Фрегаты идут на абордаж

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Вновь потянулись недели и месяцы нескончаемых споров на одну и ту же тему: что предпринять для безопасности гамбургского торгового флота?

Вновь и вновь держали совет то старейшины купеческих гильдий, то судовладельцы, то старейшины братства мореходов, то члены коллегий адмиралтейства. Все они слали своих делегатов в совет города, однако господа ратманы твердо стояли на своем: пусть каждый заботится о себе сам.

Опять разгорелись страсти вокруг необходимости постройки двух тяжелых фрегатов. Камнем преткновения по-прежнему оставались огромные расходы, связанные с этим предприятием. И вдруг, совершенно неожиданно как для сторонников, так и для противников этого замысла, Томас Утенхольт выдвинул новый аргумент.

Начал он с того, что абсолютно ничего не имеет против хороших военных кораблей с полусотней пушек на борту, предназначенных для охраны торговых караванов, однако следует хорошенько подумать об их принадлежности. Не лучше ли будет передать их частным владельцам? Ведь как только выяснится, что город Гамбург держит в море тяжелые военные фрегаты, то непременно найдутся охотники втянуть его в какую-нибудь войну, что при нынешней тревожной обстановке не составило бы особого труда. Стоит лишь разок-другой наломать бока подвернувшимся каперам, и их правитель тут же поднимет крик: гамбургская республика участвует в войне!

Многие в совете восприняли эту уловку старого хитреца как откровение. «Разве город не извлекал из своего нейтралитета до сих пор одну только выгоду?» — вопрошали одни. «В течение всех тридцати лет этой кровавой войны Гамбург только процветал, как никакой другой германский город», — вторили им другие. Третьи же патетически восклицали: «Гамбург стал крупнейшим центром мореходства во всей Европе, здесь можно купить все, что угодно — пушки и ядра, порох и свинец, паруса и снасти, рангоут и якоря и многое-многое другое. Что же теперь, ставить под угрозу эту сверхприбыльную коммерцию, нарушив нейтралитет? А что скажут датчане и шведы? До сих пор добрососедские отношения с ними гарантировали гамбургским судам беспрепятственное плавание по низовьям Эльбы — морским воротам города».

Наконец настал день, когда Дидерих Моллер объявил членам коллегии адмиралтейства решение совета, которое гласило: Гамбург будет и впредь должным образом соблюдать свой традиционный нейтралитет и не станет предпринимать никаких действий, угрожающих ему подрывом. А посему совет города считает необходимым приобрести один или два тяжелых фрегата и в то же время передать их в аренду кому-нибудь из гамбургских судовладельцев. Это предложение безоговорочно поддержали представители казначейства Лоренц Ворденхофф и Иост фон Ленгерке, а также Иоахим Анкельман из адмиралтейства. И капитан Клаус Кольбранд, с которым у Карфангера по-прежнему были наилучшие отношения, стал понемногу склоняться к этой же мысли. Но заметив, что Карфангер сразу помрачнел, он поспешил уточнить:

— Вовсе не обязательно, чтобы этим судовладельцем стал Томас Утенхольт. Конвойные корабли того же Герда Хармсена Бакера ни в чем не уступают утенхольтовым. Его тридцатичетырехпушечный «Суд царя Соломона» уже много лет охраняет наших китобоев в Гренландском море, и за все это время ни один из них не стал добычей морских разбойников. А ты сам? Ты ведь тоже судовладелец, а к тому же еще и капитан, каких поискать, — неужто не управишься с конвойным фрегатом?

Карфангер не ожидал такого поворота событий и поэтому не сразу нашелся что ответить Кольбранду. Разве для того он все эти годы выступал против частного конвоирования торговых судов, чтобы теперь принять это предложение? Разумеется, Клаус Кольбранд желает ему только добра, своим высказыванием он хотел лишь подчеркнуть свое высокое мнение о нем, Карфангере. Да и какая разница, каким фрегатом командовать — частным или принадлежащим городу? Да, он был бы подходящим капитаном для такого фрегата и постарался бы поставить дело так, чтобы держать ответ за свои действия перед одним только адмиралтейством. Но, с другой стороны, неужели Кольбранд не понимает, что льет прямо-таки потоки воды на мельницу старого Утенхольта? Все станут пальцами тыкать: глядите, вон идет капитан Карфангер, который проповедует, одно, а поступает совсем по-другому. Да и не может он, наконец, поступиться собственными убеждениями в том, что касается власть предержащих: они и только они обязаны заботиться о благополучии граждан.

От волнения Карфангер не мог больше усидеть на месте. Он встал со стула и прошелся несколько раз из конца в конец залы заседаний совета, затем подошел к одному из высоких стрельчатых окон. Перед ним расстилалась панорама улиц и площадей города, заполненных спешащим людом. Оживленнее всего было на улицах, ведущих к Эльбе, к порту. Стоявшие там корабли вновь готовились к навигации, и Карфангеру на мгновение даже показалось, что он ощущает запах горячей смолы.

За его спиной оживленно перешептывались члены совета. Мысль о назначении Карфангера капитаном конвойного фрегата показалась всем просто превосходной. Да лучшего капитана и не найти! К тому же и время поджимает. Купцы и шкиперы уже надоели им своими бесконечными требованиями дать наконец надежную охрану торговым кораблям. Если толково подступиться, может быть и удастся уломать Берента Карфангера.

Последний прекрасно слышал все эти разговоры. Повернувшись к собравшимся, он заговорил:

— Начнем с того, милостивые государи, что от такого нейтралитета мало проку. Не спорю — до сих пор город извлекал из него одну только выгоду. Но не забывайте — до недавнего времени империя была сильна, не то что теперь, когда после Мюнстера и Оснабрюка любой курфюрст или князь вправе сам решать, с кем заключить союз и против кого он будет направлен. Но тот, кто пытается угодить и тем, и другим, в конце концов оказывается жертвой обоих. И потому я хочу еще раз предостеречь от подобного нейтралитета, который, к тому же, не защитит город от нападения, если таковое произойдет, ибо никакой нейтралитет не заменит прочных укреплений.

— По-вашему, господин Карфангер, городские стены, рвы и бастионы Гамбурга недостаточно надежны? — Дидерих Моллер удивленно вскинул брови.

— Отчего же, с суши Гамбург укреплен неплохо, — возразил Карфангер, — о городские бастионы обломает себе зубы любое войско. Ну, а на море, господин Моллер? Там все выглядит иначе, там каждый может делать с нами, что ему заблагорассудится, ибо на море Гамбург не держит никакой военной силы. И частный конвой ее тоже не заменит, как бы вам этого ни хотелось. Поэтому не тратьте понапрасну слов — я никогда не соглашусь стать владельцем таких военных кораблей.

Дидерих Моллер все же предпринял еще одну попытку уговорить Карфангера; его поддержали несколько членов конвойной коллегии. Пусть капитана Карфангера не смущает стоимость постройки новых или переделки старых кораблей, говорили они, для такого человека всегда найдутся крупные, кредиты с небольшими процентами. Более же всего они напирали на ту репутацию, которой он пользовался в испанских и португальских торговых конторах. Имя Карфангера уже само по себе могло служить залогом надежности торгового партнера, и это непременно вернуло бы Гамбургу утраченное доверие купцов с Пиренейского полуострова.

— Невозможно поверить, что вам настолько безразлично благополучие торговли вашего родного города, — взывали они к его чувствам, — к тому же мы предлагаем вам дело, которое сулит выгоду не только городу, но и вам самому в первую очередь.

— Но не моей чести, — отвечал Карфангер, — ведь кто, как не я, все эти годы выступал против частного конвоирования, а теперь, выходит, сам стану владельцем конвойных судов? Но позвольте: если почтенное собрание считает, что не составит труда найти средства на приобретение тяжелого фрегата, то почему бы этим не заняться совету города или адмиралтейству? Неужели все дело в боязни нарушить этот пресловутый нейтралитет?

— Надо ли понимать ваши слова так, что вы согласились бы командовать фрегатом, принадлежащим городу? — спросил молчавший до сих пор ратссекретариус Хинрих Шретеринг.

— Безусловно.

— В таком случае все эти дебаты следует немедленно прекратить! — воскликнул Шретеринг, поднимаясь со своего места. — Совет города должен наконец позаботиться о приобретении хорошего военного корабля. Я не вижу этому никаких препятствий. Военный корабль, предназначенный исключительно для охраны наших торговых судов, ровно столько же повредит нашему нейтралитету, сколько рвы и бастионы вокруг города Гамбурга. Ведь никому не приходит в голову снести все городские укрепления из боязни, что кому-то они могут показаться нарушением нейтралитета? Э, нет, господа, правильно говорят голландцы: мир гарантируется не бумагой и чернилами, а добрым мечом.

После некоторых колебаний члены коллегии наконец решили еще раз выступить в совете с предложением о найме одного или двух хорошо вооруженных фрегатов, с тем чтобы уже в самое ближайшее время организовать охрану торговых караванов. Под давлением купцов, судовладельцев и шкиперов совет в конце концов уступил. Сразу же постановили: к голландцам на этот раз не обращаться, а попытать счастья у датчан, строивших вполне приличные корабли. Стали думать и о том, кому поручить столь непростую и ответственную миссию.

Томас Утенхольт предложил послать в Данию капитана Мартина Хольсте, памятуя о его почти родственных отношениях с голштинско-готторпским вице-канцлером Андреасом Улькеном, и совет с ним согласился.

Это неожиданно быстрое восстановление дружеских отношений между Томасом Утенхольтом и Мартином Хольсте заставило немало подивиться зятя Утенхольта Маттиаса Дреера, хорошо помнившего ссору между ними в «Летучей рыбе». Улучив момент, он спросил обо всем этом своего тестя, когда они вочередной раз встретились в «шкиперской горнице» у Йохена Мартенса.

Утенхольт успел уже изрядно набраться. Положив Маттиасу Дрееру руку на плечо и с трудом ворочая языком, он принялся объяснять ему, что глупо ссориться с человеком, который не сегодня-завтра породнится с голштинским вице-канцлером, а значит будет на короткой ноге и с самим бранденбургским резидентом в Гамбурге. И если он, Томас Утенхольт, приложит усилия к тому, чтобы установить с Хольсте еще более тесные связи, взяв его, к примеру, в долю, то тогда ему сам черт не брат.

— Тогда не возьму в толк, для чего тебе понадобилось проталкивать Карфангера в капитаны конвойного фрегата? — спросил Маттиас Дреер.

— Тс-с! Тише! — прошипел Утенхольт, взмахнув рукой и пьяно качнувшись. — Кто тебе сказал, что Хольсте и в самом деле приведет из Дании фрегат?

Маттиасу Дрееру показалось, что он ослышался, однако Утенхольт повторил, что Мартин Хольсте вернется не солоно хлебавши. «Впрочем, — добавил старик, — он и поехал-то без особого аппетита», — и Утенхольт пьяно захохотал над собственной шуткой.

Маттиас Дреер невольно отодвинулся от тестя, заметив это, Утенхольт спросил:

— Э, ты чего, парень? Брось, Маттиас, чем дольше человек живет на этом свете, тем больше к нему привыкает, а в этом мире все устроено так: все охотятся друг за другом, и добыча достается тому, кто одолеет всех.

В тот вечер Маттиас Дреер возвращался домой, обуреваемый тяжкими думами. Теперь он не сомневался, что нападение на Карфангера было подстроено Утенхольтом. Ему вдруг стало так противно, что он на секунду остановился на мосту и сплюнул в темные воды Альстера.