Фридолин, нахальный барсучок

Глава шестая. Военный совет. Подготовка и началу военных действий. Мушка делает важное открытие, покидает ряды сторонников войны и становится союзницей Фридолина

Если ты собираешься вести войну против врага, ты прежде всего должен хорошо узнать его привычки и особенно его слабые стороны, именно здесь и следует наносить удар. Сразу же после завтрака папа Дицен достал с полки третий том «Жизни животных» Брема и, устроившись с детьми на диване, открыл раздел «Млекопитающие».

Они прочитали, что барсук живёт угрюмым отшельником, о его ночных походах за кормом, о великой осторожности, которую он при этом соблюдает. В книге говорилось как о медлительности его походки, так и о пристрастии в погожие дни греться на солнышке у входа в нору. А когда дети услышали о том, как хорошо барсук устраивает своё жильё, они воскликнули в один голос:

— Значит, у нас на острове совсем не выдра живёт! Там барсук поселился. Наш барсук!

Правда, при перечислении того, чем барсук питается, ни слова не говорилось о кукурузе — Сладеньком Фридолина. Но папа объяснил это тем, что когда дедушка Брем писал «Жизнь животных», в нашей стране кукурузу ещё не сеяли. Лишь позднее это южное растение прижилось в Центральной Европе, да и вообще в поле кукурузу у нас высевают совсем недавно. Так что барсуки времён Брема и не пробовали Сладенького.

Все, разумеется, насторожились, боясь пропустить хотя бы слово, когда дальше речь пошла об охоте на барсуков. Их, оказывается, можно подкараулить на рассвете, когда они возвращаются в нору, и подстрелить из ружья. Но такой способ Дицены сразу отвергли — у папы не было охотничьего ружья, да и вообще в Карвицком угодье разрешалось охотиться только егерю Фризеке и его господину.

Но барсука можно поймать, поставив капкан. Тут у папы сразу же загорелись глаза: он вспомнил, что на чердаке остался от бывшего владельца дома ржавый тарелочный капкан. Папа немедля сообщил об этом детям, и было принято решение в тот же день вечером поставить старый капкан у одного из лазов под забором. Ну и ещё дедушка Брем предлагал охотникам выслеживать барсука с помощью собак и выгонять его из норы или даже выкапывать. С одной всем известной собакой накануне была уже предпринята такая попытка, и ничего не получилось! Но всё же Дицены договорились в тот же день после обеда ещё раз сходить с Тедди к барсучьей норе.

Привлекать в качестве вспомогательного войска деревенских собак они не пожелали — нора была мала даже для Тедди. Зато они решили тщательно осмотреть весь южный склон Острова и поискать там запасные выходы из норы. Ведь дедушка Брем писал, что у всякого уважающего себя барсука несколько таких выходов. А вдруг один из них будет пошире и Тедди сможет пробраться в нору?

И папе и детям уже представлялось, как Тедди выгоняет барсука из норы, ну, а уж поймать его ничего не будет стоить: он ведь и бегать-то не умеет! Потом его надо хорошенько стукнуть палкой по носу, и всё! Так ведь написано у дедушки Брема. На семейном совете было решено в эту экспедицию прихватить несколько толстых дубинок, а заготовить их поручили старшему сыну, Ули.

Выкапывать барсука из норы не следовало: судя по выходу, котёл приходился под картофельным полем бургомистра Иленфельда, где без особого на то разрешения вряд ли можно будет производить крупные раскопки. Папа и не пойдёт за таким разрешением: он с бургомистром по многим причинам был в весьма натянутых отношениях.

Дедушка Брем рассказывал и о том, как использовать убитого барсука. Из шерсти можно приготовить всевозможные щётки, кисти, а сало, по народному поверью, следует растопить и втирать людям, болеющим грудью. Мясо же барсука, говорят, слаще свинины.

Прочитав всё это, папа Дицен достал свою кисточку для бритья, и дети подивились её бело-серо-коричневой окраске, мягкости её. А ведь дедушка Брем писал, что шерсть у барсука жёсткая как щетина. И потом, дети не согласились с тем, что свинина сладкая, — никогда они не ели сладкой свинины.

Но всё это были мелочи. Как-нибудь они уж управятся с пойманным барсуком — съедят там его или ещё что-нибудь сделают, сперва-то надо войной на него пойти. Выступление назначили на вечерний час, после чего все отправились по своим делам.

Папа сходил проверил, хорошо ли убрали кукурузное поле. Там стало пустовато, но зато чисто. Странное при этом возникло чувство у папы: решение объявить барсуку войну как-то уменьшило досаду из-за потравы. Сама уверенность в том, что здесь уже никто безобразничать не будет, почему-то позволяла спокойней смотреть на плешины в поле. Папа решительно повернул домой, заперся в своей комнате и сел за работу.

Тем временем старший сын Ули занялся изготовлением дубинок. Раз им предстояло ударить барсука крепко по носу, то, значит, надо было подобрать и крепкие дубинки. Поискав немного, Ули остановил свой выбор на толстых, с руку взрослого человека, слегах, лежавших во дворе и предназначенных для дров — они уже успели подгнить.

Ули отпилил три куска — один для себя, второй для сестры и третий для папы. Для Ахима он выбрал палочку из орешника.

О маме нам нечего рассказывать, она, как и положено женщине, не принимала участия в военном совете и уклонилась от всякой подготовки к военному походу. Скрывшись на кухне, она, должно быть, готовила обед.

О маленьком Ахиме тоже ничего не сообщишь. Поглядев на картинку, где был изображён барсук, и назвав его «смешной собачкой», он улизнул сперва к песочнице во дворе, а потом и вовсе удрал в деревню, воспользовавшись для этого приезжавшей за бидонами телегой. Война для него была пустым звуком. Ахим думал о том, как бы поскорей поиграть с деревенскими ребятами.

Но вот Мушка ни о чём другом думать не могла, как о барсуке. Она очень хорошо запомнила, что дедушка Брем рассказывал, будто бы барсуки очень любят принимать солнечные ванны, и тут же решила, что ловкому охотнику не так уж трудно выследить барсука за этим его любимым занятием. Надо очень осторожно подкрасться к нему, а уж как это сделать, она вычитала у Карла Мая. Главное, определить направление ветра. Ветер не должен доносить запах человека барсуку, поэтому надо подкрадываться с подветренной стороны.

Всё это очень хорошо. Но больше всего Мушке хотелось просто посмотреть на барсука, которому все теперь объявили войну.

Как мы уже знаем, Мушка была послушной девочкой, и потому она прежде всего подумала о том, может ли она отправиться к норе, не спросив разрешения. Но, вспомнив, что этого, собственно, никто ей не запрещал, она пошла на кухню и спросила маму:

— Можно, я пойду погуляю, Мумми, или тебе чем-нибудь помочь?

— Конечно же, пойди погуляй, Мушка. Обед у нас сегодня самый простой. Фрау Шеммель и Инге мне помогут. Иди, иди, дочка, солнышко так славно пригревает.

— Спасибо, Мумми, я тогда пойду, — ответила послушная девочка, но никуда не пошла, а шепнула маме: — А что сегодня на обед?

— Жареные трубочисты, — рассердилась мать, ненавидевшая, когда подглядывали в кастрюли. — Сейчас же убирайся из кухни, любопытная гусыня!

— Очень прошу тебя, Мумми, извини меня, пожалуйста, — сказала Мушка, вполне осознав свою вину, и покинула кухню.

Ей было совестно: как же это она доставила маме такую неприятность? Мама ведь только что разрешила ей пойти погулять, и Мушка тут же решила во что бы то ни стало избавиться от гадкой привычки повсюду совать свой любопытный нос. До рождества она должна во всём стать примерной девочкой — таково было её окончательное и бесповоротное решение.

Во дворе к ней сразу же привязалась Тедди. Однако Мушке для её тайного путешествия по следам барсука она была совсем ни к чему. С трудом заманив Тедди в сарай, Мушка быстро захлопнула дверь и убежала со двора, крикнув напоследок:

— Теперь скули сколько хочешь!

Через сетку забора она увидела, что брат Ули занят изготовлением дубинок. Он ещё крикнул ей вдогонку:

— Ты куда, Мушка?

— Собирать жареных трубочистов! — бросила Мушка и, не обращая внимания на неучтивый ответ старшего брата, продолжала свой путь. При этом она старалась держаться очень прямо, ставить носки врозь и не размахивать руками, словно дергунчик.

В то самое время, когда Мушка Дицен, заделавшись лазутчиком, отправилась в свой первый поход, барсук Фридолин проснулся у себя в норе. Даже здесь внизу, почти на двухметровой глубине, он почувствовал, что наверху тепло и светит солнышко. Он потянулся, крепко зевнул раз-другой, чихнул и даже рыгнул. И сразу вспомнил, как он славно пообедал прошлой ночью. Да, неплохо бы теперь испить водицы! Тут ему пришло на ум, что у него теперь замечательное и очень просторное корыто для принятия солнечных ванн, гораздо более просторное, чем оно было раньше. Фыркнув, он сказал себе:

«Да, да, так вот и трудись весь век! Теперь надо спускаться воду пить, потом ещё шубку на солнце греть. А как бы хорошо поспать вволю! Ну что за окаянная жизнь…»

Он ещё довольно долго потягивался, зевал — и это он тоже почитал за тяжкий труд, — прежде чем покинуть свои спальные покои.

Так как ему надо было напиться, то Фридолин побрёл не по крутому ходу, ведшему к корыту, а по запасному, мягко спускавшемуся к прибрежным камням. А этот-то запасной подземный ход, которым он уже несколько дней не пользовался, избрала себе для жилья очень толстая жаба. Фридолин тут же сцапал её и с наслаждением проглотил.

«Сколько ж это трудиться приходится, — вздохнул он при этом, — только чтоб квартиру в порядке содержать, и не перечислишь! Вижу, вижу, большой уборки не миновать — надо ведь и другие запасные ходы проверить. Да, меня-то уж никто не упрекнёт в недостатке прилежания. Голову отдам на отсечение: я самый прилежный из всех барсуков!»

Тут он как раз приблизился к хорошо замаскированному запасному выходу и, прежде чем выглянуть наружу, посидел немножко. При этом уши его поворачивались во все стороны, ноздри играли, но нет, никакие подозрительные запахи, никакие настораживающие звуки не нарушали тишины мирного лета. И Фридолин отважился выбраться наружу. На берегу озера он тоже посидел немного, внимательно оглядывая всё кругом, потом опустил рыльце в воду и долго пил маленькими глотками.

И опять он тихо посидел у воды, всё размышляя, приниматься ли ему сейчас же за генеральную уборку, то есть проверять все отнорки, или прямиком подняться к любимому корыту и принять солнечную ванну? Нет, сегодня он уже вдоволь потрудился, и Фридолин стал тяжело и неуклюже взбираться по склону.

Наверху он тотчас же повалился на спину и, подобрав все четыре лапы, выставил живот навстречу солнышку.

«Так-то холодная водица скорей согреется у меня в животе», — подумал он, с удовольствием покачиваясь из стороны в сторону.

Солнце и вправду грело изумительно; корыто было теперь глубже и хорошо защищено от ветра — уютное местечко, ничего не скажешь!

«До чего ж тяжело такую толстую жабу переварить!» — подумал Фридолин, и, должно быть, сама мысль о подобном напряжении заставила его тут же уснуть.

А ведь и впрямь — он так нуждался в отдыхе!

Надо сказать, что животные слышат и во сне.

И Фридолин вдруг проснулся. По-барсучьи тихо он лежал на славно пригревавшем солнце, но уши его играли, поворачиваясь во все стороны, а глаза, насколько это позволяло углубление, в котором он лежал, подозрительно обыскивали всё вокруг.

Но ничего настораживающего уши не уловили; пригретый солнцем воздух словно жужжал: мошкара, мухи, комары, шмели, пчёлы плясали, вертелись, перелетали с места на место… А снизу доносилось тихое бульканье прибрежного прилива, камыш стоял не шелохнувшись…

Нет, никаких подозрительных шумов…

Но глаза, глаза!.. Вон то дерево, оно же всегда было белое! Белая у него должна быть кора! А сейчас оно красное, у комеля, внизу оно красное! И толще оно почему-то стало! А вот и запах чужой! Двуногий!

Да, теперь Фридолин был уверен, что, пока он здесь спал, к нему подкрался враг. Но барсук лежал неподвижно на спине, подтянув лапы к животу. И уж как это водится у барсуков, почуяв опасность, он прежде всего притворился мёртвым, будто знал, что великодушный противник не причинит зла своему убитому врагу. Но каждый нерв Фридолина был натянут до предела, каждый мускул напряжён: малейшее движение врага — барсук скатится в нору и… спасён!

Мушка стояла, плотно прижавшись к берёзе. Затаив дыхание, горящими от восторга глазами смотрела она на зверька, так смешно расположившегося в залитом солнцем углублении. Ни Ольд Шэттерхэнд, ни Винниту, о которых она читала в книжках Карла Мая, не смогли бы тише подкрасться. Забыв, что носки надо ставить врозь и что нельзя сутулиться, она зорко следила за тем, чтобы не наступить на какую-нибудь веточку, обходила каждый жухлый лист.

Шажок… ещё шажок… Так Мушка и подкралась к барсуку. Она сразу приметила, что зверёк спал, и остановилась, боясь разбудить его. Сердце громко колотилось в груди, коленки дрожали. Быть может, она никогда в жизни так не волновалась, как сейчас: волнение накануне рождества в ожидании подарков было ведь совсем иным…

Потом она осторожно прислонилась к берёзе. Но сколько ни старалась сделать это бесшумно, какой-то шорох, должно быть, получился — она это сразу заметила, — и барсук проснулся. По всему его телу пробежала дрожь, особенно сильно дрожал живот, потом он открыл глаза и тут же запрядал ушами…

Девочке Мушке барсук показался таким славным, занятным, смешным, совсем-совсем другим, чем она представляла себе его по многочисленным картинкам в книге Брема. И окраска меха, и продолговатая голова, и белая морда с чёрными полосами, и похожий на хоботок нос — всё-всё это было так, и всё-таки она представляла себе его совсем иначе. Вовсе он не был «диким», этот барсучок! Лежит себе подобрав лапы, такой забавный, даже жалко его, похож на старенького дедушку, которому уже трудно всё делать, и Мушке так хочется ему помочь.

Держи она сейчас даже камень в руках, большой тяжёлый камень, и знай, что стоит ей только стукнуть этим камнем барсука по носу и он тут же упадёт замертво, ни за что бы она не сделала этого!

И тут уж ничего не значили ни лазы под забором, ни потравленное кукурузное поле! В эту минуту для Мушки вопрос был решён — никакой войны против барсука! Она и не подумает убивать этого старичка, этого маленького носатого дедушку, никогда в жизни она не притронется к его мясу, и пусть оно во сто раз слаще свинины!

Такой забавный маленький зверёк! Да он и не подозревает, наверно, что причинил какой-то вред. Он и не знает, что ему объявили войну. Он же такой мирный, такой добрый барсучок, настоящий Фридолин! Да, да, это имя ему очень подходит, а потом, он гораздо меньше, чем она себе представляла. Она пойдёт и скажет папе, что ни за что не будет участвовать в войне против Фридолина, и пусть старший брат Ули сколько хочет дразнит её паинькой и тряпкой. И ни за что она не подпустит Тедди к норе!

Мушке ведь очень понравилось плотно утоптанное углубление перед входом в нору. Наверное, барсук очень старался, чтобы после Тедди всё здесь привести в порядок.

Бедный маленький барсучок! Как трудно тебе пришлось одному без папы и мамы, и что только тебе ни грозит! А теперь вот и Дицены на тебя войной пошли! Невольно станешь угрюмым ворчуном, как о тебе пишет Брем.

Мушка очень хорошо себе представляла, какой она стала бы сварливой и ворчливой, если бы ей пришлось жить совсем одной, а люди и животные приходили бы и переворачивали всё вверх дном в её маленькой комнатке! Нет, она не только не будет воевать с Диценами против барсучка, она встанет на его сторону, она будет ему помогать, где и как только может. Правда, она ещё не знала, как она сможет помочь Фридолину, но это она ещё придумает. А лучше всего было бы поговорить с самим барсучком…

«Дорогой Фридолин! — сказала бы она ему. — Папа ужасно сердится на тебя из-за кукурузы и ещё потому, что ты дырки под забором прокопал. Папа тебе даже войну объявил. Я тебе очень советую: уходи отсюда, переселись куда-нибудь, где папа тебя не найдёт. Папа очень злой, когда сердится. Ты же сам знаешь, есть много хороших мест на свете, где ты можешь жить тихо и мирно. А уж если тебе непременно нужно есть кукурузу, то пойди на большое помещичье поле, там никто и не заметит, сколько ты съел, а нашу полоску не тронь! Ну так вот, дорогой Фридолин, я правда твой большой друг, я тебе никогда ничего плохого не посоветую».

К сожалению, даже самые прекрасные речи ничем не могли помочь — барсук ни слова не понимал по-человечьи, или, как он говорил, по-двуногому. А если бы он даже и понял хоть чуть-чуть, то непременно нашёл бы что возразить.

К примеру: что места эти на Острове ещё день назад казались ему, Фридолину, самыми мирными и тихими и что вонючие лисы, такие, как Изолайн, ему, барсуку, ещё противней и невыносимей, чем двуногие и их собаки.

Но опять-таки, к сожалению, ничего из этого разговора не получилось бы — Мушка и барсук не поняли бы друг друга.

Так они довольно долго, оба притаившись, смотрели друг на друга, смотрели прямо в глаза. Мушке даже стало как-то не по себе под взглядом барсучьих глаз, такие они были холодные и чужие. Нет, так никто никогда в жизни не смотрел на неё…

Домашние животные — собака во дворе, свинья, корова совсем по-другому глядели на неё, должно быть, они уже привыкли к человеку, потому и не смотрели на него таким чужим взглядом, как барсук.

Неизвестно, сколько бы они так выдержали, девочка и барсук. Оба боялись пошевелиться, и как ни першило у Мушки в горле, она крепилась героически. Но вдруг всё изменилось, и совсем-совсем по другой причине…

Словно пушечное ядро, по следу Мушки примчалось что-то лохматое, пыхтящее, с длинным красным языком. Ну конечно, Тедди!

Это Инга выпустила её из сарая, и Тедди тут же умчалась за своей повелительницей. Радостно визжа, Тедди бросилась на Мушку, подскакивая к ней. А барсук, сердито фыркнув: «Так я и знал, опять снова-здорово!» — шаром скатился к себе в нору, только его и видели.

Тедди же, вдруг услышав фырканье и почуяв запах барсука, отскочила от своей хозяйки — и к норе! Гавкнув, она сразу принялась рыть. Мушка подбежала к ней, хотела схватить за ошейник, но голова и половина самой Тедди уже исчезли под землёй.

Тогда Мушка схватила Тедди обеими руками за лучший крючок, какой бывает у собаки, а именно за хвост, и стала тянуть его изо всех сил.

— Перестань! — кричала она. — Сейчас же перестань! Противная Тедди! Фридолин тебе ничего плохого не сделал! Не смей копать его квартиру!

При этом Мушка сильно тащила Тедди за хвост. Тогда Тедди вылезла из норы вся в песке и удивлённо посмотрела на свою повелительницу: «Ну что же это такое опять? Вчера меня просили, умоляли, чтобы я скорее копала, а сегодня нельзя. Пойди пойми этих людей!»

Мушка поскорей перехватила Тедди за ошейник, оттащила от барсучьей норы и не отпускала собаку до тех пор, пока они не миновали мостик и не отошли подальше. Но и потом Мушка всё время бросала палочки, чтобы Тедди не вздумала убежать снова к норе.

Так девочка Мушка первый раз доказала, какой она верный союзник Фридолина.

За обедом Мушка удивила всех своим разговором с папой, который она начала следующими словами:

— Папа, я всё очень хорошо обдумала: я не пойду с вами войной на барсука.

— Вот как? — удивился папа: Мушка была ведь его старшей и единственной дочкой. — Почему же, спрашивается, ты так внезапно изменила принятое тобою сегодня утром решение?

— Знаешь, я видела барсука. Видела, как он спит на солнышке перед входом в нору. И знаешь, он очень славный, этот барсук, и маленький. Мне его почему-то стало жалко. И такой он мирный, я его так и прозвала — Фридолин: это ведь и значит «мирный».

— Вот как! — И на этот раз в голосе папы прозвучало не удивление, а скорей возмущение. — Быть может, мне позволено будет узнать, не заснула ли ты сама на солнышке и не приснилось ли тебе кое-что во сне? Где же это ты видела барсука?

— На площадке перед норой, — ничуть не смутившись, ответила Мушка, хотя щёки её при этом почему-то порозовели. — Я ходила туда гулять.

— Вот как! — в третий раз воскликнул папа, и теперь в его голосе прозвучала уже угроза. — И кто же это тебе позволил отправиться гулять к норе, мадемуазель Любопытный нос? Теперь ты ещё, чего доброго, спугнула нам барсука! Вряд ли после этого наша сегодняшняя экспедиция может увенчаться успехом!

— Мумми разрешила мне пойти погулять, — ответила дочка. — Но я ей не сказала, что пойду к норе. Папа, ты сходи туда сам, завтра в полдень. Ты только посмотри, как он греется на солнышке, и сразу поймёшь, какое это славное, мирное животное — настоящий Фридолин! Я теперь его друг, папа, я его союзница! И нечего тебе улыбаться, Ули, я буду помогать барсучку, сколько у меня хватит сил…

— Придумала тоже: барсук — и миролюбивое животное! — возмутился папа. — Стоит мне только вспомнить наше кукурузное поле. Неужели ты не понимаешь, какой вред он нам причинил? Чем твоя мать будет зимой кур кормить? Сама знаешь, сейчас нигде корма не достать!

— Ну папа! — с превосходством возразила Мушка. — Разве может Фридолин думать о корме для кур? Он же маленький, совсем маленький и глупый зверёк. Нельзя же из-за этого его убивать!

— Хороша позиция, ничего не скажешь! — снова воскликнул папа. — Что ж, значит, пускай и крысы у нас в амбаре хозяйничают и незачем нам кошку держать? Крысы ведь тоже не виноваты, что так любят комбикорм, припасённый нами для коров и свиней.

— Ну разве это можно сравнить, пап! Крысы очень противные животные. И очень даже хорошо, что у нас война с ними. А Фридолин такой мирный барсучок, и потом, он мой лучший друг.

Подобный чисто женский ответ лишил папу на некоторое время дара речи. Но в конце концов он всё же нашёлся и ответил:

— Итак, моя дочь Мушка не принимает участия в войне против барсука. Она намерена даже помогать своему Фридолину. Отлично! Превосходно! Поистине великолепно! — Но по тому, как папа произнёс эти слова, сразу можно было догадаться, что он вовсе не считает всё это отличным и превосходным.

— А ты-то пойдёшь со мной на барсука, Ули?

— Конечно, папа, — ответил старший сын. — Я уже и дубинки приготовил. Вот увижу этого Фридолина, как дам ему по носу — он и лапки кверху.

Мушка вздрогнула при этих словах, но больше ничего не сказала.

Позднее, когда мать и дочь мыли посуду, на кухне Мумми сказала Мушке:

— За обедом ты разговаривала с папой совсем не как послушная девочка.

— Ах, Мумми, быть послушной — это, конечно, очень важно, и я всегда буду слушаться! Но стоит мне только услышать, что они хотят убить моего Фридолина, я и сама не знаю, что говорю!

На это мама ничего не ответила, и обе молча продолжали мыть, а затем и вытирать посуду.