает тебе укол» (9). Ребенок должен есть в соответствии с чувством голода, которое он испытывает. Нужно уважать его отказ от очередной бутылочки, а позже от блюда, которое ему пришлось не по нраву. И как только возраст ребенка позволяет, нужно приучать его самостоятельно что-то приготовить для себя, например яичницу (это предпочтительнее, чем просто попросить его сварить яйцо). И после 1968-го многие школьные столовые трансформировались в столовые самообслуживания. По мнению Дольто, это великолепный способ приучить ребенка к самостоятельности, предоставив ему право выбора из двух блюд, право самому положить себе на тарелку столько еды, сколько ему хочется, но при условии, что он обязуется доесть все до последней крошки.

Таким образом, прием пищи становится актом, который требует от ребенка ответственности, умения выполнять обещание. И постепенно он научится оценивать свои реальные потребности, экономно расходовать еду, держать данное им слово. И все, что относится к приему пищи, относится также и ко сну. Заставлять ребенка спать, если он этого не хочет, нельзя. У каждого индивидуума свои ритмы и свои физиологические потребности. Но в то же время тишина, покой необходимы всем в определенные часы дня. И чтобы побыть в тишине и покое, родители должны придерживаться установленных ими правил. «Начиная с определенного часа вечера, они должны оставаться наедине друг с другом (…). Мы хотим, чтобы нас наконец оставили в покое. Иди в свою комнату» (10), – заявляет Дольто в императивном тоне. И все это идет вразрез с тем, что о ней говорят, и с ее якобы попустительским воспитанием. Она считает, что всему – как у ребенка, так и у родителей – должно быть свое время и место, и эти требования необходимо уважать и соблюдать. «Но к правилам дисциплины нужно приучать ребенка без особого принуждения» (11), – уточняет она.

Обучение чистоте также не должно происходить в соответствии с определенными нормами, оно связано с развитием ребенка, с функционированием его сфинктеров. От ребенка нельзя ничего требовать, и нельзя ему ничего навязывать прежде, чем он будет готов к этому физиологически. В противном случае такое воспитание приведет к роботизации ребенка в ущерб его психической жизни, и он за это дорого заплатит, и так бывает всегда. «Почему только мама знает, когда ему отправляться на горшок (12)? И мать, которая руководит всеми отправлениями своего ребенка, не только грубо вмешивается в его жизнь, но и оказывает ему большой вред. Она полностью завладевает его телом. – И далее Дольто уточняет: – У детей, которых приучили к чистоте еще до того, как они произнесли первые слова, часто возникают сложности при овладении навыками говорения, они не в ладах с произношением, а позже трудности могут возникнуть при обучении чтению и письму» (13).

Ребенок: равенство с ним обеспечивает возможность диалога

Заложив в основу взаимоотношений принципы равенства между ребенком и взрослым, а также начав уважать существующие между ними различия, родители сразу же ощутят последствия этого шага. Но все, что идет вразрез с этими принципами, что отрицает индивидуальность, убивает желания, свободу, – все это приводит к «овеществлению ребенка» (14), по образному выражению Дольто, превращает его в неодушевленный предмет. И нет ничего трагичнее для Дольто, чем ребенок-вещь. И об этом мы уже говорили в предыдущей главе.

Однако ее амбициозный проект по превращению собственного ребенка в партнера, достойного собеседника, уважаемое человеческое существо шокирует в наши дни держателей вековой власти, к которым относятся всемогущественные родители. И она даже иногда воспринимала ребенка как носителя уникальных знаний, которые только благожелательное выслушивание или работа психоаналитика, «который знает, что ничего не знает», помогут вскрыть и понять. И со времен Монтеня это, наверное, единственный путь обретения знаний.

О желании ребенка

Дав свое понимание потребностей, Дольто переходит к объяснению того, что такое желание в психоаналитическом смысле этого термина. Если взрослым всегда должно учитываться желание ребенка, то это не значит, что он обязан его сразу же выполнять. И даже наоборот: нехватка чего-либо укрепляет стремление ребенка достичь желаемого, увеличивает его жизненный динамизм. И излишне говорить, что понимание родителями желаний ребенка возможно только в том случае, если они умеют слушать и слышать его. Дольто вводит понятие позитивного динамизма, который превращает фрустрацию[16] в повод для творчества. Она изобретает также термин «символогенная кастрация», которая, проще говоря, означает умение родителей не уступать желаниям ребенка и не выполнять их по первому требованию, щедро осыпая его дарами, что не только не убивает в нем желания, но, наоборот, усиливает их, укрепляет его в стремлении получить желаемое. И ребенок, таким образом, открывает для себя одну из самых креативных стратегий замещения, о чем говорил Фрейд, имея в виду концепцию сублимации[17].

И несколько позже, вторя ему, Винникотт рассказывал о креативности, демонстрируемой малышом, когда тот, чтобы обмануть свой голод или любую другую неудовлетворенную потребность, вызывает в своем воображении звук готовящейся вне поля его зрения бутылочки с молоком или любые другие воспоминания, восполняющие нехватку. Что же касается Дольто, то она говорила следующее: «Если мы во всем будем уступать ребенку, мы уничтожим в зародыше его креативные способности, которые лежат в основе активного поиска решений, как удовлетворить неудовлетворяемое желание» (15). И родитель выступает в роли лучшего в мире наставника, когда сознательно отказывает в немедленном и безоговорочном исполнении желания ребенка, являясь, таким образом, гарантом того, что можно получить, а что нельзя.

Итак, напоминает Дольто, «желания порождаются воображением и ограничиваются возможностями, то есть реальностью» (16). И именно на плечи родителей возлагается ответственность определить для ребенка границы желаний, постепенно внушая ему суровое чувство реальности. Все это, конечно, не может удовлетворить ребенка, но придает ему уверенности в своих силах. «Если желание удовлетворено, оно умерло. И наше «нет» в ответ на его просьбу, при условии что мы предоставляем ему право устроить нам сцену, является для него возможностью поразмышлять об объекте, в котором ему отказали, и облечь в слова свои размышления (…). И само собой разумеется, жизненно важные потребности всегда должны быть удовлетворены» (17).

Корректное управление фрустрацией

И наоборот, просьбы, которые легко удовлетворить, не должны систематически подвергаться отказу. При ответе родителю на вопрос, можно ли подарить ребенку хомяка, о котором он давно мечтает, Дольто сказала, что не видит оснований для того, чтобы «отказать ребенку в том, что не будет обременять родителей, не причинит ему вреда и что к тому же не нужно покупать». Иначе говоря, если просьба ребенка никого не ущемляет, включая и животное, нет никаких оснований для того, чтобы сказать «нет» (18).

Как мы увидим далее в главах, посвященных родительской власти и ребенку-королю, умение говорить ребенку «нет» не только необходимо, но и является частью родительского долга. Но чтобы уроки не прошли даром или, хуже того, не навредили, родители, отказывая ребенку, должны руководствоваться здравым смыслом, не преступать границ и не доходить до садизма. Очень часто телезрители и радиослушатели Дольто путали желание ребенка с удовольствием, доставляемым им собственным родителям, и это вполне понятно. Еще до 60-х годов прошлого века, говоря об удовольствии применительно к воспитанию, имели в виду исключительно радость, которую ребенок мог принести родителям. «Ваш ребенок должен приносить вам полное удовлетворение», – можно было прочесть во многих пособиях по воспитанию, и все это ради того, чтобы не мучиться от стыда за него и не жить под одной крышей с ребенком с ущемленным самолюбием, которого не выставишь за дверь.

Желание не является удовольствием

По мнению Дольто, одно из худших заблуждений, укоренившихся в воспитании, является следствием того, что общество не видит разницы между желанием ребенка в том виде, в каком она его понимала, и удовольствием. И Беттельхейм был прав, когда говорил об искаженной вульгаризации идей психоаналитика и ее тяжелых последствиях, примером чему и является смешение этих двух понятий. И что еще хуже – внутри замкнутого сообщества психоаналитиков все еще продолжает циркулировать неправильное понимание значения слова «желание», приведшее к неправомерному расширению семантического поля слова «удовольствие», включающего теперь и «желание». И в результате оправдывают, если не поддерживают, как требование ребенком сиюминутного удовлетворения своего желания, так и стремление взрослых сразу же исполнить его во избежание конфликтов или… психологических отклонений, что в корне противоречит идеям Дольто. Доставить удовольствие ребенку – это не значит оберегать его от псевдостраданий, причиненных малейшей фрустрацией. Удовольствие – это всегда приятные ощущения, но не они призваны обеспечить выживание.

И тем лучше, если удовольствие сопровождает работу, например школьные занятия, но любая деятельность подразумевает прежде всего усилие, хотя после мая 1968-го именно удовольствие стало краеугольным камнем воспитания, а игра вышла на первое место в педагогике, и мы до сих пор продолжаем пожинать ее скорбные плоды и ощущать пагубные последствия допущенных извращений. К тому же массивная вульгаризация, в худшем смысле этого слова, неправильно понятых психоаналитических терминов, таких как «желание, фрустрация, психотравма, кастрация и т. д.», породила огромное количество абсурдных и нелепых представлений, которые и в наши дни владеют умами многих. Например, принято считать, что ребенка следует «ограждать от фрустрации, которая якобы может привести к необратимым психическим последствиям». Зарево индивидуализма, охватившее нашу эпоху, и оголтелый материализм общества потребления довершили начатое. Вседозволенность ассоциировалась с безграничной любовью. И впервые вопрос об этом серьезном искажении воспитательного процесса был поднят в 1994-м в книге Патрика Делароша «Родители, осмельтесь сказать «нет»!» (19), а в 2012-м Клод Альмос вернулась к нему еще раз (20).

Итак, Дольто считает фрустрацию краеугольным камнем воспитания: уметь сказать «нет», не позволять всего того, что хочет ребенок, не бросаться очертя голову выполнять его любое желание, ограничить его рамками правил, которые он обязан уважать. И это, будучи полной противоположностью старинного метода воспитания посредством «дрессуры», является основой ментального и этического формирования, гарантирующей гуманное воспитание, чтобы ребенок смог стать уникальной личностью, гражданином мира.

Детские вопросы

Проявлять внимание к детским вопросам не так-то просто. Они возникают внезапно и часто застают вас врасплох, они могут касаться деликатных проблем, и иногда ребенок выражает их косвенно, ходя вокруг да около, иногда прямо в лоб задает их, да так, что родитель не знает, что сказать. «Не следует притворяться, будто вы их не слышите. Как только ребенок задает вопрос, сразу же отвечайте на него, говоря правду» (21). Дольто считала, что ложный, двусмысленный ответ причинит вред ребенку. «Твой папа путешествует», «У тебя нет отца» или «Твой папа отправился на небеса» – все это ловкие отговорки для ребенка, который вполне способен понять ответ, адаптированный к его возрасту, его уровню владения языком. И если взрослый уклоняется от вопросов ребенка, отвечает на них всякими небылицами или в худшем случае относится к ним с презрением, безразличием или усмешкой, например: «У меня нет времени», «Ты слишком маленький, подрастешь – поймешь» и т. д., то все это может иметь пагубные последствия для ребенка. Даже если вы едете в машине и остановились на красный сигнал светофора или моете посуду, вы должны уметь расслышать вопросы ребенка, вы должны ловить их на лету. Каждый детский вопрос – это приглашение к разговору, ваш драгоценный пропуск в его внутренний мир, проявление со стороны ребенка безоговорочного доверия, с которым он относится к взрослым.

Что же касается Дольто, то она до последних дней надеялась, что каждый родитель научится понимать с первого слова вопрос, который как подарок ему преподносит ребенок, и что каждый родитель сумеет воспользоваться предоставленным ему шансом. И даже более того: каждый родитель должен научиться выслушивать и ответы ребенка, «хотя некоторые видят в этом проявление некой революционности, но других революций в этом смысле нет и быть не может» (22). Слушать ребенка, разговаривать с ним – это значит припасть к источнику человечности и доброты и способствовать расцвету его личности.

И даже если вопрос неловко сформулирован, даже если задан в самый неподходящий момент, желательно, чтобы родитель не оставлял его без внимания и воспринимал как протянутую ему руку помощи, поскольку так оно и есть. В этот краткий момент у родителя появляется редкая возможность (ведь такие ситуации нечасто повторяются) понять ребенка, проникнуть в его внутренний мир. Но еще задолго до Дольто процесс идентификации[18] у ребенка, процесс проникновения в его внутренний мир получил освещение в литературе, и, может быть, впервые в истории воспитания Януш Корчак заглянул в душу ребенка с позиций взрослого читателя. Его роман «Когда я снова стану маленьким» (23), датируемый 1924 годом, свидетельствует о мужестве автора, решившегося на изображение многогранного мира взрослых глазами рассказчика, бывшего взрослого, ставшего вновь ребенком.

Тот факт, что Дольто предлагает родителям относиться к ребенку как к уникальной личности, воспринимается большинством как наказ встать вровень с ребенком. Но для нее не может быть и речи о том, чтобы относиться к нему как к низшему существу, как к недочеловеку. Его малый возраст, его незавершенное развитие не превращают ребенка в неполноценного индивидуума. Помимо уважительного отношения к ребенку, умение его слушать требует от родителей усилий по идентификации, то есть по сопереживанию, по запоминанию того, о чем он говорит. Тем не менее ваш ребенок – это не другой вы и даже не ваш двойник, и он заслуживает по отношению к себе такого же почтения, какого заслуживает именитый гость или иностранец. Это сравнение часто встречается у Дольто. «Относитесь к ребенку так, как вы бы хотели, чтобы относились к вам» (24), – советует она родителям. Но речь не идет о том, чтобы олицетворять себя с ребенком, раствориться в нем, так как встать на его место не означает занять его (25).

Погружение в детство

Будучи добросовестным психоаналитиком, будучи также в прошлом маленькой девочкой, а затем матерью семейства, Дольто, разумеется, сохранила в памяти воспоминания о детстве, о своих страданиях, эмоциях, и она, конечно, не забыла все этапы собственной идентификации. Прошлое для нее не должно представляться тупиком, и детство не должно подвергаться забвению. Впрочем, она им и подпитывалась, черпая также силы и вдохновение в ежедневной жизни своих детей и пациентов. Она полагала, что умение слышать в себе эхо детских ощущений является инструментом, своего рода ключом, и она призывала родителей последовать ее примеру, потому что «даже если эмфатическое сопереживание иногда необходимо, его одного явно недостаточно» (26).

И поэтому она убеждала родителей вернуться в собственное детство, которое они так часто подавляют, хоть чуть-чуть вытеснить это массивное забвение, которое блокирует память как вообще всех взрослых, так и родителей в частности. Само собой разумеется, что погружение в прошлое, как во время сеанса в кабинете психоаналитика, не было целью Дольто, она хотела, чтобы родители «разбудили» в себе нечто первостепенное и вытесненное в подсознание для того, чтобы упростить подход к собственным детям и пересмотреть отношение к сложному процессу воспитания. И психоаналитик ни на мгновение не сомневалась в своей правоте. Детство в каждом из нас не умолкает ни на минуту, даже если мы не отдаем себе в этом отчета. И в своей практической деятельности Дольто широко использовала воспоминания о детстве, которые были для нее источником врачебного творчества, источником вдохновения и размышлений, обогащаемых сведениями, получаемыми от пациентов и собственных детей.

И она, таким образом, поощряла родителей следовать ее примеру в той степени, в какой это им было доступно. Как опытный врач она предложила им новый стиль взаимоотношений с детьми, старалась внушить необходимость начать или восстановить диалог с ними, наладить связь между поколениями, при этом отдавая себе отчет в разнице возрастов и ролей. И фразы «я в твоем возрасте…» иногда может быть достаточно, чтобы восстановить взаимопонимание – а почему бы и нет? – разрушить у ребенка иллюзию того, что такое происходит только с ним, и заставить его поверить в свои силы.

Родители, вспоминайте о собственном детстве!

«Родители вытесняют в себе ребенка, в то время как все свои силы направляют на то, чтобы он вел себя так, как им этого хочется (27). Такой подход к воспитанию в корне неверен». За неимением возможности избавить родителей при помощи дистанционной терапии от страхов и неуверенности, Дольто предлагает им воспользоваться ее опытом психоаналитического выслушивания, желая вдохновить их и поощрить к тому, чтобы слушать собственных детей. Но не стоит заблуждаться: она не собиралась становиться примером для подражания, она просто указала родителям путь, по которому шла сама, самозабвенно исполняя свой долг как «врач-воспитатель», как женщина и мать, что, в конце концов, ей и вменили в вину. И все это она делала, не давая готовых ответов и не злоупотребляя своим авторитетом. Речь шла о введении нового стиля взаимоотношений с детьми, но отнюдь не о трибуне, с высоты которой великий гуру стремится подчинить своей воле и внушить свой закон плененной аудитории. Наоборот, она поощряла родителей самостоятельно искать и находить возможности для лучшего понимания детей, погружаясь в собственное детство. Еще в 1913-м Фрейд говорил о том, насколько сложна эта задача: «Не может быть хорошим воспитателем тот, кто не в состоянии изнутри прочувствовать психическую жизнь ребенка, и мы, взрослые, не понимаем детей, потому что не понимаем нашего собственного детства» (28).

Итак, слушать пациента – это главная цель любого психоаналитика, и она требует долгой и трудной работы над собой, о чем Дольто ясно, откровенно и без ложной скромности предупреждает: «У психоаналитика нет готовых ответов относительно любого человеческого существа. Мы можем только задавать вопросы и регистрировать ответы. И именно наше спокойное выслушивание их тревог и волнений, выслушивание посторонним человеком, выявляет некоторые другие аспекты их проблем, которые могут их приободрить и успокоить…» (29) Дольто хорошо знала как свое место, так и границы своих возможностей. Миллионы ее верных слушателей, тысячи родителей, читающих ее книги, не вскружили ей голову. Она никогда не кичилась своими успехами и не говорила, что только ей известна истина в последней инстанции, и тем более, как и Беттельхейм, она не заявляла об этом матерям. Она просто хотела указать путь тем, кто, пребывая в неуверенности и страхе, пытается найти выход из тупика и желает изменить ход жизни; а слушать ребенка – значит учиться у него. По ее мнению, следствием благотворного влияния нового воспитания станет эволюция всего мирового сообщества. Дольто считала, что, воспитывая с младенческого возраста собственных детей, можно действительно способствовать продвижению всего человечества по пути прогресса. Но все ли этого хотят?

Мелани Клейн, которая так же, как и Дольто, работала в области, находящейся на стыке между педагогикой и психоанализом, начиная с 1920-го регистрировала все наблюдения и вопросы своего собственного сына, в результате она пришла к выводу о наличии у ребенка «исключительных умственных способностей», которые «имеют тенденцию исчезать с возрастом» (30). И в то же самое время в Польше Януш Корчак, придерживаясь в этом смысле традиций Талмуда, определял ребенка как носителя знаний. «Ребенок – это пергаментный свиток, исписанный мельчайшими иероглифами, только небольшая часть которых доступна твоему пониманию» (31), – предупреждал он. А что же касается Дольто, то она с восхищением признавала первичные способности ребенка: «Дети уже с самого рождения припадают к источнику знаний. Это метафизики, задающие только достойные внимания вопросы, и они, как настоящие исследователи, ищут на них ответы» (32).

И в продолжение этой темы хочется указать на притчу французской писательницы Маргерит Дюрас, современницы и близкой по духу Дольто, озаглавленную «Ах, Эрнесто», написанную в 1968 году. В ней рассказывается об одаренном мальчике, отказывающемся посещать класс и пытающемся отвоевать себе право обучаться вне рамок школы (33). Дюрас, как и Дольто, утверждает, что передача знаний осуществляется постоянно и повсюду, и даже тогда, когда вы, например, чистите картошку к ужину или считаете себя вправе сказать «нет» и думать о чем-то своем.

И Эрнесто в этом смысле является прекрасным литературным примером «ребенка Дольто»: подросток из пригорода, из семьи среднего достатка, он постигает жизнь творчески, украдкой и считывает окружающий мир как энциклопедию, прямо с листа.

Слушать ребенка, чтобы изменить окружающий мир

Воспитание детей является основой любого общества, в связи с чем миссия родителей считается одной из важнейших. Дольто утверждала, что «цивилизации, убивающей своих детей, рано или поздно наступит конец» (34). Или во время одного из семинаров она заявила: «Общество оценивается по тому, каких подростков оно воспитало». Обучать, воспитывать ребенка – значит изменять мир, продвигать ценности, влекущие в подлинном революционном духе к новым горизонтам. И ребенок, таким образом, это будущее человечества, а родители являются его первыми гарантами. Именно поэтому с такой юношеской пылкостью, которую она сохраняла до конца своих дней, Дольто боролась за «дело детей» и пыталась внести и свою лепту в строительство нового общества, применяя инструменты психоанализа, опираясь на свои детские воспоминания и используя опыт женщины и матери.

Слушать беспристрастно, не вынося суждений

Но как мы должны слушать ребенка? Помимо уважения, внимательности, предупредительности, которые мы обязаны проявлять по отношению к ребенку, мы должны слушать его беспристрастно, освободившись от всех моральных предрассудков. Но как же этого добиться?

Дольто хорошо знала, что, даже если родители самым добросовестным образом слушают ее передачи, как только они пытаются претворить все это в жизнь, они сразу же понимают, что не обладают отстраненностью психотерапевта или человека, прошедшего через психоанализ. Даже профессиональные воспитатели не обладают подобной подготовкой: «если вы психоаналитик, то ваши суждения о жизненных ценностях отличаются от тех же суждений обычных людей» (35). То есть у психоаналитиков вообще нет никаких суждений, – могла бы добавить Дольто. Но с ее стороны это не приговор, не критика, а просто констатация факта, который проливает свет на множество досадных недоразумений. И такое положение дел, когда приходится трудиться на благо ребенка как одним, так и другим, способствует их взаимодополняемости и улучшает возможности действовать в его интересах. И каждый раз, когда в этом возникает необходимость, Дольто готова уступить свое место любому лицу, которому доверено воспитание ребенка. И в этом заключается постоянное перераспределение функций, имеющее целью избежать негативных последствий.

Как только основное сделано, Дольто первая незаметно удалится, если она считает, что уже сказано все то, что должно быть сказано, передоверив родителям высокую миссию воспитания. «Я и не пытаюсь ничего объяснять, и только на ваши плечи возлагается обязанность завязать отношения с собственным сыном» (36). А еще до нее Беттельхейм поднимал эти же вопросы, беседуя в том же уважительном и скромном тоне с матерями в своей частной школе. Размышляя по поводу разных путей воспитания, он утверждал: «Я ничего не знаю. И все, что я могу сделать, это искать вместе с вами значимые факты и посмотреть другими глазами на них. Все остальное зависит только от вас» (37). И как можно заметить из всего вышесказанного, речь не идет о самолюбовании и превышении власти, в которых по очереди обвиняли обоих психоаналитиков.

О злоупотреблениях при интерпретации

Чтобы покончить с вопросом умения слушать ребенка и в соответствии с логикой перейти к главе «Разговаривать с ребенком», нужно понять, какие цели ставила перед собой Дольто. А цели эти были следующими: разбудить интерес взрослых, поддержать родителей, заставить их задуматься и рассказать им о трудностях на пути воспитания детей, протянуть им руку помощи и дать главные инструменты, необходимые для реализации такой деликатной миссии, как воспитание, которое не является профессией и которому нельзя научить. Но в любом случае произносимые ею слова нельзя воспринимать как евангельскую истину, в чем ее обвиняли, и еще в меньшей степени рассматривать как дистанционное и неквалифицированное обучение психоанализу. И Дольто была первой, кто открыто говорил о превышении полномочий со стороны психоаналитиков, включая их императивные требования. Она отдавала себе отчет в том, что родители не смогут все понять, но она хотела, чтобы они поняли основное, и она не ставила перед собой задачи превратить их в психоаналитиков, решающих проблемы воспитания с помощью, например, анализа рисунков их детей.

«Все понимать вредно», – осмелилась произнести она во время передачи «SOS-психоанализ» (38). Интерпретация всегда остается в ведении психоанализа, и она с таким рвением защищала эту точку зрения, что однажды, когда в ходе конференции инспектор по делам несовершеннолетних, рассказав о сложной ситуации, в которой оказался последний ребенок в семье, так как его обижали старшие братья и сестры, задал ей вопрос «Как с теоретической точки зрения можно интерпретировать данный факт?», она не могла себя сдержать и вместо того, чтобы углубиться в теорию, произнесла: «Это интерпретируется как хамство, как хамские отношения в семье. И пусть все это понимают! Это интерпретируется как овеществление, обезличивание живых людей». Огульно интерпретировать поступки ближних с глазу на глаз, рубить сплеча, не обращая внимания на факты и не вдаваясь в подробности, значит, по ее мнению, превращать их в объекты наблюдения. Вот так, с юмором несгибаемый психоаналитик стойко отстаивала свои убеждения и восставала против «фетишизации» ребенка.