Галлоуэй, мой брат

Глава 7

Я и вправду здорово ослабел, потому что с удовольствием снова улегся в постель и почти сразу задремал, а проснулся, только когда в комнату вошла Мег Росситер с подносом в руках и поставила его на тумбочку у кровати.

Ну, это был для меня сюрприз! Уж, такого-то я не ожидал! Никто никогда не подавал мне еду с тех пор, как мама умерла. Разве что я платил за это деньги в какой-нибудь придорожной харчевне.

Хотя что-то приятное в этом было — сидеть вот так в постели с подложенными под спину подушками, и чтоб тебе подавали хорошую еду…

— Ну, мэм, вы меня начисто избалуете, если будете вот так ухаживать.

— Вы же больны, — сказала она, и мне показалось, что в ее голосе промелькнул язвительный оттенок. Похоже, я сильно упал в ее глазах после того, как рассказал, что со мной случилось. Но откуда ж мне было знать, что она страдает по этому самому Кудряшу… А вообще это никуда не годится. Если человек может так с людьми обходиться, как он со мной, значит, он с гнильцой.

Ладно. Допустим, у него не было никаких причин мне помогать… но еще меньше у него было причин, чтобы вернуться и сбить меня на землю. В первый раз это могло получиться случайно, хотя теперь я уже начал в этом сомневаться. Но во второй раз — нет.

— Понимаю, я вам не очень по вкусу, мэм, и я уеду отсюда, как только сил наберусь. Вы скоро от меня избавитесь.

— Но не от ваших слов! То, что вы сказали, никуда не денется! И отец ваших слов не забудет!

— Я сказал только правду, мэм, и когда говорил, то даже не догадывался, что вы в него влюблены.

— Я… нет! Ничего подобного! Вы, верно, полагаете, что если убрать Кудряша с дороги, то я обращу внимание на вас!

— Нет, мэм, — честно сказал я, — мне такое и в голову не приходило, нет-нет. Я человек простой, невзрачный, мэм, просто долговязый парень с гор. Вот Галлоуэй, мой брат, — другое дело, на него женщины заглядываются… а на меня ни одна и не глянет второй раз, я уж на это и не надеюсь.

Она вдруг посмотрела на меня так, будто впервые увидела.

— Ну нет, — сказала она, — только не невзрачный. Может быть, вы и не красавец, но и невзрачным вас никак не назовешь.

— Спасибо вам, мэм. Я полагаю — давно уже так решил, — что мне лучше ходить в одиночной упряжке. Мне по нраву места горные, безлюдные, так что, может, оно и к лучшему. Никому, наверное, не хотелось обзавестись своим домом больше, чем мне… и никому не досталось столько бездомной жизни — разве что Галлоуэю. Я заметил, девчонкам нравятся мужчины отважные и гордые. Но только если им удается обломать такого и набросить на него узду, значит, он на самом деле вовсе не такой, как девчонке мнилось поначалу, а если она его не может обломать, то обычно он ее обламывает. Так уж оно в жизни устроено.

Она ушла обратно в другую комнату, или что там у них было, а я взялся за суп. Суп был хороший, но думал я не о еде, а о том, что я все-таки ей врал — и на словах, и, может быть, в душе. Я ведь думал-таки о ней. Когда женщина делает добро вот такому здоровенному невзрачному человеку вроде меня, у него душа размягчается, а я жил одиноко столько времени… Натуральное дело, я раздумывал, как оно славно было бы, но думать никому не возбраняется, от этого вреда нет, а на самом деле я все время знал, что это дело невозможное. И все же мне хотелось, чтоб это был кто-нибудь другой, а не Кудряш.

Мне хотелось, чтоб это был кто угодно, лишь бы не Кудряш.

— Доел я — и уснул. Не знаю, что меня разбудило, должно быть, стук лошадиных копыт во дворе ранчо. Я приподнялся на локте, прислушался и услышал голоса.

Дотянулся я до кобуры, вытащил этот самый револьвер «данс-и-парк» и спрятал его под одеялом, положил возле правой ноги. От такого человека, как Кудряш Данн, чего хочешь можно ожидать, а после того, как он со мной поступил, было у меня сильное подозрение, что будь он тогда один, так и вовсе убил-бы меня… ни за что ни про что, просто ради удовольствия.

Ну, а когда рядом с ним оказался приятель, ему не захотелось выставляться таким поганцем. Никто не хочет видеть, как кого-то хладнокровно убивают; даже те, кто сам имеет к таким делам склонность… потому что никто человеку не гарантирует, что он не окажется следующей жертвой такого гада.

Как бы то ни было, я чувствовал себя куда приятней с этим старым шестизарядником под рукой.

Где-то в других комнатах разговаривали — я смутно слышал голоса, смех и пение. Мег играла на банджо и пела — мягко и негромко, так что слов я не разбирал. Под эти звуки хорошо было бы заснуть, но я не решался. Рано или поздно она ему расскажет о человеке, которого нашла на тропе, и он придет посмотреть на меня.

Внезапно я услышал шаги, а потом распахнулась дверь. Там стоял Кудряш и глядел на меня. Я сел в постели.

— Дураки они-были, что взяли тебя в дом, — сказал он. — Они ведь понятия не имеют, кто ты такой.

— Ты тоже, — сказал я. — Но они — люди добрые, они помогают человеку, которому плохо… а не сшибают его лошадью.

Он рассмеялся, но это был нехороший смех.

— Ох ты ж смешной был, когда кувыркался там вверх тормашками, — сказал он. — Как тряпичная кукла. Он двинулся ко мне, опустив руку к револьверу.

— А ты похож на человека, который мог бы совершить самоубийство, — сказал он задумчиво, — конечно, в таком тяжелом состоянии… Это никого не удивило бы.

— Это бы удивило моего брата Галлоуэя, — сказал я, — и всех остальных Сакеттов. Но ты можешь не беспокоиться. Я не собираюсь совершать самоубийство.

— Ну, а если тебе немножко помочь?

Именно это он и имел в виду. Была в этом человеке жестокая жилка, подлая, низкая жестокость. Он сделал еще шаг в мою сторону, но вдруг его взгляд случайно упал на пустую кобуру, висящую на спинке кровати.

Это его остановило.

Пустая кобура и моя правая рука под одеялом. Есть ли у меня револьвер? Этого он не знал, но я заметил, как его пот прошиб. Крупная испарина выступила у него на лбу, как вроде на него водой плеснули.

Он поглядел на меня, потом на одеяло, на то место, где лежала моя правая рука — простым глазом видно было, как он гадает, успею ли я вовремя вытащить револьвер из-под одеяла, ну, я и говорю:

— Ни один человек в здравом уме не станет тащить револьвер из-под одеяла, если можно стрелять прямо сквозь него.

А он все глядел на меня, глаза просто огнем горели, пот его заливал, страх боролся, в нем с бешеной жаждой, уж больно ему хотелось убить меня или хоть покалечить.

— Так у тебя есть револьвер?

— Есть ли у меня револьвер? — я усмехнулся ему. — Интересный вопрос, правда? Там, на тропе, у меня револьвера не было, я ж был голый как полено… но мне мог дать револьвер мистер Росситер.

— Не такой он дурак. Ты же мог бы их всех поубивать.

— А может быть, он думает, что я для них не так опасен, как ты.

Это его зацепило. Ему нравилось быть таким, как он есть, но не нравилось, когда об этом знали или догадывались другие.

— А в чем, собственно, дело? — спросил я. — Тебе что, слава Рокера спать не дает? Ты, видать, решил, что можешь пострелять еще больше народу, чем он… только Рокер обычно стреляет в тех, кто стоит на ногах. Так мне говорили, по крайней мере.

Он вроде как поотступил. Видно, решил, что такая раскладка его не устраивает. Он, конечно, мог бы рискнуть, а после постараться убедить Росситеров, что это было самоубийство. Такие люди часто готовы поверить в невозможное, потому что оно их устраивает, — или потому, что очень высоко себя ставят.

Но тут послышался стук каблучков, и в комнате появилась Мег, а за ней по пятам шел ее папаша.

— А, вот ты где! Я только вышла, чтобы выложить на блюдо ириски и поставить кофе, вернулась — а тебя уже нет…

— Он пришел сюда, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение, мэм, — сухо сказал я. — Чисто из вежливости.

Она бросила на него быстрый взгляд, а после сурово уставилась на меня. Кудряш Данн выглядел нежным и невинным, как новорожденный младенец, — но, думаю, он всегда так выглядит. Это только когда он на меня глядел, в глазах у него появлялось что-то грязное. Они вышли, а Росситер задержался.

— Что тут у вас случилось? — спросил он. Я пожал плечами.

— Ничего. Вовсе ничего не случилось. Росситер скользнул глазами по пустой кобуре, потом остановил взгляд на моей правой руке под одеялом.

— А вы — осторожный человек, — сказал он.

— Мой дедушка, — сказал я, — дожил до девяноста четырех лет. Это был урок для нас всех.

Мы проговорили с ним целый вечер, все больше о коровах и пастбищах, об индейцах и всяком таком, и из этих разговоров я все больше узнавал о здешних краях, самых прекрасных, какие мне когда-либо приходилось видеть.

— В этих местах, к северу от Шалако, — говорил он, — есть высоко в горах долины, подобных каким вы никогда не видели. Повсюду ручьи, водопады, затерянные каньоны — и великолепные пастбища для скота. Я сам видел выходы угля, и ходят разговоры, что в старину испанцы добывали здесь золото.

— Я уеду, — сказал я, — но потом вернусь обратно… вместе с Галлоуэем.

Он взглянул на меня.

— Кудряш говорит, Что встретил вашего брата. И что Галлоуэй Сакетт отступил перед ним.

— Галлоуэй, — сказал я ему, — не имеет привычки отступать. Он, вероятно, просто не сообразил, что в здешних краях заведено убивать сопляков, у которых молоко на губах не обсохло.

Наконец он оставил меня одного, я откинулся на подушки и вытянулся во весь рост. Мне было хорошо, по-настоящему хорошо. Я лежал в тепле, сытый, я мог отдохнуть. Но я не позволил себе заснуть, пока не услышал, как уезжает Кудряш Данн.

Росситер вел дело без особого размаха, в стаде у него было не больше трехсот голов, большей частью — племенной скот, но он был человек зажиточный и приехал в здешние места с деньгами. Ему не было нужды продавать скот, он мог его держать и дожидаться, пока стадо увеличится естественным путем. Хотя, полагаю, не отказывался прикупить при случае несколько голов. Человек, имеющий наличные, частенько может совершить выгодную покупку у людей, которые не умеют сами толком вести дело.

Он построил крепкий пятикомнатный бревенчатый дом с тремя солидными каминами, один из которых был достаточно велик, чтобы обогреть две комнаты, и топить его можно было из обеих этих комнат. У него была закрытая конюшня и несколько обнесенных жердями корралей, он держал дюжину хороших лошадей. На него работали два ковбоя. В доме была кухарка-мексиканка, такая могучая с виду, что, поди, могла бы управиться с двумя ковбоями сразу. Но стряпала она отменно.

Утром она подала мне завтрак, а потом принесла кое-какую одежку. Штаны были коротковаты для моего роста — два дюйма сверх шести футов[15], и руки торчали из рукавов чуть не до локтей, но все же так приятно было снова одеться в цивилизованный наряд. Лишних сапог у них не нашлось, но кож хватало, так что я взялся за дело и, сшил себе пару мокасин.

Мег пришла посмотреть. Она сидела на крыльце рядом со мной, пока я кроил кожу и подгонял мокасины на ноге.

— Вы это делали когда-нибудь раньше?

— Частенько. Я могу сделать и приличную пару сапог, было бы время.

— Правда можете?

— В семье Сакеттов если мальчик хотел сапоги, так тачал их сам. Конечно, если был старше двенадцати лет. А до того мы большей частью босиком бегали. Только в шестнадцать лет я обзавелся парой покупных башмаков. Я их берег для танцев.

Она обхватила колени руками и посмотрела на деревья, выстроившиеся вдоль края двора.

— Эти танцы… какие они были?

— Ну, чаще всего их устраивали в школе. Иногда у кого-нибудь во дворе. Как появлялась весточка, что будут танцы, люди ее передавали друг другу, каждый собирал корзинку и приходил. Другой раз все это устраивали без предупреждений, как в голову взбредет, но все равно народ отовсюду собирался… Ребята в большинстве были не большие мастаки насчет танцев, но даже если кто и не мог танцевать, то можно было подержать девчонку, пока она выплясывает. Играла скрипка, иногда еще какие-нибудь инструменты, но и одной скрипки хватало, больше никому ничего и не надо было… На танцах этих, конечно, вовсю ухаживали и вовсю дрались. Парни приходили в основном, чтоб подраться. За Галлоуэем вечно ухлестывали девчонки, но он на них не обращал внимания. Всерьез, во всяком случае… Иногда народу собиралось мало для танцев, мы тогда просто садились попеть. Мне это нравилось, потому что я очень люблю петь.

— А что вы собираетесь теперь делать?

— Найду для нас землю, заведем ранчо. Я так думаю, первым делом надо мне двинуть в Шалако и встретиться с Галлоуэем.

— Смотрите, будьте осторожны. Данны решат, что вы хотите их вытеснить.

— Ну, края тут пока открытые, места на всех хватит.

— Они так не считают, мистер Сакетт. Этих Даннов — шестеро братьев, да еще их отец, да еще с дюжину, а то и больше людей, которые на них работают.

— Ну, а нас — двое Сакеттов. Это значит, что силы примерно равные. Но, конечно, если потребуется, так по стране рассеяно нас немало, а мы родню в беде не бросаем…

Я закончил мокасины и примерил их. Ногам в них было удобно. Подошвы у меня уже зажили, хотя кожа на них пока что была еще слишком нежная.

Я посмотрел на девушку.

— Знаете, мэм, вы здорово красивая девушка, и счастлив будет тот мужчина, которому вы достанетесь, но только не растрачивайте себя на Кудряша Данна. Он подлый и ядовитый, как гремучая змея.

Она вскочила на ноги с побледневшим от гнева лицом.

— С вами нельзя по-хорошему! В первый раз я попыталась поговорить с вами, и тут же вы принялись чернить Кудряша!

— Если бы вчера вечером у меня не было оружия, он бы меня убил.

— Что за ерунду вы городите? Вы хотите сказать, что он попытался бы убить вас прямо в моем собственном доме, когда мы с папой были рядом? Это же смехотворно!

— Может быть. Он сказал; что это будет выглядеть как самоубийство. Мэм, вы можете меня возненавидеть, но я не был бы мужчиной, если б не сказал вам. Этот Кудряш больной. У него в голове болезнь. Вам лучше понять это, пока еще не поздно.

Она с презрением отвернулась от меня.

— Убирайтесь прочь. Я не желаю вас больше видеть! Убирайтесь — и все!

— Да, мэм. Вот потому-то я и сказал. Потому что уезжаю и не надеюсь слишком часто встречаться с вами снова, а вы с вашим папой были очень добры ко мне. Я предупредил вас — ну, скажем, как предупреждал бы людей, что в округе появился бешеный волк.

Я похромал в корраль и заарканил мустанга мышастой масти, грулью, которого Росситер согласился одолжить мне. Я надел на него хозяйскую уздечку, оседлал полученным в долг седлом и отвел к дому.

Росситер встретил меня у дверей.

— Жаль, что вы уезжаете, мой мальчик. Если снова окажетесь в этих местах, заглядывайте,

— Я верну вам все снаряжение, как только добуду себе другое. У Галлоуэя есть немного денег. А мои капиталы все остались там, у индейцев.

— Можете не торопиться. — Росситер спустился с крыльца и понизил голос. — Сакетт, будьте осторожны, уезжая отсюда. Думаю, вы нажили себе врага.

— Если он будет держаться подальше, я не стану заводиться с ним. Я не из тех, кто ищет неприятностей. И, мистер Росситер, если вам когда-нибудь понадобится помощь, вы только кликните Сакетта. Вы получите любую помощь, какая будет нужна, и быстро. Вы помогли одному из нас — значит, вы помогли нам всем. Вот так мы на это смотрим.

Мышастый оказался хорошим коньком, крепким и привычным к горным тропам. Сперва он начал показывать характер, но как только увидел, что я твердо решил оставаться в седле и не потерплю всяких глупостей, он довольно бодро и даже с удовольствием устремился вперед. Ему просто надо было разобраться, кто здесь хозяин.

До Шалако дорога была недальняя. Я старался держаться под деревьями, избегая тропы, и около полудня уже поил коня в реке Ла-Плата, в нескольких милях ниже городка. Когда грулья напился, я отвел его под деревья и отыскал местечко, где были и солнце, и тень, и трава вокруг, и ровная лужайка, где я мог отдохнуть. Я отдыхал, пока грулья щипал траву.

Практически я еще недостаточно окреп, а что ждет меня впереди — неизвестно. В этом городке могли быть люди, которых я хотел бы увидеть, но могли оказаться и такие, встречи с которыми я бы охотно избежал.

Откуда-то появилось у меня ощущение, что я приближаюсь к дому… эти места мне подходили, и даже название городка нравилось.

Шалако… наверное, какое-то индейское имя, звучит похоже[16].

Я еще какое-то время лежал, прислушиваясь к шороху трав и журчанию воды, а потом заснул.