Фрайдэй

20

Я спала очень долго, а когда проснулась, пол действительно был холодным и твердым. Но я чувствовала себя настолько отдохнувшей, что это меня не волновало. Я встала, потянулась и поняла, что больше не чувствую отчаяния — только голод.

Теперь туннель был ярко освещен.

Светящаяся надпись по-прежнему предупреждала меня, что дальше идти нельзя, но туннель больше не был темным; в нем было примерно столько же света, сколько в хорошей освещенной гостиной. Я огляделась, пытаясь найти источник света.

Но тут снова включились мои мозги. Единственным источником света была надпись; пока я спала, мои глаза адаптировались к темноте. Как я понимаю, с обычными людьми происходит то же самое, но в меньшей степени.

Я начала поиски выключателя.

Я остановилась и стала вместо этого работать головой. Это труднее, чем работать руками, но происходит тише и экономит калории. Это единственное, чем мы отличаемся от обезьян, хотя и слабо. Если здесь спрятан выключатель, где он должен быть?

Главной характеристикой этого выключателя было то, что он должен был быть спрятан достаточно хорошо, чтобы поставить в тупик чужого человека, но при этом Дженет и ее мужья могли с его помощью спасти себе жизнь. О чем это мне говорило?

Он должен быть достаточно низко, чтобы Дженет могла дотянуться; следовательно, я тоже могла дотянуться до него, потому что мы практически одного роста. Значит, чтобы достать до него, мне стул не понадобится.

Эти висящие в воздухе сияющие буквы были примерно в трех метрах от двери. Выключатель не мог быть далеко за этим местом, потому что второе предупреждение, которое обещало смерть, включалось не далеко от двери — как она сказала, «в нескольких метрах». «Несколько» редко бывает больше десяти.

Дженет не стала бы прятать выключатель так тщательно, что кому-нибудь из ее мужей в момент опасности пришлось бы точно вспомнить, где он находится. Чтобы его найти, должно хватать простого знания того, что этот выключатель существует. Но чужой, не зная о его существовании, не должен его заметить.

Я прошла по туннелю, пока не оказалась прямо под светящейся надписью, посмотрела вверх. В свете, исходящем от надписи, было видно все, кроме небольшой части свода над буквами. Даже своими привыкшими к темноте и улучшенными глазами я не могла видеть потолок прямо над надписью.

Я вытянула руку и ощупала ту часть потолка, которую не могла увидеть. Мои пальцы наткнулись на что-то, похожее на кнопку, может быть, контакт соленоида. Я нажала.

Предупреждающая надпись погасла; вдоль туннеля на потолке зажглись лампы.

Замороженная еда, печь, чтобы ее разогреть, большие полотенца, горячая и холодная вода, терминал в Норе, благодаря которому я смогла узнать последние новости и содержание предыдущих сообщений… книги, музыка, наличные деньги, оставленные в Норе на всякий случай, оружие, шипстоуны, боеприпасы, самая разнообразная одежда, которая подходила мне, потому что подходила Дженет, часы-календарь в терминале, по которым я определила, что проспала тринадцать часов, прежде чем твердость бетонной «постели» разбудила меня, удобная мягкая постель, которая приглашала меня поспать еще после того, как я помылась, поела и утолила информационный голод… чувство полной безопасности, которое позволило мне полностью успокоиться, так что мне больше не требовался аутотренинг, чтобы подавить мои истинные чувства и действовать нормально…

Из новостей я узнала, что режим чрезвычайного положения в Британской Канаде ослаблен до «ограниченного». Граница с Империей оставалась закрытой. Граница с Квебеком была под усиленной охраной, но любого рода законный бизнес был разрешен. Две нации продолжали спорить о том, какого размера репарации должен заплатить Квебек за то, что теперь расценивалось как военное нападение, совершенное по ошибке или по глупости. Приказ об интернировании по-прежнему действовал, но более девяноста процентов интернированных квебекцев были выпущены под честное слово… и примерно двадцать процентов интернированных жителей Империи. Так что я не зря пряталась, потому что я, бесспорно, была подозрительной личностью.

Но, судя по всему, Жорж мог в любое время вернуться домой. Или были какие-то не понятые мной аспекты?

Совет Спасения пообещал провести третий раунд «образовательных» убийств через десять дней плюс-минус два дня после второго раунда. Стимуляторы выступили днем позже с аналогичным заявлением, в котором снова был заклеймен так называемый «Совет Спасения». Ангелы Божьи в этот раз не делали никаких заявлений, по крайней мере они не проходили через Бритканскую информационную сеть.

И снова у меня появились какие-то неясные догадки: Стимуляторы были фиктивной организацией, они только занимались пропагандой, оперативников у них не было. Ангелы Божьи погибли или бежали. Совет Спасения имел чрезвычайно состоятельных сторонников, готовых платить за то, чтобы приносились в жертву все новые непрофессиональные диверсанты, чаще всего безрезультатно — но это было только предположение, о котором надо было бы поскорее забыть, если бы третий раунд убийств оказался эффективным и профессиональным — я этого не ожидала, но список моих ошибок занимает довольно много места.

Я до сих пор не могла решить, кто же возглавлял это царство террора. Это не могла быть (я в этом не сомневалась) территориальная нация; это могли быть мультинационал или консорциум, хотя я не видела в этом смысла. Это могли быть даже одно или несколько чрезвычайно богатых частных лиц — если у них были дырки в головах.

Знакомясь с обстановкой, я также набрала «Империя», «река Миссисипи» и «Виксберг» по одиночке, парами и все три сразу. Нет информации. Я добавила названия тех двух судов и испробовала все комбинации. Тот же результат. Очевидно, то, что случилось со мной и с несколькими сотнями других, замалчивалось. Или это сочли неважным?

Перед уходом я написала Дженет записку, в которой перечислила, какую я взяла одежду, сколько взяла бритканских долларов, добавив сюда сумму, которую она дала мне раньше, и подробно расписала, за что я расплачивалась ее «Визой»: одна поездка на капсуле из Виннипега в Ванкувер, один полет на челноке из Ванкувера в Беллингхэм, больше ничего. (Или я заплатила ее карточкой за поездку в Сан-Хосе, или именно тогда Жорж начал повелевать? Мои расходные счета лежали на дне Миссисипи.)

Когда я взяла у Дженет достаточно денег, чтобы выбраться из Британской Канады, мне очень захотелось оставить ее «Визу» рядом с запиской. Но кредитная карточка — хитрая штука: всего лишь маленький кусочек пластика… который может равняться куче золотых слитков. Моей обязанностью было любой ценой лично защищать эту карточку, пока я не смогу из рук в руки передать ее Дженет.

Кредитная карточка — поводок на шее. В мире кредитных карточек человек не может ничего скрыть… а если это удается, то только благодаря огромным усилиям и множеству уловок. Кроме того, можно ли вообще знать, что происходит в компьютерных сетях, когда засовываешь карточку в приемную щель? Я не знаю. С наличными я чувствую себя намного безопаснее. Я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь достиг успехов в спорах с компьютерами.

Мне кажется, кредитные карточки — это проклятие. Но я не человек, и мне, возможно, не хватает человеческой точки зрения (в этом и во многих других вещах).

Я двинулась в путь ранним утром следующего дня, одевшись в брючный костюм-тройку цвета кобальта (я уверена, Дженет в нем была красавицей, и я тоже чувствовала себя красивой, вопреки свидетельству зеркал), и собираясь нанять коляску в Стонуолле, но обнаружила, что вынуждена выбирать между запряженным лошадьми омнибусом и автобусом «Канадиан рэйлуйэс», которые оба направлялись на станцию подземки, у Периметр и Макфиллипс, откуда мы с Жоржем отправились проводить наш неофициальный медовый месяц. Как ни люблю я лошадей, я выбрала более быстрый способ.

Из-за того, что я ехала в город, я не могла забрать свой багаж, который все еще находился на таможне в порту. Но могла ли я забрать его оттуда и не выдать себя как иностранку из Империи? Я решила заказать его перевозку извне Британской Канады. Кроме того, этот багаж был упакован в Новой Зеландии. Если я могла прожить без него до сих пор, я могла вообще обойтись без него. Сколько людей погибло из-за того, что они не смогли бросить свой багаж?

У меня есть этот умеренно полезный ангел-хранитель, который сидит на моем плече. Всего несколько дней назад мы с Жоржем прошли через нужный турникет, вставили кредитные карточки Дженет и Иена, не обратив на себя ничьего внимания, и отправились прямо в Ванкувер.

В этот раз, хотя шла посадка на капсулу, я обнаружила, что иду мимо турникетов в сторону агентства путешествий Бритканского туристического бюро. Там было довольно оживленно, так что я не опасалась, что служащий будет за мной подсматривать — но все-таки подождала, пока не освободится консоль в углу. Дождавшись, я села там и затребовала билет на капсулу до Ванкувера, потом вставила карточку Дженет в щель.

В этот день мой ангел-хранитель не спал; я выхватила карточку, быстро спрятала ее, надеясь, что никто не почувствовал запаха жженой пластмассы. И вышла, быстрым шагом и высоко подняв голову.

У турникетов, когда я попросила билет в Ванкувер, служитель изучал спортивный раздел «Виннипег фри пресс». Он чуть опустил газету, уставился на меня поверх нее. — А почему вы не используете свою карточку, как все?

— У вас есть билеты? Или я не могу расплатиться этими деньгами?

— Дело не в этом.

— Для меня именно в этом. Продайте мне, пожалуйста, билет. И назовите мне свое имя и номер в соответствии с объявлением у вас за головой. — Я подала ему точную сумму.

— Вот ваш билет. — Он проигнорировал мое требование назвать себя; я проигнорировала его нарушение правил. Я не хотела ругаться с его начальником; мне только нужно было отвлечь его внимание от моей подозрительной эксцентричности, когда я воспользовалась деньгами, а не кредитной карточкой.

Капсула была переполнена, но мне не пришлось стоять; какой-то Галахэд, оставшийся от прошлого столетия, встал и уступил мне свое место. Он был молод, неплохо выглядел и, несомненно, был галантен, потому что решил, что я обладаю соответствующими женскими качествами.

Я с улыбкой приняла его предложение, он стал надо мной, и я сделала все, что могла, чтобы отплатить ему, немного подавшись вперед и позволив ему заглянуть мне за вырез. Молодой Лохинвар, похоже, не чувствовал себя обделенным — он смотрел туда всю дорогу — а мне это ничего не стоило и совсем не беспокоило. Я была благодарна ему за его интерес и за то, что мне было удобно: шестьдесят минут — это много, когда нужно стоять и выносить резкие рывки экспресс-капсулы.

Когда мы добрались до Ванкувера, он спросил меня, есть ли у меня планы на обед? Потому что, если нет, то он знает одно отличное место, «Бэйшор Инн». Или если мне нравится японская или китайская кухня…

Я сказала, что мне жаль, но к двадцати трем я должна быть в Беллингхэме.

Вместо того, чтобы принять отказ, он просиял. — Какое замечательное совпадение! Я тоже еду в Беллингхэм, но я подумал, что могу задержаться на обед. Мы можем пообедать в Беллингхэме. Договорились?

(Говорится ли в международных законах о пересечении границ с аморальными целями? Хотя можно ли простое, откровенное соблазнение классифицировать как «аморальное»? Искусственный человек никогда не понимает сексуальные правила обычных людей; все, что мы можем сделать — это запомнить их и попытаться не попадать в неприятности. Но это не легко; человеческие сексуальные правила запутаны как тарелка спагетти.)

Когда моя попытка вежливого отказа потерпела неудачу, я была вынуждена быстро решить, вести себя грубо или потакать его очевидным намерениям. Я выругала себя: Фрайдэй, ты теперь большая девочка; тебе лучше знать. Если ты не собиралась подавать ему надежду затащить тебя в постель, отказывать нужно было, когда он в Виннипеге предложил тебе свое место.

Я сделала еще одну попытку:

— Договорились, — ответила я, — если мне будет позволено оплатить чек, без возражений. — С моей стороны это было подло, так как мы оба знали, что если он позволит мне заплатить за обед, то это аннулирует его вложения в меня, когда ему на протяжении часа пришлось стоять, держаться за поручень и сопротивляться рывкам капсулы. Но, согласно протоколу, он не мог объявить об этом вложении; по идее, он проявлял галантность бескорыстно, из благородства, не ожидая вознаграждения.

Этот грязный, подлый, коварный, похотливый негодяй продолжал измываться над протоколом.

— Хорошо, — ответил он.

Я проглотила свое удивления. — И потом никаких возражений? Чек мой?

— Никаких возражений, — согласился он. — Очевидно, вы не хотите быть передо мной в долгу за обед, даже несмотря на то, что предложение исходило от меня, и, следовательно, у меня должны быть привилегии хозяина. Не знаю, чем я вам досадил, но я не буду принуждать вас. В Беллингхэме на поверхности есть Макдональдс; я закажу себе Биг Мак и кока-колу. Вы за это заплатите. А потом мы расстанемся друзьями.

Я ответила:

— Я Марджори Болдуин; а как тебя зовут?

— Я Тревор Эндрюс, Марджори.

— Тревор. Хорошее имя. Тревор, ты грязный, подлый, коварный и отвратительный. Поэтому ты отведешь меня в лучший ресторан в Беллингхэме, угостишь меня лучшими напитками и блюдами, а потом оплатишь чек. Я даю тебе хорошую возможность реализовать свои низкие замыслы. Но я не думаю, что тебе удастся затащить меня в постель; у меня нет настроения.

Последнее было обманом; у меня было настроение, и мне очень хотелось — если бы у него было, как у меня, усиленное обоняние, он мог бы в этом не сомневаться. Так же как я не сомневалась относительно его настроения. Обычный мужчина в принципе не может обмануть женщину-ИЧ, у которой усилены органы чувств. Я узнала это, когда была подростком. Но, конечно, мужская похоть меня никогда не оскорбляла. Самое большее, я иногда имитирую поведение обычной женщины и притворяюсь оскорбленной. Я так поступаю нечасто, и пытаюсь этого избегать: актриса из меня не очень убедительная.

По дороге из Виксберга в Виннипег я не чувствовала желания. Но после хорошего сна, горячей-горячей ванны, плотного обеда мое тело вернулось к своему нормальному поведению. Так почему же я обманывала этого безвредного незнакомца? «Безвредного»? Да, во всех смыслах. Без корректирующей хирургии я стерильна. У меня нет предрасположенности даже к насморку, и я специально привита против четырех самых распространенных венерических заболеваний. В яслях меня научили причислять совокупление к еде, сну, игре, речи — приятным необходимостям, которые превращали жизнь из обузы в радость.

Я обманывала его, потому что человеческие правила требовали этого в данный момент танца — а я притворялась человеком и не смела быть самой собой.

Он взглянул на меня. — Тебе кажется, что я зря потрачу свои деньги?

— Боюсь, именно так. Извини.

— Ты ошибаешься. Я никогда не пытаюсь силой уложить женщину к себе в постель; если она этого хочет, она найдет способ дать мне знать об этом. Если она этого не хочет, то и мне не понравится. Но ты, похоже, не подозреваешь, что можно заплатить за хороший обед только ради того, чтобы сидеть и смотреть на тебя, и не обращать внимания на произносимую тобой чепуху.

— «Чепуху». Это должен быть очень хороший ресторан. Пойдем к капсуле.

Я думала, что по прибытии у меня будут проблемы на таможне.

Но служащий ТКИ самым тщательным образом осмотрел документы Тревора, прежде чем поставить печать в его туристической карточке, а потом он мельком взглянул на мою карточку «Мастер чардж» из Сан-Хосе и знаком разрешил мне идти. Я остановилась подождать Тревора возле барьера ТКИ и посмотрела на вывеску «Бар для завтраков», чувствуя двойное дежа-вю.

Тревор подошел ко мне. — Если бы я видел, — мрачно сказал он, — эту золотую карточку, которой ты сейчас размахивала, я бы не стал предлагать заплатить за обед. Ты богатая наследница.

— Слушай, приятель, — ответила я. — Договор дороже денег. Ты сказал мне, что можно потратить деньги только для того, чтобы сидеть и топить меня в слюне. Вопреки той «чепухе», которую я говорю. Я готова сотрудничать до такой степени, что, возможно, немного приоткрою вырез. На одну пуговицу, может быть на две. Но я тебя так просто не отпущу. Даже богатая наследница любит время от времени сэкономить.

— О, какой кошмар!

— Хватит хныкать. Где это роскошный ресторан?

— Э… Марджори, я вынужден признать, что не знаю ресторанов этой великолепной метрополии. Не скажешь ли ты сама, какой предпочитаешь?

— Тревор, твоя техника соблазнения ужасна.

— То же самое говорит моя жена.

— Я так и думала, что у тебя объезженный вид. Найди ее снимок. Я сейчас вернусь; пойду узнаю, где мы будем есть.

Я нашла служащего ТКИ, спросила его о лучшем ресторане. Он задумался. — Это не Париж, знаете ли.

— Я заметила.

— И даже не Новый Орлеан. На вашем месте я бы пошел в столовую «Хилтона».

Я поблагодарила его, вернулась к Тревору. — Мы обедаем в столовой, двумя этажами выше. Если только ты не захочешь выслать своих шпионов. А теперь давай посмотрим ее снимок.

Он показал мне снимок в бумажнике. Я его внимательно рассмотрела, потом уважительно присвистнула. Блондинки меня пугают. Когда я была маленькая, я думала, что смогу сделать себе волосы такого цвета, если буду достаточно сильно чесаться. — Тревор, у тебя такое дома, а ты подбираешь на улице распутных женщин?

— А ты распутная?

— Не пытайся уйти от ответа.

— Марджори, ты бы мне не поверила и стала бы говорить чепуху. Пойдем наверх в столовую, пока все мартини не высохли.

Обед был ничего, но у Тревора нет воображения Жоржа, знания кулинарии и умения стращать метрдотелей. Без чутья Жоржа еда была хорошей, стандартной, североамериканской кухней, одинаковой что в Беллингхэме, что в Виксберге.

Я была в задумчивости; обнаружив, что кредитная карточка Дженет недействительна, я расстроилась чуть ли не больше, чем когда не нашла Дженет и Иена дома. Дженет была в беде? Дженет погибла?

И Тревор потерял часть радостного энтузиазма, который должен проявлять жеребец, когда дело движется. Вместо того, чтобы разглядывать меня, он, казалось, тоже задумался. Отчего такая перемена в поведении? Из-за того, что я потребовала показать снимок жены? Не стало ли ему от этого неловко? Мне кажется, мужчина не должен принимать участия в охоте, если он не находится со своей женой или своими женами в таких отношениях, что может дома описать пикантные детали, чтобы над ними посмеяться. Как Иен. Я не рассчитываю на то, что мужчина будет «защищать мою репутацию», потому что, насколько мне известно, они никогда этого не делают. Если я хочу, чтобы мужчина воздержался от обсуждения моей неуклюжести в постели, единственный выход — это не ложиться с ним в постель.

Кроме того, Тревор первым упомянул о своей жене, верно? Я прокрутила наш разговор в голове — да, верно.

После обеда он немного оживился. Я сказала ему вернуться сюда после своей деловой встречи, потому что я собираюсь остановиться в гостинице, чтобы в удобстве и одиночестве сделать несколько дальних звонков (правда), и что я могу остаться ночевать (тоже правда), так что пусть возвращается и позвонит мне, а я встречу его в холле (условно правда — я была так одинока и встревожена, что подозревала, что сразу скажу ему подниматься ко мне).

Он ответил:

— Я сначала позвоню, чтобы ты смогла вывести этого мужчину, но пойду сразу наверх. Нет смысла ходить туда-сюда. Но шампанское я пошлю наверх; сам я его нести не собираюсь.

— Подожди, — сказала я. — Я еще не согласилась с твоими низменными намерениями. Все, что я обещала, — это возможность уговорить меня. В холле. А не в моей спальне.

— Марджори, ты трудная женщина.

— Нет, это ты трудный мужчина. Я знаю, что я делаю. — Внезапное просветления сказало мне, что я действительно знаю. — Как ты относишься к искусственным людям? Хотел бы ты, чтобы твоя сестра вышла замуж за одного из них?

— А у тебя есть кто-нибудь на примете? Сестренка немного засиделась в девах; она не может позволить себе быть разборчивой.

— Не надо уходить от вопроса. Женился бы ты на искусственной женщине?

— А что подумают соседи? Марджори, а откуда ты знаешь, что я этого не сделал? Ты видела снимок моей жены. Из артефактов должны получаться лучшие жены, что горизонтально, что вертикально.

— Ты хотел сказать, наложницы. Жениться на них необязательно. Тревор, ты не только не женат на искусственной женщине; ты о них не знаешь ничего, кроме распространенного мифа… иначе ты не стал бы говорить «артефакт», когда речь идет об «искусственных людях».

— Я подлый, коварный и отвратительный. Я употребил неправильный термин, чтобы ты не заподозрила, что я искусственный.

— Ты не искусственный, иначе я поняла бы это. И хотя ты, возможно, лег бы с искусственной женщиной в постель, ты не стал бы мечтать о женитьбе на ней. Это пустой разговор; давай закроем тему. Мне нужно примерно два часа; не удивляйся, если мой терминал будет занят. Набей сообщение и найди себе что-нибудь выпить. Я спущусь, как только смогу.

Я зарегистрировалась у стойки и поднялась наверх, но не в апартаменты для молодоженов — в отсутствии Жоржа от этой восхитительной причуды у меня только испортилось бы настроение — а в очень симпатичный номер с хорошей большой широкой кроватью, роскошью, которую я заказала из глубокого подозрения, что благодаря бездарной рекламе Тревор все-таки в ней окажется.

Я отложила эту мысль и занялась делом.

Я позвонила в «Виксберг хилтон». Нет, мистер и миссис Перро выехали. Нет, нового адреса они не оставили. Очень жа-аль!

Мне тоже было жаль, и от этого синтезированного компьютерного голоса мне легче не стало. Я позвонила в университет Макгилл в Монреале и потратила двадцать минут, чтобы выяснить, что «да, доктор Перро является сотрудником университета, но в настоящий момент он находится в университете в Манитоба». Единственной новостью было то, что этот монреальский компьютер с одинаковой легкостью синтезировал английский и французский и всегда отвечал на том языке, на котором к нему обратились. Эти электронные отфутболиватели очень умны — по-моему, даже слишком.

Я попробовала код Дженет (Иена) в Виннипеге, выяснила, что их терминал не работает по заявке абонента. Мне стало интересно, как я смогла сегодня принимать новости на терминале в Норе. Не означало ли «не работает» всего лишь «никаких вызовов»? Были ли это страшной тайной СТиТ?

АНЗАК-Виннипег перебрасывала меня между разными частями компьютера, предназначенного для путешествующей публики, пока я наконец не добралась до человеческого голоса, который признал, что капитан Торми в отпуске в связи с чрезвычайным положением и отменой рейсов в Новую Зеландию.

Оклендский код Иена ответил только музыкой и приглашением записать сообщение, что было неудивительно, потому что Иен не должен был появиться там, пока не возобновятся полеты полубаллистика. Но я думала, что могу застать Бетти и/или Фредди.

Как можно было попасть в Новую Зеландию, если ПБ не летали? На морском коньке не поедешь, они слишком маленькие. А эти большие надводные грузовые суда на шипстоунах, они когда-нибудь возили пассажиров? По-моему, они для этого не были приспособлены. Я, кажется, даже где-то слышала, что на некоторых из них нет даже команды.

Я была уверена, что досконально разбираюсь в способах передвижения, лучше, чем профессиональные коммивояжеры, потому что как курьер я часто пользовалась способами, которые недоступны туристам, и о которых простые коммивояжеры не знают. Мне было неприятно осознать, что я никогда не задумывалась над тем, как перехитрить судьбу, когда все ПБ стоят на приколе. Но способ есть, способ всегда есть. Я пометила эту задачу у себя в голове, чтобы решить ее позднее.

Я позвонила в университет в Сиднее, поговорила с компьютером, но в конце концов услышала человеческий голос, который признался, что знает профессора Фарнезе, но он сейчас в академическом отпуске. Нет, домашние коды и адреса никогда не разглашаются — извините. Возможно, справочная поможет.

Компьютер информационной службы Сиднея казался одиноким, потому что был готов беседовать со мной до бесконечности — он говорил все, что угодно, но только никак не признавал, что Федерико или Элизабет Фарнезе есть в его сети. Я выслушала рекламу Самого Большого Моста В Мире (это неправда) и Крупнейшего В Мире Оперного Театра (это правда), так что приезжайте к нам в Австралию и — я неохотно отключилась; дружелюбный компьютер с австралийским акцентом — это лучше, чем многие люди, обычные или такие, как я.

Мне пришлось воспользоваться тем, чего я надеялась избежать: Крайстчерч. Могло получиться так, что когда произошел переезд, из штаба босса мне послали сообщение по адресу моей бывшей семьи — если это был переезд, а не полная катастрофа. Была очень слабая возможность, что Иен, не сумев связаться со мной в Империи, мог послать сообщение в мой бывший дом в надежде на то, что его перешлют. Я вспомнила, что дала ему свой код в Крайстчерч, когда он дал мне код своей квартиры в Окленде. Поэтому я позвонила в свой бывший дом…

…и была шокирована так же, как человек, который наступает на ступеньку, которой там не было. «Терминал, на который вы звоните, не обслуживается. Звонки не коммутируются. В случае крайней необходимости звоните…» — дальше следовал код, в котором я узнала код офиса Брайана.

Я сообразила, что делаю поправку на часовые пояса не в ту сторону, чтобы получить неправильный ответ, благодаря которому смогу не звонить — и заставила себя бросить это. Здесь была середина дня, начало четвертого, значит, в Новой Зеландии было завтрашнее утро, одиннадцатый час, в это время была самая большая вероятность застать Брайана. Я набрала его код, всего несколько секунд подождала ответа со спутника, и передо мной появилось его изумленное лицо. — Марджори!

— Да, — согласилась я. — Марджори. Как дела?

— Почему ты мне звонишь?

Я сказала:

— Брайан, пожалуйста! Мы были женаты семь лет; разве мы не можем по крайней мере вежливо говорить друг с другом?

— Извини. Чем я могу тебе помочь?

— Мне неудобно отрывать тебя от работы, но я позвонила домой и узнала, что терминал не работает. Брайан, ты, конечно, знаешь из новостей, что связь с Чикагской Империей прервана из-за чрезвычайного положения. Из-за убийств. Того, что комментаторы называют «Красный четверг». В результате я сейчас нахожусь в Калифорнии; я так и не доехала к себе в Империю. Ты мне можешь сказать что-нибудь о почте или сообщениях, которые могли прийти мне? Ты понимаешь, я ничего не получала.

— Я ничего не могу сказать. Извини.

— Можешь ты мне хотя бы сказать, нужно ли было что-то пересылать? Зная только то, что сообщение пришлось переслать, мне будет легче отследить его.

— Дай подумать. Те деньги, что ты получила… нет, ты их взяла с собой.

— Какие деньги?

— Деньги, которые ты потребовала вернуть тебе — а иначе ты устроишь публичный скандал. Немногим больше семидесяти тысяч долларов. Марджори, я удивляюсь, как ты набралась наглости показать свое лицо… после того, как твое недостойное поведение, твоя ложь и твоя холодная алчность разрушили нашу семью.

— Брайан, о чем ты вообще говоришь? Я никому не лгала, я не считаю, что неправильно вела себя, и я не взяла из семьи ни пенни. «Разрушила семью», как? Меня вышвырнули из семьи, без каких-либо предупреждений — пнули ногой и выгнали, в течение нескольких минут. Я никак не могла «разрушить семью». Объясни.

Брайан объяснил, со всеми холодными и мрачными подробностями. Мое недостойное поведение, конечно, было одним целым с моей ложью, а это нелепое заявление, что я живой артефакт, нечеловек, и таким образом, я вынудила семью потребовать аннулирования. Я попыталась напомнить ему, что я доказала, что я улучшенная; он отмахнулся от этого. То, что помнила я, и что помнил он, не совпадало. А насчет денег, я опять лгала; он видел расписку с моей подписью.

Я перебила его, чтобы сказать, что любая подпись, похожая на мою, на таком документе должна была быть подделкой, потому что я не получила ни единого доллара.

— Ты обвиняешь Аниту в подлоге. Твоя самая бесстыдная ложь.

— Я ни в чем Аниту не обвиняю. Но я не получила от семьи никаких денег.

Я действительно обвиняла Аниту в подлоге, и мы оба это знали. И, возможно, заодно обвиняла и Брайана. Я вспомнила, как Вики однажды сказала, что у Аниты соски напрягаются только от больших доходов… а я шикнула на нее и сказала, чтобы она перестала издеваться. Но и другие тоже намекали на то, что Анита фригидна — состояние, которое ИЧ не может понять. Вспоминая прошлое, мне казалось возможным, что вся ее страсть относилась к семье, ее финансовому благополучию, ее престижу среди окружающих, ее силе в обществе.

Если так, она должна была ненавидеть меня. Я не разрушила семью, но мое изгнание стало первой костью домино в ее крушении. Почти немедленно после моего отъезда Вики поехала в Нукуалофа и проинструктировала адвоката подать на развод и уладить финансовые вопросы. Потом Дуглас и Лизпет уехали из Крайстчерч, поженились отдельно, а потом подали такое же заявление.

Одна капля утешения: я узнала от Брайана, что результаты голосования против меня были не шесть — ноль, а семь — ноль. Это лучше? Да. Анита постановила, что голосовать следует акциями; крупные держатели, Брайан, Берти и Анита, голосовали первыми, подав против меня семь голосов, что составило абсолютное большинство — после чего Дуг, Вики и Лизпет от голосования воздержались.

И все-таки, слишком маленькая капля утешения — они не выступили против Аниты, не попытались остановить ее, они даже не предупредили меня о надвигающихся неприятностях. Они воздержались… а потом отошли в сторону и позволили привести приговор в исполнение.

Я спросила Брайана о детях — и он мне резко ответил, что это не мое дело. Потом он сказал, что очень занят и должен отключиться, но я задержала его, чтобы задать еще один вопрос: что сделали с кошками?

Он, казалось, был готов взорваться. — Марджори, у тебя совсем нет сердца? Твои действия причинили нам столько боли, привели к таким трагическим последствиям, а ты хочешь знать о чем-то настолько банальном, как кошки?

Я подавила свой гнев. — Я действительно хочу знать, Брайан.

— Я думаю, их послали в общество охраны животных. Или на медицинский факультет университета. Прощай! Пожалуйста, не звони мне больше.

— На медицинский факультет… — Мистер Андерфут, привязанный к операционному столу, пока студент-медик режет его скальпелем на части? Я не вегетарианка и не собираюсь спорить об использовании животных в науке и обучении. Но, если это нужно делать, Боже милостивый, если ты есть, не позволяй этого делать с животными, которых воспитывали с мыслью о том, что они люди!

В обществе охраны животных или на медицинском факультете, Мистер Андерфут и молодые кошки были почти наверняка мертвы. И тем не менее, если бы ПБ летали, я бы рискнула вернуться в Британскую Канаду, чтобы попасть на ближайший рейс в Новую Зеландию в слабой надежде спасти моего старого друга. Но без современных транспортных средств Окленд был дальше, чем Луна-Сити. Нет никакой надежды…

Я погрузилась в аутотренинг и выбросила вещи, с которыми не могла ничего поделать, из головы…

…и почувствовала, что Мистер Андерфут по-прежнему трется о мою ногу.

На терминале замигала красная лампочка. Я посмотрела на время, заметила, что два часа, которые я выделила, почти закончились; эта лампочка почти наверняка означала Тревора.

Надо решать, Фрайдэй. Умоешься холодной водой, пойдешь вниз и позволишь ему уговорить тебя? Или скажешь ему подниматься прямо сюда, ляжешь с ним в постель и выплачешься у него на груди? То есть, для начала. Ты определенно не чувствуешь сейчас желания… но уткнись лицом в приятное, теплое мужское плечо, дай волю чувствам, и скоро это желание появится. Ты это знаешь. Женские слезы считаются сильным возбуждающим средством для большинства мужчин, и твой собственный опыт подтверждает это. (Криптосадизм? Мачизмо? Какая разница? Оно работает.)

Пригласи его подняться. Закажи в номер чего-нибудь выпить. Может быть, даже накрась губы, попытайся выглядеть сексуально. Нет, к черту губную помаду, она все равно долго не протянет. Пригласи его подняться; ляг с ним в постель. Взбодри себя, сделав все, чтобы взбодрить его. Вложи в это всю себя!

Я пристроила на лицо улыбку и ответила на вызов.

И услышала голос гостиничного робота. — Нам доставили цветы для вас. Мы можем послать их наверх?

— Конечно.

(Не важно, кто или что, получить букет цветов лучше, чем удар в живот мокрой рыбой.)

Вскоре грузовой лифт зазвенел; я подошла к нему, вытащила коробку размером с детский гробик и поставила ее на пол, чтобы открыть.

Темно-красные розы на длинных стеблях! Я решила доставить Тревору больше удовольствия, чем это удавалось Клеопатре в ее лучшие дни.

Восхитившись цветами, я открыла конверт, который лежал вместе с ними, ожидая увидеть просто открытку, возможно, с одной строчкой с просьбой позвонить в холл или что-нибудь в этом роде.

Нет, записка, почти письмо…

«Дорогая Марджори.

Я надеюсь, ты так же обрадуешься этим розам, как обрадовалась бы мне.

(Обрадовалась бы? Какого черта?)

Я должен признаться. Я убежал. Одна вещь заставила меня понять, что я должен отказаться от попыток навязать тебе свою компанию.

Я не женат. Я не знаю, кто эта симпатичная женщина; этот снимок — всего лишь бутафория. Как ты указала, мне подобных не считают подходящими для брака. Я искусственный человек, дорогая моя. «Моя мать была пробирка; мой отец был скальпель». И поэтому мне не следовало бы приставать к настоящим женщинам. Да, я выдаю себя за обычного человека, но лучше сказать тебе правду, чем продолжать обманывать тебя — а потом заставить тебя узнать правду позже. А так оно со временем и произошло бы, потому что я из той породы гордецов, кто рано или поздно признался бы тебе.

Поэтому лучше я скажу тебе это сейчас, чем заставлять тебя страдать потом.

Моя фамилия, конечно, не «Эндрюс», потому что у таких, как я, нет фамилий.

Но мне невольно хочется, чтобы ты сама оказалась ИЧ. Ты действительно милая (и при этом чрезвычайно сексуальная), и, наверное, не твоя вина, что ты обсуждаешь вопросы, в которых не разбираешься, например, ИЧ. Ты напоминаешь мне маленькую сучку фокстерьера, которая у меня когда-то была. Она была готова в одиночку драться с целым миром, если это стояло в расписании на день. Я сознаюсь, что люблю собак и кошек больше, чем многих людей; они никогда не упрекали меня в том, что я не человек.

Надеюсь, что розы тебе действительно понравились.

Тревор».

Я вытерла глаза, высморкалась, быстро сбежала вниз, пробежала через холл, через бар, спустилась на этаж к станции челнока и остановилась там у турникетов, ведущих к отправляющимся челнокам… и стояла там, и ждала, и ждала, и ждала еще, и полицейский начал разглядывать меня, и в конце концов он подошел ко мне и спросил, что мне нужно и не требуется ли мне помощь?

Я рассказала ему правду, или часть ее, и он оставил меня в покое. Я простояла там еще полтора часа, и он все это время смотрел на меня. Наконец он опять подошел ко мне и сказал:

— Послушайте, если вы считаете, что это ваш район, то мне придется попросить у вас патент и медицинскую справку, и арестовать вас, если что-нибудь окажется не в порядке. Я не хочу этого делать; у меня дома есть дочь примерно вашего возраста, и мне хотелось бы надеяться, что полицейский не будет к ней придираться. Все равно вы не можете быть профессионалкой; у вас по лицу видно, что вы недостаточно крепкая.

Я подумала, не показать ли ему золотую кредитную карточку — я сомневаюсь, что где-нибудь есть прохожий с золотой кредитной карточкой. Но этот милый дядечка действительно думал, что заботится обо мне, а я за сегодняшний день унизила уже достаточно людей. Я поблагодарила его и поднялась в свой номер.

Обычные люди всегда хвалятся, что могут узнать ИЧ — ха! Мы даже друг друга узнать не можем. Среди всех, кого я знала, Тревор был единственным мужчиной, за которого я бы вышла замуж с абсолютно чистой совестью — и я его спугнула.

Но он был слишком чувствительным!

Кто слишком чувствительный? Ты, Фрайдэй.

Но, черт возьми, большинство обычных людей дискриминирует таких, как я. Бейте собаку достаточно часто, и она станет ужасно нервной. Посмотрите на мою новозеландскую семью, на этих предателей. Анита, наверное, чувствовала себя правой, обманув меня — я не человек.

Результат дня: Люди — Фрайдэй: 9:0.

Где Дженет?