Фридрих Барбаросса

ГЛАВА VI Срыв Констанцского договора и первая итальянская кампания (лето 1156 — лето 1159)

Через несколько дней после брачной церемонии в Вюрцбурге произошло событие, которого император не мог предвидеть и которое нарушило всю систему данных по итальянской проблеме. 18 июня 1156 года папа Адриан IV заключил с королем Сицилии Вильгельмом I соглашение, которое историки называют Беневентским конкордатом.

Чтобы лучше уяснить себе цепь событий, которые привели к этому соглашению, нужно вернуться к ситуации, сложившейся летом 1155 года, когда Фридрих покинул Италию. В тот момент сицилийская угроза святому престолу оставалась серьезной. Отлученный от церкви король должен был, естественно, отступить от Беневенто, который он осадил в мае, чтобы пойти в Пулию на подавление сопротивления баронов, поддерживаемых византийским императором Мануилом Комнином, предложившим, как мы уже знаем, Штауфену союз и совместные действия. Но опасность оставалась, тем более что папа не мог вернуться в Рим и навести порядок на своих землях. Зато Вильгельм I несмотря на продолжавшиеся серьезные затруднения был склонен к переговорам и даже к оказанию помощи, возвращаясь к той политике, которую неоднократно практиковали его предшественники.

Впрочем, в то время в курии некоторые кардиналы считали союз с германским императором иллюзорным, бесполезным и опасным. Иллюзорным — потому что он предполагал тесное сотрудничество двух партнеров на принципах равенства, что было невозможно ввиду материальной слабости римской церкви по сравнению с обновленным авторитетом и властью империи. Бесполезным — потому что Барбаросса намеревался вмешаться в итальянские дела, не заботясь об интересах папы, что он и доказал в 1154–1155 годах, сильно разочаровав самых верных своих сторонников. Наконец, опасным — так как именно его амбиции, желание возвысить славу империи, его действия на полуострове и угрозы насилия (как это было в Милане), направленные против тех, кто посмеет оказать сопротивление, не могли не быть предосудительными в отношении свободы и прав церкви. Поэтому приходилось задавать себе вопрос, не является ли сила предпочтительнее сердечного союза и не следует ли перед началом сотрудничества уточнить позиции и цели каждой из сторон. Так думал среди прочих и Роланд Бандинелли из Сиены, долгое время преподававший в Болонье каноническое право. Его в свое время призвал к себе Евгений III и сделал канцлером римской церкви, доверив тем самым важнейшие обязанности в папской администрации.

К сожалению, осенью 1155 года курия не могла решить, каким образом удерживать Фридриха на расстоянии все то время, пока будет существовать угроза со стороны Вильгельма I. И Адриан IV продолжил антисицилийскую политику. Он связался со взбунтовавшимися баронами и прибыл в Беневенто, чтобы в качестве сюзерена страны принять присягу непосредственно от некоторых из них, как если бы монарха вовсе не существовало. А тот как раз в это время был серьезно болен. В течение нескольких недель он не мог выдерживать сопротивление восставших. В первые дни 1156 года он чуть не стал жертвой заговора, составленного против него аристократами. Но едва оправившись от болезни, Вильгельм оценил опасность и, будучи человеком ловким, решил пойти на переговоры и попросить снять с него анафему. В начале весны он направил послов, которые предложили папе принести присягу, поклясться в верности, возместить ущерб, нанесенный церкви, оказать действенную и постоянную помощь против Римской коммуны и, наконец, предоставить ему большую финансовую поддержку.

Это привело папу и кардиналов в затруднение. Курия долго обсуждала эти заманчивые предложения. Одни придерживались мнения, что их нужно отклонить, потому что Папское государство не может выйти из союза с Германией и вести переговоры на этих чисто политических основах, которые в итоге приведут к восхождению Вильгельма на трон в Палермо, а это означает нарушение Констанцского соглашения, даже если этот договор и не запрещает явно вести переговоры между римской церковью и Сицилией. Зато другие члены курии подумали, что лучше согласиться, так как это станет способом улаживания сицилийского вопроса и римской проблемы и одновременно получением полезной поддержки перед угрозой амбиций, которые обнаруживает Барбаросса. И, наконец, третьи рассудили, что в такой форме не следует соглашаться на предложения Вильгельма, а чтобы договориться с ним, важно уточнить положение церкви в нормандском королевстве, то есть не целесообразно ограничиваться только политическими разговорами. Эта группа не была явно настроена против Сицилии, но требовала более широкой дипломатической дискуссии.

В конце концов, как сообщает кардинал Бозон, папа и большинство Священной коллегии согласились на том, чтобы отвергнуть сделанные им предложения, что вынудило Вильгельма I перейти к действию.

Но удача ему улыбнулась. В несколько недель он усмирил главных зачинщиков бунта, вновь захватил Бриндизи, оккупированный войсками, бывшими на службе у Византии, и осадил Беневенто, заблокировав в этом городе папу и кардиналов. Однако он тут же предложил им договориться. На этот раз ему не смогли отказать. Переговоры были трудными, так как на сей раз король Сицилии уже не видел оснований показывать себя более уступчивым, чем при предыдущих контактах. Зато Адриан IV сумел ловко пойти на уступки в политическом плане, чтобы получить преимущества в области духовной: отсюда и название конкордата, данное соглашению, заключенному 18 июня.

Святой престол жаловал Вильгельму I право инвеституры в Сицилийском королевстве, герцогстве Апулии и княжестве Капуа, включая в это княжество последние территориальные приобретения монарха, которые до сих пор оспаривались папой. В обмен на это король принес ему присягу на верность и обязался платить ежегодно 600 монет податей. В самой же Сицилии он сохранял традиционные права на церкви, но в полуостровной части своих владений соглашался на вмешательства римской церкви в вопросы апелляций, легатских миссий, перевода епископов, посвящения их в сан, проведения консилиумов и т. д.

Это был хороший компромисс. Вильгельма I признали монархом, его территориальные владения подтвердили. Папа сохранял свой особый суверенитет в его королевстве, получал права действенного контроля над церквями, в которых давно утратил авторитет. К тому же в последующие недели король без колебаний оказал Адриану IV более значительную помощь, благодаря которой тот смог в ноябре вернуться в Рим.

Узнав о конкордате, а значит и о согласии между римской церковью и Сицилией, а также о некоторых мерах, принятых папой для утверждения своего суверенитета в Церковном государстве, Фридрих Барбаросса был глубоко уязвлен, что выразилось в приступе гнева и ярости. Он понял, что Беневентский договор вновь поставил под вопрос его итальянскую программу, основанную в центральной и южной части полуострова на тесном взаимодействии со святым престолом для ослабления и нейтрализации королевства Сицилии. Фридрих посчитал — впрочем, не без основания — что этот договор противоречит духу Констанцского соглашения (но не его букве, так как он забыл, что сам не оказал курии ожидаемой от него помощи, а значит, изменил этому духу). Все эти размышления заставили его несколько пересмотреть свои планы, — не конечную цель, которой по-прежнему оставалась авторитарная политика в Италии, но их увязку. Если раньше он планировал действовать непосредственно в центре страны и оттуда подавлять возможное сопротивление северных городов, то теперь решил, что сначала нужно утвердить свою власть в северных областях, потому что области, лежащие южнее, неблагонадежны. В то же время он обнаружил, что ему придется отказаться от мысли о сотрудничестве с Адрианом IV и отодвинуть политику альянса с Римом на более поздний срок.

Эти выводы стали результатом трезвого анализа ситуации, хотя выбор средств для действий в Северной Италии еще не был окончательным. Может быть, постараться создать там прочные пронемецкие базы в дипломатическом и военном смысле? Или начать дипломатическую игру с некоторыми городами, чтобы надолго заручиться их поддержкой? А что до взаимоотношений со святым престолом, то до каких пор можно считать их бескорыстными и до какой степени император, вынашивающий грандиозные планы в отношении полуострова, может игнорировать власть папы? Столько вопросов было еще не только не решено, но даже не поставлено.

Как бы то ни было, в концу 1156 года план мощного военного вторжения в Ломбардию был окончательно готов. На ассамблее в Фульде 24 марта 1157 года было уточнено, что главный удар будет направлен на Милан. Сообщая об этом решении своему дяде Оттону, епископу Фрейзингенскому, император объявил, что Божьей милостью ему поручено «управление Вечным городом и миром» (Urbis et Orbis), впервые заявляя — следуя конечно же советам Рейнальда фон Дасселя — претензии на исключительный суверенитет и, в частности, выражая свое желание включить Рим в область, непосредственно подчиняющуюся его власти. Все это говорило о его намерении отказаться следовать новой политике папы и выполнить свою миссию императора со всей полагающейся по такому случаю торжественностью и пышностью.

Прежде чем приступить к осуществлению этих проектов, ему нужно было уладить ряд внутренних дел. На основании своей полной юрисдикции он запретил устанавливать торговые пошлины на Майне от Бамберга до Майнца, кроме Нойштадта, Ашаффенбурга и Франкфурта. Он гарантировал права евреев на правосудие, проживание, собственность, передвижение и торговлю, отметив при этом, что никто не должен принуждать их к принятию крещения (апрель 1157 года). Договорился с герцогом Богемским Владиславом, которому в 1156 году пожаловал прерогативу ношения королевской короны по случаю некоторых праздников, и подтвердил ее затем в январе 1158 года, и т. д. Все действия находились в тесной связи с подготовкой к итальянскому походу и в то же время укрепляли монарший авторитет в Германии: эдикты о торговых пошлинах и о правах евреев обеспечили приток денег в сундуки; почетное пожалование прерогатив Богемии, упрочившее ее союз с Германией, гарантировало участие герцога в заальпийской кампании.

Другие дипломатические решения имели целью сгладить проблемы, которые вполне могли обостриться во время пребывания Фридриха и многих принцев на полуострове, но эти решения должны были также продемонстрировать силу и авторитет империи. Когда в 1157 году король Дании Свен не смог удержаться на троне и был вынужден уступить своему сопернику Вальдемару I, Фридрих позаботился о том, чтобы и Вальдемар не смог отделаться от немецкой опеки. В то же время он установил дружественные отношения с королем Венгрии Гезой II, который обеспечил ему военную помощь в Италии. В Польше, напротив, князь Болеслав IV, сумевший подчинить себе страну в пику своему брату Владиславу, отказался поддержать Фридриха, и Фридрих во главе небольшого войска перешел Эльбу (лето 1157 года), достиг Вроцлава, а оттуда Познани и заставил князя принести ему присягу, выплатить компенсацию за моральный ущерб, пообещать поставить ему воинский контингент и помириться с братом, однако это обещание выполнено не было, что в дальнейшем стало поводом для новых действий со стороны Германии.

В то же время церквям были дарованы торжественные привилегии, подтверждая их права и обеспечивая их имуществу покровительство императора, словно император старался повсюду предстать как всезнающий суверен и всячески подчеркнуть холодность в его отношениях с папой. С тем же намерением повысить свой авторитет он по возвращении из Польши отправился в Бургундию, где никогда еще не был, чтобы вступить во владение землями своей жены Беатрис, принять присягу знатных вассалов и распорядиться управлением. В конце февраля он прибыл в Безансон, где провел несколько месяцев. Здесь он также подтвердил привилегии духовных учреждений, переведя в свое прямое подчинение самые крупные из них, и прежде всего церковь в Безансоне — чего никогда не было при покойном графе, его тесте, — запрещая отчуждать лены, пожалованные из казны империи, и напомнив о своих правах множеством актов. Самым известным из них является золотая булла, направленная архиепископу Лионскому с подтверждением его юрисдикции на территории всей его области, и различные другие прерогативы и торжественно утверждающая императорский суверенитет в городе.

Пока Фридрих пребывал в Безансоне, произошел серьезный инцидент с папой.

С осени 1156 года Адриан IV не поддерживал никаких отношений с императором, но вместе с тем он не решался проявлять и антиимперские отношения. Может быть, он вообще колебался, какой линии придерживаться. Скорее всего, он оказался в трудной ситуации из-за разделения мнений Священной коллегии, что многие современные историки по непонятной причине упорно отрицают.

Беневентский конкордат фактически объединил убежденных противников империи с группой сторонников сицилийского соглашения, что могло бы уладить проблемы духовного характера. Но вторая группа не собиралась противиться Фридриху. Большинство кардиналов продолжали выступать за сотрудничество и возобновление отношений с монархом в духе Констанцского договора. А папа несмотря на свои колебания все больше склонялся к мнению меньшинства, которое прямо заявляло, что римская церковь должна быть заинтересована в согласии с Сицилией и северными городами. Кардиналы, представлявшие меньшинство, предводительствуемые канцлером Роландом, конфликта не желали, но думали, что союз с императором в конечном итоге обернется против интересов святого престола, если полуостров окажется полностью под пятой Фридриха; поэтому они предлагали не содействовать имперским проектам в Италии, а по возможности предотвратить их. Папа с большим вниманием отнесся к этому мнению, но не мог решиться поступить так, не заручившись если не единогласным одобрением Священной коллегии, то по меньшей мере поддержкой большинства ее членов.

Так в курии вырабатывалась двойная тактика, направленная, во-первых, на перераспределение голосов в пользу антигерманской политики, во-вторых, на разъяснение императору, всему миру и особенно немецкому епископату причин, средств и целей этой политики. Нужно было представить на всеобщее обозрение невозможность договориться с Фридрихом или же заставить его пересмотреть свое отношение к создавшейся ситуации. Некоторые кардиналы и сам папа, видимо, считали это последнее решение возможным, так как с их точки зрения император был менее энергичен и менее властен, чем казался, и его поведение на полуострове в 1155 году показало, что он скорее жаден до пышных церемоний и пустой славы, чем до великих достижений.

Неожиданный инцидент предоставил святому престолу случай для действия, то есть возможность «прощупать почву», чтобы выяснить, каковы истинные намерения императора и как далеко он готов пойти. Архиепископ Лунда Эскиль стал жертвой нападения, когда, возвращаясь из Италии в Швецию, проезжал по территории Бургундии. Некий сеньор, занимавшийся разбоем, остановил его, ограбил и бросил в темницу. Адриан IV заявил протест и, поскольку виновный был подданным Фридриха, попросил императора освободить прелата. Император, желая показать, что не собирается сотрудничать с папой, не ответил ему. Тогда было решено заявить новый протест, в более решительной и пространной форме, составленный в таких выражениях, которые заставили бы Фридриха отреагировать и прояснить свои намерения. Если же он, напротив, ограничится какими-то препирательствами и будет стараться увильнуть, то станет ясно, что он не так опасен, как было принято считать.

Действуя подобным образом, римская церковь всерьез рисковала полным разрывом с империей. Во всяком случае она не смогла предусмотреть всех возможных последствий этого шага. Однако сделав его, папа надеялся приобщить к антигерманской политике большинство кардиналов и заставить немецкий епископат менее благосклонно относиться к императору, то есть организовать ему сопротивление в самой Германии.

Во всяком случае никакой другой интерпретации этим событиям дать невозможно. Некоторые историки отказались и до сих пор отказываются признать за Адрианом IV намеренную провокацию; они стараются показать, что верят, будто папа не уловил смысла, который по логике вещей будет придан некоторым выражениям из адресованного Фридриху послания. Но это означает принимать его за наивного и несознательного человека, каким в остальных делах он не кажется, а также игнорировать присутствие среди членов курии кардиналов-антиимпериалистов. Другие историки, наоборот, считают, что Папская область в Безансоне решила «объявить войну» империи, — гипотеза, которую нельзя принять, так как папа через несколько недель отступил от своих первоначальных намерений. Следовательно, истина находится между этими двумя предположениями, в желании вызвать ссору, чтобы заставить императора проявить свои настоящие замыслы, привлечь на свою сторону колеблющихся кардиналов и подтолкнуть немецких епископов к сопротивлению. Инцидент сам по себе заключался в содержании письменного протеста Адриана IV, который привезли в Безансон в октябре 1157 года кардиналы-легаты Роланд и Бернард, и составлен этот протест был исключительно умело.

С напоминанием о насилии, учиненном над Эскилем из Лунда, и с просьбой принять меры против виновных в послании перечислялось то, что святой престол сделал для молодого императора, и как бы между прочим выражалась надежда, что святому престолу не придется жалеть об этом:

«Тебе, прославленный сын наш, — заявлял папа, — следовало бы вспомнить в духе своем, с каким благорасположением и радостью пресвятая мать твоя Римская церковь приняла тебя в прошлом году, с какой сердечностью она с тобой обходилась, сколь велика была полнота достоинства и почестей, которые она тебе даровала, и как старалась она, решительно вручая тебе императорскую корону, своим снисхождением содействовать возвышению твоего величия, сверх того не делая ничего такого, что могло бы в малейшей степени пойти против твоей королевской воли. Мы не сожалеем, впрочем, что всячески шли навстречу твоим пожеланиям, и если твое превосходительство получило из наших рук большие бенефиции (beneficial), чем то было возможно, мы не радовались злорадно, помышляя о пользе и выгоде, которые благодаря тебе могли бы из этого произойти для Церкви и для нас».

Это означало, что папство не жалеет о том, что короновало Фридриха, и что оно сознавало значимость сотрудничества двух властей, — это не могло не понравиться императору, хотя о нем и говорится здесь в выражениях, пронизанных горечью. Но чтобы эту горечь подчеркнуть, в послании указано, что святой престол ни о чем не сожалел бы, даже если бы император получил из рук папы гораздо большие бенефиции, нежели императорская корона. Иными словами, здесь явно дается понять, что империя была получена из рук главы римской церкви, словно этот глава мог бы ее и не дать. В этом состояла особая концепция империи, истинным властителем которой теоретически являлся папа, и папа жаловал корону — если соглашался на это — избраннику германских принцев. Кроме того, слово beneficium имело двойной смысл: очень абстрактное значение «благодеяния», а также «пожалование» и даже «лен».

Канцлер Рейнальд фон Дассель первый ознакомился с папским посланием, составленным на латинском языке и датированным 20 сентября. Поскольку ему поручено было передать императору и принцам его содержание на немецком языке, он не колеблясь перевел как «лен», и получилось, что Фридрих принял империю из рук папы как ленное владение. Ассамблея выразила бурный протест. Среди всеобщего шума один из легатов воскликнул: «Но от кого же император получает империю, если не от папы?» — формулировка на вид лаконичная и четкая, но в действительности очень хитрая, потому что она не обсуждает смысл главного положения, а лишь напоминает о роли папы в деле коронации. Граф Отто фон Виттельсбах в порыве величайшей ярости даже пригрозил прелату своим мечом. Барбаросса помешал ему пойти в своих действиях еще дальше, но приказал обоим кардиналам, в чьих вещах был произведен обыск, как можно скорее убираться в Италию той же дорогой, какой они прибыли.

Итак, первый пункт прояснился. Штауфен не намерен был отступать и не позволил себя запугать; он не ухватился за напоминание о сотрудничестве. В конечном счете он грубо обошелся с легатами и в последующие дни не переставал поносить римскую церковь, плетущую, по его мнению, грязные интриги. Этого было достаточно, чтобы в несколько недель колеблющиеся кардиналы поняли, что согласие недостижимо, тем более что безансонский инцидент был ими представлен как акт насилия в отношении святого престола (в то время как в деле Эскиля Лундского право было на стороны папы), и упор делался на угрозы и обыск. Следовательно, вторая важная цель была достигнута.

Что касается последней из поставленных целей, а именно — благоприятной реакции немецких епископов, то курия рассчитывала, что этот инцидент заставит прелатов выразить императору свое неодобрение. Фридрих немедленно почуял опасность, но благодаря авторитету, который он приобрел в Германии с 1152 года своей политикой мира и порядка, тому, что семейные и личные связи обеспечивали ему дружбу и поддержку многих епископов, и, наконец, помощи своего верного канцлера Рейнальда он имел много шансов одержать верх в этом вопросе.

Фридрих начал действовать первым. Сразу после отъезда легатов разослал всем принцам Германии письма, составленные, главным образом, для сведения духовных лиц. Он ловко начинал в них с того, что выражал свою боль по поводу серьезных разногласий, могущих привести к большим беспорядкам в христианском мире, и отмечал, что он, император, которому поручено беречь «церковный мир», глубоко этим опечален. Потом довольно верно пересказывал события, но при этом очернял поведение двух кардиналов:

«Легаты исполнены были несправедливого отношения, — писал он, — держались крайне высокомерно, выказывая наглость и чрезмерно проявляя свою мерзкую гордыню, и вручили нам доверенное им апостольское письмо. Оно уточняло, что мы всегда должны помнить о том, что императорская корона была нам пожалована сеньором папой и что оный надеется никогда не сожалеть об этом, даже если наше превосходительство получит от него еще большие бенефиции».

Именно в этом — при двусмысленности слова beneficium и самой этой фразы — заключалась главная мысль послания Адриана IV. Кроме того, Фридрих сообщал своим корреспондентам об обнаружении писем, скрепленных папской печатью, но не написанных, которые имели при себе Бернард и Роланд и содержание которых было оставлено на их усмотрение для улаживания духовных дел в Германии. Намерение это было весьма опасным, ибо если легаты располагали такими бланками документов для оформления решений, принятых от имени папы и в соответствии с обычными обязанностями любой подобной миссии, то почему бы не распространить таким способом среди немецкого духовенства авторитарные мнения папы — мнения, которые никогда здесь не приветствовались, — даже если легаты прибыли в Безансон не для того, чтобы заниматься вопросами германской церкви.

Наконец, Фридрих опровергал папскую теорию империи. Он напоминал, что владеет империей единственно по воле Божьей, на основании избрания его принцами, а заявления, что императорская корона — это лен, пожалованный папством, являются ложными. Поэтому на римские интриги, которые он клеймил не без иронии — «вот какова оказалась миссия отеческой любви, долженствовавшая поощрять союз Церкви и империи», — он просил принцев ответить презрением, снисходя к «этой низости, пытающейся оскорбить нас и империю».

Через несколько дней Адриан IV в свою очередь обратился к германскому епископству. Он напомнил о прибытии в Безансон кардиналов с письмом, в котором было сказано, что папа пожаловал Фридриху «престижный бенефиций — императорскую корону», не объясняя слова beneficium. Сам же инцидент был пересказан без эксцессов, правда, с подчеркиванием фактов угроз в адрес легатов, их высылки и запрета всем германским подданным обращаться к папе за апелляцией. Поэтому папа просил прелатов объяснить императору его неправоту с тем, чтобы избежать конфликта, жертвой которого может стать немецкое духовенство: «это дело не только наше, но и ваше, и всех церквей». И, наконец, послание обвиняло в насилии дурных советчиков Барбароссы, в частности Рейнальда фон Дасселя и Отто фон Виттельсбаха.

Узнав об этом письме, император велел составить документ для сведения одних только епископов. В нем он детально объяснял свою концепцию императорской власти, полученной Божьей милостью на основании избрания императора принцами, за которым следует помазание избранника архиепископом Майнцским, а затем папой. Все остальное, писал он, «было излишним и дурным», начиная с фрески в Латеранском дворце (коленопреклоненный Лотарь перед папой в качестве вассала) и кончая посланием, привезенным Роландом и Бернардом. Из-за этого начался раздор, который четко отразился в Беневентском конкордате, а теперь еще больше обострился, но он, император, ни в чем папе не уступит.

Немецкие прелаты, которые прежде всего желали сотрудничества между духовенством и империей, с радостью встретили соглашение в Констанце. Поэтому они со вниманием отнеслись к аргументам Барбароссы против договора в Беневенто. К тому же у них сложилось впечатление и даже уверенность, что именно святой престол старался осложнить ситуацию. Наконец, им трудно было в серьезном конфликте поддерживать папу против сильного и авторитарного короля, которого поддерживали все светские принцы. В крайнем случае их можно было попросить о занятии нейтральной позиции, но не более. Поэтому в коллективном письме, составленном в начале 1158 года, они отбросили версию папы, заявив, что, по их мнению, легаты были высланы из Безансона из-за оскорбления империи и императора, который получил свою власть законно в результате выборов и коронации. Они уточнили, что никогда Фридрих никаким эдиктом не запрещал своим подданным обращаться к папе, и отметили, что не могут согласиться с заявлением, будто империя суть лен, полученный от церкви. Поэтому следует отказаться от выражений, содержащихся в направленном в Безансон документе, и уничтожить фреску в Латеранском дворце.

Этот ответ был блестящим успехом Барбароссы. План курии в этой части провалился, потому что папа и его окружение не поняли, что между императором и немецким епископатом существуют тесные и прочные связи. Адриан IV вынужден был отступить. В июне 1158 года новая миссия легатов в составе двух более миролюбивых кардиналов была направлена в Германию и там объяснила, что beneficium означает просто «благодеяние», что папа никогда не претендовал на то, чтобы жаловать империю в качестве ленного владения.

Как бы то ни было, Священная коллегия вынуждена была принять это отступление, потому что ничего другого ей не оставалось, но она была шокирована необузданностью Штауфена. Так как Штауфен перед новым походом в Италию был полон решимости идти вперед и после установления своей власти на севере полуострова авторитарно действовать в центре и даже на территории Папского государства, то следовало ожидать новых осложнений.

По возвращении из Безансона Фридрих занялся подготовкой к итальянскому походу, целью которого были города долины По, но войско ни в коем случае не должно было переходить Апеннины. Он хотел иметь многочисленное и хорошо вооруженное войско и требовал, чтобы принцы организовали для него поставку необходимого контингента — мы уже видели, как он вел себя с принцами Богемии, Венгрии и Польши. Он постарался поставить все войско только под свое командование, упраздняя прежний порядок, когда каждый крупный сеньор формировал отдельную армию под своим личным знаменем. Фридрих присоединил к вассальным войскам наемников и дал соответствующие инструкции, как найти за Альпами подкрепление. Наконец он ввел различные меры для поддержания дисциплины в войске, придавая «организованный» характер грабежам и поджогам, позволив торговцам следовать за войсками, но заставляя их продавать свои товары по заранее установленным ценам. Так в июне 1158 года в Аугсбурге собралась настоящая армия, хорошо вооруженная и обеспеченная во всех отношениях.

Рейнальд фон Дассель и Отто фон Внттельсбах сразу же были направлены на полуостров для установления контактов с населенными пунктами и объявления им, что Штауфен идет туда с намерением подавить Милан, бунтующий с 1155 года. Таким образом оба посла вовлекли в немецкую кампанию несколько городов, не считая многих знатных сеньоров — давних сторонников императора. Пьяченца подписала договор, по которому обязалась оказать ему военно-финансовую помощь (100 лошадей, 100 лучников, 600 серебряных марок) против Милана, с которым она тоже должна была воевать. Лоди, Павия, Комо и Кремона также перешли на сторону императора. Жители этих и других коммун принесли Фридриху клятву верности, текст которой был составлен в начале 1158 года: «Клянусь быть верным моему сеньору Фридриху, императору Римлян… и помогать ему сохранить императорскую корону и славу в Италии… не отбирать у него его королевских прав, но способствовать ему в их возвращении… и безусловно подчиняться его приказам».

Так что все было сделано для успешного проведения кампании, когда Фридрих, которого на сей раз не сопровождал его дядя Оттон, автор хроники, к тому времени умерший, во главе своей армии перешел Бреннер. Согласно плану продвижения, сразу после спуска в долину, куда стеклись также итальянские войска, отряженные дружественными городами, знатью и епископами, армия направилась к Милану. Видя мощь вражеского войска, крупный ломбардский город понял, что сопротивление бесполезно; вместе с тем, он открыл для себя и силу ненависти, которую вызывал у императора. 1 сентября Милан капитулировал. Фридрих потребовал от него, помимо огромной дани и выдачи трехсот заложников, отказа от узурпированных прав (чеканка монеты, торговые и дорожные пошлины и т. д.) и принесения клятвы верности всем населением; город должен был позволить императору возвести в своем центре замок (очень унизительное условие) и пообещать, что Милан не будет сдерживать развитие близлежащих городов Комо и Лоди и не станет нападать на них. Зато Милан сохранял своих консулов, избранных по его собственным законам, но утвержденных (инвестированных) монархом, которому они должны принести присягу. Все эти условия, хоть и жесткие, не были беспощадными, так как Штауфен хотел показать, что он пришел не как враг, но как господин, решивший заставить себе подчиниться.

В тот момент он верил, что примеру Милана последуют все остальные антиимперские города и что отныне в Северной Италии будут царить мир и порядок. Поэтому он отослал в Германию часть своей армии, оставив, однако, при себе своих главных принцев, в частности, Генриха Льва. Покружив некоторое время по Ломбардии, он стал лагерем в Ронкалье, куда созвал на ассамблею итальянскую знать и духовенство, а также представителей городов с намерением торжественно провозгласить свои эдикты, четко устанавливающие его права и власть, как бы определяя таким образом принципы правления.

Четырем юристам из самых известных в то время школ в Болонье было поручено составить списки regalia в соответствии с римским правом и традицией, к которым император, этот новоявленный Юстиниан, собирался вернуться. Юристы прекрасно справились со своей задачей и представили длинный перечень объектов, на которые распространялась власть императора: общественные дороги, судоходные реки с притоками, порты и гавани, верховное управление взиманием налогов и пошлин, а также чеканкой монеты, установление и взимание штрафов, управление вакантным имуществом и имуществом, конфискованным у людей, неспособных им распорядиться, например, осужденных или изгнанных, составление брачных контрактов, право требовать поставок гужевого транспорта или кораблей и особых сборов на королевские кампании, учреждение магистратов для осуществления правосудия, строительство дворцов в городах, где это было в обычае, собственность на рудники и копи, доходы от рыбной ловли и солеварения, конфискация имущества осужденных за оскорбление величества и полное или половинное присвоение сокровищ, найденных на общественных землях и в церковных владениях.

Фридрих предал гласности этот перечень 11 ноября и постановил, что он соглашается — поскольку все эти прерогативы принадлежат ему передать их в пожизненное пользование тем, кто будет в состоянии представить какой-либо документ, оправдывающий такую привилегию. Во всех остальных случаях незаконно узурпированные права — regalia — возвращаются императору, но он может по своему усмотрению пожаловать некоторые из этих прав в качестве особой милости. И действительно, многие епископы смогли представить письменное доказательство прав, пожалованных им императорами со времен Оттока I. Фридрих принял это к сведению и иногда даже возвращал прелатам привилегии, которые тем или иным порядком перешли к городским общинам. Таким образом, города стали главными жертвами эдикта, так как не могли представить никаких официальных документов в свою пользу. Поэтому они потеряли большую часть своих политических и юридических «свобод» и сохранили только консульское управление, причем назначение консулов «с одобрения народа» оставил за собой Фридрих.

Все это ясно определяло имперскую политику в Северной Италии, основанную на принципе одной лишь авторитарной суверенной власти — власти короля и проводимой с намерением отменить большую часть городских прерогатив, но с согласием пожалования некоторых из этих прерогатив самым верным и полезным из городов. Зато епископат приглашался к плодотворному сотрудничеству, потому что Фридрих думал, что ничем не рискует, жалуя им regalia и рассчитывая следить за выборами епископов. Что касается светской знати, то второй эдикт, применимый также для Германии и продиктованный теми же намерениями, что и первый, провозглашенный некогда в Безансоне, запрещал отчуждение и раздел крупных ленных владений (даже при наличии наследников) — и особенно же тех, которые подразумевали и передачу общественных функций (герцогства, марки, графства) — и требовал от всех воинской повинности, на которой особо настаивал под страхом конфискации ленной зависимости. Это были решения, направленные на сохранение власти самых крупных сеньоров, которых Штауфен надеялся таким образом привлечь к себе и через которых рассчитывал получить военную помощь более мелких вассалов. Между прочим, это же уложение уточняло, во-первых, что вассал, оскорбивший своего сеньора, лишается своего лена; во-вторых, что разногласия между двумя вассалами по поводу лена разрешаются сеньором — что было выгодно одновременно крупной знати и императору (часто именуемому «сеньором сеньоров»). К тому же, для упрочения основ монаршей миссии уложением предписывалось, что суверен не будет упоминаться по имени в тех клаузулах клятв верности, которые исключают подчинение другому сеньору.

Третий эдикт обеспечивал императорское покровительство «всем тем, кто продолжает обучение в школа». Этот декрет, один из самых знаменитых и внесенный по приказу Фридриха в кодекс Юстиниана, относился прежде всего к Болонье. Некоторые историки увидели в нем акт рождения Болонского университета, так как студенты взяли в свои руки организацию studium и на основании вышеупомянутой привилегии создали общину с самоуправлением.

Наконец, чтобы быть уверенным в том, что его решения соблюдаются и выполняются, Штауфен четвертым эдиктом обязал всех жителей Итальянского королевства мужского пола в возрасте от восемнадцати до семидесяти лет поклясться в том, что они будут сохранять мир, отказываясь от любого военного предприятия и от всякого участия в какой бы то ни было лиге. Это стало венцом его законотворческой деятельности. Если итальянцы добровольно или насильно подчинятся этим предписаниям, императорская власть будет настоящей и эффективной. Тем же, кто попытается сопротивляться или бунтовать, примером послужит принужденный к капитуляции Милан, дабы призвать их к мудрости и осторожности: специфический метод, совершенно отличающийся от политики, проводимой в Германии, и обнаруживающий нежелание понять итальянские реалии.

Знать и духовенство сразу же согласились с этими решениями, тем более что для многих из них это стало обязанностью, выполнение которой налагалось, согласно обычаю, физическим присутствием императора в Итальянском королевстве. Но некоторые решительно и сознательно поддержали Фридриха например маркиз де Монферра, влиятельный сеньор, чьи владения лежали на границе Ломбардии и Пьемонта, и стараниями которого городу Асти в 1159 году были пожалованы особые права (regalia), или граф Бьяндрате из Ломбардии. Отношение городов было более сложным, более сдержанным, скорее даже нерешительным; анализ такого отношения показывает, насколько изменилось общественное сознание за несколько месяцев.

Большинство городов не высказали никаких серьезных критических суждений в отношении эдиктов императора, считая их обязательными из-за поведения Милана и его сторонников и надеясь, что антимиланские настроения дадут им реальный шанс вскоре получить от императора новые права (regalia), на сей раз официальные и законные. Так думали самые горячие противники Милана в Лоди, Павии, Пьяченце, Кремоне. В первом из этих городов судья и консул Оттон де Морена и его сын Асербо с жаром поддержали императора и взялись за составление ставшей впоследствии знаменитой хроники, чтобы рассказать «о делах, свершенных в Ломбардии пресвятым императором Фридрихом». Во многих городах также были люди, полагавшие, что суверенитет империи следует признать окончательно, но при этом монарх должен пожаловать коммунам права и свободы, что в некотором смысле отвечало политике Штауфена, определенной в Ронкалье. Зато другие граждане при известии об этих эдиктах рассудили, что хоть королевство и принадлежит империи, а император осуществляет свои прерогативы, когда бывает здесь, и местные жители не имеют права восставать против него, все равно суверен не должен действовать так, как он это делает, потому что города естественно имеют свои свободы, и никакая власть отменить их не может.

Между этими двумя тенденциями, которые еще только находили свое выражение и пока проявлялись в зависимости от насущных интересов — за или против Штауфена, подавляющего Милан, — основная масса итальянцев оставалась сдержанной, так как уложения, данные в Ронкалье после жестокого усмирения Милана, не предвещали радужного будущего, ибо самое верное сотрудничество с императором все равно будет подчинено его единоличному контролю. В итоге Италия сохранила сдержанность, свои опасения, свою антипатию. Кое-какие союзы и дружественные контакты, чаще всего продиктованные корыстными интересами, однако никакой прочной опоры, позволяющей сохранять контроль над страной — вот все, чего достиг Барбаросса в концу 1158 года.

Некоторые города сразу же заупрямились. Генуя заявила, что отдаст Штауфену все, на что он сможет предъявить свои права собственности как император, и тут же начала возводить укрепления. Милан в январе 1159 года отказался выполнить наказы посланцев монарха, требующих консульской инвеституры; на их настойчивые требования он ответил мятежом, а так как Фридрих жаловал особые права и привилегии городам Лоди и Комо, Милан вновь восстал. Его поддержала Брешиа и маленький городок-крепость Крема. Суверен, который осенью отослал часть своего войска в Германию, оказался не в состоянии нанести сокрушительный удар. В июле 1159 года ему пришлось ограничиться осадой Кремы, но ее жители сопротивлялись с необычайной энергией и даже создали новые орудия. Пришлось послать в Германию за подкреплением. Осада продолжалась шесть месяцев. В ходе ее наблюдались неслыханные насилия и жестокость, Фридрих доходил до того, что «приказывал привязывать к осадным орудиям пленных из Кремы в надежде помешать осажденным забрасывать армию стрелами и камнями», но те все равно продолжали стрелять и мстить, «истребляя на крепостных стенах своих пленников — итальянцев и немцев» (Э. Жордан). Наконец в январе 1160 года защитники Кремы капитулировали; им сохранили жизнь, но город был стерт с лица земли. Жестокость сражений доказывала, что летом 1159 года в некоторых городах и областях Ломбардии проявилась неистовая ненависть против Германии.

Другим следствием Ронкальской политики было усиление беспокойства папы и курии и принятие ими решительных антигерманских действий. Адриану IV нетрудно было сообразить, что подчинение Северной Италии явилось лишь первым этапом четко составленной программы, а вторым этапом станет установление контроля над Тосканой, Церковной областью и Римом. Со своей стороны Фридрих не сделал ни одного жеста, не произнес ни одного слова, не направил ни одного послания для установления спокойствия и согласия, а окружение императора даже подстрекало его к сохранению твердости, подозрительности и враждебности.

В 1158 году не стало некоторых его советников, до сих пор рекомендовавших ему соблюдать осторожность и налаживать сотрудничество, — аббата Вибальда из Ставело, архиепископа Ансельма из Равенны и его дяди Оттона из Фрейзингена. Тогда на первый план выдвинулся пламенный и ловкий канцлер Рейнальд фон Дассель, убежденный в том, что империя восторжествует благодаря мужеству и храбрости в сражениях; Рейнальд, отныне самый приближенный и доверенный из всех, благодаря безупречной верности в январе 1159 года стал архиепископом Кельнским.

За этим последовала цепь интриг, тайных переговоров и новых инцидентов. Папа продолжил переговоры с Вильгельмом I Сицилийским в связи с проведением в жизнь Беневентского конкордата, и вскоре общение с королевским двором в Палермо стало очень тесным. Король Сицилии оказал папе ценную финансовую помощь, которая позволила восстановить римские укрепления и папскую администрацию для продолжения борьбы со сторонниками бывшей коммуны. В ответ на помощь Адриан IV обратился к византийскому императору Мануилу Комнину с просьбой перестать хотя бы на время угрожать Сицилии, и дал ему понять, какую опасность представляет для него немецкая политика — ведь Фридрих тщетно пытался привлечь к ней и византийского суверена. Он сообщил о прибытии в Тоскану, Церковное государство и Рим императорских посланцев, ведущих открытые действия против Папской области, к которым вскоре должен был присоединиться и Отто фон Виттельсбах, чтобы возглавить их деятельность.

Антиимперское большинство курии активно вело тайные переговоры с Миланом и некоторыми ломбардскими городами; оно заклинало их прекратить разногласия и объединиться перед лицом общей опасности; в качестве арбитра курия предлагала себя. Бергамо и Брешиа предоставили папе улаживать спор, которым хотел воспользоваться Фридрих; Адриан запретил ему вмешиваться под страхом интердикта, что подрывало принципы Ронкальского уложения. Вскоре, когда император сообщил ему, что хотел бы сделать архиепископом Равенны сына графа Бьяндрате, священника из Рима, папа ловко и иронично воспользовался исключительными качествами этого священника, восхваляемыми в императорском письме, чтобы объявить, что церковь нуждается именно в таком человеке в Риме… и отказать в назначении.

И все же интриги велись не только по инициативе папы. Переговоры Фридриха с Мануилом, естественно, должны были обеспокоить курию так же, как и отправка императорских посланцев в районы, расположенные близко от Рима, а еще более волновало его решение, принятое императором неизвестно в какой связи именоваться в адресованных папе посланиях первым и обращаться к папе вопреки традиции на «ты».

В этой атмосфере недоверия в апреле 1159 года по просьбе Адриана IV начались официальные переговоры. Собеседования эти, показавшие, насколько папство ужесточило свою позицию и почувствовало себя увереннее благодаря полученной поддержке, продемонстрировали желание вызвать во всей Италии сопротивление планам императора и решительный переход папы в лагерь его противников. Может быть, эти переговоры велись по просьбе прогерманского меньшинства в курии, которое было обеспокоено просицилийской политикой большинства, в свою очередь желающего доказать, что согласие с немцами возможно.

В начале апреля контакты были возобновлены двумя кардиналами — сторонниками этого соглашения, которые предложили императору просто вернуться к Констанцскому договору и принять во внимание, что в соответствии с буквой этого договора текст его никоим образом не запрещал святому престолу договариваться с Сицилией, а императора обязывал «сохранять и защищать regalia блаженного Петра». Фридрих ответил, что это Адриан IV нарушил соглашение 1153 года, и предложил прибегнуть к арбитражу, который будет поручен римским прелатам и принцам империи. Когда легаты вернулись к Адриану IV, он заметил, что такой арбитраж беспредметен, потому что непонятно, что он будет разбирать, а поиски ответственных за наступивший в 1156 году кризис являются умозрительными и лишенными интереса. Ответ Штауфена обеспокоил некоторых кардиналов, в том числе Энрике Иерейского-Аквилейского, которые, не будучи сторонниками пронемецкой политики, до сего момента надеялись на примирение.

Поэтому папа при поддержке большинства членов Священной коллегии решился продолжать дискуссию, опираясь только на условия Констанцского договора и обязательства, вытекающие из него для императора в его итальянской политике. Кардиналам Гильому Павийскому и Октавиану Монтичелли было поручено сообщить об этом Барбароссе, с которым у них и состоялась встреча в Болонье в мае. От имени папы они представили ему ряд требований относительно толкования, которое следует дать выражению «regalia блаженного Петра». Они попросили признать, что в Риме все магистратуры и все суверенные права принадлежат папе, а это, в свою очередь, означало запрет Штауфену направлять туда своих агентов. Далее кардиналы указали, что, по мнению курии, император имеет привилегию на пребывание и соответствующий его рангу прием на территориях римской церкви только тогда, когда он прибывает в Италию для коронации. Они привезли с собой перечень областей, восстановления нарушенных прав которых добивался святой престол (Тиволи, владения графини Матильды, Феррара и часть экзархата Равенны, некоторые земли в Тоскане, герцогство Сполето, Корсика и Сардиния). Наконец, опираясь на сей раз на канонические принципы, а не на regalia, кардиналы напомнили, что итальянские епископы должны не присягать монарху, а только лишь поклясться ему в верности.

Первые два требования отвечали сложившейся на тот момент ситуации, пока Отто фон Виттельсбах был в Риме, а сам монарх пребывал в церковных владениях. Фридрих немедленно отбросил оба требования, заявив, что первое из них неправомочно: коль он именуется королем римлян, то и Рим принадлежит ему. Он согласился освободить итальянских епископов от присяги при условии, что и они, в свою очередь, откажутся от пожалованных им особых прав. Наконец, он отверг территориальные притязания как необоснованные, назвав их «новыми, опасными и неслыханными», но некоторые из них предложил передать на рассмотрение смешанной комиссии.

В общем, это был разрыв отношений. Действительно, курия наверняка уступила бы в территориальных требованиях, которые выдвинула в качестве разменной монеты. Зато, всерьез обеспокоенная происками Фридриха в Риме, она во что бы то ни стало хотела добиться в этом вопросе твердых гарантий. Но приходится констатировать, что здесь Штауфену отступать было никак нельзя, потому что если он хотел и дальше осуществлять свою итальянскую программу, то не мог ни пожертвовать своим суверенным правом на Церковное государство, ни позволить епископам полуострова порвать связи, соединяющие их с имперской властью. Поэтому ответом Фридриха был отказ обсуждать то, что папству казалось первоочередным.

Пока император писал Эберхарду, архиепископу Зальцбургскому, чтобы сообщить ему об этих событиях и объяснить, почему он не смог принять предложение папы, пока кардинал Энрике заявлял, что отказывается понимать немецкую политику, направленную лишь на захват территорий, римский двор констатировал поражение. В июне Адриан IV покидает Рим; он останавливается в Ананьи, чтобы быть поближе к своему сицилийскому покровителю. Кардинал-канцлер Роланд, вдохновитель антинемецкой политики, передает от папы королю Вильгельму I хоругвь Святого Петра в знак того, что отныне папа считает его защитником святого престола. Переговоры с Миланом и другими ломбардскими городами возобновляются в строжайшей тайне во время осады Кремы. В августе переговоры завершаются обещанием папы отлучить императора от церкви в сорокадневный срок, если он будет продолжать свои «бесчинства».

А Фридрих в это же время имеет на руках все козыри. Во-первых, он силен, даже если в данный момент численность его армии невелика. В Риме Отто фон Виттельсбах договаривается с населением, а на севере Папской области действует императорская агентура; таким образом Фридрих рассчитывает парализовать деятельность курии и запретить папе любые попытки предпринимать что бы то ни было. Кроме того, Штауфен знает, что у него есть несколько сторонников в Священной коллегии: прежде всего, Октавиан Монтичелли, римлянин, очень влиятельное лицо в Вечном городе, происходящий из высшей аристократии и связанный родственными узами со многими княжескими домами, в том числе с Бабенбергами. Предприимчивый Фридрих принимал его в Болонье и пожаловал ему и его семье графство Терни. Конечно, отлучение от церкви, которое готов объявить ему разгневанный папа, может серьезно помешать ему, еще больше раздражая итальянцев. Но он игнорирует эту угрозу, зная, какие преимущества имеет.

В этот момент (1 сентября 1159 года) умирает Адриан IV.