Фрося. Часть 3

Глава 3

Фрося сменила догорающие свечи у изголовья спящей непробудным сном Клары Израилевны, осмотрела мрачную комнату с занавешенными зеркалом и стеклянными витринами, снова уселась на стул рядом с гробом, обитым красной материей, и опять ушла в свои думы: она ведь, давно бабушка, у Стасика с Ниной уже двое деток и третий намечается.

Старший сын вполне доволен своей семейной жизнью и это только радовало мать.

Нина успешно справлялась с оставленным ей Фросей хозяйством, ушла с работы и вместе с её подружкой и соседкой Олей приторговывала на базаре, что сулило достаток, а с ним и семейная жизнь идёт гладко.

Тем более, с её старшенким, таким домашним, хозяйственным и рукастым.

Он уже на своём заводе стал заместителем директора и очень уважаемым человеком в Поставах.

Как когда-то его батюшка приспособился к местным властям, вступил в партию, сменил свою старенькую Победу на нового Жигуля, и уже свысока поглядывал на Аню с Андреем и даже на мать.

Как он был удивлён, когда Фрося попросила перевезти в Москву вместе с её вещами, старое кресло Вальдемара, затащив его наверх, вытирая пот, всё бубнил:

— На чёрта тебе сдалась эта рухлядь, лучше бы я тебе лишних пару мешков картошки привёз…

А она в ответ смеялась:

— Стасичек, мы не голодаем, а за зиму, дай бог, два мешка этой картошки и уходит, а вот за прочие домашние угощения огромное спасибо.

— Да, ладно тебе мама, ведь если бы не ты, был бы у нас дом, хозяйство и эти угощения?!

Что сказать, хорошо, что сын её благодарный, бывает же такое, что и добрым словом не вспомнят, принимают, как должное.

У Анечки тоже есть дочурка — трёхлетняя Маечка, кроме этого, она ведь воспитывает дочь Мишы от первого его брака и Фрося побывавшая недавно в Вильнюсе, заметила какие тёплые, родственные отношения у её дочери с приёмной, и это очень радовало. Аня сохранила своё отзывчивое сердце и умение ладить с людьми.

Эх, ладить, ладить…

Как она ладит этому пижону, так назвала его мама Клара, а что толку, себе сломал жизнь, а заодно и её Анюточке.

Вначале всё выглядело не так уж и плохо — Аня успешно окончила университет, поступила на ординатуру, и после смерти Баси, перебралась к своему будущему мужу.

Вскоре они зарегистрировались и вроде жизнь катилась по назначенному чёткому маршруту, а не тут-то было.

Аню, как замужнюю и отличницу не распределили, а оставили в Вильнюсе в республиканской больнице на хирургическом отделении.

Про то дочери знать не надо, но по просьбе Фроси за немалые деньги, с помощью верного друга Ицека, она и получила такое престижное место.

Фрося и Рива в далёком Израиле не могли не нарадоваться, их мечта осуществилась.

Пришёл шестьдесят седьмой год, в июне разразилась шестидневная война и весь Советский Союз услышал про эту маленькую и гордую страну — Израиль, но мало кто воспринимал её так, из радио и телевизора, с громких статей в газетах везде звучало агрессор, империалисты, сионистские выродки…

Редко кто разбирался здесь в истине происходящего на Ближнем Востоке, но охотно верили официальным источникам и партийным руководителям, которые подвергали злобным нападкам, клеймлению и осуждению страну, где проживала дорогая сердцу Фроси Рива и её так пострадавший и натерпевшийся в годы войны народ.

Все евреи Советского Союза на своей коже ощутили проявления антисемитизма, смешно сказать, даже Фрося с её фамилией.

В больнице к ней подошла сестра-хозяйка:

— А что это милочка ваши распоясались, не добили их немцы и полицаи, так арабы с нашей помощью постараются.

Фрося не нашла слов для ответа и просто плюнула ей в рожу.

А вот у Сёмки и того было хуже — на уроке русской литературы какой-то малолетний подонок сидевший сзади на парте, скрутил в трубку тетрадку и гундосил впереди сидящему Сёмке на ухо:

— Жид, жид, убирайся в свой Израиль…

Жид, жид, убирайся в свой Израиль…

Семён терпел, терпел, выскочил из-за парты и со всех своих сил врезал обидчику по носу.

Тут и завязалась драка посреди класса, а зачинщик кто, конечно Семён Вайсвасер, ведь это он первым ударил Петю.

Фросю срочно вызывали в школу, но она смотрела со слезами на её такого худенького и малорослого сына, который подал ей записку от классного руководителя — всё лицо Сёмки было в синяках, опухшая губа и глаз, на разорванную и грязную форму Фрося уже внимания не обращала:

— За что тебя так сынок?

— Мам, мам я ему тоже дал, как следует, я вижу, что мне трудно с ним справиться, он ведь второгодник, такой здоровый, а все вокруг нас собрались за школой и кричат: в честной драке выясните правду, пока кто-то не завалится.

Тот Петька, как начал меня лупить кулаками, а я никак не могу до него добраться, тогда я изловчился и ногой ему между ног, как жахнул, он и свалился, а как визжал, все пацаны ржали…

— А за что вы дрались, нельзя было избежать этого?

— Нет, нельзя было…

И сын ей честно рассказал, как всё обстояло, Фрося вздохнула, и назавтра пошла в школу.

Предварительно она поговорила с мамой Кларой, как когда-то с ксёндзом Вальдемаром и воинственно настроенная отправилась в учебное заведение.

Встретили её там совсем не ласково, директриса и классная просто слюной брызгали от возмущения, обвиняя в разнузданной драке щуплого Семёна.

Фрося зазвала Сёмку из-за дверей учительской:

— Уважаемые дамы, посмотрите на этого бандита и на его лицо…

У женщин глаза просто на лоб полезли от этого зрелища.

— А теперь Сёмочка выйди…

И когда за сыном закрылась дверь, Фрося им выдала, не стесняясь в выражениях, здесь ей пригодилась вся выучка базарной торговки, а в заключении бросила:

— И, если вы не наведёте в школе порядок, если ещё раз только мой сын пострадает от антисемитских выпадов, вам придётся предстать перед заместителем прокурора Кларой Израилевной Вайсвасер, и я не гарантирую вам ваши рабочие места…

Конечно, это был уже не сорок восьмой год и за спиной её была такая мощная поддержка, да и сама она уже была весьма тёртый калач, да если тогда в конфликте Стасика и Ани и против них настроенного класса, она сумела обуздать школу с её нападками, так теперь и подавно.

Тон и поведение преподавателей сразу изменились, но Фрося не стала их выслушивать, а кивнула на прощание и с гордо поднятой головой вышла наружу.

Бабушка Клара после рассказа Фроси смотрела на своего внука и в руках её ломались одна за другой папиросы:

— Когда еврреи включились в рреволюционную боррьбу, думали, что всё перременится, но, увы…

А ты, мой мальчик, боррись за себя, не сгибайся, твоя боррьба ещё вся вперреди.

И старая женщина ушла на балкон курить, вытирая на ходу слёзы.

Совсем иначе дела обстояли в Вильнюсе и это была длинная история, которая до сих пор так и не закончилась, а завершиться она могла только слезами Фроси.