Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

Новые однополчане

К самолету подошли трое.

— С благополучным прибытием! — протянул крепкую, шершавую ладонь дочерна загорелый воентехник 1 ранга. — Жданов, инженер эскадрильи. А это будущие члены вашего технического экипажа — авиамеханик Александр Загоскин, механик по вооружению Иван Моцаренко…

Через минуту компания увеличилась. Штурманы Прилуцкий, Никитин, Колесов с ходу захватили инициативу в беседе. Интерес их был понятен, не всем выдаются такие далекие перелеты, какой пришлось проделать нам. Расспросам не было конца: особенности трассы, прокладки курса, погодные условия, магнитные склонения… А нам не терпелось побольше узнать о нашем боевом полку, о том, когда он вступит в сражения…[39]

Первым спохватился Дмитрий Никитин:

— Хватит, хлопцы! Новичкам устраиваться надо. Поехали в станицу!

В кузове полуторки подкатили к Белореченской. Тихие улицы утопали в пышной зелени садов, возле плетней и во дворах кудахтали, крякали, гоготали разноголосые стаи домашней птицы, хрюкали свиньи, визжали поросята…

— Рай земной! — восхитился Володя Ерастов. — Земля обетованная!

— Бабье царство, — подмигнув, уточнил штурман Колесов.

— Вот же и говорю — рай!

— Как бы фашисты из этого рая ад не устроили, — охладил их восторги Никитин. — До фронта теперь уже рукой подать.

Все невольно примолкли, как бы вслушиваясь.

Грузовик подъезжал к «казарме» — станичной школе, где размещался летный состав. Друзья занялись устройством нашего быта: койки, матрацы, продаттестаты…

В «казарме» стало многолюдно, экипажи возвращались с занятий. Мы с интересом вглядывались в лица. Одно показалось очень знакомым. Виктор Беликов? Но — капитан, орден Красного Знамени… Старший брат его? Вроде бы не было у него брата-летчика. Значит, он, Виктор. Здорово изменился, но ошибиться невозможно, самый рослый курсант был в училище, остряки удивлялись, как он помещается в кабине самолета, предлагали проекты реконструкции, а он отшучивался с добродушием Гулливера. Теперь его никак не назовешь добряком: твердый взгляд из-под сдвинутых выгоревших бровей, крепкие, обветренные скулы…

— Беликов? Виктор?

— Хо!

Война застала его в Крыму. Воевал с первых дней, несколько раз ранен. Вспомнили однокашников, порадовались успехам живых, погрустили о погибших, их оказалось немало.

— Черт, скорей бы на боевое задание!

— Успеешь, еще навоюешься. Что толку — скорей! Воюют-то ведь уменьем. Угодить под зенитный снаряд или пулеметную очередь — не велика доблесть…

Наутро комэск Балин представил нас личному составу эскадрильи, зачитал приказ о назначении меня командиром звена, о составе экипажа. Штурманом ко мне был назначен младший лейтенант Никитин, стрелком-радистом сержант Панов, воздушным стрелком — младший сержант Лубинец.

Конечно, с Володей Ерастовым расставаться было жаль, но что делать, комэску лучше знать, кого назначить штурманом звена. Хорошо, что Никитин. Он понравился мне еще вчера, ладно сбитый, русоволосый, с бесхитростной, застенчивой ухмылкой. Сперва показалось, немного комик, однако ребята его уважали. Родом с Ярославщины, после сельхозтехникума по спецнабору поступил в летное училище. Начало войны встретил на Балтике, успел сделать несколько боевых вылетов, но после налета «мессеров» на аэродром оказался «безлошадником». Двадцать три года, женат, в Ленинграде остались жена и сестры…

Старшим по возрасту в экипаже был Николай Панов, невысокий крепыш с внимательным взглядом небольших серых глаз и неторопливыми, как бы нарочно замедленными движениями. За свои двадцать девять лет успел исколесить полстраны, работал радистом в Заполярье, в Сибири, в Закавказье, возглавлял высокогорную зимовку на Казбеке…

Плечистый здоровяк Алексей Лубинец, колхозник с Ростовщины, оказался моим ровесником — двадцать один год. Похоже, этот парень вообще не знал, что такое грусть или забота. Счастливый характер. Для мирной жизни особенно.

Как-то все мы проявим себя в боевых делах?

Однако до этого было еще далеко… Полк состоял из двух эскадрилий ДБ-3ф. Летный состав прибывал отовсюду. "Сто человек и сто одна форма одежды", — говорили шутники. Обстрелянных бойцов немного, большинство «безлошадники» из резерва, выпускники училищ, даже запасники. Лишь пять экипажей второй эскадрильи могли похвастаться боевым опытом. Перед командованием стояла трудная задача — в кратчайший срок сколотить экипажи, отработать взаимодействие в звеньях и эскадрильях, создать сплоченный боевой коллектив.

— Сегодня же беритесь за дело, — сказал комэск. — Познакомьтесь со звеном, изучите районы будущих действий. На днях слетаете по одному из маршрутов.

На третий день экипажу назначили учебный вылет: Белореченская — Армавир — Сальск — Ростов — Ейск — Темрюк — Анапа — Белореченская. Получив инструктаж, мы с Никитиным отправились на стоянку.

— Ого! — восхищенно хмыкнул Дима. — Поработали технари.

Действительно, нашу машину можно было узнать только по цифре семь на хвосте. Технический экипаж возглавлял мой старый знакомый Иван Варварычев. За двое суток он со своими помощниками сделал из самолета картинку!

— А это что за металлолом? — кивнул я на криво стоящую невдалеке машину.

— Это, командир, боевой Ил-2, - с уважением в голосе ответил Иван. Перед ним шапку снять не мешает…

Мы подошли ближе. В самом деле, рука невольно потянулась к пилотке. На самолете не было живого места. Все — фюзеляж, крылья, кабина, шасси, хвостовое оперение — было изрешечено пробоинами, винт скручен в спираль…

— И ведь сел! — после минутного молчания проговорил Панов.

— Воюют ребята… — Дима Никитин задумчиво поглядел в ту сторону, откуда прилетел этот «ил». — После войны вот такой памятник бы поставить штурмовикам…

Мы молча вернулись к своей машине, поднялись в воздух.

За Темрюком Лубинец заметил двух «мессершмиттов». Молодец! Самолеты противника шли намного выше нас, курсом на Керчь. Мы снизились до бреющего. В остальном полет прошел без приключений, по работе экипажа у меня замечаний не было.

Следующим был полет в Моздок — доставить к новому месту службы бывшего командира полка подполковника Бибу. Он выполнил свое задание, сформировал полк, передал его Ефремову. Теперь командование направляло опытного организатора на формирование новой авиационной части.

Для меня это был полет в прошлое. Внизу проплывали поля и сады Кубани, Ставрополья, места, где четыре года назад я впервые поднялся в воздух на стареньком аэроклубовом У-2…

А вот и родной город. Зеленые палисаднички, торопливо сбежавшиеся к железнодорожным путям домики. До боли в глазах всматриваюсь в них. Вот он, наш дом! [42] Там отец, мать… Я давно не писал, они даже не знают, что я здесь, на юге…

На обратном пути пролетел над родным домом на малой высоте. Штурман по моей команде сбросил пакет с табаком для отца и весточкой. Сверху на пакете я крупными буквами вывел имя и фамилию отца. Пакет упал в соседний двор, где жила моя невеста Тамара. Она видела пронесшийся над самой крышей самолет и передала пакет моей матери. Обе решили, что мы сели в аэропорту, и бросились туда. Это я узнал из писем.

Мог ли я тогда предположить, что в это же лето, спустя полтора месяца, в мой город ворвутся фашисты…

Вернувшись, узнал, что ночью я буду летать с командиром полка. Ефремов проверил у меня технику пилотирования, после чего допустил к самостоятельным ночным полетам.

На другой день нашему звену предстояло совершить два учебных вылета.

Первый прошел благополучно, все элементы выполнялись четко. Мои ведомые, Сорокопудов и Щукин, правильно выдерживали дистанции и интервалы во время разворотов и перестроений, при противозенитном и противоистребительном маневрах…

Но второй полет окончился бедой.

Экипажи выполняли его в закрытых кабинах, вслепую, самолеты пилотировались по приборам. На маршруте машина Михаила Щукина вдруг стала резко терять высоту и перешла в штопор. Летчик вышел из пике в ста метрах от земли, но перевести самолет в горизонтальный полет уже не удалось. Младший лейтенант Щукин и штурман сержант Сабинов погибли. Спасся только стрелок-радист, младший сержант Васильев. Он успел выпрыгнуть с парашютом…

Горький, но поучительный урок.

— Полк не приступил к боевым действиям, а мы несем потери, — говорил на разборе Ефремов. — Пусть сегодняшний случай заставит каждого глубоко задуматься, тщательно проверить себя, как он готовится к предстоящим боям, в чем его слабость, чем надо еще овладеть в оставшиеся считанные дни…

Да, каждый день приближал нас к главному испытанию — испытанию огнем. [43]