Fuga maggiore

06.24.1232. Барна, Кайтар

…мягкая уютная колыбель. Охватывает со всех сторон, греет, укачивает, убаюкивает. Погремушка успокаивающе позвякивает, искрится мелкими капельками музыки, негромко поет колыбельную. Тепло. Приятно. Безопасно. Материнские руки осторожно гладят по голове, во рту — вкус бодрящего солнечного рассвета…

…братья и сестры бегают по дому, орут и визжат во весь голос, подпрыгивают до потолка, качаются на шторах и люстре. По телевизору показывают какую-то оживленную комедию, парсы лежат в креслах и, ехидно улыбаясь, наблюдают за беготней малышни. Однако обычная веселая атмосфера дома сейчас натянута и пахнет близкой грозой, а в смехе постоянно проскальзывают истеричные нотки. Где-то там, снаружи, бродят призрачные пожиратели, готовые наброситься, разорвать, утащить в темный лес, а потому водяные пистолеты и мухобойки все время наготове. Мама закрылась в оранжерее и боится оттуда выходить. Иногда отвратительная морда пожирателя с кривыми клыками и капающей слюной появляется рядом прямо из воздуха, но ее тут же смывают струйки воды из пистолетов, а иногда разбивает вдребезги мухобойка. Правда, пожиратели сейчас какие-то странные: они еще никого не смогли поймать и утащить в лес, как раньше. Но мама все равно испугана. Ничего, мы ее защитим…

…и в колыбели становится слишком душно и жарко, и хотя ласковый голос мамы все еще продолжает петь душистую песенку, а ее лепестки медленно падают на одеяло, сидеть в закутке слишком скучно. Если протянуть руку, окутывающая темнота разрывается, и за ней становятся видны странные вещи: искаженные кривые плоскости, мечущиеся огоньки, какие-то странные тяжелые фигурки, медленно переставляющие неуклюже вывернутые отростки. Любопытство. Потянуться, осмотреть, понять. Нет?..

…и еще кто-то рядом. Папа? Нет, он остался далеко позади, в Кайтаре, его здесь нет, хотя он отчетливо чувствуется где-то рядом. Тонкая упругая струна тихо поет, протянувшись в его сторону, зовет за собой. Потянуться, шагнуть неуклюжими маленькими ножками — и колыбель исчезает, и потоки радостного чистого света омывают тебя со всех сторон. Где-то далеко мелькает страшная рожа пожирателя, от которой к неведомому кукловоду тянутся тонкие блестящие ниточки — и тут же пропадает, смытая струйкой воды. Такой знакомый, надежный и спокойный мир, в котором линии танцуют геометрические вальсы, а братья и сестры безмятежно катаются, протирая штаны и юбки, с седел и горок гиперболических параболоидов…

…но сквозь него упорно прорезается, пробивается другой мир — холодный, твердый, странный и неуютный. Мама-роза говорит, когда-то давно она уже видела такой, но она не помнит, где, когда и почему. Помнит только, что там следует вести себя очень аккуратно, чтобы не пораниться ненароком. Другой мир властно зовет к себе, обещает что-то очень-очень важное. Что-то, что она почти забыла, но должна вспомнить…

…и внезапно кривое пугающее существо с несколькими отростками прыгает из чужого мира в родной и приближается вплотную. Оно выжидающе смотрит, что-то неслышно говорит, но что именно — непонятно. Его очертания расплываются, и чтобы оно не пропало совсем, приходится пристально всматриваться. Мерцание, размытость, скрытая угроза — и вдруг из его живота начинают прорываться другие очертания: страшная, отвратительная маска пожирателя. Мухобойка сама прыгает в руку, но бить нельзя. Нельзя. Нельзя. Ведь на самом деле она знает, кто оно такое. Что оно такое. Оно родное и правильное, его нельзя убивать — но несколько братьев, привлеченные ее испуганным вскриком, уже подбежали поближе и нацелили водяные пистолетики. Прыгнуть вперед, обнять, защитить — струйки воды больно хлещут по спине, но существо с отростками остается невредимым. Братья озадаченно зовут ее, спрашивая, что она делает…

…и мама склоняется над ней, плачущей и дрожащей, но по-прежнему скорчившейся вокруг существа-не-пожирателя, и его клыкастая маска уже не пугает, а пугают лишь братья, столпившиеся вокруг и озадаченно переглядывающиеся. Ты должна отдать бяку, малышка, говорит мама, иначе она утащит тебя в темный лес — но она не понимает, потому что нет никакого леса и нет бяки, а есть ласковое дружелюбное существо, и вообще нет никаких пожирателей, и вы все выдумали, а существо зовут Зорра, Зорра, Зорра, и она никогда никому не сделала ничего плохого!..

…и потолок комнаты бросается навстречу, и острая боль в сгибе локтя, и давящее ощущение на голове…

…и она сидит на кровати, одеяло отброшена в сторону, и игла капельницы пронзает согнутую руку болью, и нужно вырвать ее (новая боль от резко срываемого лейкопластыря) и отбросить подальше, и мир вращается вокруг, оставаясь в то же время совершенно неподвижным, и воздух с трудом проходит в горло, и пушистые теплые тела прижимаются к ней с боков, тихо поскуливая от избытка чувств…

Некоторое время Фуоко сидела на кровати, ошеломленно оглядываясь по сторонам. Белые стены. Матерчатые ширмы. Тусклый свет ночника под потолком. Какие-то непонятные установки с экранами и индикаторами, по которым ползут ровные, чуть дрожащие линии, тихое электронное попискивание. Больница? И… человек, сидящий на стуле возле кровати, вернее, положивший голову на кровать на скрещенные руки и сейчас спящий — слышно его ровное дыхание. Фуоко опустила взгляд. Парсы с обеих сторон обнимали ее верхними лапами, стремясь заглянуть в глаза.

— Фуоко проснулась? — требовательно спросила Зорра. — Совсем проснулась? Как меня зовут?

— Я… кажется, я проснулась… Зорра… — прошептала девушка.

Геометрические формы продолжали крутиться у нее перед взором, накладываясь на окружающую обстановку и не позволяя толком видеть. Голову продолжало сдавливать. Подняв пальцы, она ощутила, что левая часть плотно забинтована, скрывая глаз. Повязка обхватывала и правую половину головы, полностью скрывала темя и затылок. Смешно, мелькнуло в голове. Совсем как у Юи… не надо про него вспоминать, почему-то совсем не надо, что-то очень плохое мерцает на грани памяти, угрожая наброситься и… Прикосновение к левому виску отдалось легкой болью. Справа, в промежутках между бинтами, пальцы нащупали голый обритый череп.

— Где я? — спросила она, безрезультатно пытаясь протереть свободный от повязки глаз.

— Больница! — отрапортовал Гатто, тыкаясь ей в открытую щеку теплым носом. — Плохая больница! Меня и Зорру не хотели пускать. Я кусался и рычал, они пустили.

— Кирис спит, засоня! — фыркнула Зорра, отпуская Фуоко и тормоша спящего человека за плечо. — Кирис, вставай! Фуоко проснулась! Вставай!

Человек вяло пошевелился, приподнял голову — и резко вскинулся. Фуоко не успела и охнуть, как оказалась в могучих ребродробительных объятьях.

— Фучи! — прошептал в ухо такой знакомый и родной голос. — Фучи, ты жива! Они же сказали, что у тебя мозг погиб, никакой активности… Ох, Фучи!

Голос прервался невнятными судорожными вздохами, и Фуоко не сразу сообразила, что Кирис плачет. Она осторожно обняла его вздрагивающее тело и неловко погладила по спине.

— Я в порядке, Кир, — прошептала она скверно слушающимися губами. — Я в порядке. Я жива. Какая активность, когда у меня энергоплазма в черепе энцефалограмму глушит, забыл, что ли? Ну что ты, все же хорошо. Кир, ты мне сейчас ребра сломаешь!

Медвежья хватка слегка ослабла, и Фуоко с облегчением вздохнула.

— Я не успел, Фучи… — пробормотал Кирис. — Прости, я не успел. Я хотел тебя закрыть от взрыва, но слишком далеко…

— Дубина! — ласково сказала Фуоко, наслаждаясь его близостью. — Хорошо, что не успел. Так бы и тебя зацепило…

— Меня осколки не задевают, забыла? Помнишь, еще в Хёнконе на пляже граната рядом рванула? Я совсем чуть-чуть не успел тебя полностью заслонить… — Кирис отодвинулся и с тревогой заглянул ей в лицо. — Фучи, ты как? Что-нибудь болит?

— Голова кружится. И разные… фигуры разноцветные перед глазами мелькают. Ой, Кир, так смешно — у тебя в голове зелененький сгусток сидит. И не только в голове… Кир, я лягу. Меня что-то мутит.

— Блин… — Кирис на секунду отвернулся и двинул кулаком по большой кнопке рядом с изголовьем. Где-то вдалеке протарахтел звонок. — Так, Фучи, ну-ка, аккуратненько…

Он движением отогнал послушно отпрянувших парсов, помог девушке лечь и прикрыл ее одеялом как раз в тот момент, когда в палату вбежали сразу три женщины в белых медсестринских одеждах. Страшный приступ головокружения перевернул палату вверх тормашками, и мир поплыл-покатился перед глазами, оставаясь в то же время неподвижным. Какое-то время яркие геометрические поверхности и очертания палаты сражались, с переменным успехом стараясь вытеснить друг друга подальше. Вестибулярный аппарат громко возмущался происходящим, и Фуоко с трудом удерживала тошноту, подступающую к горлу. Вслед за чувством равновесия взбунтовались и все остальные. Возбужденные человеческие голоса утратили четкость, зато обрели отчетливый привкус ванильного мороженого, а ее тело попеременно становилось то кристально-твердым, то мягким и звонким, растекаясь по кровати тонкой маслянистой пленкой. Чувство времени взяло выходной и отправилось погулять, и когда Фуоко снова обрела способность нормально воспринимать мир, она снова лежала навзничь, глядя в белый потолок.

Ослепительный свет от ламп, бьющий в глаза, по-прежнему казался кисловатым и жидким, но в целом геометрический вальс слегка отступил и скромно маячил где-то на заднем плане, не претендуя на главную роль. Девушка попыталась повернуть голову, но тело отказывалось повиноваться. Зато над ней склонилась озабоченная голова и спросила что-то желтым голосом. Смысл слов ускользал, но Фуоко сосредоточилась и заставила себя слушать. И, словно ее усилия возымели эффект, голос, наконец, стал безвкусным, зато внятным и разборчивым:

— …моргните, если меня понимаете, дэйя! Моргните два раза!

Понимаю ли я его? Наверное, да. Значит, нужно моргнуть. Фуоко медленно прикрыла веки, потом еще раз — точнее, правое веко, потому что левая половина лица чувствовалась немного странно и, похоже, не повиновалась вовсе.

— Она нас слышит, — с облегчением сказал голос, почему-то превращаясь в фиолетовый пульсирующий куб. — Дэйя, прошу, лежите спокойно и не пытайтесь двигаться. У вас случились судороги, вы пока что пристегнуты к кровати.

— Я… в порядке… — прошептала Фуоко. Мир и в самом деле быстро прояснялся, чувство тела возвращалось. Что-то давило ей на плечи и на талию — ремни? Зачем ее пристегивать? — Кир… ты где?..

Прежнее лицо пропало, и появилось новое. Кирис с тревогой смотрел на нее, и его эмоции казались разноцветным водопадом, омывавшим ее теплой струей с ледяными прожилками. Водопад торжественно пел давно знакомой нотой — точнее хоралом нот, знакомых и незнакомых, но Фуоко точно знала: это Кирис. Как же она не слышала его раньше?

— Кир, — сказала она, старательно контролируя наполовину онемевшие губы, — я тебя чувствую напрямую. У меня… — она запнулась, вспоминая слово из далекого-далекого прошлого. — У меня приступ синестезии. Ночной мир… накладывается на реальный. Плохо ориентируюсь в пространстве. Надо просто полежать…

Резкая вспышка боли пронзила бедро, но тут же скукожилась и ослабла, превратившись в легкую боль от укола. Так, спокойно, дорогая, сказала Фуоко себе. У тебя последствия контузии. Там, в деревне посреди рисовых полей… что там произошло? Вспоминай! Почему так страшно и так не хочется помнить?

…железная хватка чужой руки и едкий запах мужского пота. Граната перед лицом. Непонимание, переходящее в ужас. Потом все терялось в тумане. Видимо, граната все-таки взорвалась, и Кир так же говорит. Контузия. Да, контузия и сотрясение мозга. Главное, что ты можешь нормально думать. Симптомы пройдут со временем, так что не паникуй. Где она? Все-таки ее довезли до Шансимы?

Озорная пляска теней вокруг успокаивалась, слух и зрение постепенно возвращались в норму. Она уже различала вокруг встревоженные мужские и женские голоса. Слегка повернув голову, она различила несколько фигур в халатах. Потом мир пропал совсем и тут же вернулся, и вдруг она обнаружила, что над ней склоняется человек со странными утюгами в руках. Утюги прижались к голой груди холодными скользкими поверхностями.

— Разряд! — выкрикнул мужской голос, и грудную клетку слегка защекотало.

— Пульса по-прежнему нет, — встревоженно сказала женщина. — Похоже, дефибрилляторы неэффективны, как и предупреждали. Температура тела упала до тридцати пяти градусов.

— Да что толку с трупом возиться? — с досадой сказал другой мужчина. — Даже если забыть про дыру в черепе, кора мозга без кислорода давно уже умерла. Если и запустим сердце, получим овощ. Только не запустим — сам же видишь, ни адреналин, ни разряды не действуют.

— Я в порядке… — попыталась произнести Фуоко, но глотка отказалась повиноваться. Вместо того свежий воздух властно ворвался в горло и легкие и наполнил грудную клетку. Лишь сейчас она поняла, что на лицо надета плотно прилегающая маска. Давление спало, и воздух начал выходить обратно, неприятно щекоча ноздри. Автоматическим движением, не осознавая, что делает, Фуоко подняла чугунную руку и сорвала маску с лица.

— Что случилось? — хриплым шепотом спросила она. На несколько секунд вокруг воцарилась мертвая тишина.

— Она в сознании? — потрясенно пробормотал один из мужчин. — Сердце стоит — и в сознании?

Фуоко заставила себя глубоко вздохнуть, чтобы откашляться и прочистить горло.

— Я в порядке, — сказала она уже увереннее, машинально стирая с груди липкую слизь. — Почти…

Что-то словно кольнуло грудную клетку изнутри, и по жилам побежало горячее пламя.

— Пульс появился! — нервно сказала все та женщина. — Двадцать ударов… сорок… восемьдесят… семьдесят… шестьдесят пять…

Фуоко попыталась приподняться на локте, но что-то мягкое и упругое остановило ее левую руку. Она неловко повернулась на левый бок и чуть привстала, осматриваясь. Почему-то она оказалась совсем не в том месте, что в первый раз — тоже явно больничное помещение, но не палата. Стены выложены белым кафелем, а вдоль них стоят стеклянные шкафы, большие металлические баллоны с вентилями и странные установки. Еще несколько установок стояли совсем рядом, одна из них ритмично пыхтела. Над головой нависал большой вогнутый диск с кучей ярко светящихся ламп. Под боком ощущалась твердая гладкая поверхность. Операционная? Ну да, похоже. Геометрическое мерцание по-прежнему маячило на грани поля зрения, проявляясь то тут, то там мгновенными переливами чистых цветов, но вперед не лезло. Похоже, с реальным миром оно договорилось о вооруженном нейтралитете.

— Дэйя, вы меня слышите? — мужчина в белом халате надавил ей рукой на плечо и заставил снова лечь на спину. В правый глаз опять ударил резкий неприятный свет бестеневой лампы. — Вы меня понимаете?

— Слышу и понимаю, — губы повиновались все лучше. — Что случилось? Почему я здесь? Где Кир?

— Вы… потеряли сознание, дэйя. Мы пытались вас реанимировать… э-э, привести в чувство. Как вы себя чувствуете?

— Странно, — Фуоко набрала в грудь воздуха и резко выдохнула. По всему телу пробежала и тут же пропала волна головокружительных ощущений. Только сейчас она поняла, что лежит голая на твердой поверхности операционного стола, и кожа быстро покрывается зябкими пупырышками. — Но я в порядке. Мне холодно, дэй доктор, я замерзла.

— Слава пресветлому Ваххарону… — пробормотал врач. — Сестра, простыню, живо. Дэйя, у вас есть какие-то странные ощущения? Головокружение, темнота в глазах, неприятное сердцебиение?

— Я… эйлахо, дэй доктор…

Теплая мягкость простыни окутала ее.

— Я знаю, дэйя. Ваш… друг мне рассказал.

— Я работала с паладарами. У меня внутри энергоплазма. Меня невозможно просветить рентгеном, и никакие электрические импульсы наружу не проходят. Энцефалограмма, кардиограмма, рентген — ничего не получится. Только через контактные площадки — там электроды в нервы вживлены, видите?..

Фуоко выпростала и подняла свободную правую руку, демонстрируя предплечье.

— Аккуратнее со мной, доктор. Я молниями искрю… плазменные сгустки бросаю… опасно рядом с мной…

— Ну-ну-ну, — успокаивающе сказал врач. — Дэйя, вы еще не проснулись окончательно. Вам ввели лекарства, которые могут вызывать яркие ощущения и даже легкие галлюцинации…

Фуоко напряглась. На мгновение геометрический мир затмил реальный, но тут же вновь отступил, а по руке пробежала яркая сетка молний. Ощутимо запахло озоном. Охнули два женских голоса, негромко выругался еще один мужской. Доктор непроизвольно отступил на шаг.

— Я эйлахо, дэй доктор. Вы не представляете, с чем имеете дело. Я крайне опасна, ко мне близко подходить нельзя… — она тяжело задышала, соображая. Что еще важного следует сказать? — Не надо меня лечить, дэй доктор. Я уже не человек, наверное, вы только хуже сделаете… Дефибриллятор не надо, я сама как электрогенератор… Просто отвезите меня в палату, дайте отлежаться. И Кира позовите, для него не опасно…

Доктор прочистил горло.

— Вот что, дэйя, — он осторожно, но твердо заставил Фуоко опустить руку на живот. — Человек или не человек — не забивайте себе голову. По мне, так вы выглядите обычной молодой девушкой, и весьма симпатичной при том. Слегка вес наберете, и совсем замечательно станет.

— Я опять похудела? — грустно осведомилась Фуоко. — У меня обмен веществ в таких ситуациях с ума сходит. Глюкозу внутривенно поставьте и свяжитесь с паладарами, они объяснят… А, они же пропали. Ну, позвоните в Хёнкон, у них есть моя история болезни.

— Паладары пропали? — удивился доктор. — По телевизору ничего не говорили. Так, дэйя Деллавита, я вижу, вы действительно пришли в себя. Как себя чувствуете?

— Я же говорю — странно. Но случалось и хуже. Дэй доктор, что у меня с головой? Там сильно плохо?

— Ничего, с чем бы не справился хороший пластический хирург, — как-то слишком быстро откликнулся врач. — Металлический осколок из височной кости уже удалили… кстати, как у вас голова? Боли в лице, внутри черепа?

— Ничего особенного. Чуть побаливает слева, но в целом в норме.

— Вы уверены?

— Ага. Доктор, можно меня в палату? Здесь неудобно.

— Наверное, стоит в интенсивную терапию… — без особой уверенности сказал другой мужской голос. Фуоко скосила взгляд и на сей раз разглядела второго врача и двух медсестер, испуганно жмущихся у шкафов с инструментами.

— Не надо в интенсивную терапию, — попросила она. — У меня все в порядке.

— Ну, с учетом того, что у вас почти на двадцать минут остановилось сердце, да и вообще вы выглядели как натуральная покойница, я бы насчет «порядка» рассуждать не стал, — с сомнением сказал второй врач. — Однако, наверное, можно и обойтись без интенсивной терапии. Хосе, что думаешь?

— С учетом вновь выявившихся особенностей, думаю, стоит поаккуратнее применять обычные методы, — отозвался первый врач. — Хорошо, дэйя Деллавита. Сейчас мы вернем вас в палату, но рядом с вами неотлучно останется сестра. Тот юноша… Кирис? Он отказывается от вас отходить уже сутки, с самого момента прибытия, но ему тоже нужно отдыхать. Кроме того, лучше, если за вами станет присматривать профессионал. Не обессудьте, но мы не хотим рисковать. Каталку, — приказал он, и медсестры опрометью бросились к другой стене, возле которой стояла медицинская каталка. — Так, приготовьтесь. Сейчас я сниму манжету, и мы переложим вас…

Дверь в операционную негромко щелкнула, открываясь, и медсестры синхронно взвизгнули. Фуоко быстро приподнялась на локте, заработав легкий приступ головокружения. Зорра и Гатто, задрав хвосты, семенили по напольной плитке, по-хозяйски оглядываясь по сторонам, а за ними бесшумно скользила большая серая бесформенная туша. Возле операционного стола туша остановилась и вытянулась вверх столбом, утончаясь, меняя цвет и приобретая человеческий облик. Несколько секунд спустя возле стола стояла женщина средних лет с короткой стрижкой, выглядящая так, словно носила черный блестящий гидрокостюм.

— Здравствуйте, — произнесла она приятным глубоким сопрано хирургам и сестрам, потрясенно ее разглядывающим. — Приношу извинения за внезапное вторжение, но у вас находится студентка университета «Дайгака», требующая особого ухода. Меня зовут Дзии. Я небиологический интеллект паладаров, специализирующийся на медицине. Объект, который вы видите перед собой — морфирующий паладарский дрон. Не беспокойтесь, он только что стерилизован, как и сопровождающие микродроны. Дэйя Деллавита, могу я осведомиться, как вы себя чувствуете?

Час или около того спустя, когда Фуоко наконец-то вернули в прежнюю палату, и суматоха вокруг слегка улеглась, она устроилась на подушках, поглаживая обоих парсов, умостившихся по бокам, несмотря на явное недовольство медсестер. Ягодицы и бедра саднили от кучи уколов, которые врачи назначили от души — и хорошо еще, что удалось отбиться от катетера в мочевом пузыре, а также от постоянно дежурящей в палате медсестры. Вместо нее над головой нависла странная штуковина, в которую Дзии преобразовала дрон. От нее к контактным площадкам электродов на голове и груди, а также к агрегатам рядом с кроватью тянулись тонкие гибкие щупальца. Вопреки ожиданиям, они почти не мешали. Вызывая острое чувство дежавю, под правой ключицей снова сидел внутривенный катетер, в который втыкалась трубка от капельницы. Кирис так и отказался уходить из палаты, и ему в конце концов принесли глубокое мягкое кресло.

Парень с тревогой заглянул Фуоко в глаза — точнее, в единственный открытый глаз — и провел пальцами по щеке.

— Опять тощая, как щепка, — с досадой сказал он, безуспешно пытаясь замаскировать тревогу в голосе. — Вот, блин, досталась мне баба! Другие так с диет не слезают и все равно жиреют как свиньи. А тебя сто лет плюшками корми, и все равно скелетом останешься. Даже подержаться не за что!

— На себя посмотри! — фыркнула девушка. — У самого глаза запали, как у тыщу лет голодавшего, и скулы торчат. Давай, рассказывай, что случилось. Кстати, мы все-таки где? В Шансиме? Или нет, врачи же на кваре говорят.

— Мы в Барне, — сообщил Кирис. — Частная клиника на Большом проспекте.

— Как мы сюда попали?

— На самолете, вестимо, — парень пожал плечами. — Твой папаша целый этаж снял, остальных пациентов выпнули в другие больницы, вокруг толпа охранников ошивается. Джион, кстати, в соседней палате лежит, у него сотрясение мозга случилось, когда Юи, хода марикон, ему ногой в челюсть заехал. И пара зубов выбита. А ведь он еще вертолет вел! Железный дядька. Ты что вообще помнишь последнее?

— Э-э… — Фуоко задумалась, и вдруг то самое неприятное воспоминание охватило и поглотило ее. Она невольно вздрогнула. — Юи меня схватил и гранату перед лицом держал. А дальше что случилось?

— Ну, ту гранату у него Зорра отобрала, только не спрашивай, как, — Кирис странно покосился на парсу. — Но у него еще одна оказалась, и он ее взорвать успел. Слушай, я тоже мало что помню, все как в тумане. Волюты опять стаями появились, из меня гравитация хлестать начала, кажется, даже кольчон вокруг сформировался ненадолго, все такое. Я только в вертолете в себя пришел более-менее. Похоже, мы опять спецэффекты по полной программе показали — кайтарцы от меня всю дорогу шарахались, как от самого Креода. Один Джион нормально себя вел, но и он ничего толком не рассказал. Говорит, что от нокаута отходил и не помнит, что случилось. А дальше все просто и неинтересно: сначала на вертолете в Шансиму, оттуда на небольшом самолете в Оохай, а дальше на здоровом самолете в Барну. Прикинь, здоровенная пассажирская дура мест на двести — а в ней мы с тобой, несколько кайтарцев и еще несколько врачей с Могерата. Ну, а из аэропорта прямо сюда. Потом тебя почти сутки в операционной мурыжили, а я врачей убеждал, что ни рентгеном тебя просветить нельзя, ни кардиограмму снять не получится. Но они так отмахивались, что я даже немного на измену подсел. Думал, как бы и в самом деле у тебя мозги не повредились.

— Ясно… — Фуоко осторожно дотронулась до забинтованной части головы, провела пальцами по свободной обритой части черепа — тонкой полоске над правым ухом. — Кир, а что у меня с лицом? Никто толком не говорит.

— Взрывом тебе башку покоцало слегка, — неохотно ответил Кирис. — Я не в курсе, в общем-то, я тебя только забинтованной и видел, что в самолете, что здесь. Меня вообще близко не подпускали. Вроде у тебя осколком гранаты кость раздробило, да я не понял, какую. Врачи говорят, что все зарастет понемногу. Слушай, Фучи, у тебя точно ничего не болит?

— Да нет, вроде. Ну, чуть-чуть что-то чувствуется, но не сильно. А должно?

— Хрен знает. Помнишь, меня на базе «Дельфин» трубой по загривку приложило? Тогда тоже все думали, что помру, а на самом деле все прошло сам собой. Я постоянно странные глюки ловил во всем теле, но потом устаканилось. Дзии меня все время выспрашивал о разных мелочах и тоже удивлялся.

— Ваше состояние, дэй Сэйторий, разительно не соответствовало ожидаемому, — раздался сверху, от паладарской установки, женский голос Дзии. — Признаться, у нас до сих пор нет внятного объяснения происходящему, одни гипотезы. Мы по-прежнему считаем, что энергоплазменные структуры в вашем теле взяли на себя часть нагрузки, обычно лежащей на спинном мозге, но доказать строго данную гипотезу не можем. Дэйя Деллавита, могу я задать вопрос касательно вашего состояния?

— Да, конечно.

— Как вы ощущаете левый глаз?

— Никак не ощущаю. Хотя…

Фуоко задумалась. Она попыталась прикрыть, а затем приоткрыть левое веко. Никакой реакции, словно того не существовало в природе. Она закрыла правый глаз сначала веком, а потом и ладонью, и попыталась разглядеть, видит ли левым хоть какие-то проблески света.

— Фучи? — встревоженно спросил Кирис, дернувшись от ее тихого оханья.

— Нет, все нормально… Просто… ну, голова закружилась внезапно. Помнишь, я рассказывала про ночные сны с разными шарами и плоскостями? Я на левом глазе сосредоточилась, и вдруг его снова увидела. Наяву, блин… Я вообще эту цветомузыку теперь постоянно вижу, даже если не напрягаюсь. И в людях нервную систему различаю. И энергоплазму. Одна из медсестер точно эйлахо, у нее голова и живот синим светятся, как прожекторы.

— Интересная ситуация, дэйя Деллавита, — спокойно отозвалась Дзии. — Думаю, когда вы немного оправитесь от ран, мы сможем проанализировать данный феномен подробнее. Пока что я рекомендую воздержаться от экспериментов и просто отдохнуть.

— А что у меня вообще с глазом?

— Он поврежден.

— Ни за что бы сама не догадалась! — Фуоко фыркнула. — А если поконкретнее?

— Я бы предпочла не вдаваться в детали, по крайней мере, сейчас. Дэйя Деллавита, пожалуйста, осознайте: чуть больше суток назад в нескольких сунах от вашего лица взорвалась наступательная противопехотная граната. Обычно для человека это означает мгновенную смерть от ударной волны, даже если его каким-то чудом не заденет осколками. Но вы не просто живы, но и в полноценном сознании. И в целом, и в деталях ваше состояние весьма необычно. Достаточно сказать, что даже с помощью вживленных электродов я не регистрирую изменений в активности ваших нервов, ожидаемых после введения сильных транквилизаторов более часа назад, после вашего первого пробуждения. Однако у меня пока что нет даже данных краткосрочных наблюдений. Поскольку в перспективе все может измениться, я не хочу сообщать вам подробности, способные заставить вас попусту беспокоиться. В свое время вы узнаете все полностью.

— Почему меня не успокаивает такой ответ? — пробормотала Фуоко.

— Человеку свойственно волноваться. Абсолютно спокойны только мертвые, а вы пока что еще живы. Пока что информирую, что с помощью ультразвука я изучила состояние тканей, закрытых повязкой, и нахожу их состояние удовлетворительным. По всей видимости, лицевой нерв не поврежден, и тонус мышц нормален. Кроме того, с вами работали очень опытные хирурги: шрамы на коже если и останутся, то почти незаметные. И даже их я, скорее всего, смогу полностью убрать. Полагаю, что ваш внешний облик почти не пострадает. Однако, дэйя Деллавита…

— А?

— Боюсь, быстрое сканирование корней волос на открытых участках головы показывает, что они утратили прежний цвет. Когда волосы отрастут, в этих местах они окажутся полностью седыми. Возможно, в других — тоже. Если захотите восстановить их природный цвет, придется прибегать к косметическим средствам. Я уже подготовила несколько рекомендаций, но сейчас для них время еще не пришло.

— Ххаш… — устало пробормотала Фуоко.

— Да расслабься, Фучи, — Кирис хлопнул ее по плечу. — Ну, стала ты из брюнетки блондинкой, делов-то! Многие специально перекрашиваются.

— Блондинка и седая — разные вещи. Ладно, разберемся. Кир, ты выглядишь плохо. Ты бы пошел спать, а? Ничего со мной не случится. Дзии же здесь.

— Да фигня. Я тут в кресле подремлю — мало ли что. Вдруг из тебя опять волюты полезут — кто их от людей отгонять станет? — Кирис ухмыльнулся.

— Ехидина. Кир…

— Да, принцесса?

— Я… очень страшно выгляжу? В бинтах и бритая? Я же помню, как Юи с такой повязкой смотрелся. Зеркало есть?

— Кто о чем, а бабы о зеркалах! Нормально ты выглядишь.

— Врешь.

— Все нормально, Фучи, — серьезно сказал Кирис, наклоняясь к ней и отводя в сторону капельницу и кабели, тянущиеся от паладарской установки. — Серьезно, все нормально. Башка бритая — да, только когда я летом… зимой… тьфу на всякие южные-северные полушария, совсем запутался! Короче, когда я на базе «Дельфин» полгода назад ныкался, там куча теток служила, и все коротко стриглись. Одна даже налысо брилась, и ничего, не комплексовала. Всё нормально.

Он наклонился еще ближе и осторожно поцеловал Фуоко в губы. Девушка ответила на поцелуй, и вдруг все ее тело охватил огонь желания. Она обхватила Кириса руками за шею и страстно приникла к его губам.

— Слушай, не стоит пока, наверное, — пробормотал парень, отрываясь от нее пару минут спустя, хотя его рука продолжала поглаживать ее бедро через одеяло. — В таком-то состоянии трахаться… И Дзии смотрит.

— Вы уже проводили аналогичные эксперименты под моим контролем, — откликнулся неб, и вдруг в его голосе прозвучали очевидно веселые нотки. — Однако прошу обратить внимание на других присутствующих.

Других?

Кирис отпрянул от Фуоко и обернулся. Лишь сейчас девушка сообразила, что дверь в палату открывается совершенно бесшумно, и два человека у входа, видимо, наблюдали за ними какое-то время. Кровь бросилась ей в голову, и геометрический мир на мгновение затмил реальный, чтобы тут же отступить снова.

— Здравствуй, Фучи, — произнес женский голос. — Мы… пришли тебя навестить. Не возражаешь?

— Нет, мама, — ответила Фуоко, но ее взгляд остался прикован к мужской фигуре в инвалидном кресле. — Э… папа?

— Здравствуй, дочка, — откликнулся отец. Он тронул кнопку на подлокотнике, и кресло, почти неслышно гудя, подкатилось поближе. Фуоко во все глаза рассматривала его. Она помнила отца суровым худощавым мужчиной с острым взглядом черных глаз, подвижным и порывистым. Человек, сидящий в кресле, напоминал того, прежнего Хавьера Деллавита, лишь лицом. Он обрюзг и располнел, на шее явственно обозначился второй подбородок, а его некогда густая шевелюра оказалась сбритой, обнажая тонкие красные шрамы на черепе. Неужели инсульт так изменил его?

Кирис медленно поднялся. На его лице играли желваки, и он снова глядел исподлобья, как уличный хулиган, пойманный с поличным. Его руки сжались в кулаки. Фуоко заледенела. Что сейчас произойдет? Ее застукали с поличным, и отец вряд ли стерпит подобное оскорбление. Чтобы драгоценная наследница семьи Деллавита целовалась с каким-то нищебродом! Неужели он опять устроит скандал?

— Кирис Сэйторий… — медленно произнес отец. Его речь казалась неразборчивой: он пришептывал и сглатывал звуки. — Вот мы и увиделись снова. Разве Джион не передавал тебе держаться подальше от моей дочери?

Кирис не ответил, продолжая сверлить его взглядом исподлобья.

— Ох, молодежь! — неожиданно на лице отца появилась кривая ухмылка. — Никакого уважения к старшим. Помнится, в твои годы я был точно таким же. Ну, с тобой мы еще поговорим. Пока погуляй немного в коридоре.

— Зачем? — буркнул Кирис.

— Так надо, вака, — мать приблизилась к нему и мягко взяла под руку. — Пойдем, посидим снаружи, зятек, поболтаем о жизни.

— А… — парень изумленно взглянул на нее, сразу превратившись из уличного хулигана в захваченного врасплох школьника. — Но…

Мать приложила палец к его губам и увлекла в коридор. Парсы вдруг вскочили с кровати и бросились за ними. Дверь мягко хлопнула, закрываясь.

— Я временно отключаюсь, — сообщила Дзии сверху. — В случае нештатной ситуации подключусь снова, но до тех пор гарантирую полную приватность вашего разговора. Дэйя Деллавита, зовите, если почувствуете себя плохо.

В палате наступила тяжелая гнетущая тишина. Фуоко уставилась в белый потолок, избегая смотреть на отца.

— Ты его любишь? — сухо спросил тот.

— Да! — с вызовом ответила девушка, по-прежнему глядя в потолок. — Люблю! И я с ним сплю! Трахаюсь! Что, опять по морде съездишь?

— Фучи… — моторы инвалидного кресла снова тихо прогудели, и вдруг Фуоко почувствовала, что ее берут за руку. Она напряглась в ожидании боли. — Фучи, девочка моя… С днем рождения тебя, милая.

Фуоко медленно повернула голову — и обомлела. В глазах отца стояли слезы. Мокрые дорожки тянулись по его щекам, губы дрожали.

— Папа… — тихо сказала она.

— Прости меня, Фучи, — слова отца стали еще более неразборчивыми. — Зимой я вел себя… ужасно. Неправильно. Я так долго ждал, чтобы сказать тебе… Я знал, что рано или поздно тебя заберут от меня, что мое сокровище окажется в руках чужого мужчины, но я… я просто оказался не готов к расставанию. Просто я люблю тебя, очень люблю. Прости меня. Прошу.

— Папа…

Фуоко повернулась на бок и взяла отцовскую руку в свои. Только сейчас она осознала, что отец выглядит не просто постаревшим, а дряхлым. Левая сторона его лица казалась малоподвижной, а его рука заметно тряслась.

— Пап… — она почувствовала, что и у нее слезы подступают к горлу. — Пап, ты меня тоже прости. Я не знала, что с тобой так плохо. Я хотела позвонить, честно. Я совсем забыла, что у меня сегодня день рождения, но я хотела позвонить…

— Фучи! — отец тяжело всхлипнул. — Прости. Ради тебя я совершал ужасные преступления. Тебе не надо знать, какие, но паладары знают. Они отказались сотрудничать со мной. Я боялся, что ты сама станешь подопытной, что на тебе начнут ставить эксперименты. Я не мог такого допустить! И все-таки я наказал сам себя. Если бы я не противился, ты бы не стала обращаться к бандитам за помощью. Не пострадала бы так…

— Пап… Мэй… как его, не помню. Он бандит в Шансиме, но мне помог. Он сказал, что я сама бандитская дочка.

— Да, Фучи. Он очень и очень прав. Я бандит куда хуже него. Но я никогда не позволял, чтобы грязь, в которой барахтаюсь, касалась тебя, Лойзы, Массима. Мои грехи умрут вместе со мной, а вы останетесь жить, чистые и незапятнанные. Вряд ли Ваххарон простит меня, и райские сады мне увидеть не суждено. Но ты ни при чем. Джион рассказал про вас с тем юношей, Кирисом. Вы оба эйлахо — участь, от которой я отчаянно пытался тебя спасти. Но если уж жизнь так повернулась… Скажи, Фучи, ты его любишь?

Фуоко вздохнула.

— Да, папа. Наверное… нет, точно. Я люблю его. Он дурак, конечно, а иногда настоящий дебил, но он хороший. И он честно старается поумнеть. И еще между нами… связь. Вроде как телепатия. Он чувствует меня, а я — его, и между нами молнии проскакивают. Буквально молнии. Мы не сможем никуда деться друг от друга, даже если захотим. Прости, пап, но я никогда не выйду замуж за мальчика из хорошей семьи, даже если кто-то согласится взять электрическую эйлахо в жены.

— Тогда, дочка, — отец улыбнулся сквозь слезы, — благословляю вас. Надеюсь только, что вы останетесь вместе надолго: все-таки пятнадцать лет — не лучший возраст для выбора на всю жизнь. Вот, возьми. Я долго думал, что подарить тебе на день рождения, но так толком и не придумал. Не обессудь…

Свободной рукой он неловко протянул небольшой бумажный сверток. Фуоко приняла его и развернула. В черной бархатной коробочке поблескивала небольшая платиновая брошь в форме изогнувшейся ящерки с сапфировыми глазами на фоне языков золотого огня.

— Саламандра, — пояснил отец, утирая слезы. — Говорят, живет в самом яростном пламени и не сгорает. Ты у меня тоже огонек, чуть что — и вспыхиваешь. Фучи, желаю, чтобы у тебя все сложилось, как пожелаешь. Не обращай внимания на папашу, старого дурака, делай то, что считаешь нужным. Ты девочка умная и не капризная, знаешь, чего хочешь. Университет так Университет. Просто добейся своего, что бы там ни случилось.

Фуоко швыркнула носом.

— Спасибо, папа, — тихо поблагодарила она. — Спасибо.

— В Университете, я слышал, богатством щеголять не принято, — отец виновато отвел взгляд, — но уж надевай ее иногда, по праздникам, или какие там у паладаров торжества есть. Ну, ладно. Хотел я тебе праздничный ужин устроить, но врачи чуть с ума не сошли. Могли бы и полюбезнее, за те-то деньги, что я им плачу! — ворчливо добавил он. — Так что выздоравливай, а перед тем, как в свой Университет вернешься, загляни домой. Мне сейчас трудно из дома выбираться, но мама станет навещать каждый день. Давай-ка ее позовем, она тоже тебя поздравить хочет.

Он развернул кресло, подкатил к двери и выглянул наружу.

— Марта! — позвал он. — Заходите.

Парсы прошмыгнули мимо его кресла и сразу запрыгнули на кровать.

— Ее не били, — заметила Зорра.

— Или следов не осталось, — не согласился Гатто, ухмыляясь с изумлением разглядывающему их отцу. — Фуоко глупая, пороли мало. Надо исправить.

— Ну и игрушки у паладаров… — потрясенно пробормотал отец, откатывая кресло с прохода. — Кстати, Фучи, ты бы прикрылась.

Только сейчас девушка обратила внимание, что одеяло сползло с нее, обнажая грудь.

— Ох, папа… — криво усмехнулась она, подтягивая его на место. — Я уже настоящей нудисткой стала. Знаешь, на мне одежда постоянно сгорает. Как искрить начну, так сразу одна сажа остается. Можно даже не одеваться, бесполезно. Хорошо хоть, на Могерате тепло.

— Как же, как же, Джион рассказывал! — звонко засмеялась мать, входя в палату. Она держала Кириса под руку, откровенно прижимаясь грудью к его плечу, и парень отчаянно пламенел щеками. Фуоко почувствовала укол ревности: если подумать, мама для своего возраста сохранилась очень даже неплохо, а все мужики, как известно, козлы и только об одном думают. — Фучи, отличный у тебя женишок! Мы с ним поболтали по душам, и он та-акое рассказал! И волют ты стаями призываешь, и шаровыми молниями бросаешься, и электричество из тебя так и хлещет, хоть лампочку подключай! Хавьеро, случайно не знаешь, из чего можно сделать негорючую одежду?

— Подумаем, — сухо бросил отец, и в нем проглянул прежний Хавьер Деллавита: холодный рациональный менеджер с отточенным мышлением. — Не проблема, вероятно, и не только одежда, но и постельное белье. Главное, чтобы в больнице пожара не случилось, пока опытные образцы не сделаем. Охрана уже предупреждена насчет нештатных ситуаций, а Аницето я прямо сейчас озадачу.

— Озадачь, дорогой, — кивнула мать. Она выпустила с явным облегчением вздохнувшего Кириса, подошла к кровати и, отведя в сторону провода, поцеловала Фуоко в свободную щеку. — С днем рождения, Фучи, милая. Не слишком радостная здесь обстановка, но уж какая есть. Сегодня ты и так много перенесла, так что мы с папой тебя оставим. Но завтра я приду, и мы с тобой как следует поговорим. Нет, юная дэйя, — ее голос стал строгим, — приключения приключениями, а так запускать себя для девочки из хорошей семьи совершенно не годится. Погляди на себя, одна кожа да кости, да и кожа-то вся посерела и обветрилась!

— Конечно, мама, — покорно согласилась Фуоко.

— То-то же! — мать погрозила ей пальцем, осенила косым знамением и положила руку отцу на плечо. — Идем, Хавьеро, пока врачи не пришли гнать нас отсюда палками, или что у медиков в ходу.

Когда за родителями закрылась дверь, Кирис подошел к кровати и уселся на краешек.

— Ну что, принцесса? — спросил он странным тоном. — Доругалась с папашей?

— Мы помирились, Кир. А еще, — Фуоко лукаво, как надеялась, улыбнулась, — он нас с тобой благословил. Так что теперь тебе придется меня замуж брать, не отвертишься.

— Если женюсь, запру в доме и наружу выходить не позволю, — буркнул парень, снова краснея. — Чтобы не бегала где ни попадя. И пороть стану.

— Пороть? — Фуоко задумчиво посмотрела на него. — Интересная идея. Я тут как-то раз в Барне магазинчик видела с разными интересными штучками на витрине. Внутрь меня Джион не пустил, поскольку неприлично для благовоспитанной девочки из хорошей семьи, но плетка с наручниками там лежали. Давай заглянем перед отъездом в Хёнкон, а? Дзии! Ты уже слушаешь? Можно такие вещи в Хёнкон ввозить?

— Я слушаю с того момента, как парсы вернулись в комнату, дэйя Деллавита. Напоминаю, что в Хёнконе запрещены лишь определенные наркотики, а также оружие. Ввоз прочих товаров и предметов не регулируется, хотя и не всегда поощряется. Однако должна заметить, что некоторые игрушки сексуального назначения при неверном обращении могут представлять серьезную угрозу для здоровья и даже жизни. Перед использованием кляпов, плетей, наручников, удавок и аналогичных приспособлений настоятельно рекомендую сначала прослушать инструктаж по технике безопасности.

— Кир, ты сейчас от смущения сгоришь! — звонко засмеялась Фуоко. — Да шучу я, шучу, успокойся!

— Шутит она… — проворчал Кирис. — Больная, блин, называется. Тебе положено дрыхнуть круглые сутки, пока не выздоровеешь, а не языком трепать. Принцесса избалованная, одно слово!

— Успеем еще отоспаться, Кир, — Фуоко вздохнула. — Я действительно опасна для окружающих. Я даже искрение толком контролировать не могу, про волют просто молчу. Пора в Хёнкон возвращаться, на дальние острова. Дзии, скажи, а паладары действительно вернулись? Что случилось?

— В результате эксперимента, более рискованного, чем считалось ранее, в планетарной системе Паллы резко возросла активность артефактов Арасиномэ, — отозвался неб. — Они начали уничтожать объекты, контролируемые через каналы субсвязи. Координатор посчитал, что риск для паладаров слишком велик, и экстренно эвакуировал всех в удаленное место. Однако около полутора паллийских часов назад агрессивная активность прекратилась так же внезапно, как и началась. Причины неизвестны, но из-за определенных политических осложнений вокруг Хёнкона паладары приняли решение о немедленном возвращении. Защитные меры, разумеется, продолжают поддерживаться, вероятность новой эвакуации ненулевая.

— Полтора часа назад… — Фуоко нахмурилась. — Кир, сколько времени прошло с момента, когда я в первый раз очнулась?

— Ну… — парень, явно с облегчением воспринявший перемену темы, задумался. — Часа полтора, наверное. Погоди! Фучи, ты что…

— Дзии, — Фуоко стиснула кулаки. — Дзии, они разумны! Я имею в виду, Арасиномэ и те штуки, что на Палле крутятся. Волюты, я имею в виду. Точно говорю!

— На чем основана ваша уверенность, дэйя?

— Я… я с ними… общалась, что ли, пока в отключке валялась. Они мне… как братья и сестры. Они испуганы. Они боятся каких-то людоедов или каннибалов, или пожирателей… не знаю точно, как описать, такие клыкастые и полупрозрачные. И у них есть мать. Они хотели Зорру убить, а я запретила. И мать их остановила. Ххаш… Не могу толком описать, все как во сне… тьфу, почему «как»? Слушайте, ручка и бумага здесь есть? Попросите у медсестер, наверняка дадут. Нужно записать, пока из головы не вылетело!

— Не торопитесь, дэйя, — остановил ее Дзии. — Не следует слишком сильно напрягать память: под давлением в ней могут сформироваться ложные воспоминания. Дэй Сэйторий, ваши нервные системы связаны. Ощущали ли вы что-то похожее?

— Ну… — Кирис прикусил нижнюю губу. — Сейчас, когда Фучи сказала… Там, в Ценгане, когда граната взорвалась, я тоже какие-то глюки словил перед тем, как вырубиться. Типа, вокруг какие-то пушистики, которых то ли разводят, то ли просто обихаживают, как мы кошек. И пушистики вот-вот сдохнут — тот пушистик, который предупредил о какой-то опасности. И большой босс окажется недоволен, если он погаснет, ну, или что-то типа.

— Понятно, — после короткой паузы откликнулся неб. — Отмечаю заметные отличия от ваших прежних видений математически правильных картинок, что поднимает интересные вопросы о воздействии энергоплазмы на ваш мозг. Похоже, ее интеграция с вашими нервными системами продолжает прогрессировать. Данные переданы ученым для интерпретации. Вероятно, с вами захотят пообщаться позже, чтобы выяснить подробности. Но пока что вам обоим нужно как следует отдохнуть. Дэй Сэйторий, некоторое время назад вы выпили таблетки. Вы не хотите спать?

— Не-а, — Кирис пожал плечами. — Ну, не больше, чем раньше. Да я подремал немного, я в норме.

— Утверждение ложно. Вы отнюдь не в норме, даже если судить лишь по внешнему виду. Вам обоим нужно хорошо отоспаться. Сон способствует выздоровлению, что особенно нужно вам, дэйя Деллавита, но отнюдь не помешает и вам, дэй Сэйторий. Отсутствие полноценного отдыха может серьезно повредить вашему организму. Однако уже по прошлому инциденту в Хёнконе, когда в самолете у вас остановилось дыхание, у меня сложилось впечатление, что на ваши нервные системы больше не действуют ни возбудители, ни транквилизаторы. Возможно, их воздействие блокируется той же энергоплазмой, но сейчас данный вопрос представляет чисто академический интерес. Дэй Сэйторий, поскольку новая доза снотворного вам вряд ли поможет, попытайтесь расслабиться и заснуть самостоятельно. Не беспокойтесь, я внимательно слежу за состоянием дэйи Деллавита.

Фуоко посмотрела на похудевшее лицо Кириса с запавшими глазами. Сейчас друг казался лет на десять старше. Если он все время сидел в палате…

— Кир, — она сжала его руку, — спасибо, что так беспокоишься обо мне, но тебе действительно нужно ухо давнуть часиков десять. Вон, кресло тебе притащили, так что садись и дрыхни. Если что, парсы и Дзии сразу разбудят. И я тоже посплю.

— Да ну…

— Кир! Кончай дурью маяться, пока я не рассердилась!

— Ну ладно, покемарю немного, — с неохотой согласился парень. Он слез с кровати и плюхнулся в кресло. — Но если что, сразу будите.

Он шмыгнул носом, повозился и закрыл глаза. Фуоко с нежностью смотрела на его напряженную физиономию. Дурак же он все-таки. Шпана уличная. Никакой меры не знает. Сколько же его еще воспитывать придется! Ну, ничего: в их будущей семье основные мозги достанутся жене, а мужем, говорят, нужно просто правильно руководить. И никуда он от нее не денется, как бы ни хорохорился. Главное — больше не ссориться так страшно, как в последний раз. И еще нужно как следует продумать, сколько детей и когда заводить. Точно не в Университете, там не до того. Но вот после окончания… Наверное, нужно троих: двоих девочек и мальчика. Или четверых, чтобы мальчиков и девочек поровну. Хотя если принять предложения Мэя и остаться на Могерате, придется обмозговать ситуацию снова.

Постепенно дыхание Кириса стало ровным, и напряженные морщинки на лбу постепенно разгладилось. Фуоко устроилась поудобнее, положила руки поверх пушистых парсов и тоже закрыла единственный видящий глаз. Нужно поспать. Потом, на свежую голову, следует в точности вспомнить все предыдущие ощущения. Наверняка они крайне ценны для науки.

Пульсирующий и переливающийся геометрический мир принял ее в свои объятья, и братья с сестрами снова носились по дому и двору, играя в догонялки и прятки. Их водяные пистолетики лежали в карманах, и они больше не обращали внимания на появляющиеся тут и там страшные рожи пожирателей. Чудовища, впрочем, тоже их игнорировали. Повисев немного в воздухе, они лопались, как воздушные шарики, чтобы чуть погодя возникнуть в другом месте. Да и их рожицы уже не выглядели такими страшными и пугающими — по-прежнему клыкастые и уродливые, они казались скорее озабоченными и усталыми, чем кровожадными.

Мама, а кто такие пожиратели?

Не бойся, доченька. Их здесь нет. Они только кажутся.

Я знаю. Они не страшные, они хорошие. Мам, давай с ними подружимся, а?

Давай, доченька. Но будь осторожна: настоящие каннибалы рыскают где-то в лесу. Если встретишь их, сразу зови на помощь, как в прошлый раз.

Ага, мам. Тогда я побежала?

Конечно, доченька. Беги, играй.

Причудливо изогнутые линии и поверхности чистого света переливались вокруг, и она, смеясь, бежала и скользила по ним вместе с радостно звучащим Кирисом. А вдали, за невидимым горизонтом, росла прекрасная роза, чей бутон готовился вот-вот распуститься, рассеивая семена по нетерпеливо ожидающему миру. Роза больше не боялась, с мягкой улыбкой наблюдая за забавами своих детей.

Завтра настанет новый день, и придет пора снова жить и бороться. Но пока можно немного расслабиться и отдохнуть. Главное, что мы живы. Ну, а все остальное приложится.

Конец третьей книги

Май 2013 — февраль 2014