Гаргантюа и Пантагрюэль

ПРОЛОГ

Друзья мои, знаете ли вы, кто такой был Сократ? Сократ был знаменитый греческий мудрец. Говорят, что с виду он был похож на силенов. А силенами встарину назывались коробочки, в которых богатые люди хранили свои драгоценности. Снаружи эти коробочки были украшены смешными фигурками — рогатыми зайцами, оседланными утками, крылатыми козлами… И такие забавные были эти фигурки, что всякий, увидя их, невольно улыбался. И никому в голову не приходило, что в этих забавных коробочках хранятся редкие драгоценные вещицы. А ведь туда прятали кольца, ожерелья, драгоценные камни и разные душистые снадобья: мяту, кардамон, мускус.

Вот таким же, говорят, был и Сократ. С виду это был смешной и неуклюжий старик. Нос у него был картошкой, глаза как у быка, одевался он кое-как, вечно зубоскалил, вечно подсмеивался. Короче говоря, — дурень-дурнем, а уж известно, какой из дурня толк.

Но это казалось только с первого взгляда. На самом деле Сократ был самый мудрый из всех тогдашних мудрецов. Под видом шутки он скрывал глубокие мысли, до которых в ту пору еще никто другой не додумался. И, кроме того, Сократ был всегда весел, всегда спокоен.

К чему, вы думаете, я завел с вами такие длинные рассуждения? Да все к тому, мои добрые друзья, чтобы вы, читая эту повесть, не подумали, что речь тут идет только о шутках да разных веселых сказках. Вы же сами говорите, что «по одежке не судят». Не судите же и вы мою повесть по одной забавной одежке. Сказки — сказками, но, кроме сказок, в этой повести вы найдете кое-что и посерьезнее.

Видали ли вы собаку, которая нашла на свалке мозговую кость? Посмотрите, как собака ее охраняет, как бережет, как крепко держит в зубах, как осторожно прокусывает, как терпеливо разгрызает, как чисто высасывает. Зачем она так трудится? Что она хочет получить от этой грязной, никому не нужной кости? Ясно: собака хочет высосать из нее мозг. А ведь мозг — такое лакомое кушанье.

Вот и я хотел бы, чтобы вы, добрые мои друзья, походили на эту умную, сообразительную, терпеливую собаку; Вам следует сначала хорошенько пронюхать и прочувствовать мою повесть. Затем на досуге подумать о ней, разбить кость и высосать мозг. Ведь, я только для виду рассказываю вам разные забавные Сказки, а на самом деле говорю кое-что о попах, о монахах, о королях, о судьях и о многом другом.

Итак, за дело, друзья мои! Читайте мою повесть и забавляйтесь себе на здоровье. Да только слушайте, бездельники: когда дочитаете последнюю страницу, не забудьте помянуть меня добрым словом.

Глава 1. О том, как родился Гаргантюа

В свое время великан Грангузье был большой весельчак и любитель покушать. В его погребах всегда хранился большой запас окороков, множество колбас, солонины с горчицей, икры и жирных сосисок. Уже не в молодом возрасте он женился на Гаргамели, красивой и здоровой девице, а через год у них родился Гаргантюа, тот самый Гаргантюа, который впоследствии унес колокола из церкви Парижской богоматери и в ужасной битве победил короля Пикрошоля.

По случаю рождения сына Грангузье задал такой пир, каких давно не бывало в тех краях. Как раз к этому времени зарезали 367 014 штук жирных быков, чтобы засолить мяса к весне. Потрохов получилось, сами понимаете, достаточно, и таких вкусных, что каждый пальчики облизывал. Но где же было сберечь такую уйму потрохов? Они бы непременно протухли, а это уж никуда не годится. И вот решено было сожрать их без промедления. Для этого пригласили молодцов со всей округи. Все они были любители покушать, веселые ребята и славные игроки в кегли.

Пир получился на славу. Бутылки заходили кругом, окорока запрыгали, стаканы забегали, кубки зазвенели. И уж будьте спокойны, с потрохами управились как нельзя лучше.

Сам Грангузье на радостях съел их шестнадцать бочек, два ведра и шесть горшков. То-то расперло ему кишки!

После обеда все отправились в рощу и там на густой мураве плясали под звуки волынок и свирелей, да так лихо, что смотреть на них было одно удовольствие.

Когда Гаргантюа немного подрос, ему смастерили красивую тележку. В этой тележке волы катали его взад и вперед, и все прохожие удивлялись, глядя на такого удивительного мальчугана. И было чему удивляться! У Гаргантюа была такая славная рожа с десятью подбородками, и, кроме того, кричал он очень редко, но зато закусывал ежеминутно.

Немного спустя Гаргантюа сшили нарядную одежду. Может быть, вам интересно, сколько на нее пошло материи? Это я могу сказать точно, так как в старинных книгах об этом подробно записано.

На рубашку его пошло 900 аршин лучшего французского полотна, и еще 200 — на квадратные лоскуточки, которые подшили под мышками. Для куртки взяли 813 аршин белого атласа, а для штанов 1105 аршин белой шерстяной материи. Штаны были сшиты в форме колонн с полосами и зубцами сзади, и заметьте, что у мальчишки были очень красивые ноги и как раз такой длины, какая полагалась для его роста.

На его башмаки пошло 406 аршин ярко-голубого бархата. На подошвы едва хватило тысячи коровьих шкур. Носки на башмаках сделали заостренные.

На камзол пошло 1800 аршин синего бархата, очень яркого, вышитого по краям золотыми листочками, а на кушак — 300 с половиной аршин шелковой саржи, наполовину белой, наполовину голубой. Кошелёк его был сделан из слоновой кости, а шляпа — из бархата, причем над шляпой развевался великолепный султан, сделанный из пера гигантской водяной птицы.

Для того чтобы сшить Гаргантюа перчатки, спустили кожу с 16 домовых. Из этого матерьяла они и были приготовлены по всем правилам.

С трёх до пяти лет Гаргантюа воспитывали и кормили как полагается. Проводил он свое время, как и все маленькие дети: пил, ел, спал; ел, спал, пил; спал, пил, ел.

Что еще делал он, хотите вы знать? Извольте, я вам скажу.

Однако скоро такому вольготному житью пришел конец.

Глава 2. О том, как метр Тубаль Олоферн обучал Гаргантюа грамоте.

В конце пятого года Грангузье, возвратившись с войны, навестил своего сына. Целуя и лаская его, Грангузье стал расспрашивать нянек, приучили ли они Гаргантюа к чистоте и опрятности. На это сам Гаргантюа ответил, что он завел такой порядок, что во всей стране нет мальчика чище его.

— Как так? — спросил Грангузье.

— Очень просто, — отвечал Гаргантюа, — я изобрел самый удобный способ вытирать себе нос.

— Какой же способ? — спросил Грангузье.

— Сейчас я вам расскажу, — сказал Гаргантюа. — Однажды я высморкался в шарф одной барышни, и это было очень приятно, так как шелк, из которого сделан шарф, очень мягкий. В другой раз я хотел вытереть нос шляпой, но куча золотых шариков, нашитых на шляпу, расцарапала мне щеки. Зато приятно было высморкаться в другую шляпу, которая была отделана мягкими перышками.

— Но во что же сморкаться всего удобнее? — спросил Грангузье.

— Сейчас скажу, — сказал Гаргантюа. — Вытирал я нос колпаком, подушкой, туфлей, корзинкой. Затем приходилось вытирать его курицей, петухом, цыпленком, телячьей шкурой, голубем, зайцем. Но, скажу вам в заключение, нет лучше средства для утирания носа, чем молодой гусёнок с нежным пушком. Когда его прикладываешь к носу, чувствуешь удивительную приятность от; его пуха, и озябший нос моментально согревается.

Услышав такие речи, добряк Грангузье пришел в восторг и сказал нянькам Гаргантюа:

— Знаете ли вы, как Филипп, царь македонский, узнал про удивительный ум своего сына Александра? Послушайте-ка, я расскажу вам эту историю.

«У царя был конь, но он был так необуздан и страшен, что никто не осмеливался сесть на него. Уже многих всадников искалечил этот дикий скакун: одному сломал шею, другому — ноги, третьему — череп, четвертому — челюсть. Однажды на ипподроме, где объезжают лошадей, Александр заметил, что конь оттого беснуется, что боится своей собственной тени. Тогда, вскочив на коня, Александр пустил его против солнца, так чтобы тень падала сзади, и таким образом сделал коня послушным. Узнав про поступок сына, Филипп решил, что Александр умен не по летам, и пригласил к нему в учителя Аристотеля, самого мудрого из всех греческих мудрецов.

«Сегодня, — продолжал добряк Грангузье, — мы всё убедились, насколько умён и сообразителен мой сын Гаргантюа. Думается мне, если его как следует обучить наукам, — из малого будет толк. Поэтому я хочу пригласить к нему в учителя какого-нибудь ученого человека.

Скоро такой ученый человек отыскался. Это был знаменитый метр Тубаль Олоферн[1]. Тубаль Олоферн заставил Гаргантюа вызубрить азбуку так хорошо, что Гаргантюа мог рассказать ее наизусть, без запинки, с начала до конца и задом наперед и как угодно. На это дело Гаргантюа потратил пять лет и три месяца. Вот это было ученье!

Потом таким же манером Гаргантюа вызубрил латинскую грамматику, молитвенник и церковный календарь, и на это у него ушло тринадцать лет шесть месяцев и две недели.

И заметьте, что в те времена книг печатать еще не умели; поэтому Гаргантюа, научившись грамоте, должен был переписать все книги для себя сам, и притом самыми красивыми буквами.

Гаргантюа носил обыкновенно на поясе огромный футляр с принадлежностями для письма. Пенал его больше смахивал на церковную колонну: так он был велик и тяжел. Чернильница висела на толстых железных цепях и была похожа на огромную бочку.

После того как Гаргантюа вызубрил еще множество других мудреных книг, Грангузье наконец заметил, что с ученьем дело ладится плохо. Чем больше Гаргантюа учится, тем он больше глупеет, становился рассеяннее и бестолковей.

Грангузье пожаловался на это своему другу дону Филиппу.

— В этом нет ничего удивительного, — сказал дон Филипп. — Уж лучше бы вашего сына не учить вовсе, чем отдавать его таким наставникам, как метр Тубаль Олоферн. Ведь вся его наука — глупость, а книги — чистейший вздор. Если вы мне не верите, позовите к себе любого мальчика, который учится у разумных учителей, и сравните его с вашим сыном. Вы увидите, кто из них толковей.

Грангузье этот совет понравился, и он приказал, чтобы все это было сделано.

И вот вечером, во время ужина, дон Филипп привел с собой своего маленького пажа Евдемона. Евдемон был опрятно одет, гладко причесан и выглядел настоящим красавчиком.

— Видите вы этого мальчика? — сказал дон Филипп. — Ему двенадцать лет. Ну, вот, посмотрим, чему он научился у своего учителя всего лишь за два года ученья.

Грангузье согласился выслушать Евдемона и приказал ему держать речь.

И вот Евдемон заговорил. На прекрасном латинском языке он стал величать и хвалить Гаргантюа за его ученость, за доброе поведение, за красоту и наконец стал просить Гаргантюа любить и уважать своего отца, который так заботится об его учении.

И все это было сказано таким приятным голосом и с таким приятными манерами, что все ахнули от, удивления.

Но когда очередь дошла до Гаргантюа, то вместо всякого ответа он уткнулся в шапку и заревел, как корова. И, как ни старались, от него не добились ни одного слова.

Отец разгневался до того, что хотел тут же убить Тубаля Ольферна. Хорошо, что дон Филипп во-время вмешался и успокоил бедного Грангузье. Грангузье приказал заплатить Тубалю Олоферну полное жалованье и выгнать его на все четыре стороны.

Когда Тубаль Олоферн покинул дом, Грангузье решил приставить к своему сыну Панократа — того самого учителя, у которого учился Евдемон. И, кроме того, Гаргантюа вместе с Евдемоном и новым учителем решено было отправить в Париж, чтобы посмотреть, как там обучаются французские юноши.

Глава 3. О том, как Гаргантюа был послан в Париж

Как раз к этому времени Грангузье получил из Африки в подарок огромную лошадь. Это была самая большая лошадь, какую только видели на свете. Величиной она была с шестерых слонов; нога у нее были с пальцами, уши как у лангедокской козы, а на заду рос небольшой рог. Масти она была бурой, а местами серой в яблоках. Но всего страшнее был у нее хвост. Толщиной он был с колонну и весь был усыпан огромными колючками.

Лошадь была доставлена к Грангузье морем — на трех баржах и одном корабле. Увидав ее, Грангузье воскликнул:

— Вот как кстати пришлась мне эта лошадка! Она повезет моего сына в Париж. Честное слово, теперь все пойдет как по маслу. Он станет со временем великим ученым.

На другой день, плотно закусив, Гаргантюа вместе со своим учителем Панократом, пажом Эвдемоном и другими провожатыми двинулся в путь. Погода стояла отличная. И вот наши путешественники весело ехали путем-дорогой, сладко ели и пили, пока не проехали Орлеана. А там пошел густой лес длиной в тридцать пять верст, шириной в семнадцать или около того. В этом лесу кишмя-кишели слепни и овода, и бедным лошадкам приходилось из-за них терпеть муку-мученскую. Но лошадь Гаргантюа была не из таких, чтобы терпеть мученья из-за каких-то оводов; Она честно отмстила им за своих искусанных родственников — и таким способом, какой никому и не снился.

Как только наши друзья вступили в лес и на них напали овода, лошадища так замахала своим хвостом, что деревья кучами повалились вокруг нее. Она махала хвостом вправо, влево, туда, сюда, вдоль и поперек, и косила деревья так, как косарь косит траву. Скоро весь лес был повален, и вся окрестность превратилась в поле, где не найдешь ни одного овода.

Гаргантюа с удовольствием следил за подвигами своей лошадки, но, заметьте, он вовсе не хвалился и не хвастался, но только сказал своим людям:

— Вот это, по-моему, здорово.

И все его спутники вполне с ним согласились.

Наконец наши друзья приехали в Париж, и первые два-три дня просидели дома, отдыхая от утомительного путешествия.

Глава 4. О том, как Гаргантюа унес колокола с церкви Парижской богоматери

После того как путешественники как следует отдохнули, Гаргантюа отправился посмотреть город. Но едва он вышел на улицу, как целые толпы зевак окружили его. Одни дивились огромному росту Гаргантюа, другие — его необычайной толщине, третьи — его красивой одежде. Известно, что парижане — самый легкомысленный народ в мире. Их, как говорится, хлебом не корми, только дай поглазеть на какого-нибудь фокусника или уличного музыканта. Тем более дивились они, глядя на такого молодца, как Гаргантюа. И действительно, они так назойливо его преследовали, что Гаргантюа должен был спасаться от них на башне церкви Парижской богоматери.

Поглядывая с башни на огромную толпу народа, Гаргантюа сказал:

— Я думаю, что эти бездельники хотят, чтобы я с ними как следует поздоровался, Дело! Сейчас я их угощу так, что они вовек этого не забудут.

И вслед за этим Гаргантюа набрал в свои легкие воздуху и так сильно дунул вниз, что в городе поднялся невиданный ураган. Ураган повалил с ног 260 418 человек, не считая женщин и детей.

Зеваки пустились наутек. Обливаясь потом и кашляя, они кое-как добежали до университета, и там принялись ругаться на чем свет стоит.

— Каримари-каримара! — кричали они. — Он чуть было не задушили нас своим ветром, этот негодяй.

А Гаргантюа, разогнав народ, стал от нечего делать рассматривать огромные колокола, висевшие на церковных башнях, и дергать их за веревки.

В городе поднялся трезвон. И вот тут-то Гаргантюа пришло в голову, что недурно бы было привесить эти колокола на шею его знаменитой лошади. Гаргантюа так и сделал. Он снял колокола один за другими отнес их к себе на квартиру.

Весь город возмутился… Горожане собрались к башне Нэль и стали советоваться, как вернуть колокола обратно. После долгих споров решено было отправить к Гаргантюа депутацию во главе с метром Янотусом, известным ученым и краснобаем.

И вот метр Янотус, крепко закусив и кое-как побрившись, отправился на квартиру Гаргантюа. Его сопровождали два краснорожих пристава и пять-шесть писак, перемазанных чернилами.

В воротах дома их встретил Панократ и очень испугался, увидев перед собой такую ряженую компанию. Но, узнав, что это вовсе не ряженые, а городская делегация, Панократ побежал к Гаргантюа и рассказал ему обо всем.

Гаргантюа посоветовался с друзьями и решил тайком от Янотуса возвратить колокола на место, а самого Янотуса тем временем как следует угостить и выслушать, что он потом скажет.

Все так и было сделано. Колокола потихоньку унесли, а Янотуса пригласили в залу, где он, откашлявшись, произнес следующую замечательную речь:

— Гм! гм! сударь. Гм! гм! господа. Было бы очень хорошо, если бы вы вернули нам наши колокола, потому что они нам очень нужны. Гм! Гм! Кхе! Если вы отдадите колокола по моей просьбе, я получу в награду шесть связок сосисок и добрую, пару штанов, в которых, будет очень тепло моим ногам. Ох, ей-богу, сударь, пара штанов очень хорошая штука! Ха-ха! Не всякому достаются штаны, кто в них нуждается. Я кое-что об этом знаю. Подумайте, сударь, вот уже восемнадцать дней, как я готовлю, эту прекрасную речь. Ради бога, отдайте нам наши колокола. Ведь каждый звонко звонящий на колокольне колокол, звоня своим языком, заставляет звонящих звонко звонить. Ха, ха, ха! Надеюсь, это убедительно. Ах, как я ловко говорю! Честное слово, сударь, было время, когда я только и делал, что произносил речи. Но теперь мне нужно только доброе вино, да чтобы в спину грел огонь, а брюхо упиралось в стол, на котором дымится суповая миска. Эх, сударь, отдайте же колокола. Ведь город без колоколов — все равно что корова без бубенчика. Так-то!

Не успел этот славный ученый окончить свою речь, как Панократ и Евдемон покатились со смеху и так хохотали, что чуть богу душу не отдали. Вместе с ними волей-неволей рассмеялся и сам метр Янотус. И так все трое хохотали наперерыв друг перед другом, пока у них не заболели печенки.

Когда смех улегся, Панократ предложил еще раз угостить прекрасного оратора и в награду за то, что он так рассмешил всю честную компанию, выдать ему:

десять связок сосисок,

пару штанов,

триста полен дров,

двадцать пять бочек вина,

постель с тремя перинами из гусиных перьев и большую суповую миску.

Все это было исполнено, но вместо штанов Гаргантюа приказал выдать метру Янотусу семь аршин черного сукна и три аршина материи на подкладку. Дело в том, что Гаргантюа не знал, какие штаны больше всего понравятся ученому оратору, с бантом ли сзади или спереди, или такие, как носят моряки, или с теплым набрюшником, или же с хвостом, вроде как у трески, чтобы особенно не нагревались почки.

И вот вся эта ученая банда, нагрузившись подарками, отправилась домой.

Но дело на этом еще не кончилось. Оказывается, метр Янотус, этот старый кашлюн, несмотря на то, что щедро поживился у Гаргантюа, все-таки потребовал у города обещаниях ему штанов и сосисок. Когда городские власти ему отказали, он подал на них в суд.

— Ах, вы, обманщики! — кричал метр Янотус. — На земле нет людей злее, чем вы. Вздумали со мной плутовать, когда я сам в свое время плутовал вместе с вами. Клянусь богом, я сообщу королю о ваших проделках. И пусть поразит меня проказа, если он не прикажет сжечь вас живыми, как обманщиков, изменников и врагов господа бога.

За эти слова городские власти в свою очередь потянули Янотуса в суд. Короче говоря, судебное дело так запуталось, что и до сих пор еще не окончено. Метр Янотус и его помощники поклялись, что они не станут ни мыться, ни сморкаться, пока не получат обещанной награды. Так они и до сих пор ходят грязными.

Глава 5. О том, как Гаргантюа жил в Париже

После того как колокола были водворены на старое место, Гаргантюа пожелал серьезно учиться у Панократа. Но Панократ сначала захотел узнать, как Гаргантюа занимался со своим прежним учителем. Поэтому он приказал Гаргантюа заниматься попрежнему. Гаргантюа так и сделал.

И вот как он проводил свое время. Просыпался в восемь-девять часов, с полчасика валялся на кровати, потом одевался и причесывал голову собственной пятерней. К этому он привык с детства, так как его старый учитель был того мнения, что причесываться, мыться и чиститься значит понапрасну терять дорогое время.

После этого Гаргантюа зевал, плевал, кашлял, чихал, сморкался, точно архидиакон, и завтракал жареными потрохами, говядиной, ветчиной и жирной похлебкой.

Плотно позавтракав, Гаргантюа шел в церковь, и за ним приносили туда в большой корзине его молитвенник, который весил вместе с переплетом и застежками одиннадцать пудов и шесть фунтов. В церкви Гаргантюа слушал двадцать шесть или тридцать обеден. Туда же приходил его придворный поп, закутанный как удод и пропахший винным запахом. Вместе с ним Гаргантюа бормотал свои молитвы и так старательно, что ни одного слова не пропадало.

Потом он с полчасика учился, уставившись в книгу, но все его мысли были уже на кухне, где в это время готовили обед. За обедом Гаргантюа съедал несколько дюжин окороков и колбас, но это была еще только закуска для возбуждения аппетита. Окорока Гаргантюа любил сдобрить горчицей, которую кидали ему в рот огромными ложками четыре здоровых, повара. Наконец наступал настоящий обед, и тут-то Гаргантюа съедал вдоволь всякого мяса и похлебок, и переставал есть только тогда, когда живот начинало пучить. После обеда Гаргантюа заваливался на-боковую, а проснувшись, приносил вина и пил себе на здоровье, сколько влезет. Панократ убеждал его, что вино после сна пить вредно.

— Что вы мне говорите! — отвечал Гаргантюа. — Точно такую жизнь ведут наши отцы-монахи, и посмотрите на них, — разве они не здоровы, по-нашему?

Так дело шло до вечера, а там, глядишь, подходило время заглянуть на кухню — посмотреть, какое жаркое жарится на вертеле. За ужином Гаргантюа снова наедался доотвала, потом играл в кости и наконец ложился спать, и спал безпросыпу до восьми часов утра.

Насмотревшись на такую жизнь, Панократ понял, почему из Гаргантюа вышел такой глупец и бездельник. И решил завести новый порядок.

Панократ стал будить своего воспитанника в четыре часа утра и, еще до завтрака, отправлялся с ним на прогулку. После прогулки Гаргантюа одевали и причесывали, а в это время Панократ повторял с ним вчерашние уроки. Так занимались, они часа два-три сряду, и после этого Панокраг давал ему новый урок. Затем они снова шли гулять. Заходили на площадь, играли в мяч, в лапту, в городки, чтобы как следует развить свое тело. Возвратившись домой, они растирались, меняли рубашки и садились обедать. В начале обеда читали вслух несколько забавных историй о старинных богатырских подвигах и весело беседовали друг с другом.

После обеда Гаргантюа учился играть на лютне, на арфе, на немецкой флейте, а затем снова садился учиться — повторял утренний урок, читал какую-нибудь книгу, писал, стараясь красиво выводить каждую букву.

Потом Гаргантюа вместе со своим конюшим Гимнастом уходил учиться верховой езде. Садился он на коня, вооруженный с головы, до ног, и скоро так научился обходиться с лошадью, обращаться с пикой и биться на шпагах, что равного ему не было в Париже.

Кроме того Гаргантюа часто охотился, играл в большой мяч, боролся, бегал, прыгал, плавал на животе, на спине, на боку. Так ловко он научился плавать, что мог переплыть реку, двигая одними ногами и держа одну руку высоко над головой.

Часто он переправлял на тот берег какую-нибудь книгу, и ни одной капли воды на нее не попадало.

По части гимнастики он был великий мастер. Привяжут, бывало, канат на какую-нибудь высокую башню и спустят конец на землю. Гаргантюа, перебирая руками, взберется до самого верху, а потом также опустится вниз и спрыгнет на траву. Или укрепят на двух деревьях толстую перекладину, он повиснет на ней обеими руками и передвигается, не быстро, что никакому скороходу его не догнать.

После своих гимнастических упражнений Гаргантюа мылся, растирался, переодевался и садился за ужин. Надо сказать, что обед у Гаргантюа был теперь самый скромный, только для того, чтобы червячка заморить, но зато ужин подавали ему сытный и жирный. После ужина, перед тем, как ложиться спать, Гаргантюа со своим учителем выходили на открытое место — посмотреть небо. Там они наблюдали за кометами, падающими звездами и изучали расположение светил. Затем Гаргантюа еще раз повторял все, чему он за этот день научился, и наконец ложился спать.

От времени до времени. Панократ водил своего ученика на экскурсии. Гаргантюа ходил на заводы, где плавят металл и льют пушки, в лаборатории алхимиков, на монетный двор, на ткацкие фабрики, где ткут шелковые материи и бархат, и всюду наблюдал и знакомился с работой. Ходил он также смотреть на акробатов и фокусников, а иногда, в ясный пригожий день, отправлялся за город, и там проводил весь день, распевая песни и валяясь на лужайке. Панократ понимал, что при усердных занятиях необходимо от времени до времени хорошенько отдохнуть, а поэтому и не препятствовал своему ученику забавляться в эти дни, как он того пожелает.

Глава 6. О том, как пирожники Лернэ поссорились с пастухами Гаргантюа.

Между тем на родине Гаргантюа подходило время уборки винограда. Тамошние пастухи уже стерегли виноград, чтобы его не поклевали скворцы. Вот однажды сидят пастухи около своего виноградника, болтают о том да о сем, вдруг видят — по дороге едут возы, а за возами шагают пирожники из соседнего города Лернэ. Надо сказать, что пирожники частенько тут проезжали — они возили в город свой товар. На этот раз ехало ровно двенадцать возов, и каждый воз был полон пирожками, свежими, вкусными, тепленькими, только что из печки.

— Чорт возьми, — сказали пастухи, — недурно было бы отведать пирожков. Эй, пирожники, продайте нам вашего товару.

— Вам? Пирожков? — закричали пирожники. — Ах вы, дураки, болтуны, лентяи, невежи, нищие! Ах вы, скоты, ах, тупицы ах, разини, ах, оборванцы! Да вам ли есть такие прекрасные пироги? Жевали бы свои овсяные лепешки да помалкивали!

— С каких это пор вы стали такими грубиянами? — возмутился пастух Форжье, добрый малый и честнейший на свете человек. — Раньше вы охотно продавали нам пирожки, а теперь отказываете. Так добрые соседи не делают. Ведь когда вы являетесь к нам за пшеницей, мы вам не отказываем и продаем ее сколько угодно. Но уж если вы решили ссориться, то берегитесь — мы вам о платим в свое время тем же. Зарубите это себе на носу.

— Что это ты сегодня распетушился, Форжье? — засмеялся Марке, старшина пирожников. — Пшонной каши ты объелся, что ли? Подойди-ка сюда поближе, я дам тебе пирожков.

Но когда Форжье по простоте душевной подошел и вытащил уже из-за пояса деньги, Марке так огрел его кнутом, что на теле сразу вздулся синий рубец.

— Караул! Убивают! — завопил Форжье и изо всех сил запустил в Марке своей дубинной. Дубинка угодила, Марке в голову, и негодный пирожник повалился на землю.

Тем временем на шум сбежались мызники, которые неподалеку сбивали с деревьев орехи длинными шестами. Мызники принялись тузить пирожников, пастухи тоже не зевали, поднялся гвалт, крик, шум, и пирожники скоро поняли, что дело их дрянь. И действительно, пирожников задержали и отняли у них пять дюжин пирожков. Но это вовсе не был грабеж: за пирожки хозяевам было заплачено столько, сколько полагалось, да сверх того им дали еще в придачу сотню орехов и три корзины белого винограда. После этого пирожники помогли раненому Марке сесть на лошадь и вернулись обратно в Лернэ. Всю дорогу они ругались на чем свет стоит и грозили, что пастухам теперь не сдобровать.

А пастухи между тем угощались пирожками, закусывали их прекрасным виноградом, и от души посмеивались над хвастунами-пирожниками. Избитый Форжье растер свой рубец виноградным соком, и вскоре совершенно поправился.

Глава 7. О том, как король Пикрошоль объявил Грангузье войну.

Вернувшись в Лернэ, пирожники сейчас же, не пивши, не евши, бросились в замок к своему королю Пикрошолю. При этом они ревели как ослы, показывали на свои сломанные корзины, разорванные платья, раздавленные пирожки, а главное — на раненого Марке, и жаловались, что все это наделали пастухи и мызники Грангузье.

Король пришел в неистовую ярость и, не разбирая — как, что и почему, — приказал по всей стране кликнуть клич, чтобы каждый под страхом смертной казни явился вооруженный на площадь, ровно в полдень.

И вот по всему городу загремели барабаны, а сам Пикрошоль, пока ему готовили обед, пошел приводить в порядок свою артиллерию. И тотчас же пушки были поставлены на лафеты, целые возы были нагружены военным провиантом, на улицах зашумели развернутые знамена.

За обедом король назначал командующих войсками. Командиром передового отряда — авангарда он назначил господина Трепелю. В отряде господина Трепелю числилось 16 014 пищальников[2] и 30 011 наемных солдат. Командующим артиллерией был назначен господин Тукдильон, и под его командой было 914 пушек, бомбард, мортир, василисков и прочих тяжелых орудий.

Сам король и королевские принцы присоединились к войску. Когда все войско было в сборе, послали отряд легкой кавалерии на разведку — нет ли где поблизости засады. Разведчики донесли, что никакой засады нет, и что все вокруг тихо и спокойно.

Тогда Пикрошоль приказал армии выступать. И вот вся эта армия без всякого порядка, врассыпную бросилась в поле, ломая и уничтожая все, что встречалось на пути. Солдаты не щадили никого и ничего. Встречали они коров — резали коров, встречали овец — тащили овец, встречали баранов — ловили баранов. Кроме того солдаты забирали кур, цыплят, уток, гусей, свиней, поросят; сбивали орехи, обрывали виноград, ломали яблони и груши.

И никто им в этом не, препятствовал. Жители сдавались без сопротивления и только умоляли поменьше разбойничать.

— Мы же никогда не обижали вас, — говорили они солдатам, — за что же нам терпеть такие мученья?

Но солдаты в ответ только посмеивались.

— Мы вот вас научим, как есть наши пирожки, — говорили они и продолжали свое разбойничье дело.

Глава 8. О том, как один монашек спас виноградник от вражеского нашествия

Так они бесновались, пока не дошли до города Севилье. Севилье они разгромили до основания и направились дальше, к аббатству. Но оббатство оказалось запертым и под крепкой охраной. Тогда главная армия пошла дальше к Ведскому броду, а около аббатства оставила семь пеших отрядов и сотни две копейщиков. Солдаты тотчас кинулись ломать каменную стену, которой был окружен монастырский виноградник.

Бедняги монахи не знали, какому святому молиться, и на всякий случай так принялись барабанить в свои колокола, что свели с ума всех монастырских ворон. А после этого устроили еще торжественную процессию с пением псалмов и разных молитв.

В то время проживал в аббатстве одни монашек, по имени Жан Сокрушитель. Это был молодой здоровый парень, всегда веселый, разбитной, готовый на всякие проделки, ловкий как чорт, горластый как петух. Он так наловчился отбарабанивать обедни и всенощные, что, бывало, монахи не успеют лба перекрестить, глянь, а служба и кончилась. Короче сказать, это был такой монах, какого еще и свет не видывал.

Так вот, этот монашек, услыхав шум в винограднике, вышел на двор узнать, в чем дело. А солдаты тем временем уже проломили стенку и бросились ломать виноград, из которого монахи делали себе вино. Монах, увидев, что дело плохо, бросился в церковь. Слышит — товарищи его вопят как оглашенные:

— Господи помилуй!.

— Ну вас к богу с вашими молитвами! — закричал брат Жан. — Почему вы лучше не споете «Прощай, корзины, сбор окончен»? Чорт меня побери, если неприятель уж не разнес наш виноградник! Что мы, бедняги, будем теперь пить? Прощай теперь, моя добрая винная кружка!

— Что тут делает этот пьяница? — сказал настоятель. — Отведите-ка его в карцер: он нарушил богослужение.

— А как же быть с вином? — возразил брат Жан. — Ведь вы же сами, господин настоятель, не дурак выпить после сытного Обеда. Да и никакой благородный человек не отказывается от доброго винца — это наше монастырское правило. Но, богом клянусь, молитвы сегодня никчему. Послушайте-ка, господа добрые люди: кто любит вино, тот пусть следует за мной. Клянусь святым Антонием, мы не отведаем больше винца, если не отстоим наш виноградник.

Говоря это, брат Жан сбросил свою рясу и схватил здоровенную палку от креста, длинную как копье, толщиной с кулак. Затем он выскочил из церкви и так принялся дубасить солдат, что те совсем обалдели. В этом нет ничего удивительного. Ведь солдаты перед тем побросали свое оружие, чтобы легче было управляться с виноградом, барабанщики продырявили барабаны и набили их доверху спелыми гроздьями, то же сделали и трубачи со своими трубами.

Итак, монах принялся тузить грабителей и, не говоря худого слова, валил их целыми толпами, колотя направо и налево по старинному способу.

Если кто хотел спрятаться в гуще виноградника, тому он давал по шее; кто хотел спастись бегством, — получал по спине; кто лез на дерево, того он доставал концом палки, и никому не давал пощады. А если кто кричал:

— Ах, брат Жан, ах, голубчик Жан, я сдаюсь! — тому он отвечал:

— Сдаваться-то сдавайся, но и душу тоже чертям отдавай.

И тоже расправлялся по-свойски.

Ах, это было самое ужасное зрелище, какое когда-либо видели!

Одни кричали: «Святая Варвара!»; другие: «Святой Георгий!»; третьи: «Божья матерь!» — И такой рев стоял кругом, что монахи наконец выбежали из церкви и принялись исповедыватьа раненых. А другие неважные монашки, вооружившись чем попало, бросились помогать брату Жану, и скоро с неприятельским войском было покончено. Так, благодаря удивительной храбрости брата Жана, в этот день погибло 13 622 неприятельских солдата и монастырский виноградник был спасен от расхищения.

Глава 9. О том, как Грангузье собирался на войну с Пикрошолем

А тем временем добряк Грангузье, ни о чем не подозревая, сидит себе около камелька, ждет, пока испекутся каштаны, малюет пол обожженной палкой и в десятый раз пересказывает жене с домочадцами добрые сказания былых времен.

Вдруг вбегает к нему пастух, по имени Пильо, и рассказывает обо всем, что случилось. Король Пикрошоль уже разорил весь край; невредимым остался только один виноградник, спасенный братом Жаном. Теперь Пикрошоль уже перешел Ведский брод, взял приступом город Ля-Рош-Клермо и укрепился в нем со своим войском.

— Увы, увы, добрые люди! Что же это такое? — сказал Грангузье. — Пикрошоль, мой старинный друг и союзник, напал на меня? Может ли это быть? Кто же ему это присоветовал? О-хо-хо-хо-хо! Боже мой, спаситель мой, помоги мне, укажи что делать: Уверяю тебя, что я не сделал Пикрошолю ничего худого; напротив, я всегда помогал ему деньгами, советами, войском. О-хо-хо-хо, добрые люди, неужели же мне, на старости лет, придется итти на войну? Неужели мне придется облечь панцырем свои бедные усталые плечи, а дрожащей рукой взять копье, чтобы защищать свои владения? Нет, нет, я испробую все средства, чтобы дело кончилось миром. Таково мое решение.

Вслед за этим Грангузье созвал совет и изложил ему дело. Решено было отправить к Пикрошолю какого-нибудь осторожного человека — узнать, почему он так внезапно нарушил мир и вторгся в чужие земли. Кроме того, решили вызвать из Парижа Гаргантюа, чтобы, в случае надобности, он помог разделиться с Пикрошолем.

Итак, Гаргантюа было отправлено длинное письмо, а к Пикрошолю поехал послом Ульрих Галле, человек мудрый и скромный, много раз испытанный Грангузье в затруднительных случаях. Этот добрый человек тотчас пустился в путь, благополучно перебрался через брод и стал расспрашивать тамошнего мельника, что тут случилось.

— Увы, увы мне, — отвечал мельник, — эти разбойники не оставили мне ни ложки ни плошки. Теперь они заперлись в Ля-Рош-Клермо, и я не советую вам ехать туда, на ночь глядя. Того и гляди наткнетесь на патруль, и вам от этого не поздоровится.

Галле переночевал у мельника и на другое утро вместе со своим трубачом явился перед воротами крепости. Трубач затрубил в трубу, и Галле потребовал, чтобы его допустили к королю Пикрошолю по весьма важному делу. Король, однако, не разрешил отпирать крепостных ворот. Он сам вышел на стену и спросил посла:

— Ну, что нового? Что вы хотите мне сказать?

В ответ на это посол, произнес длинную речь, в которой убеждал Пикрошоля прийти в себя и прекратить свое бесчинство. Посол уверял Пикрошоля, что Грангузье ни словом ни делом никогда не причинял ему никакого вреда, всегда хранил с ним дружбу, всегда обращался с ним как добрый сосед и ни в чем ему не отказывал. В заключение посол требовал, чтобы Пикрошоль немедленно возвратился в свои владения, а за убытки, причиненные войной, уплатил Грангузье тысячу золотых. Половину из них посол предлагал, заплатить завтра, а другую половину в будущем мае, причем в качестве заложников требовал герцога де-Турнемуля и принца де-Гратель.

Сказав это, Ульрих Галле умолк, но на все его речи Пикрошоль отвечал одно:

— Что ж, приходите за ними, приходите за ними! У них кулаки здоровые. Они вам настряпают таких пирогов, что больше не захотите!

Так Галле и пришлось вернуться домой ни с чем.

— Ну что, друг, — спросил его Грангузье, — какие вести принесли вы мне?

— С ним не сговоришь, — отвечал Галле, — видно, он совсем рехнулся, этот человек.

— Должно быть, так, — сказал Грангузье, пригорюнившись. — Но узнали ли вы, по крайней мере, почему он напал на меня?

— Об этом он ничего не сказал, — ответил Галле. — Правда, он упомянул о каких-то пирогах. Не обидел ли кто-нибудь его пирожников?

— Это дело надо нам разобрать, — задумчиво сказал Грангузье. — Не может же быть, чтобы он напал на меня без всякой причины.

И вот снарядили дознание и выяснили, что, действительно, у пирожников Пикрошоля было отнято пять дюжин пирогов, причем Марке сильно ранили в голову дубинкой. Правда, за пироги было заплачено, а Марке первый отхлестал кнутом беднягу Форжье.

Совет решил, что Грангузье следует защищаться.

Тем не менее Грангузье ответил:

— Раз дело идет о нескольких пирогах, я постараюсь покончить дело миром. Слишком уже мне неприятно, воевать на старости лет.

В ту же ночь Грангузье приказал изготовить пять возов самых вкусных пирожков на чудесном масле, на прекрасных желтках, с сахаром и ванилью. Для уплаты цырюльникам, которые перевязывали раны Марке, Грангузье отсчитал 700 003 золотых, а самому Марке дарил в вечное владение местечко Ля-Помардьер. И вот Галле снова было приказано отправиться с пирогами к Пикрошолю, чтобы дело уладить миром.

По дороге Галле велел нарвать зеленых веток и каждому извозчику взять в руку по ветке. Сам Галле тоже взял ветку. Этим он хотел показать, что они просят только мира, а воевать не хотят ни в коем случае.

Прибыв к воротам, Галле снова попросил, чтобы его допустили к Пикрошолю. Но на этот раз Пикрошоль не захотел с ним говорить и велел передать, что надо, капитану Тукдильону, который в это время, заряжал на валу пушки.

Галле рассказал Тукдильону все по порядку и предложил пять возов пирожков и золото в награду за убытки, которые потерпели пирожники от пастухов.

Тукдильон донес об этом Пикрошолю.

— Ха, ха, ха! — смеялся Тукдильон. — Это мужичье здорово перепугалось, ей-богу! Грангузье, этот несчастный пьяница, наверно, вспотел со страху. Тянуть винцо он мастер, а как дело дошло до драки, так он наутек. Не знаю, как вы, господин король, а я того мнения, что пироги следует нам забрать, а войну вести своим порядком. Неужели они на самом деле думают одурачить нас какими-то пирогами? Да они, я вижу, потеряли к нам всякое уважение. Так оно и выходит: дай мужику волю, так он и совсем распояшется.

— Та-та-та, — отвечал Пикрошоль, — клянусь святым Иаковом, мы им зададим трезвону. Делайте, как сказали.

И вот они забрали деньги и пироги, волов и телеги, а людей отпустили со строгим наказом больше не приближаться к крепости. Так Ульрих Галле во второй раз возвратился к Грангузье с вестью, что никакой надежды на мир не остается и что необходимо воевать с Пикрошолем не на живот, а на смерть.

Глава 10. О том, как король Пикрошоль решил завоевать весь мир.

Когда пироги были разгружены, к Пикрошолю явились герцог де Турнемуль, принц де Гратель и капитан Мердайль и сказали ему:

— Государь, мы сегодня сделаем вас счастливейшим и храбрейшим из всех королей.

— Пожалуйста, наденьте ваши шляпы, — сказал Пикрошоль.

— Большое спасибо, — отвечали они. — Мы вам предлагаем вот что. Чтобы охранять эту крепость, вы оставите в ней небольшой отряд под командой какого-нибудь капитана, а остальную армию разделите на две части. Одна часть пойдет на Грангузье и, конечно, легко с ним расправится. От, этого подлеца мы получим уйму денег (мы говорим: «подлеца», потому, что только одни подлецы умеют копить деньги; у благородных же государей обыкновенно не бывает ни копейки). Другая часть армии пойдет к морю и заберет все города, замки и крепости, не встречая сопротивления. Потом она сядет на корабли и, плавая у берегов Португалии, ограбит все приморские окрестности вплоть до Лиссабона. Чорт возьми! Испания должна будет нам покориться, потому что ее жители — олухи. Потом вы пройдете Гибралтарским проливом, и в память о вашем подвиге он будет с этих пор называться Пикрошолевым морем. После этого африканский разбойник Барбаросса станет вашим рабом.

— Я его помилую, — сказал Пикрошоль.

— Хорошо, — сказали они, — но только в том случае, если он согласится перейти в нашу веру. Затем вы завоюете Алжир, Тунис, острова Корсику, Сардинию, возьмете Геную, Флоренцию, — и берегись тогда, Рим! Бедный господин папа, пожалуй, окачурится со страху!

— Честное слово, — сказал Пикрошоль, — я не стану целовать его туфли.[3]

— Когда вся Италия будет завоевана, — продолжали они, — мы захватим в свои руки все острова Средиземного моря и вторгнемся в Азию. И тогда храни господь Иерусалим, — ведь султану придется распроститься с ним навеки.

— Я построю там храм Соломона,[4] — сказал Пикрошоль.

— Нет, — отвечали они, — с этим еще успеется. Сначала нам необходимо завладеть всей Малой Азией и дойти до самого Евфрата.

— Честное слово, — сказал Пикрошоль, — вы с ума сошли, бедняжки!

— Как так? — спросили они.

— Да ведь там пустыни, и мы можем в них погибнуть от жажды.

— Мы обо всем уже распорядились, — сказали они, — 9014 больших кораблей, нагруженных лучшим в мире вином, приплывут через Сирийское море в Яффу. Там их будут ждать 220 000 верблюдов и 1600 слонов. Этих слонов мы поймаем на охоте. Слоны и верблюды повезут вино за нами. Разве вам будет мало этого вина?

— Нет, конечно — отвечал Пикрошоль, — но ведь там очень жарко.

— Вот еще глупости какие! — сказали они. — Как будто такой герой, как вы, не сумеет устроиться там со всеми удобствами!

— Положим, — сказал Пикрошоль, — но что в это время делает та часть армии, которая разбила скверного пьяницу Грангузье?

— О, — сказали они, — она тоже не зевает. Мы с ней сейчас встретимся. Она завоевала всю Францию, Голландию, перешла через Рейн и здесь соединилась с нами, так как, после своих морских побед, мы успели возвратиться обратно. Затем общими силами мы обрушимся на Пруссию, Польшу, Литву, Россию, и вскоре все страны вплоть до Ледовитого океана будут в наших руках.

— Пруссию, Литву и Польшу я отдам вам за ваши заслуги, — сказал Пикрошоль.

— Ах, государь, — отвечали они, — вы очень добры. Покорно вас благодарим. Дай вам бог доброго здоровья!

При этих разговорах присутствовал один старый вояка, по имени Эхефрон.

— Боюсь, — сказал он, — что вы, не поймав медведя, собираетесь поделить его шкуру. Для чего зам нужны эти завоевания? К чему это все приведет?

— А к тому, что, вернувшись, мы отдохнем на славу, — сказал Пикрошоль.

— Хорошо, если вернетесь, — заметил Эхефрон. Путь-то ведь долог и опасен.

— Волков бояться — в лес не ходить, — отвечали военачальники. — Не сидеть же нам, сложа руки, у камелька! Мы не старые бабы, слава богу.

— Баста! — сказал Пикрошоль. — Оставим эти споры. Я только одного боюсь: чтобы этот проклятый Грангузье не ударил на нас с тыла, пока мы будем в Азии.

— Этому горю легко помочь, — сказал капитан Мердайль. — Мы пошлем строгий приказ московитам[5] и они вышлют нам на подмогу 450 000 отборного войска. О, если вы сделаете меня своим наместником, уж я дам себя знать. Я загрызу всех врагов зубами, растопчу ногами, перебью, разнесу, сокрушу всех, всех, всех!

— Ладно, ладно, — сказал Пикрошоль. — Не будем медлить. Все, кто меня любит, — за мной!

Глава 11. О том, как Гаргантюа поспешил на помощь своему родителю

В этот самый час Гаргантюа, прочитав отцовское письмо, выехал из Парижа. Гаргантюа ехал на своей большой лошади, а Панократ, Гимнаст, Евдемон и вся свита ехали за ним на обыкновенных лошадках и везли с собой на телегах все книги и ученые инструменты своего господина.

Скоро они приехали в Парильи. Тут местные мызники рассказали им, что Пикрошоль укрепился в Ля-Рош-Клермо, а капитан Трипе с большой армией хозяйничает в окрестностях и грабит всех, кого попало.

Чтобы узнать, нет ли где поблизости неприятеля, < Гаргантюа решил дослать разведку. В разведку вызвался ехать Гимнаст. Гаргантюа согласился. И вот Гимнаст вместе с одним тамошним жителем, который знал местность как свои пять пальцев, пустились в путь.

И не успели они проехать и двух верст, как их окружили неприятели.

— Стой! — закричали они Гимнасту.

— Господа, — сказал Гимнаст, подъезжая к солдатам, — я бедный чорт, прошу вас пощадить меня. У меня есть немного деньжонок, мы пропьем их вместе. Кроме того, мы можем продать моего коня, а деньги разделить поровну. Право, вам следовало бы принять меня в свою компанию. Ведь я парень не промах. Никто лучше меня не сумеет поймать, ощипать, зажарить и съесть курицу. Итак, я пью за ваше здоровье.

С этими словами Гимнаст раскупорил свою дорожную фляжку и поднес ее к губам.

Бездельники, разинув рот, уставились на Гимнаста, но в эту минуту прибежал капитан Трипе посмотреть, в чем дело.

— Пейте, господин капитан, — сказал Гимнаст, подавая ему свою фляжку, — я уж попробовал, вино доброе.

— Как? — сказал Трипе. — Этот негодяй смеется над нами? Кто ты таков?

— Я бедный чорт, — отвечал Гимнаст.

— В первый раз вижу, — сказал капитан Трипе, — чтобы бедный чорт ездил на такой красивой лошади. Поэтому, господин бедный чорт, слезай-ка со своего коня, я возьму его себе. А если он откажется ходить подо мной, то я оседлаю тебя самого. Я ведь люблю, чтобы черти меня носили.

Услыхав эти слова, солдаты решили, что уж если сам капитан Трипе зовет незнакомца чортом, то это и впрямь чорт, только переодетый. Тут многие принялись креститься, а Добрый Жан, капитан вольных стрелков, вытащил из кармана молитвенник и закричал во всю глотку:

— Чур меня, чур! Сгинь, нечистая сила!

Но Гимнаст не сгинул. Солдаты совсем перепугались, и многие из них пустились наутек.

Тогда Гимнаст подпрыгнул на лошади, перевернулся и вскочил на седло ногами, задом к неприятелю.

— Ай, ай, ай! — сказал он. — Плохи мои дела, плохи!

И после этого перевернулся вокруг себя на одной ноге, не теряя равновесия.

— Да, — сказал Трипе, — человеку такой штуки не сделать.

— А ведь я опять ошибся, — отвечал Гимнаст.

И, говоря это, он уперся большим пальцем правой руки в седельную луку и всем телом взметнулся в воздух вверх ногами. В таком положении он трижды перевернулся вокруг себя и вдруг, подпрыгнув, сел на лошадь по-дамски. Затем он легко перекинул ногу через лошадь, перекувырнулся еще раз и оказался в седле. Потом снова вскочил на седло, раскинул руки по сторонам и принялся кружиться, крича во всю глотку:

— Я беснуюсь, черти, я беснуюсь! Держите меня, держите, держите!

Пока Гимнаст показывал свои фокусы, дураки дивились и говорили друг другу:

— Честное слово, это оборотень или переодетый чорт. Господи, помилуй нас грешных.

И улепетывали по дороге, куда глаза глядят.

Видя это, Гимнаст внезапно соскочил с коня, выхватил из ножен шпагу и бросился на неприятеля. Он валил их кучами, и никто не смел на него напасть, потому что все думали, что перед ними разъяренный дьявол. Один только Трипе хотел исподтишка раскроить ему голову саблей, но шлем на голове у Гимнаста был такой крепкий, что Гимнаст повернулся и так ударил Трипе кистенем, что грабитель замертво повалился на землю.

После этого Гимнаст вскочил на лошадь и вместе со своим товарищем поскакал обратно к Гаргантюа на его стоянку.

Глава 12. О том, как Гаргантюа разрушил замок Вед

Как только Гаргантюа узнал, что всё неприятельское войско состоит из разбойников и грабителей, он тотчас сел на свою лошадь и смело двинулся навстречу неприятелю. По дороге Гаргантюа встретил огромный дуб, который рос тут с незапамятных времен.

— Вот то, что мне нужно, — сказал Гаргантюа и легко вырвал дуб из земли вместе с корнями.

Затем он оборвал с него корни и ветки и сделал себе отличную дубинку.

Скоро Гаргантюа доехал до Ведского леса и узнал, что в замке еще остались два неприятельских отряда.

— Эй, вы! — закричал Гаргантюа во все горло, — Тут вы или нет? Если вы тут, то проваливайте, пока не поздно; если же вас нет, то и толковать нечего.

Но в это время один разбойник-пушкарь выпалил из крепостной пушки и угодил Гаргантюа прямо в висок.

— Что это такое? — удивился Гаргантюа. — Кто это тут кидается виноградными зернами? Я вам покажу сейчас, как потешаться надо мной.

А пушкари тем временем, уже были у орудий и открыли такую стрельбу, что в короткое время выпустили 9025 зарядов. И все они целились прямо в голову Гаргантюа, так что тот оказался под целым градом снарядов и пуль.

— Панократ, друг мой, — вскричал Гаргантюа, отмахиваясь от снарядов обеими руками, — откуда взялись эти проклятые мухи? Дай-ка мне детку от этой ивы, а то мне никак их не отогнать.

Но когда Панократ сказал ему, что это вовсе не мухи, а артиллерийские снаряды, Гаргантюа страшно рассердился и так ударил по крепости своей дубинкой, что две башни, полетели на землю с первого же удара. Тут Гаргантюа принялся молотить дубиной направо и налево.

Покончив с врагом, друзья благополучно миновали Венский брод, выбрались на тот берег и поспешили к замку Грангузье, который ожидал их с большим нетерпением.

Глава 13. О том, как из волос Гаргантюа сыпались пушечные ядра

Поздоровавшись с отцом, Гаргантюа пошел к себе переодеться и причесаться с дороги. Причесывался Гаргантюа огромным гребнем. Длиной этот гребень был в сто сажен и вместо зубьев к нему были приделаны цельные слоновые клыки. Едва лишь Гаргантюа запустил в волосы свой гребешок, как на стол посыпались пушечные ядра. Грангузье подумал, что это вши, и пришел в ужас.

— Бог мой, сынок, неужели ты занес к нам бекасов из Монтегю?[6] — сказал он. — Я и не думал, что Панократ отдал тебя в эту отвратительную школу?

Тогда наступила очередь возмущаться Панократу.

— Сударь, — сказал Панократ, — неужели вы могли подумать, что я отдал своего воспитанника в такое поганое место? Уж лучше бы ему валяться среди самых грязных нищих, чем учиться в школе Монтегю! Ведь в этой школе учителя обращаются с учениками много хуже, чем вы обращаетесь со своими собаками. Право, эта школа больше походит на тюрьму, чем на школу. Будь я королем Парижа, я повесил бы на одной перекладине всех ее учителей вместе с директором за то, что они позволяют себе такие жестокости.

И, подняв одно из ядер, Панократ добавил:

— Это пушечные ядра, которыми осыпали вашего сына в Ведском лесу. Правда, враги получили за это по заслугам, но я того мнения, что нам следует гнать неприятеля, не переставая.

— Ну уж нет, — сказал Грангузье, — только не теперь. Сначала я хочу угостить вас как следует. Вы, ведь, у меня желанные гости.

И вот что Грангузье приказал изжарить на ужин:

1700 кур, 95 баранов, 400 петухов, 6000 рябчиков, 3 телки, 300 поросят, 1700 кур, 1400 зайцев, 31 теленка, 220 куропаток, 6000 цыплят, 303 утки, 63 козленка, 700 бекасов, 6000 голубей, 1700 перепелок.

В добавление было приготовлено много разных похлебок, а вино за ужином разливали Мишка Лизоблюд и Ванька Пьяница.

Глава 14. О том, как Гаргантюа проглотил с салатом шестерых паломников

Теперь следует рассказать про то, что случилось с шестью паломниками из Сен-Себастиана. Спасаясь от неприятельских солдат, они забрались в сад Грангузье и спрятались там в салате, между горохом и капустой. А надо сказать, что в саду Грангузье салат был огромный — величиной со сливовое дерево.

Перед ужином Гаргантюа пошел в сад за салатом, нарвал его, сколько ему вздумалось, и унес вместе с ним несчастных паломников. Бедняги так перепугались, что не смели слова выговорить со страха.

Когда салат вместе с паломниками обмывали у колодца, паломники шопотом говорили друг другу:

— Что такое с нами делают? Мы тут захлебнемся в этом салате. Уж не подать ли нам голос. Но если мы закричим, он подумает, что мы шпионы, и убьет нас.

А пока они так рассуждали, Гаргантюа положил, их вместе с салатом на блюдо, прибавил туда оливкового масла, уксусу и соли и проглотил все это кушанье для возбуждения аппетита перед ужином.

Уже пятеро паломников были проглочены, когда Грангузье заметил, что из-под салатного листа на блюде торчит какая-то закорючка. А это был посох шестого бедняги, который молча ожидал своей участи.

— Сынок, — сказал Грангузье, — мне кажется — это рожки улитки, не ешь ее.

— Почему? — возразил Гаргантюа. — Улитки в этом месяце очень вкусны.

И, вытащив из-под салата посох, он проглотил его вместе с паломником. После этого он отхлебнул громадный глоток вина и стал ожидать, пока приготовят ужин.

Проглоченные паломники кое-как выбрались из его зубов и решили, что они посажены в какое-то подземелье. Когда Гаргантюа глотнул такую уйму вина, они чуть не захлебнулись. Вино подхватило их и понесло прямо в горло, но они, подпрыгивая и помогая друг другу посохами, все-таки удержались во рту и забралась на край его зубов.

Но на их беду один из паломников нечаянно ударил своим посохом в дупло больного зуба. Зуб так дернуло, что Гаргантюа завопил, от боли. Тут ему подали зубочистку, и Гаргантюа, прогуливаясь по саду, повытаскивал господ паломников обратно. Одного он поймал за ноги, другого — за суму, третьего за карман, четвертого за посох, а беднягу, который ударил посохом, схватил за шиворот и дал ему порядочного тумака по загривку. Освобожденные паломники бросились бежать кто куда, а боль у Гаргантюа как рукой сняло.

Паломники бежали, ничего не видя и ничего не замечая, пока не добрались до Кудре. Там они заночевали в одной заброшенной избушке.

Глава 15. О том, как Гаргантюа пировал со своими друзьями

Когда все уселись за стол и первые куски были проглочены, Грангузье рассказал сыну обо всем, что произошло без него. Особенно много было разговоров про подвиги брата Жана, и Гаргантюа так они понравились, что он приказал немедленно пригласить к себе воинственного монашка.

Немного спустя брат Жан явился, и вот все бросились обнимать и всячески ублажать нашего пройдоху.

— Ах, брат Жан! — говорил Гаргантюа. — Друг мой, братец Жан! Подойди ко мне, чортов кум, дай обнять тебя, дружище.

А брат Жан так соловьем и разливался. Ловкий был шельма!

— Ладно, ладно, — сказал наконец Гаргантюа, — поставь-ка скамейку рядом со мной, и закусим чем придется.

— Охотно, — отвечал монах. — Паж, воды! Лей, дитя мое, лей. Дай-ка я прополощу себе горло.

— Ты славный парень, — сказал Гимнаст, — на кой шут тебе эта ряса? Долой ее!

— Что вы, сударь, — сказал монах, — монастырские правила этого не дозволяют.

— Плевать на ваши правила! — возразил Гимнаст. — Эта ряса давит тебе плечи. Снимай ее!

— Друг мой, — сказал монах, — оставь ее на мне. Ей-богу, я только здоровее пить буду. Ну, смелей, за еду! Правда, я сегодня уже поужинал, но все-таки я поем с удовольствием. Желудок у меня здоровый, как сапог святого Бенедикта, и всегда просит подачки, словно наш городской судья. Эй, друг, дай-ка мне свинины! Эге, это винцо неплохое. Ваше здоровье, господа!

— Удивляюсь, — сказал Евдемон, — какой славный парень этот монах. Почему же других монахов гонят из всякой компании и ругают их на чем свет стоит?

— Очень просто, — сказал Гаргантюа: — над домашней обезьяной тоже все потешаются. Обезьяна не стережет дома, как собака; не пашет земли, как вол; не дает ни молока, ни шерсти, как овца; не возит тяжестей, как лошадь. Она только гадит и портит, что попадется. За это она получает от всех насмешки да пинки. Точно так же и монах. Он не пашет земли, как крестьянин; не охраняет края, как военный; не лечит больных, как доктор; не учит детей, как педагог. Потому-то все и проклинают монахов, все от них сторонятся и стараются не иметь с ними никакого дела.

— Так-то так, — сказал Грангузье, — но ведь они молятся за нас богу.

— Как бы не так! — отвечал Гаргантюа. — Разве что только мешают нам своим колокольным трезвоном.

— На самом деле! — продолжал Гаргантюа. — Они бормочут себе под нос «Отче наш» и «Богородицу»[7] по тысяче раз в день, а что от того толку? Вот брат Жан — это другое дело. Он Не ханжа, не тунеядец. Он всегда весел, вежлив и всем приятен, как добрый товарищ. Он работает, трудится и охраняет виноградник своего аббатства.

Поужинав, друзья решили около полуночи выйти на разведку — посмотреть, что делают их противники. А до тех пор решено было немного отдохнуть, чтобы освежить голову.

Гаргантюа, однако, не мог заснуть, как ни старался.

— Я никогда так хорошо не сплю, как за проповедью, — сказал ему брат Жан. — Умоляю вас, давайте вместе читать псалмы. Увидите, что сейчас же заснете.

Гаргантюа эта мысль понравилась, и вот в начале первого псалма оба так захрапели, что все свечки в доме погасли.

Глава 16. О том, как монах повис на ореховом дереве

Около полуночи монах проснулся и заорал по своей привычке:

Все проснулись и стали одеваться к походу. Только монах ни за что не хотел надевать ни шлема, ни лат. Однако его вооружили насильно и посадили на доброго боевого коня.

И вот поехали наши рыцари путем-дорогой и стали рассуждать, как им лучше одолеть врага.

— Со мной ничего не бойтесь, — сказал монах. — Я знаю одну молитву, которая предохраняет от пули. Этой молитве научил меня один понамарь[8]. Правда, в нее я ни на грош не верю, но ведь со мной моя дубинка, и она меня не выдаст. А если кто-нибудь из вас вздумает удрать с поля битвы, клянусь богом, того я произведу в монахи и надену на него монашеский клобук. Слыхали вы, как один охотник вылечил свою собаку от трусости? Он надел на нее клобук, и с тех пор ни одна лисица не могла от нее удрать.

С этими словами монах пришпорил свою лошадь, но вдруг зацепился забралом за толстую ветку орешника и выпустил поводья. Лошадь рванулась вперед, монах повис на дереве и завопил во всю глотку:

— Помогите мне, помогите!

— Чорт возьми, — сказал Панократ, — я видал на своем веку немало повешенных, но никто из них не висел так красиво, как этот монашек.

— Довольно вам болтать! — кричал монах. — Помогите же мне, чорт вас возьми!

— Не шевелись, милашка, — сказал Гимнаст, — сейчас я тебя выручу. Как никак, ты все-таки добрый монашек.

С этими словами Гимнаст влез на дерево, приподнял одной рукой монаха подмышки, другой отцепил забрало и спустил монаха на землю.

Монах, ругаясь и отплевываясь, тотчас же расстегнул свое вооруженье, бросил его в траву, а сам остался в своей прежней рясе. После этого все снова сели на коней и, подсмеиваясь над монахом, поехали дальше.

Глава 17. О том, как Гаргантюа разбил передовой отряй Пикрошоля

Пикрошоль, узнав, что на его людей напали черти, перетрусил не на шутку. Напрасно Тукдильон уверял его, что им не страшны никакие черти, — Пикрошоль сильно в этом сомневался. Он приказал окропить свое войско снятой водой и опоясать дьяконскими орарями.[9] Орари и святая вода должны рассеять дьяволов в случае, если они снова задумают напасть на королевскую армию.

Затем Пикрошоль послал Тукдильона на разведку и в тот же день отправил гонца к своему двоюродному брату Анарху за помощью. Король Анарх в те времена управлял королевством Дипсодией, и в его армии служило племя кровожадных великанов. С помощью этих великанов Пикрошоль надеялся легко расправиться со своим врагом.

А Тукдильон со своим отрядом доехал до Кудре, никого там не нашел, и только захватил в плен шестерых паломников, спавших в заброшенной избушке. Пленников схватили, связали им руки и повели за собой, как те ни плакали, доказывая, что они вовсе не шпионы, а обыкновенные паломники.

В это время Гаргантюа заметил неприятеля и сказал своим людям:

— Друзья, их вдесятеро больше, чем нас. Стоит ли нам нападать на них?

— Чорт возьми, — отвечал монах, — как же иначе? Людей надо ценить не по числу, а по храбрости.

И завопил во все горло:

— В атаку, черти, в атаку!

Неприятель, услыхав, что черти снова напали на него, кинулся в бегство. Один только Тукдильон не растерялся. Он схватил копье и изо всей силы ударил им монаха. Но на монахе была такая толстенная ряса, что копье не могло ее пробить и согнулось как свечка. Тогда монах в свою очередь хватил Тукдильона своей дубинкой, и тот без чувств полетел с лошади.

Увидав на Тукдильоне орарь, монах сказал Гаргантюа:

— Эти люди, оказывается, попы. Только им все-таки далеко еще до монахов. Клянусь святым Жаком, я монах настоящий, и по этому случаю перебью всех попов как мух.

И поскакал во весь опор вдогонку за неприятелем.

Догнав последние ряды, монах принялся молотить дубинкой направо и налево и такой переполох устроил, что солдаты не знали, в какую сторону им податься.

Что касается Гаргантюа, то он решил неприятелей не преследовать и отложить дело до более удобного случая.

— Но за ними же гонится монах, — сказал Гимнаст.

— Как? — удивился Гаргантюа. — Разве монах гонится за ними? Ну, им теперь не поздоровится. Давайте подождем, пока он вернется обратно.

А монах крошил да крошил своей дубинкой, пока не встретил солдата, за спиной которого сидел один из бедных паломников. Увидав, что монах замахнулся дубинкой, паломник закричал:

— Господин монах, друг мой, господин монах, спасите меня, умоляю вас!

Тут только враги поняли, что это только один монах преследует их. Монаха схватили, надавали ему здоровенных тумаков и приставили к нему двух сторожей. Потом солдаты построились в боевой порядок и кинулись обратно на Гаргантюа.

Как только монах увидал, что враги ускакали, он выхватил шпагу и уложил на месте своих сторожей. После этого он вскочил на лошадь и кинулся по пятам за врагами. А у Гаргантюа в это время кипел бой, и враги, попробовав его дубины, снова обратились в бегство, напуганные и растерянные до потери сознания.

Подобно тому как осел, на которого напали овода, несется вперед, не разбирая дороги и не понимая сам, что с ним делается, точно так же и эти люди, обезумев от страха, летели куда глаза глядят, и ничто на свете не могло остановить их.

Монах, видя, что бояться неприятеля больше нечего, взобрался на скалу и оттуда начал разить беглецов своей шпагой. И так усердно он работал, что шпага его переломилась надвое, а от врагов осталась только небольшая кучка. Тогда монах отобрал у них оружие, а вместе с оружием прихватил и шестерых паломников, полумертвых от страха. Кроме того, он захватил в плен капитана Тукдильона.

Глава 18. О том, какие разговоры вел Грангузье с паломниками.

Вернувшись домой, Гаргантюа уселся за ужин. Все были в сборе. Нехватало только одного монаха.

Вдруг за окошком раздался крик:

— А ну-ка свежего винца, свежего винца, Гимнаст, друг мой!

Гаргантюа взглянул в окно. Конечно, это был брат Жан, который привел с собой шестерых паломников и капитана Тукдильона.

Тут чарки заходили, ножи застучали, и, что называется, дым пошел коромыслом.

Между тем Грангузье расспрашивал паломников, откуда они, где побывали и куда идут.

Фурнилье отвечал за всех:

— Господин, я из Сен-Жену, вот он — из Палюо, вон тот — из Онзэ, вот этот из Аржи, а этот — из Вильдебредена. Идем мы из Сен-Себастиана и теперь возвращаемся домой.

— Хорошо, — сказал Грангузье, — но зачем вы ходили в Сен-Себастиан?

— Мы ходили, — сказал Фурнилье, — просить святого Себастиана не посылать на нас чумы.

— Какие глупости! — сказал Грангузье. — Жалкие люди, неужели вы думаете, что чуму насылает святой Себастиан?

— Конечно, — сказал Фурнилье, — так говорят нам наши священники.

— Боже мой, — сказал Грангузье, — какой вздор болтают эти попы! Однажды я слышал как один поп в Сине проповедывал, что святой Антоний насылает на нас антонов огонь, святой Евтропий — водянку, а святой Жнльда — сумасшествие. Я так разделался с этим попом, что с тех пор ни один ханжа не смеет появиться на моей земле. Меня удивляет, чего смотрит ваш король? Ведь за такие речи попов надо наказывать так же, как за колдовство. Они вам только голову морочат своими бреднями.

После Этого паломников накормили, дали им на дорогу съестных припасов и отпустили домой, а к Грангузье привели пленного капитана Тукдильона.

О чем говорил Грангузье с Тукдильоном — неизвестно, но только через некоторое время он кликнул к себе монаха и спросил его:

— Брат Жан, добрый друг мой, вы взяли в плен этого капитана?

— Пусть он лучше сам это скажет, — отвечал монах.

— Совершенно верно, — сказал Тукдильон, —-меня взял в плен этот монах.

— Назначили вы ему выкуп? — спросил Грангузье у монаха.

— Нет, — отвечал монах, — и не подумал об этом.

— Сколько вы хотите за него получить?

— Ничего, ничего, — сказал монах, — я не затем взял его в плен.

Тогда Грангузье приказал отсчитать ему 62 000 золотых, а Тукдильона отпустил на свободу. В благодарность за это, Тукдильон предупредил Грангузье, что к Пикрошолю скоро прибудут великаны короля Анарха и что с ним справиться будет трудно.

Когда Тукдильон уехал, монах возвратил Грангузье его деньги и сказал:

— Господин, еще не время делать подарки. Подождем конца войны, а там увидим, как обернутся» дела. А на войне денежки всегда пригодятся.

— Хорошо, — сказал Грангузье, — когда война кончится, я всех вас награжу на славу.

Глава 19. О том, как был разбит король Пикрошоль

Грангузье собрал военный совет, и на совете было решено не ждать, пока придут великаны, а немедленно ударить на Пикрошоля, чтобы потом легче было управиться с непрошенными гостями. Гаргантюа был назначен командующим армией, а его отец остался в своей крепости.

Гаргантюа тотчас выступил на Ля-Рош-Клермо, где засел Пикрошоль. Едва лишь войско дошло до этой крепости, как Гимнаст сказал Гаргантюа:

— Господин, вы знаете, что французы сильны только при первом натиске. Тогда они дерутся как черти. Но если их заставить долго ждать, они делаются слабее женщин. Поэтому дайте вашему войску немного отдохнуть и закусить, а потом сразу идите на приступ.

Гаргантюа так и сделал. Он построил свою армию в боевой порядок, а монаха с шестью отрядами пехоты и конницы послал на Лудюнскую дорогу сторожить противника с той стороны.

В это время Пикрошоль сделал отчаянную вылазку, но был встречен пушечными выстрелами. В его войске произошла паника, люди бросились обратно в город, но монах успел преградить им дорогу. Солдаты бросились кто куда, но монах не стал их преследовать: он боялся, что оставшиеся в городе отряды ударят ему в тыл.

Тогда монах послал гонца предупредить Гаргантюа, чтобы тот занял холм налево и не пропускал Пикрошоля в крепость стой стороны. Гаргантюа послал туда четыре отряда под командой Себастиана, но те занять холм не успели, так как натолкнулись на Пикрошоля и его беспорядочную банду.

Себастиан пошел в атаку, но его принялись осыпать из крепости артиллерийскими снарядами и здорово потрепали. Гаргантюа поспешил к нему на помощь и велел своей артиллерии бить по крепости, сколько сил хватит.

Крепостные отряды бросились на эту сторону, чтобы обороняться от Гаргантюа, и с той стороны крепость опустела. Этим воспользовался монах и незаметно повел своих людей на приступ. Как только они влезли на стены, первым делом перебили стражу и отворили ворота своей коннице. Конница ворвалась в город и ринулась к восточным воротам, где происходила свалка. И, напав на врага с тылу, разбила его на-голову.

Увидав, что город уже сдался, Пикрошоль бросился в бегство. По дороге к реке его конь вдруг споткнулся, и Пикрошоль так разгневался на него, что выхватил шпагу и убил его на месте. Но другого коня взять было негде, и вот Пикрошоль придумал украсть с соседней мельницы осла, чтобы на нем бежать дальше. Но мельники во время заметили покражу и жестоко избили беднягу Пикрошоля. Кроме того, они отняли у него королевскую одежду и вместо нее дали какие-то лохмотья.

В этих лохмотьях Пикрошоль кое-как добрался до порта Гюбо, где жила старая колдунья. Эта колдунья сказала Пикрошолю, что он получит свое королевство обратно тогда, когда приедут турусы на колесах. С тех пор неизвестно, куда девался Пикрошоль. Говорят, что он живет где-то в Лионе, зарабатывает на пропитание собственным горбом и постоянно допытывается у всех встречных и поперечных, не приехали ли турусы на колесах. Должно быть, он все еще надеется получить обратно свое королевство.

Глава 20. О том, как товарищи Гаргантюа побили 660 рыцарей короля Анарха

Мэжду тем Гаргантюа донесли, что великаны уже приехали в Нетовую страну и расположились там лагерем. Гаргантюа решил выехать к ним навстречу, И вот наши друзья приехали в Нант, сели на корабли и отправились в путешествие. Скоро они миновали Никакой остров, а там и Нетовая страна была недалеко.

Как только они пристали к берегу, Гаргантюа сказал:

— Дети, город отсюда в двух шагах. Но прежде чем туда итти, мы должны разузнать, сколько там засело врагов и какой они породы.

Тогда монах и Гимнаст стали просить Гаргантюа послать их на разведку.

— Пустите нас, — говорили они, — мы пойдем, а вы подождите нас в гавани. Будьте спокойны, что мы сегодня же все разузнаем.

— Я, — сказал монах, — ручаюсь, что проникну в их лагерь, осмотрю всю их артиллерию, побываю в палатках у командиров, и никто меня не узнает.

— А я, — добавил Гимнаст, — пролечу как птица через их траншеи и пробегу по всему лагерю. У меня тело легкое, и враги меня не заметят.

Но пока они рассуждали, из-за пригорка вылетали на легких конях 660 рыцарей и во весь опор понеслись к кораблю, чтобы забрать в плен наших друзей.

Тогда Гаргантюа сказал:

— Дети, идите обратно на корабль. Я выйду к ним навстречу и перебью их как собак.

— Нет, это не годится, — сказал монах, — вы останетесь на корабле, а я с ними управлюсь один.

— Он дело говорит, — поддержали монаха другие, — уходите, господин. Мы поможем брату Жану, и вы увидите, на что мы способны.

Тут монах стащил с корабля два огромных каната и разложил их на берегу петлями. Концы канатов он привязал на палубе и сказал Евдемону:

— Как только я крикну, ты как можно быстрей доверни корабль и тащи канаты к себе.

Затем монах поставил на берегу Гимнаста и Панакрата и сказал им:

— Стойте тут и прикиньтесь, будто вы сдаетесь неприятелю. Только смотрите — не попадитесь в петлю, не то вам будет плохо.

Рыцари как вихрь подлетели к берегу. Тут случилось несчастие. Земля у берега была скользкая от воды, и вот передние лошади, поскользнувшись, полетели на землю.

— Господа, — сказал рыцарям монах, — мы в этом не виноваты. Это берег такой скользкий. Мы отдаемся на вашу милость.

— Сдаемся, сдаемся! — закричали также и Гимнаст с Панократом.

Рыцари подъехали ближе, а монах все отступал да отступал, пока не заметил, что все рыцари уже заехали в петли.

Тогда монах закричал Евдемону:

— Тяни! Тяни!

Евдемон в ту же минуту повернул корабль, канаты обмотались вокруг лошадиных ног, и рыцари не успели опомниться, как их потащило в море вместе с лошадями. Так все они и потонули кроме одного, у которого был турецкий конь. Этот конь вырвался из петли и помчался вместе со всадником обратно. Но Гимнаст бросился вдогонку и через сто шагов вскочил на круп лошади. Рыцаря Гимнаст обезоружил и взял в плен.

Гаргантюа очень обрадовался такой победе и похвалил монаха за его удивительную ловкость. После этого все сошли на берег, чтобы закусить и отдохнуть после трудов праведных. Вместе с ними угощался и пленник. Он только одного боялся, чтобы Гаргантюа не проглотил его живьем. Гаргантюа ведь это ничего не стоило. Он мог проглотить человека так же легко, как вы глотаете обсахаренную миндалину.

Глава 21. О том, как Гаргантюа и брат Жан поставили на берегу моря два замечательных памятника

В то время, как они пировали, Панократ сказал: — Эх, чорт возьми, неужели мы никогда не поедим дичи? Эта солонина ободрала мне все горло. Пойду-ка я посмотреть, нельзя ли тут чем-нибудь поживиться?

И только что он встал, как заметил на опушке леса большую красивую козулю. Панократ как стрела помчался за ней, поймал ее в один миг и в то же время схватил в воздухе руками 26 серых куропаток, 9 бекасов и 32 диких голубя. На обратном пути он побил ногами дюжину зайцев, пятнадцать вепрей и трех больших лисиц.

Нагруженный богатой добычей, он двинулся обратно и закричал во все горло:

— Браг Жан, друг мой, уксусу, уксусу, уксусу!

Гаргантюа подумал, что Панократу дурно, и велел принести уксус. Но монах отлично понял, что дело пахнет жарким, и тотчас устроил девять огромных вертелов. После этого друзья развели большой костер и заставили пленника жарить дичь. И вот начался пир на весь мир. Весело было глядеть, как они работали челюстями. Только за ушами трещало у каждого.

Когда пир был окончен, Гаргантюа сказал:

— Прежде чем уходить с этого места, я хочу соорудить здесь великолепный памятник в честь нашей победы.

И вот с веселыми песнями и шутками они вкопали в землю огромный деревянный столб. На этот столб друзья нацепили боевое седло, панцырь, стремя, шпоры, кольчугу, секиру, шпагу и железные перчатки. Гаргантюа же сделал на нем следующую победную надпись:

В то время пока Гаргантюа сочинял эту надпись, монах поставил другой столб и прибил к нему уши трех зайцев, крыло куропатки, скляночку с уксусом, коробочку с солью, старый дырявый котел и оловянную кружку. И в подражанье Гаргантюа написал следующее:

— Ну, дети, довольно забавляться, — сказал Гаргантюа, когда все вдоволь посмеялись нал этой надписью. — Пора нам подумать, как одолеть врага.

— Вот это дело, — отвечал монах и вдруг, подпрыгнув, заорал:

— Да здравствует Гаргантюа!

Гаргантюа хотел ответить ему тем же, но вдруг так чихнул, что вся земля вокруг задрожала и вместе с богатырским чихом появилось на свет 53 000 кривобоких карликов и столько же карлиц.

— Вот как здорово вы чихаете! — сказал монах. — Ей-богу, это славные уродцы. Надо их сейчас же поженить между собой.

Гаргантюа так и сделал. Для жилья он отвел им маленький островок, и с тех пор карлики там очень расплодились. Но говорят, что цапли ведут с ними постоянную войну. Карлики храбро защищаются от цапель и, наверно, скоро их победят.

Глава 22. О том, как Гаргантюа перебил 300 великанов в каменных панцырях с их капитаном Оборотнем

О, кто может рассказать, как Гаргантюа справился с тремястами ужасными великанами! Вот где загвоздка, вот где заковыка! Великие боги, вдохновите мой ум, оживите сердце! Это была такая ужасная битва, что, право, язык у меня немеет, как только я вспомню про нее!

Дело началось с того, что Гаргантюа отпустил своего пленника на свободу. Пленник вернулся домой и рассказал своему королю, что к ним приехал великан, по, имени Гаргантюа, который уже потопил 659 рыцарей, и только его одного оставил в живых. Кроме того Гаргантюа приказывал королю ровно в полдень приготовить ему обед, так как в это время он намерен напасть на его войско.

И действительно, ровно в полдень Гаргантюа с большой корабельной мачтой в руках подступил к неприятельскому лагерю. Навстречу Гаргантюа из лагеря вышли 300 великанов. Все они были одеты в здоровенные каменные панцыри.

Увидав великанов, монах сказал Гаргантюа:

— Ну, наступил ваш час показать свою храбрость. Угостите-ка их хорошенько своей мачтой, а уж мы тоже не отстанем от вас.

— Ну-у, — сказал Гаргантюа, — за храбростью-то у меня дело не станет. Только дело в том, что и Геркулес не смел выступать един против двоих.

— Вот еще глупости, — заметил монах, — да вы во сто раз сильнее всякого Геркулеса.

Пока они так разговаривали, из толпы великанов вышел Оборотень со своей стальной палицей. Увидав Гаргантюа, Оборотень так возгордился, что сказал своим товарищам:

— Клянусь Магометом, если кто-нибудь из вас вздумает сразиться с этим молодцом, того я казню жестокой смертью. Оставьте меня с ним один на один и смотрите, как я лихо его расщелкаю.

Услышав такой приказ, великаны отошли в сторону, где стояли бочки с вином. Туда же отошел и монах со своими соратниками. Этот пройдоха прикинулся, будто он болен: вертел шеей, дергал пальцами и говорил хриплым голосом:

— Объявляю вам, приятели: мы с вами не воюем. Угостите-ка нас хорошенько, пока наши господа дерутся.

Великаны согласились и посадили их пировать вместе с собой.

А тем временем Оборотень, размахивая своей чудовищной палицей, начал медленно подступать к Гарганпоа. Гаргантюа смело пошел к нему навстречу и заорал во все горло:

— Смерть тебе, злодей, смерть!

И вслед за этим выхватил из барки, которая была привязана у него к поясу, восемнадцать бочек соли и бросил эту соль прямо в лицо Оборотню. Соль забила ему горло, глаза, нос, и вот Оборотень вне себя от ярости поднял свою палицу и, конечно, уложил бы Гаргантюа на месте, если бы тот не успел во-время отскочить в сторону. Палица, однако, задела барку, так что барка разбилась на 4806 кусков и вся соль высыпалась на землю.

Тогда Гаргантюа толстым концом своей мачты ударил Оборотня прямо в грудь, а затем изловчился и нанес ему сильный удар между шеей и железным нагрудником. После этого Гаргантюа хотел еще раз ударить Оборотня, но тот так замахнулся на него палицей, что еще один миг, и рассек бы Гаргантюа с головы до селезенки. Но Гаргантюа снова увернулся, и палица на 73 аршина вошла в землю, причем одних искр вылетело больше чем 9006 бочек.

Пока Оборотень возился со своей палицей, вытаскивая ее из земли, Гаргантюа подбежал к нему и уж совсем было собрался отсечь ему голову. Но в эту минуту произошло несчастье. Мачта Гаргантюа слегка коснулась палицы, а надо сказать, что палица у Оборотня была волшебная, поэтому мачта тотчас же переломилась надвое, вершка на три от рукоятки.

Гаргантюа так растерялся, что крикнул:

— Эй, брат Жан, где ты, голубчик?

Услышав эти слова, монах сказал великанам:

— Ей-богу, наши господа совсем искалечат друг друга. Пойдемте их разнимать.

И уж кинулся было на помощь, но один из великанов схватил его за фалды и усадил на прежнее место.

— Если ты еще только двинешься, — сказал великан, — я тебя так запрячу в свои штаны, что ты вовеки оттуда не выберешься.

Между тем Гаргантюа схватил обломок мачты и начал тузить Оборотня куда попало. Случилось, однако, так, что Оборотень всё-таки вытащил свою палицу и снова кинулся на своего врага.

— Злодей! — закричал на него Гаргантюа. — Сейчас ты у меня запляшешь по-другому.

И с этими словами ударил его ногой в живот, да так ловко, что Оборотень полетел на землю вверх ногами. Тогда Гаргантюа схватил его за ноги и потащил по земле.

— Магомет! Магомет! — заорал Оборотень, и все великаны, вскочив из-за стола, бросились к нему на помощь.

Как только Гаргантюа увидал, что на него бегут великаны, он поднял Оборотня, над головой и, размахивая им во все стороны, кинулся навстречу. Тут началась такая бойня, какой свет еще не видывал. Великаны валились целыми толпами. Каменные панцыри, в которые они были одеты, разбивались на тысячи кусков, и в воздухе стоял такой грохот, что в нашем городе, помнится мне, полопались все стекла.

Увидав, что с великанами покончено, Гаргантюа швырнул мертвого Оборотня в город. Оборотень, словно лягушка, плашмя упал на главную площадь и, падая, убил на месте старого кота, мокрую кошку, ощипанную утку и гуся лапчатого.

Глава 23. О том, как монах сделал короля Анарха разносчиком луковой подливки.

После такой чудесной победы вся неприятельская армия добровольно сдалась Гаргантюа и выдала ему своего короля Анарха.

Однажды, когда наши друзья справляли пир в завоеванном лагере, монах спросил Гаргантюа:

— Что же мы будем делать с нашим господином королем? Ведь ему теперь не придется управлять своим королевством. Следует его приучить к какому-нибудь делу, не то он так совсем с голоду пропадет.

— Ты прав, — сказал Гаргантюа, — возьми его, пожалуйста, к себе и делай с ним что хочешь.

И вот монах нарядил короля в полотняную куртку и штаны морского фасона. Башмаков он королю не дал.

— К такому костюму башмаков не полагается, — сказал монах и повел короля к Гаргантюа.

— Знаком ли вам этот мужик? — спросил монах.

— Нет, конечно, — сказал Гаргантюа.

— Это господин король над тремя печеными луковицами. Я хочу сделать из него порядочного человека. Я хочу сделать его разносчиком луковичной подливки. Ну, кричи: «Кому надо луковичной лодливки?»

— Кому надо луковичной подливки? — закричал король.

— Это слишком тихо, — сказал монах.

И, взяв бывшего короля за ухо, прибавил:

— Пой громче, чорт тебя побери! Ведь у тебя здоровая глотка.

— Кому надо луковичной подливки? — завопил король во все горло.

Гаргантюа так с хохоту и покатился.

Два дня спустя монах женил короля на старой фонарщице. Свадьбу отпраздновали всей компанией. На обед подали великолепную баранью голову, колбасу с горчицей и потроха с чесноком. Кроме того нанят был слепой музыкант, и под звуки его волынки гости плясали до полуночи.

На другой день монах привел новобрачных во дворец и представил Гаргантюа. Гаргантюа подарил им каменную ступку, чтобы толочь лук, а для житья отвел им маленькую дворницкую на краю города. С тех пор Анарх сделался самым бойким разносчиком луковичной Подливки во всем государстве. Но мне говорили, что жена бьет его без всякой пощады, а наш дурак по своей глупости все это терпит и не смеет защищаться.

Глава 24. О том, как Гаргантюа накрыл языком целую армию и что автор увидал у него во рту.

После всех своих подвигов Гаргантюа нагрузил свой корабль всяким добром и отправил его домой. Сам же он вместе с друзьями решил возвращаться сухим путем, причем вся неприятельская армия с великим почетом провожала его до самой границы.

По дороге застал их сильный дождь. Солдаты дрожали от холода и стали жаться друг к дружке. Гаргантюа, заметив в армии беспорядок, приказал построиться тесными рядами. Когда солдаты построились, Гаргантюа высунул до половины свой язык и накрыл им всю армию.

Я же, рассказывающий вам эту справедливую историю, в которой нет ни одного словечка выдумки, спрятался было от дождя под громадный лопух. Немного спустя я заметил, что солдаты устроились лучше меня, и кинулся к ним. Но пробраться под язык было уже невозможно: солдат там набилось как сельдей в бочке.

Поэтому я решил взлезть наверх и прошел с добрых две версты по языку Гаргантюа, пока не вошел к нему в рот.

Великие боги, что я там увидел! Пусть гром меня разразит, если я вру! Я шел во рту словно по огромному собору и видел там высокие величавые утесы. Кажется, это были зубы Гаргантюа. Кроме того я заметил огромные луга, густые леса и города, величиной, не меньше Лиона или Орлеана. Первый, кто мне повстречался, был простак, садивший капусту.

— Друг мой, что ты тут делаешь? — спросил я в изумлении.

— Сажаю капусту, — ответил он.

— Сажаешь капусту? — удивился я. — Друг мой, почему же ты сажаешь капусту?

— Ах, сударь, — отвечал простак, — не все же люди родились богатыми. Я вот сажаю капусту, продаю ее в городе, и тем зарабатываю себе на пропитание.

— Господи Исусе, — вскричал я, — да что тут Новый Свет, что ли?

— Совсем не новый, — отвечал простак. — Наша земля очень старая. Говорят, что есть и новая земля. Там будто бы светит солнце и луна и звезды небесные. Но то — новая земля; наша земля много ее древнее.

— Пусть будет по-твоему, — сказал я. — А как называется тот город, куда ты носишь продавать свою капусту.

— Город Глотка, — отвечал простак. Жители его — добрые люди и примут вас честь-честью.

Тогда я решил отправиться в этот город.

По дороге я встретил молодца, который охотился на голубей.

— Друг мой, —спросил я, — откуда у вас берутся эти голуби?

— О сударь, — отвечал он, — они прилетают к нам с того света.

Тут я понял, что голуби залетают в глотку Гаргантюа, когда он зевает. Голуби, наверно, воображают, что перед ними не рот, а голубятня.

Наконец я добрался до города, но тут у меня потребовали пропуск.

— Какой пропуск? — удивился я. — Что у вас чума, что ли?

— Ах, сударь, — отвечали мне сторожа, — тут поблизости столько народу умирает, что их едва успевают хоронить.

— Боже мой, где же это? — спросил я?

Сторожа показали мне на огромную пропасть, из которой поднималась такая вонь, что дышать было невозможно. От этой вони в стране появилась чума, за последнюю неделю, она уморила 2 260 016 человек. Поразмыслив хорошенько, я понял, что эта вонь поднималась из желудка Гаргантюа, который с неделю тому назад объелся чесноком на свадьбе короля Анарха.

Покинув город, я прошел между двумя утесами, которые оказались зубами. Забравшись на один зуб, я увидел красивейшие в мире места: большие комнаты для игры в мяч, красивые галереи, много виноградников и массу домиков в итальянском вкусе. В тех местах я прожил около четырех месяцев и затем по задним зубам спустился вниз.

По дороге меня ограбили разбойники. Это случилось в большом лесу, около ушей. Спасаясь от разбойников, я забрел в какую-то деревеньку и там заработал себе немного деньжонок, и знаете как? Тем, что спал. В этих местах людей нанимают поденно для того, чтобы спать.

Работники зарабатывают от 5 до 6 су в день. Те же, кто умеет громко храпеть, могут выгнать до 7½ су.

В конце концов я захотел вернуться назад. Я прошел по бороде Гаргантюа, перескочил на его плечи, оттуда спустился на землю и наконец очутился перед ним.

— Откуда ты взялся, Раблэ? — спросил меня Гаргантюа.

— Из вашего горла, сударь.

— Сколько же времени ты там пробыл?

— Все время, пока вы возвращались на родину.

— Да ведь мы шли больше шести месяцев, — сказал Гаргантюа. — Чем же ты питался все это время?

— Самыми вкусными кусочками, которые вы отправляли в свой рот, отвечал я.

— Ха-ха-ха, — засмеялся Гаргантюа, — ловкий же ты парень, Раблэ! Дарю тебе за это замок Сальмигонден.

— Большое спасибо, сударь, — отвечал я, — вы меня награждаете по-королевски.

После этого мы расстались, очень довольные друг другом.

Глава 25. О том, как Гаргантюа наградил своих сподвижников.

Как только Гаргантюа вернулся домой, он задал такой пир своему войску, каких не бывало со времен царя Гороха. Когда все встали из-за стола, он велел каждому отсчитать из своей казны, по миллиону двести тысяч золотых чистоганом. Кроме этого он подарил каждому из своих соратников по целому городу. Панократу достался Ля-Рош-Клермо, Гимнасту — Ля-Кудрэ, Евдемону — Монпансье. Один только монах остался без города.

— Если вы хотите наградить меня, — сказал он Гаргантюа, — то позвольте мне построить монастырь по своему вкусу.

Гаргантюа эта просьба понравилась, и он подарил монаху весь Телемский округ, вплоть до реки Луары. Здесь монах, построил себе аббатство, но в этом аббатстве не было ничего церковного. В Телемском аббатстве жили мужчины и женщины, которые изучали разные науки, веселились и жили в свое полное удовольствие. Сам Гаргантюа не раз навещал Телемскбе аббатство и признавался потом, что он никогда еще не встречал таких умных и веселых людей, как там.