Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

Хватило и на зенитки

Утром 26 августа мы готовили машину к новому боевому вылету. Прибежал посыльный: всему летному составу немедленно собраться на опушке рощи, у аэродрома. Вскоре туда подкатила «эмка». Начальник Управления ВВС Военно-Морского Флота генерал-лейтенант Семен Федорович Жаворонков пригласил летчиков на беседу.

Генерал начал с того, что охарактеризовал обстановку на Северном, Балтийском и Черном морях, рассказал о работе морской авиации по поддержке боевых действий флотов и сухопутных войск.

— На всех флотах обстановка сложная. А у вас особенно жарко и в прямом и в переносном смысле. Гитлеровские войска рвутся к побережью Кавказа, любой ценой хотят захватить Новороссийск, Туапсе, прорваться в Закавказье, лишить нас бакинской нефти, перерезать коммуникации, проходящие через Иран и соединяющие нас с союзниками, и вынудить Турцию вступить в войну с нами. Вы представляете, какая огромная ответственность лежит на вас! Я познакомился с вашей боевой деятельностью. За успехи спасибо, но этого сегодня мало.

Мы удивленно переглянулись. Казалось, делали все, что могли.

— Можно изыскать возможности делать больше! — как бы угадал наш вопрос генерал. — Например, вылетая на боевые задания, вы берете полные баки топлива. А брать его надо в обрез, а за счет этого увеличить бомбовую нагрузку.

Он дал еще ряд советов и указаний, основанных на опыте боевых действий авиации разных флотов, рассказал [89] характерные эпизоды. Беседа становилась все более непринужденной.

— Что это у вас? — спросил генерал, обратив внимание на мою повязку.

Я коротко объяснил.

— Ну ничего, голову сберегли, а лицо… Вот и у меня тоже, — показал на свой шрам. — Тем не менее девушки вроде бы не шарахаются…

После его отъезда Ефремов проинструктировал нас насчет заправки и бомбовой загрузки. Напомнил об особенностях взлета на перегруженной машине.

— А сейчас по местам! Летим в район Нижне-Баканской.

К самолету я шел вместе со своим ведомым Васей Сорокопудовым.

— Перед тобой будут взлетать пять самолетов, — посоветовал ему. — Присмотрись, где они будут отрываться от полосы…

Василий кивнул. Он был угрюмоват, задумчив. Крепко досталось ему вчера, машина вернулась вся в пробоинах, стрелок-радист ранен. "Ничего, подумалось, — отойдет".

Небо перечертила зеленая ракета, взревели моторы. Тяжело нагруженные самолеты один за другим стали выруливать на старт. Разбегались, почти на самой границе аэродрома нехотя открывались от земли. Очередь «девятки» Сорокопудова, следом должен взлететь я. «Девятка» двинулась с места, стала набирать скорость. Кажется, медленнее, чем надо. Машина приближалась к концу взлетной полосы, хвост был поднят. Потом он снова опустился, самолет подпрыгнул несколько раз и вышел за границу аэродрома…

Ефремов взмахнул белым флажком, я взял разбег, поднялся. Мысль о неудаче Сорокопудова не оставляла меня до самого Геленджика. Что случилось? Неполадки в машине или ошибка пилота?

Размышления прервал доклад нового стрелка-радиста Никифорова:

— Справа по курсу шесть «яков»!

Наше прикрытие. Вскоре покажется Нижне-Баканская. Балин решил изменить направление захода на цель. Гитлеровцы привыкли, что мы появлялись с юга, а мы зашли на этот раз с запада. Расчет оправдался, отсюда нас не ждали. [90] Легли на боевой курс. Бомбы градом посыпались на скопление войск, на машины. Опомнившись, немцы открыли бешеный огонь. Шапки разрывов повисли чуть не на крыльях.

— Сейчас влепят… — не выдержал Лубинец.

Никифоров молчал, молодец парень. Неожиданно огонь поредел. Истребители противника? Но Лубинец, захлебываясь от радости, пояснил:

— Накрыли зенитные батареи фрицев!

Вот он, дополнительный запас бомб. Хватило и на зенитки.

Из рощи, как тараканы, в панике выползали автомашины. Точно определили скопление противника наши разведчики!

Над Геленджиком «яки» попрощались с нами. В голову снова вернулись мысли о Сорокопудове. До самого аэродрома терялся в догадках о возможной причине его неудачи.

Произведя посадку, еще из кабины увидел Василия, он был сконфужен, виновато улыбался. Не дожидаясь остановки винтов, я сбросил парашют, скатился с плоскости.

— Что произошло? Где остальные, члены экипажа?

Он будто не слышал вопроса.

— Ну? Что молчишь?

— Виноват, командир…

— В чем виноват? Экипаж цел?

— Живы все. Машину жаль…

— Причина?

— На большом шаге взлетал…

Я даже присел от неожиданности.

— Как это ты? Не новичок ведь!

Сорокопудов молчал, виновато опустив плечи. Тут только я увидел, как он устал за последние дни. Лихорадочно блестящие глаза, запавшие виски, черные тени под глазами…

Он взлетал на перегруженной машине с большим шагом лопастей винтов. Развернутые под большим углом, они на взлетном режиме захватывали много воздуха, но тяги, достаточной для достижения необходимой скорости для отрыва самолета от земли, не давали. Элементарная ошибка. Хорошо еще, что все обошлось сравнительно благополучно.

— Знаешь что? — решил я. — Иди отдыхай. Я сам [91] обо всем доложу, как надо. Слышишь? Чтоб я тебя здесь не видел!

Второй вылет в этот день мы совершили на Неберджаевскую. Этот район стал самым опасным. Гитлеровцы усилили его прикрытие семью зенитными батареями и многочисленными «эрликонами», в воздухе постоянно патрулировали «мессеры». Нужно было менять тактику. Решили нанести внезапный удар с малых высот. Группу вновь повел наш комэск Николай Андреевич Балин — бесстрашный летчик высокого класса. Мы восхищались его неутомимостью. По два-три раза в день он водил в бой эскадрилью, готовил собственный экипаж к очередному вылету, обучал молодых пилотов и штурманов, которых у нас становилось все больше, выносил на своих плечах все многочисленные обязанности командира подразделения.

Море позади, группа повернула на цель. Идем на малой высоте, внизу сильно пересеченная местность: горы, холмы, поросшие невысоким лиственным лесом, голые скалы, узкие извилистые долины. Последняя гряда холмов. Сразу за ней — панорама боя. Станица тонет в дыму пожаров.

Ложимся на боевой курс. Засверкали нити «эрликонов», но поздно: бомбы сброшены. На повышенной скорости уходим от цели.

— Как результат? — спрашиваю у стрелков.

— Нормально, — отвечает Никифоров. — Думаю, фрицам будет о чем рассказать после войны в назидание деткам…