Галлоуэй, мой брат

Глава 10

Многие вечерние разговоры угасают вместе с лагерным костром и наутро уже мало что значат.

Сидя у костра, можно поболтать о сокровищах; о чудесах, о ведьмах и всяком таком, но приходит ясный день и приносит работу, которую надо делать. Где-то южнее границы Пармали Сакетт, должно быть, уже двинулся на север с гуртом скота, и самое время было Нику Шэдоу выезжать ему навстречу.

И время было кому-то съездить в Шалако и нагрузиться провиантом на следующие две рабочие недели — пришла теперь моя очередь выполнить эту обязанность. За последние несколько дней я как следует окреп и чувствовал себя намного лучше. И, кроме того, мы не хотели надолго оставлять свое хозяйство без присмотра. Хоть у нас тут еще и не было ничего. Галлоуэй, он мне так сказал:

— Знаешь, Флэган, давай уедем отсюда на время. Будем отсыпаться где-нибудь в лесу и посматривать, что они сделают. Если они соберутся нам нашкодить, так лучше, чтобы им тут нечего было спалить…

Ну так ничего у нас тут и не было.

А все же история об этом золоте запала нам всем в души, и мы все подумывали, что надо как-нибудь проехаться туда и поискать его. Ну, а сейчас нам нужно было заняться более нужным, во всяком случае, тем, что нам сейчас было необходимо.

Шалако тихо дремал в лучах послеполуденного солнца, когда я въехал в городок. На мне по-прежнему были мокасины, потому что ноги все еще не пришли в норму, ступни еще болели, так как я их до крови изранил; но в остальном я был одет вполне прилично для этого сезона, как положено работающему ковбою.

Первое, что я увидел в городе, это была легкая повозка с ранчо Росситера; Мег как раз собиралась слезть с нее, так что я развернул коня рядышком и спрыгнул с седла как раз вовремя, чтобы подать ей руку и помочь сойти на землю.

Она улыбнулась, хоть, я бы сказал, весьма прохладно, но руку мою приняла как положено истинной леди — видно было, что она таким вещам придает большое значение. По правде говоря, я и сам придаю им значение. Мужчине доставляет удовольствие сделать даме что-нибудь приятное, а если она еще и хорошенькая, так тем более. Этот мир был бы жалок без вежливости — так любила говаривать наша мама…

— Бог мой! — воскликнула Мег. — Да вас узнать нельзя!

Я покраснел как дурак — это со мной всегда случается, стоит женщине хоть слово мне сказать, хоть «да» или «нет». А я, когда краснею, на себя жутко злюсь, и от этого становлюсь еще краснее. Вот и стоял я там, красный до ушей, как деревенский парнишка, ковыряющий ногой землю от смущения.

— Я обзавелся кой-каким барахлишком, — выговорил я наконец. А потом даже набрался духу добавить: — Мы тут решили заняться скотоводством, мы с Галлоуэем и еще Ник Шэдоу.

— Очень мило! — сказала она чопорно, а после заметила с легкой издевкой:

— Я удивлена, что у вас достало мужества, после того как вы так спасовали перед Кудряшом Данном.

Ну, положим, ни перед кем я никогда не пасовал, и она это прекрасно знала, но девчонки любят поставить мужчину в неудобное положение, вот она и воспользовалась случаем. А я как дурак полез в бутылку.

— Я никогда, не пасовал перед ним, — говорю, — и ни перед кем другим!

Она отвернулась от меня.

— На вашем месте, — отвечает, — я бы ушла отсюда. Кудряш собирался меня здесь встретить..

Ну вот… здравый смысл говорил мне, что надо уйти, но она мне это так бросила… ладно, потом уйти было бы просто невозможно. Короче, повернулся я и зашагал прочь, чувствуя, что пошел не с той масти. Да, никогда я не был силен в разговорах с женщинами…

В лавке я с размахом накупил всего, что нам надо было, — муки, соли, кофе и всякого такого. Еще у них нашлись сушеные яблоки, так я взял пакет; на этот раз у меня было чем расплатиться. Свои деньги, все что были, я потерял, когда индейцы меня захватили, но Галлоуэй тогда вез с собой приличную сумму, как и я, а у нас с ним так заведено было: если есть у одного, значит, есть и у другого. А эта провизия вообще для нас всех предназначалась.

Кроме того, что было в списке, я еще купил четыре сотни патронов сорок четвертого калибра.

Лавочник даже глаза на меня поднял:

— Вы что, затеваете войну?

— Я — нет, сэр. Но если кто-нибудь захочет поискать случая, то, по-моему, просто неприлично, чтоб люди ушли разочарованными. Не в моей натуре оставлять человека с неудовлетворенными желаниями. А кроме того, нам приходится добывать себе мясо охотой.

— Данны тут появлялись. Ругали вас вовсю…

— Брань на вороту не виснет, слово шкуру не дерет, — сказал я. — Одними разговорами они нас не возьмут.

— А вот за этим мы и приехали в город, — произнес у меня за спиной голос Кудряша. — Сейчас я с тебя спущу шкуру до самых пяток!

— Трудновато тебе придется, — ответил я, — носков-то я не ношу.

Вот тут он меня и ударил.

Он захватил меня в тот момент, когда я только поворачивался к нему, но плохо примерился, и от этого удара я даже не пошатнулся. Я просто снял с себя револьвер и передал Берглунду, который как раз подошел.

Думаю, Кудряша малость озадачило, что я с такой охотой соглашаюсь драться и не психую, не злюсь. Из-за этого, наверно, он и запоздал слегка со вторым ударом, так что я его вовремя заметил. Ну, мне неохота было разносить в клочья чужую лавку, поэтому я нырнул под удар, подхватил Кудряша плечом под брюхо, одной рукой поймал за ноги и поволок к дверям. На краю крыльца я его бросил, он зашатался, и тут уже я его двинул.

Скажу вам, мы, сакеттовские парнишки, с раннего детства орудовали и топором, и лопатой, и плугом. До седьмого пота трудились всю жизнь, так что кулаки у меня здоровые и тяжелые, а мускулы на руках такие, что поискать. В общем, когда я ему врезал, он отлетел на середину улицы и свалился.

Я шагнул с тротуара и двинулся к нему. Тут он вскочил на ноги. Он был парень крупный, фунтов на двадцать тяжелее меня, и в куда лучшем состоянии, ему-то не пришлось хлебнуть такого, как мне, зато виски он хлебал вовсю, а пить виски — не самое подходящее занятие для кулачного бойца.

Пошел он на меня — теперь он уже чуток поумнел, потому что он уже схлопотал от меня и почувствовал мою силу. Но он еще не тревожился всерьез. Он ведь не в одной драке победил, с чего ж ему эту проиграть?

Мы с Галлоуэем у себя в горах, можно сказать, выросли в драке; а после приходилось драться и на речных пароходах, и в компаниях возчиков, так что большую часть того, что знали, мы выучили на практике.

Он кинулся на меня с широким замахом, но я от его бокового удара уклонился, отскочил в сторону и засадил ему кулака живот. Я хорошо попал — прямо под ложечку. Лицо у него побелело и перекосилось, его повело в сторону, и тогда я вмазал ему еще раз.

Он тяжело грохнулся на землю; только тут я заметил, что вокруг собралась толпа и орет на него, чтоб вставал. Если б не люди, думаю, он бы больше не стал дергаться. Мег здесь тоже была, побледнела вся, однако лицо у нее этакое любопытное было, она на него пялилась, как будто первый раз в жизни увидела, но что-то она не казалась ни перепуганной, ни рассерженной. Ни капли.

А вот про что я только потом узнал, это что там в толпе были Олли Хаммер и Жестяная Кружка, но они пока просто глядели на все это.

У Кудряша за спиной были дружки, перед которыми он, конечно, не раз и не два хвастался, какой он боец, так что теперь приходилось ему это доказывать. Первый раз он промахнулся, но второй удар пришелся мне по лицу, и я покачнулся. Он тут же попер вперед, молотя обеими руками, и достал меня еще раз. Мы сцепились, я кинул его захватом через бедро и отскочил на шаг.

Только тут я понял, до чего крепко выкачали меня эти блуждания в лесах — у меня сил совсем уже не оставалось. А он снова надвигался, размахивая кулаками. И снова я от одного удара смог уйти, но зато вторым он угодил мне прямо в подбородок. Больно было. Ну, тут я набычился и пошел работать обеими руками. Иногда я промахивался, но больше попадал, и при каждом ударе он отступал.

Вот так мы топтались в пыли минуты, может, три-четыре, и тогда он вспомнил про мои ноги и с размаху наступил мне прямо на пальцы каблуком.

Вот теперь по-настоящему больно стало! Боль такая страшная была, я думал, сейчас свалюсь, сам не знаю, как устоял. Увидев это, он снова бросился на меня. Только на этот раз, когда у него нога кверху пошла, я его подцепил носком за лодыжку и рванул кверху и вбок, и он опрокинулся в пыль. Тут я к нему подскочил, схватил за ворот и за ремень, раскрутил и швырнул. Он, весь раскоряченный, пролетел по воздуху и врезался в водяной желоб, где коней поят.

— Он снова поднялся — лицо все в крови, сам трясется. А я уже завелся. Мне надо было рассчитаться с ним сейчас или никогда. Я кинулся к нему и замахнулся как следует, от бедра. Прямо в зубы, да так, что губы ему просто расквасил. Следующим ударом я ему разбил ухо, а потом врезал в живот. Он попытался схватить меня рукой, но я должен был сделать это сейчас или никогда, и я его руку отбросил и засадил ему апперкот в брюхо.

У него начали подгибаться колени, но я снова кинулся вперед, подхватил его левым предплечьем под челюсть, так что у него голова запрокинулась, и с размаху врезал снова в живот.

Кто-то схватил меня сзади, но тут Берглунд рявкнул:

— А ну, брось, Хаммер! Назад, а то пристрелю!

Он стоял наверху, на крыльце, с моим «дансом» в руке, и они его слова приняли всерьез.

Ну, я выпустил Кудряша и отступил, а он обмяк, повалился на землю да так и остался лежать — рубашка вся разорвана, морда в крови — по крайней мере, с того боку, где мне видно было.

Я сам на ногах качался, чуть не свалился в желоб, но устоял и плеснул себе воды в лицо и на грудь.

Повернулся, посмотрел на толпу — ни одного дружелюбного взгляда. Кажется, было там двое или трое Даннов — рожами Кудряша напоминали.

— Он на это напросился, — сказал я. — А теперь можете отвезти его домой.

И тут заговорил здоровенный пожилой мужик — он на гнедой лошади сидел. Голова тяжелая, квадратная, с целой шапкой волос, а лицо как будто высечено из гранита.

— Эй, парень, — сказал он, — меня зовут Бак Данн, а это — мой сын. Садись на коня и скачи во всю прыть, может, целым уйдешь. А если останешься здесь, я тебя убью.

— Мистер Данн, я остаюсь, — сказал я, — так что придется вам заняться этим делом.

Он повернул взгляд ко мне, и на мгновение мы встретились глазами. Я был в страшно плохом состоянии, в эту минуту мне никак не хотелось заводиться с ним. Кулаки после драки ободраны, не знаю, сумел бы я сейчас держать в руке револьвер, даже если б он у меня был… а я сильно опасался, что придется.

Но тут из салуна вышел Рыжий и прислонился к столбу.

— Мистер Данн, — сказал он, — лучше бы вам слегка поразмыслить. Попал я как-то в одну компанию, которая пыталась припереть к стенке этих ребят, Сакеттов… так они нас в козий рог загнали, пришлось, как говорится, удирать через узкий конец…

Но Данн его как будто не заметил. Только повторил:

— Убирайся отсюда, пока можешь.

А потом повернул коня, и все остальные за ним. Последним ехал Олли Хаммер, он повернулся ко мне и улыбнулся, но это не слишком любезная улыбка была. И они уехали из города.

Тут на тротуар вышел лавочник.

— Пожалуй, — говорит, — стоит вам взять еще сотню патронов. И в самом деле похоже на войну.

Что ж, сэр, зашел я в салун и шлепнулся на стул, плохо мне было. Эта драка вычерпала меня до дна. Сила то ко мне вернулась, но я еще был совсем не тот человек, что раньше.

Берглунд принес мне выпить, и я малость приободрился. Потом он принес кофе и начал обрабатывать мою физиономию, латать ссадины. Он вернул мне револьвер, как только я вошел внутрь, я сидел и все сгибал и разгибал пальцы, хотел вернуть им гибкость.

— Вы теперь поостерегитесь, Сакетт, — сказал Берглунд. — Они уже не одного прикончили из засады.

Прошло немало времени, пока мне стало полегче, — помог свежий горячий кофе.

Они, по-видимому, наблюдали за нами и знали точно, что Ник Шэдоу уехал. Почему он уехал, они, наверно, не догадывались, но наверняка знали, что против них всего два человека, и наверняка думали, что двое — это все равно что ничего.

Ведь сейчас Галлоуэй там наверху один, и они могли решить, что это подходящий случай уменьшить силы противника наполовину. Только мой брат не ягненочек Божий и захватить его врасплох — дело не простое.

— Мне надо вернуться в лагерь.

— Вам надо отдохнуть, — запротестовал Берглунд.

Он был прав, конечно, но от этого не легче. Галлоуэй там наверху один, и, хотя он мог бы отойти выше в горы или укрыться в каньоне Сухостойной речки, похоже, не захочет никуда отступать.

Я одолжил вьючную лошадь, погрузил на нее покупки и собрался в обратный путь. Все у меня болело, я был какой-то одеревенелый, и хотелось мне только лечь и отоспаться, но надо было ехать назад. Может, они прямо сейчас готовятся напасть на Галлоуэя всей своей крепкой, подлой, поганой шайкой…

Пока приедут остальные наши, может пройти несколько дней, если не несколько недель, а до тех пор нам надо любым путем удерживать свою позицию или, по крайней мере, не дать себя окружить, чтобы осталась дорога для Пармали Сакетта и Ника Шэдоу.

Я вскарабкался на грулью, съехал в долину Ла-Платы, а потом с оглядкой двинулся вверх по течению. Несколько раз мне попадались следы конских копыт. Выходит, они тут были, — конечно, разведывали, что тут и как. Следы были оставлены несколько дней назад.

До корраля оставалась какая-то сотня ярдов, а Галлоуэя нигде видно не было. Но когда я подъехал вплотную, он появился из-за деревьев с винчестером на сгибе руки. Поглядел внимательно мне в лицо.

— Да, городок, должно быть, что надо, — заметил он самым мягким тоном. — Сдается мне они устроили тебе торжественную встречу.

— Как-нибудь сам поглядишь. Для меня все едино, что один город, что другой, но этот начинает действовать мне на нервы.

— Кто это был?

— Кудряш… и если бы не тамошний хозяин салуна, они бы сейчас уже засаливали мою шкуру.

— Ты его хорошо отделал?

— Не уверен. Чувствую я себя так, будто это меня хорошо отделали, но: только когда все кончилось, он там валялся пластом. Пожалуй, я его отделал. Так мне кажется.

Ну, слез я с коня — скорее, свалился. Галлоуэй повел моего мышастого в лес, а я остался сидеть у костра, повесив голову. Она жутко болела, просто раскалывалась, словно внутри ее было полно ссадин, да и снаружи все лицо саднило.

— Не думал я, что ему хватит духу, — заметил Галлоуэй, вернувшись.

— А ему и не хватило. Это его дурные дружки все заводили. Я думаю, он не прочь был бы бросить это дело, но боялся, чего говорить станут, а я боялся, что свалюсь раньше, чем он бросит, — к тому все и шло.

Галлоуэй варил суп. Он это у мамы перенял. Что бы, с кем бы и когда бы ни случилось — рождение или смерть, драка или свадьба — мама варила суп.

И вдруг что-то промелькнуло на опушке. Буквально на мгновение, и мне показалось, что это волк. Он смотрел назад, на дорогу, по которой я приехал. Я повернул голову и тоже посмотрел в ту сторону.

Вверх по лощинке ехал всадник. Пока еще он был на открытом месте, но направлялся к нам. Лошадь шла шагом. В руках у него была винтовка.