Гадкий утенок, или Повесть о первой любви

Глава 11

— Слушай, Люд, а чё так мало мяса-то? Разве хватит на пятьдесят порций пельменей? И вечером мы хотели тефтели лепить? — Наталья держала на весу большую эмалированную чашку, наполненную шматами говядины.

Утро в столовке выдалось суматошное. Анна Михайловна с вечера не замесила тесто, и Наталья уже успела вволю наматериться, в авральном порядке перемешивая воду, соль, муку и пяток яиц. Теста получилось так много! Целая гора отлеживалась на разделочном столе, накрытая чистой скатертью. По-хорошему, чтобы набухла клетчатка, тесту надо вылеживаться не меньше часа, потом лепить пельмени, потом варить. Получалось, чтобы успеть к обеду, затевать тесто надо было либо с вечера, либо с утра пораньше. Хорошо, Шурочка подстраховала Наталью. Практически самостоятельно сварила молочную лапшу (на котел воды три черпака молочного порошка, черпак соли, два черпака сахара, маленький тазик сухой вермишели. Порошок всыпать в теплую воду размешать. Лапшу всыпать в кипящую жидкость, перемешать. Как сварится лапша, кинуть соль, сахар, кусок масла граммов в триста. Перемешать. Ничего сложного!), заварила чай во втором котле, нарезала хлеб, разложила повидло из вчерашней банки. Хороший получился завтрак, никто не жаловался.

И после Шурочка довольно быстро все подготовила для борща. И мослы загрузила в котел (Наталья помогла разрубить. Откуда только сила берется! Раз — и на толстой колоде уже не длинная костища толщиной в руку, а два компактных обрубка, из которых выглядывают толстенькие колбаски костного мозга. От этих колбасок-то и самый навар!), и овощи начистила и приготовила. Даже свеклу с луком и морковью натерла и поставила тушиться на плиту в сковородке. (Опять фартук припалила! Никак она не привыкнет к этой плите. Вся конфорка — как черная столешница, горячая от края до края. А она, привычка дурацкая, вечно к краю животом приваливается, как к столу. Весь фартук в подпалинах!)

В общем, успевали они нормально. Наталья успокоилась, собралась уже фарш крутить — через полтора часа должны были пожаловать помощницы из конторы, до их прихода нужно было все подготовить. И тут увидела, что мало мяса.

— Наташ, все по закладке, я вчера отпускала по весу, считала. — Людмила вышла из своей комнатки, где она сидела с бумагами, и взглянула на миску с мясом: — Слушай, что-то, и вправду, мало мяса. Я вчера отпускала — с горкой было, а теперь еле до краев доходит. Давай-ка на весы.

Наталья поставила миску на весы — обычные, как в магазине, они зачем-то стояли прямо на кухне.

— Четыре кило!

— Так, а я отпускала Нюрке вчера семь килограммов. Стырила, что ли, старая курва? Так, и чё делать-то теперь? Это остатки были, новое мясо к вечеру привезут. Чем народ-то кормить?

— Люд, давай Тосю-дурочку за Нюркой отправим, пусть ее сюда зовет, разбираться будем, — предложила Наталья и, не дожидаясь ответа, позвала посудомойку: — Тоська, бросай надраивать стаканы! Иди сюда скорее! Помнишь, где тетка Нюра живет, вторая повариха-то? Молодец. Быстро беги до нее, скажи, заведующая срочно в столовую зовет. Скажи, премию ей выписала за хорошую работу, получить надо прямо сейчас! Приведешь, дам тебе шоколадку. Вот, видала какую, — Наталья достала из сумки плитку шоколада в красной обертке и показала Тосе. Дурочка потянулась к яркому фантику. — Нет, Тося, сначала тетку Нюру приведи.

— Я быстро, я быстро, — закивала Тося и, громко топая, побежала к выходу.

— Ладно, Нюрку-то она приведет, — сказала после паузы Людмила, — а что толку-то? Где мясо брать? С ее ляжек, что ли? И ведь, паскуда, именно сегодня нагадила. Бабы из конторы придут, узнают, насплетничают, до директора дойдет… Чё делать-то, а?

— Люд, давай пока пельмени делать, а к вечеру что-нибудь придумаем. Давай я фарш пока покручу. Шур, лук начистила?

— Сейчас, заканчиваю!

Все время, пока поварихи разбирались с мясом, Шурочка прислушивалась и решала: можно уже Людмиле признаваться, что они вчера с девчонками посидели без разрешения, или погодить пока? Вон как расстроилась из-за мяса! И чего это Анна Михайловна так обнаглела-то? Три килограмма спереть, это на что же она надеялась? Что не заметят?

Шурочка дообдирала последнюю луковицу и понаблюдала, как Наталья целиком скармливает луковицы электромясорубке. Фарш она пропустила два раза, и он получился мягкий, ровный. Наталья его посолила, поперчила, кинула кусок свиного жира из банки — постная же говядина-то — и накрыла тазик с фаршем чистым полотенцем. Пусть постоит — здесь, у окна прохладно.

Шурочка тем временем нашинковала полведра картошки и два средних вилка капусты для борща. Зажарку она уже сделала загодя, и та поджидала своей очереди на холодном краю плиты.

— Что за премия-то, Люд, вроде в этот месяц не обещали? — Анна Михайловна перешагнула порог, а Тося-дурочка крутилась рядом, только что за рукав ее не тянула. — Думала попозже прийти, я дома тесто затеяла, так Тоська вцепилась — срочно, срочно. Не отвяжешься! Где расписаться-то?

— Анна Михайловна, у нас ЧП, — перебила повариху заведующая. — Я вам вчера сколько мяса отпустила?

— Да не помню я, ты ж записывала! Не сошлось, что ли?

— Не сошлось, Анна Михайловна. Трех килограммов не хватило.

— Эй, Шурка, — развернулась вдруг в сторону Шурочки всем своим грузным телом Анна Михайловна, — не лопнули вы вчера с девками своими три кило говядины сожрать?

— Что??? — У Шурочки аж дыхание перехватило. Людмила и Наталья уставились на девушку. На кухне повисла абсолютная тишина. Даже Тося-дурочка, которая получила свою шоколадку и начала было шуршать фольгой, затихла.

— Хорошо, говорю, мясо-то пошло? Не объелись? Она ж вчера подружек своих сюда зазвала вечером, когда все ушли. Они тут закусывали, вон, видите, осталось: — Анна Михайловна ткнула пальцем в направлении банки с огурцами. — А ты чё, Людка, не знала? Шурка сказала, что ты ей разрешила! Ты проверь, может, они еще чего пожрали. Масло проверь, сахар.

— Шур, это правда? — строго спросила заведующая.

— Люда…

— Людмила Васильевна!

— Людмила Васильевна, мы только картошку жарили, мы ничего не трогали, честное слово! Только картошки чуть-чуть, пару килограммов. Я оплачу! И огурцы девчонки купили специально в магазине, к картошке! Они так просили, я не успела вчера разрешения спросить и сегодня хотела сказать, да вам не до меня было с этим мясом… — Шурочка аж ладони прижала к груди, убеждая заведующую, что у нее и в мыслях не было ничего плохого. Хотя и чувствовала себя виноватой, что устроила пир, не спросившись.

— Ой, гляньте-ка на нее! Ручки сложила, глазки вытаращила — ангел прямо! Мало того, что гулящая, так еще и воровка! — прокомментировала Анна Михайловна.

— Да как… да как вам не стыдно! — обвинения были такими несправедливыми, что Шурочка перестала ощущать вину. Она вообще перестала ощущать что бы то ни было. — Вы же сами это мясо и взяли! А на меня сваливаете! Вы всегда мясо из столовой уносите, я видела! И Васька ваш меня силой взял, а я теперь еще и гулящая! Сама ты гулящая! Нюрка!

Шурочка еще успела заметить, как перекосилось лицо Нюрки, как она открыла рот, набирая воздуха, и тут сдавило сердце, в глазах потемнело и девушка по стеночке сползла прямо на кафельный пол.

— Шур, Шур, очнись, очни-и-ись. — Кто-то похлопывал Шурочку по щекам. Открыла глаза — Наталья.

— На, выпей, — Наталья протягивала ей стакан.

Шурочка понюхала — валерьянка, залпом выпила. — Наташ, я, правда, правда, не брала ничего, — прошептала она.

— Конечно, не брала, — согласилась повариха.

— В общем, так. — Шурочка повернула голову на голос заведующей, поняла, что сидит на полу, прислонившись к стене, и попыталась встать: — сиди, сиди. Наталья, принеси ей сиденье от стула, ну, то, что отваливается, а то застудится девка на холодном полу. В общем, так, Анна Михайловна. Либо возвращай три килограмма говядины, либо я записываю их за тобой по базарной цене. С зарплаты вычту двенадцать рублей, по четыре за килограмм.

— Какие двенадцать рублей! Ты что, это филей столько на базаре стоит, а в той говядине одни жилы-то и были! — заспорила Нюрка и осеклась. Проговорилась.

— Ах ты ж, гадина паршивая, наговорила на девчонку. Да чтоб ты подавилась мясом-то ворованным, чтоб оно у тебя в пузе комом встало. — Маленькая худая Наталья, подбоченясь, наступала на грузную Нюрку. Та, хоть и была крупнее противницы вдвое, задергала шеей и замигала маленькими круглыми глазками:

— Вы чё, сговорились, да? Да я вообще не знаю, сколько тут у вас мяса с утра было! Может, вы его тут поделили, а на меня сваливаете! Поди проверь, вон, перекрутили уже все, намесили!

— Что за шум, а драки нет? — со служебного входа в кухню вошли четыре женщины. Спрашивала самая старшая — невысокая толстуха лет пятидесяти. Она с интересом и по-хозяйски оглядывала раскрасневшихся поварих, бледную Шурочку, сидящую на сиденье от стула, положенном прямо на пол, невозмутимую прямую и стройную, как балерина, Людмилу, Тосю-дурочку с перемазанным шоколадом лицом, которая выглядывала из своей посудомойной.

Здравствуйте, Лидия Ивановна. Вот, увольняю Анну Михайловну за халатное отношение к работе. Месяц уже не может санитарную книжку оформить, мне санэпидемстанция второе предписание составляет, скоро штрафовать начнет. Забирайте ее отсюда куда-нибудь, хоть на свиноферму, там анализы не проверяют. А нам пришлите другую повариху.

— Да пропадите вы все пропадом! — Нюрка развернулась и ушла, чуть не столкнув с дороги Наталью.

— Ну-ну — повела бровью Лидия Ивановна, — я скажу Евсею Савельичу, что Нюра Бригг опять без дела. А вот откуда взять новую повариху… Рай, — повернулась она к одной из своих спутниц, полной девахе лет двадцати пяти, — ты же нянькой в саду два месяца проработала. Санитарная книжка действует еще?

— Да, Лидия Ивановна, еще два месяца действует.

— Вот, в самый раз, как раз до конца уборочной хватит. Давай выходи завтра в столовую. Берешь ее, Людмила?

— Беру. Если что не поймет с первого раза, ее Шурочка подстрахует! — кивнула Людмила в сторону девушки.

— А чего это она у вас на полу сидит?

— Да голова закружилась маленько, душно тут у нас.

Да? Это от неправильного питания. Студенты все неправильно кушают, я помню, сама техникум кончала. Булочки, пирожки. А надо овощи кушать, в них витамины, — рассуждая, Лидия Ивановна прошла в глубь кухни — остальные тетки потянулись следом, — дошла до плиты, заметила сковороду с зажаркой для борща и той ложкой, которой Шурочка помешивала овощи, начала есть прямо из сковородки. — М-м-м, вкусно как! Я так люблю такую заправку для борща! Дома как сделаю — по полсковородки прямо съедаю.

— Наташ, а кто это? — спросила Шурочка у Натальи, которая помогала ей подняться с пола. — Командует, зажарку мою жрет. Мне что теперь, заново все делать? Надо было горсть соли кинуть.

— Это жена директора совхоза, она у него отделом кадров заведует. Райка — уборщицей в конторе, Светка и Зойка — из бухгалтерии.

— Ой, — опомнилась директорша, — я почти всю зажарку съела! Раечка, давай приступай к новой работе. Детонька, покажи ей, где у вас морковь, свекла и все остальное, Раечка сейчас новую заправку сделает.

Шурочка покорно повела Раю в хозблок и села вместе с ней чистить новую порцию овощей — картошка в бульоне уже сварилась, пора было кидать заправку и капусту.

— Девочки, девочки, что-то вы никак не проснетесь! Давайте уже готовить обед! Кто тесто катает для пельменей? — командовала в соседней комнате Лидия Ивановна. Директорша!

Шурочка плыла по черной глади пруда. Вода была теплая, но мутная, а Шурочка как-то так умудрялась скользить по ее поверхности, что намокали только лапки и серые перышки на животе. Плыть было немного страшно — от берега вон как далеко отгребла. А здесь, над глубиной, она чувствовала себя не очень уверенно, вертела по сторонам головой на длинной шее, хотя лапками работала проворно. Интересно было, а как там, еще дальше, на середине пруда, над большой глубиной, где плавают взрослые утки? Уток на этот раз почему-то не было. Где же они? А вон плывут от другого берега. Шурочка еще усерднее заработала лапками — хотелось туда, к взрослым. Впереди птичьей группы плыла большая, толстая клювастая гусыня с рыжими перьями на макушке и с черными линиями над круглыми глазами. «Кыш-ш-ш, кыш-ш-ш, — зашипела она на Шурочку и замахала на нее серыми крыльями, поднимая мутные брызги. — Ты гадкая, гадкая. Гулящ-щ-щая!»

«Ты сама гадкая», — сказала ей Шурочка, и гусыня вдруг стала терять форму и превратилась в клеенчатую надувную игрушку, в тряпочку, из которой вышел весь воздух. Тряпочка немного покачалась на поверхности пруда и медленно погрузилась в темную глубину.

А Шурочка расправила крылья — они стали сильными, белыми — и взмыла в воздух, оставляя внизу теплую муть пруда. В чистом синем небе летать было здорово и приятно.

«Какой хороший сон!» — Шурочка полежала еще несколько минут, переживая восхитительное ощущение полета. Настроение исправилось окончательно. Людмила решила, что теперь поварихи будут работать через каждые два дня, поэтому завтра Наталья работает с Раечкой. А сегодня Наталья отпустила Шурочку сразу после обеда. Премировала за сообразительность! Шурочка придумала, чем кормить народ на ужин, — очень кстати вспомнила мамин рецепт. Берется капуста, режется крупными ломтями, ломти слегка отвариваются в подсоленной воде, затем обжариваются в сливочном масле и заливаются яйцом. Вкусно! И мяса никакого не надо. Капусты в кладовой было вдоволь, яиц тоже оставалось предостаточно, возни с этим блюдом было немного, вот и отправила Наталья Шурочку отлеживаться после утренней нервотрепки. И правильно сделала. Голова не кружится, сердце не щемит, и ближайшее будущее уже не кажется ей таким безрадостным.

«Интересно, сколько времени?» — в комнате горел свет, значит, уже вечер. Шурочка пошарила под подушкой, нащупывая часы: сняла перед сном, ремешок натирать начал.

Начало девятого. Ничего себе она спит! Четыре часа продрыхла! И девчонки не разбудили! И ужин пропустила! Шурочка вспомнила, что где-то в сумке у нее была припрятана маленькая шоколадка, перевернулась на живот, вытянула сумку из-под кровати и полезла искать, стараясь вслепую нашарить шоколад в кармашке сумки. Под рукой зашуршала бумага. Письмо! Шурочка спустила ноги с кровати. Она совсем о нем забыла! Как хорошо, что у нее хватило ума не отправлять его домой!

Шурочка вытащила конверт, смяла его и засунула в карман джинсов. Шоколадку тоже вытащила, сняла обертку, смяла и тоже засунула в карман. Потом поднялась и, пережевывая шоколад, отправилась на улицу, к «санитарным удобствам».

На бревнышке у пруда сидели двое. Шурочка задержалась у двери сортира и вгляделась: Оксана и Борюсик. Борюсик хватал Оксану за руки и прижимал их к своей груди, а Оксана хохотала, запрокинув голову, отнимала руки и что-то приговаривала. «Нет, Боря, нет, какая из меня жена!» — расслышала Шурочка.

«Так, теперь он ее замуж зовет. Ну, орел!»

Весь народ, оказывается, собрался на танцплощадке. С одной стороны кучковались парни, украдкой отхлебывая из бутылки. Видно, раздобыли самогон. С другой стороны сидели на скамеечках рядком девчонки, орешки кедровые щелкали. Эльки и Иры не было видно, а Леночка сидела чуть в стороне и радостно замахала руками, увидев Шурочку:

— Сюда иди, сюда!

— А где девчонки, не знаешь?

— В библиотеку пошли, она у них на том конце деревни. Директор разрешил книжки студентам выдавать. Хочешь? — Леночка протянула Шурочке горсть крупных темно-коричневых семян.

— Давай. Откуда орехи?

— Васька Перец угостил, целый кулек дал. Они с мужиками в лес ходили шишковать. Говорит, десять мешков ореха нашелушили. Ой, а знаешь, как кедровые орехи собирают? Васька рассказывал: втроем берут бревно потяжелее и колотят им, как тараном, по кедру. Шишки сыпятся сверху, они их собирают потом и орехи лущат.

— Выковыривают, что ли?

— Нет, Васька рассказывал: как-то так они шишки молотят, что орехи сами выскакивают, я не очень поняла. Правда, вкусные? Васька говорит, что он их потом на костре калил.

— Вкусные. Слушай, Лен, я смотрю, Васька тебя совсем приручил.

— В смысле?

Ну, ты же на первом курсе какая была, помнишь? Ребят стеснялась, как дикарка! Помнишь, Тохтарев пришел за конспектами, с тобой разговаривает, а ты аж в угол кровати забилась, покраснела вся и смотришь оттуда на него дикими глазами!

— Да ладно, дикими, скажешь тоже! Просто не хотелось с дураками разговаривать!

— А с Васькой хочется?

— Хочется! С ним весело, интересно и совсем не страшно!

— А у тебя уже с ним что-то было?

— Ну, целовались мы.

— У вас серьезно?

— Ты что, сбрендила? Чего у меня может быть с ним серьезного? Так, подружим, пока я здесь, и привет. Узнаю хоть, как с мужиком целоваться, чтобы перед любимым парнем не опозориться. А ты что с Васяткой всерьез, что ли, рассчитывала закрутить?

— Ой, Лена, я сама уже не понимаю, на что я рассчитывала. У меня как будто короткое замыкание в мозгах случилось. Тоже хотела, как ты, просто попробовать, а из этого такой концерт получился. Мамаша его сегодня, знаешь, что в столовой заявила? Что я гулящая и что мы вчера три кило говядины съели.

— Она что, взбесилась? Не ели мы никакой говядины!

Конечно, не ели, она сама ее вчера стырила, а на меня свалила. Хорошо, бабы разобрались, уволили эту… Нюрку. Не буду теперь ее физиономию видеть. Слушай, расскажи мне про народ из другой группы, я же никого не знаю! Вон тот, кудрявый, кто?

— Вовка Кочетов, узбек рядом — Бабай, его так все зовут. Этот, востроносенькии, Сергей, что ли, не помню. Два приятеля слева — Бугров и Гуров. Они на строительстве коттеджей работают, крыши делают. Вон толстый татарин — это Рашид, рядом кореец — вроде Валера. Лохматый, в кирзачах — Женька Линев.

— Джон Леннон!

— Чего?

— Да я про себя Джоном Ленноном называю, а он и вправду его тезка.

— Точно! — засмеялась Леночка. — Леннон-Линев! У него роман с этой Любой неживой.

— Почему «неживой»? — удивилась Шурочка.

— А ты посмотри, как она сидит, как стоит — будто вот-вот в штаны наложит или голову с плеч уронит и разобьет.

Как бы подтверждая ее слова, на площадку пришла гренадерша Луиза, подошла к мужской компании, отхлебнула из бутылки и позвала:

— Любка, иди сюда!

Люба, которая сидела к Луизе боком, на призыв среагировала странно. Вместо того, чтобы повернуть голову, как это обычно делают, она развернулась к Луизе всем телом, оставляя голову в неподвижности, потом осторожно встала, будто поднимая до краев налитый сосуд, и зашаркала к противоположной скамейке, словно боясь отрывать ноги от земли.

— Видала, видала? — кивнула на Любу Леночка.

— Видала. Пойдем у пруда посидим! — Шурочка увидела, как к компании Любы и Луизы подошла Оксана и начала со смехом что-то им рассказывать. Наверное, как Борюсик ее замуж звал. Значит, свободно бревнышко!

— Не, не хочу. Сейчас мальчишки музыку вынесут, опять танцы будут, — отказалась Леночка. Шурочка взяла у нее еще горсть орехов и пошла к пруду.

У пруда, вдали от фонаря, было совсем темно. Луна еще не взошла, подул легкий ветер, и Шурочка угадывала, что темная вода в метре от ее ног колышется мелкой рябью.

«Интересно, вода теплая? — подумала Шурочка, вспомнив свой недавний сон. Что ей там шипела Нюрка-гусыня? Кыш, гулящая? — Так, все, покончили с этим. Ничего непоправимого в моей жизни не случилось. Ну, потеряла девственность. Сейчас не средние века, никто окровавленными простынями не размахивает. Вон, в некоторых племенах специальные жрецы работают в первую брачную ночь, чтобы женихи сами не мучались. Вот и пусть Васятка будет такой жрец-дефлоратор. И слава богу, что он меня послал. А то ведь, дура, так бы и вышла за него замуж. Доярка, блин. Свинарка-скотница».

— Привет, я тебя искал, — рядом с Шурой на бревнышке примостился пьяный Борюсик. — Слушай, — он схватил Шурочкину руку и прижал ее к своей груди: — выходи за меня замуж!

— Борь, а как меня зовут? — Шурочке стало интересно, угадала Ира или нет, что он имени ее не знает.

— Тебя? Да не важно! Выходи, а? У меня папа, знаешь, какой начальник!

— Борь, а познакомь меня с папой!

— Зачем?

— Я за него замуж пойду!

«Идиот, испортил настроение!» — Шурочка поднялась с бревна и пошла обратно к танцплощадке. В стороне кто-то развел костер. Шурочка вспомнила про бумажный мусор в кармане — надо пойти пожечь — и подошла поближе.

— Можно к вам? — спросила она и только потом поняла, что у костра сидят двое — Женька Линев и Люба. Кажется, она помешала!

— Да, конечно, давай присаживайся! — Женька отозвался так радостно, что Шурочка даже заозиралась — может, за спиной кто стоит.

— Мы картошку будем печь. Хочешь?

— А я не помешаю?

— Нет, нет, ты как раз вовремя, — ответила Люба и стала медленно, осторожно, словно стараясь что-то не расплескать, подниматься с чурбачка, на котором сидела. — Лично я уже устала от этих примитивных разговоров. Счастливо оставаться!

— Я помешала. Извини. — Шурочке было очень неловко оттого, что она, кажется, спугнула Любу. — Я ее разозлила, да?

— Нет, это я ее разозлил. Я слишком примитивен для нее! Дурак, короче.

— Ты не похож на дурака.

— А на кого похож?

— На Джона Леннона, из «Биттлз». Слушай, а почему она двигается так странно?

— У нее остеохондроз. Спину ей продуло, тело только ниже талии двигаться может, — ответил Женька и помешал палочкой головешки. — Сейчас прогорит, и будем печь картошку!

— Ой, погоди! — вспомнила Шурочка. — Мне же мусор сжечь надо! — и бросила в костер бумажный комок из кармана. Комок от жара развернулся и показал марку, напечатанную на конверте.

— Письма жжешь? С признаниями в любви?

— С признаниями в глупости! — настроение у Шурочки испортилось окончательно.