Газета День Литературы # 112 (2005 12)

Израэль Шамир ИВАН И АЛЁША

Ефим Курганов. Достоевский и Талмуд, или штрихи к портрету Ивана Карамазова. СПб 2002, изд-во журнала "Звезда".

МАЛО КОМУ НРАВИТСЯ Иван Карамазов. Из всей семьи Федора Павловича — он наименее приятный, несмотря на бойкость манер и берущие за душу софизмы, от "слезы ребенка" до "великого инквизитора". Недаром в него был влюблен Смердяков, эта предтеча прорабов перестройки, мечтающий о Западе, ненавидящий Россию и убивающий своего барина, чтобы показать, что и он — человек. Отцеубийцу Карамазова обычно считают врагом христианской веры, сатанистом, апологетом зла. Так Л.А.Зандер пишет, что от имени Ивана "зло выступает без маски, черт открыто говорит все, что он думает"; современная итальянская исследовательница указывает, что "манипуляция Ивана с текстом Св. Писания подобна действиям сатаны"; В.Е.Ветловская говорит о "дьявольской миссии Ивана"; а М.М.Дунаев считает, что "Иван заявляет себя явным антихристианином".

Автор недавно вышедшей книги приводит эти цитаты, но предлагает нам взглянуть на Ивана по-другому. "Враг Христов? Да, но с позиции не сатанинской, а талмудической. Иван противопоставляет этике христианской другую, а именно талмудическую этику. Программа Ивана — это талмудизм, основанный на антиправославной этике, строящейся на отвержении самой идеи искупления, и это легитимная позиция."

Эта мысль взята не из черносотенных изданий, где сравнениями сатанизма и талмудизма не удивишь, а из маленькой, нарядной книжки "Достоевский и Талмуд", вышедшей в издательстве журнала "Звезда", автор которой, доцент русской литературы Хельсинского университета Ефим Курганов, стоит на филосемитских талмудических позициях. У нее есть достоинство — она выводит спор православного христианства с талмудическим иудаизмом из скучной сферы генеалогии (чья бабушка согрешила с сенбернаром) в ту область духа, где ей и положено быть. Мысли Курганова изложены по канве романа Достоевского "Братья Карамазовы", но книжка не относится к области литературоведения. Роман лишь дает Курганову возможность высказаться. Это — философский и теологический трактат, отстаивающий самоценность и правоту талмудической морали, ее преимущество перед христианской.

Как выясняется, концепция Курганова отличается от воззрений крайне правых православных идеологов только своим знаком — они одинаково интерпретируют реальность, но с противоположных позиций. Один стоит за интересы общества, идентифицируемые с христианской системой ценностей, а другой — за права личности, основанные на талмудической морали. Главное в талмудическом иудаизме, проповедуемом доцентом Кургановым, это гипергуманизм, признание бесспорного приоритета прав личности над правами общества, то есть полное отрицание идеи соборности. Иными словами, по мнению Курганова, личность стоит над обществом. Не удивительно, что речь идет о правах богатой личности, скажем, праве отдельного Березовского или Ходорковского владеть российской нефтью. Так идеология Союза Правых Сил, неолиберализм Чикагской школы и Международного Валютного Фонда оказывается "системным бунтом против христианства", опирающимся на мораль Талмуда, что многие подозревали и раньше.

Любое насилие над личностью есть акт богоубийства, утверждает Курганов, разворачивая стволы против христиан, в то время как категории "насилие над обществом" в его лексиконе нет. Он напрямую связывает идеологию, теологию и экономику: так, он подчеркивает, что грубая, черновая модель Ивана, — его отец Федор — сребролюбив, как и его сын Иван. Он научился наращивать капитал у евреев, "начал с жидов, а под конец и у евреев был принят". Но, пишет Курганов, если Федор остался жидом, то Иван стал евреем, и даже талмудистом, то есть возвысился над чистой погоней за баблом в сферу идейной интерпретации оного.

Курганов не остается над схваткой Ивана и Алеши, но становится на сторону первого. По его мнению, в центре талмудического мировоззрения стоит отрицание главной христианской идеи искупления. Нельзя искупить грехи одного ценой крови другого, говорит он, и рассуждение о слезинке ребенка приводит к отрицанию жертвы Христа. Цитируя Вл.Соловьева, Курганов утверждает: в христианстве искупительная жертва — это идеал, а вот в Талмуде искупительная жертва категорически и полностью запрещена. Не может кто-то принять вину иного, ибо уникальна любая человеческая личность.

Можно представить себе такую систему ценностей; с ней можно поспорить, но каково ее отношение к Талмуду? Трудно представить себе более коллективистскую и тоталитарную парадигму, нежели талмудический иудаизм. "Все сыны Израиля полностью отвечают друг за друга", — гласит одна из талмудических аксиом. Реальные еврейские общины, жившие по Талмуду, также отличались своей спайкой, и недаром Куприн сравнивал их координированную атаку с роем оводов, способным ослепить и убить лошадь. Может быть, это коллективизм без возможности пожертвовать жизнью члена общества? Такого не бывает, и действительно, идея искупления и жертвы одного за всех прекрасно известна Талмуду.

Так, равви Измаил сказал: дай мне стать искупительной жертвой за народ Израиля (Мишна Негаим 2:1). В Книге Екклесиаст Раба 9:9, 1 говорится, что в раю нет никого выше мучеников Лаодицеи, которые ближе всех к престолу Всевышнего. Мученики Лаодицеи Юлиан (Лулианус) и Паппус, как рассказывается в трактате Таанит (186) взяли на себя вину и пострадали за всех. Возле Лаодицеи (нынешняя Латакия) была найдена убитой принцесса, и король решил покарать всех иудеев, если не найдется виновный. Юлиан и Паппус, хотя они были совершенно невинны, взяли убийство на себя, они были казнены, но — только они одни, а народ уцелел. "Чтобы спасти Израиль, они сказали: "Мы ее убили", и только они были казнены".

Поэтому мы временно отложим вопрос соответствия талмудической этики -кургановскому неоталмудизму, и посмотрим на выводы, которые он делает из своего чтения этого древнего свода. Самое интересное то, что гипергуманизм Курганова, который он возводит к Ивану Карамазову и к Талмуду, совершенно не либерален. Так, Курганов пишет: "Отец Павел Флоренский не любил эпоху Возрождения, считал ее вредной и опасной для человечества". Казалось бы, легитимно? Кому поп, кому попадья, кому попова дочка. Кому нравится Возрождение, кому Средние века. Тем более легитимно, что Курганов полностью соглашается с основным тезисом о. Флоренского о том, что "возрожденческий гуманизм имел талмудические корни". Курганов подхватывает слова Флоренского о "еврейском духе Возрождения", с восторгом поддерживает их цитатами из талмудиста Дейча, называвшего ведущих гуманистов Возрождения — талмудофилами, называет Возрождение победой фарисейского духа. Но Курганов-антилиберал считает, что эту победу можно только благословлять. Он клеймит "агрессивную откровенность" Флоренского и завершает вполне тоталитарным: "Нетерпимость философа по отношению ко всей эпохе Возрождения извинить никак нельзя". Он даже не ощущает смехотворности своей позиции — ведь и он "агрессивно откровенен" и "нетерпим", но с обратным знаком.

По-прежнему обходя стороной вопрос о соответствии кургановского неоталмудизма — реальному или идеальному, заметим, что Курганов выражает искренне и открыто ту парадигму, которая обычно подавалась в завуалированной форме. Его устами, как и устами Ивана, "черт открыто говорит все, что он думает". Если кому-то казалось, что гуманизм ведет к терпимости, плюрализму взглядов, открытому обществу как к конечной цели, ему стоит прочесть трактат Курганова, обещающего нам такой тоталитаризм на талмудической основе, который нам и не снился. Ведь политические, откровенно высказываемые воззрения Курганова абсолютно антилиберальны. Его не устраивает ни светская власть, ни даже православная симфония царской власти и церкви — ему, как подлинному фарисею, подавай государство-церковь, где талмудические мудрецы правят всем и во всем. Церковь должна вырасти в государство и занять его место; тогда государство отомрет, а на его место станет церковь, призывает Курганов. Его церковь, как он указывает, не есть христианская церковь, основанная на морали Христа, но иудаистская община под управлением мудрецов, правящих по морали Талмуда.

Эта фарисейская модель уже несколько раз осуществлялась на нашей планете, в государстве иезуитов в Парагвае и в Советской России 20-х годов, когда исчезло различие между "церковью" (партийно-идеологическим аппаратом) и "царем" (государственными органами). Хотя Курганов не ссылается на своего идейного противника, покойного московского философа Панарина, но судя по всему, его концепция знакома хельсинскому доценту. Ведь Панарин много писал об идее полного слияния "церкви" и "государства", реализованной на раннем этапе советского коммунизма; он же указывал на ее фарисейско-талмудические корни, и приветствовал освобождение от идеологического тоталитаризма, которого постепенно добились русские. Как неявный оппонент Панарина, Курганов мечтает о возвращении фарисейского Чека, когда нарушителю было бы некуда деться, о тотальном идеологизированном обществе, об обществе, где личная свобода отсутствует. Так гуманизм фарисея оборачивается тоталитаризмом. Более того, почтенный питерский философ, преподаватель русской литературы в Финляндии, открыто призывает к проведению в жизнь модели Протоколов Сионских мудрецов. Как и мифические рекомендатели этого политического памфлета начала 20-го века, он начинает с обещаний царства свободы, но приводит в железное ярмо мудрецов, в царство нового тоталитаризма.

Тоталитарные нотки Курганова заметны в его пересказе спора о Талмуде, который шел в русской общественности в 19-м веке после выхода в свет сборника "Мировоззрение талмудистов". Этот апологетический труд, скажем, "Краткий курс талмудизма", подчеркивал приемлемые и затушевывал мало приятные стороны талмудической этики. С подробной критикой апологетов выступил один из интереснейших людей своего времени, знаток Талмуда, Яков Брафман, который родился и вырос в еврейской среде, но затем перешел с позиций Ивана на сторону Алеши, крестился в православную веру и много способствовал развитию прогрессивных идей в ашкеназской этнической среде. (Его ценная "Книга Кагала", подробно документирующая репрессивную деятельность еврейских элит по отношению к обычным евреям и гоям в 18-19 вв. была недавно переиздана и представляет большой интерес для специалистов.)

Казалось бы, классический спор мудрецов, спор Ивана и Алеши. Но, если Курганов легитимизирует позицию Ивана, ставшего, по его словам, евреем-талмудистом, он демонизирует позицию Брафмана, совершившего обратную эволюцию и ставшему православным Алешей. Его критику апологетического "Краткого курса" он именует "доносом", а ответ одного из авторов сборника, Л.Гордона называет вполне по-ждановски (как подходит этот эпитет журналу "Звезда"!) "отповедь антисемиту".

То есть, с точки зрения Курганова, критика христианства суть законное выражение "другой морали", а ответ на эту критику становится "антисемитским доносом". Таким образом, если это еще было неясно, почтенный питерский философ не стоит над схваткой, он — активный борец за талмудическую парадигму, или, точнее, за то, что он считает таковой.

Заглянем в этот спор на уровне фактов. Брафман подчеркивал в своем анализе затушеванные антихристианские мотивы Талмуда. Гордон же, в своей "отповеди антисемиту" (по словам Курганова), утверждал, что "антихристианская тенденция в Талмуде явилась естественной реакцией на многовековое антихристианское отношение христиан к народу Израиля". Курганову это кажется "уничтожающим", "беспощадным разбором". Не знаю, основано ли это суждение на идеологической предвзятости, или на обычном невежестве, ибо Проклятие Христианам, часть молитвы "18 благословений", было сложено Самуилом Меньшим еще в дни жизни св. апостола Павла, до Иудейской войны с Римом в 66-71 годах первого века. Это проклятие — единственное, которое нельзя пропускать во время молитвы (Брахот 19а). А чтобы устранить тень сомнения, скажем, что в Каирской Генизе найдены документы с текстом этого проклятия, относящиеся к глубокой древности, и в них говорятся о христианах прямо и недвусмысленно. Таким образом, Яков Брафман был прав, а Л.Гордон, и вслед за ним Курганов, вводили в заблуждение. Да, "беспристрастной критикой", к которой апеллирует Курганов, у него не пахнет.

Курганов утверждает гуманизм и человеколюбие отцов Талмуда, ссылаясь на учение Равы, сказавшего — "твоя кровь не краснее крови твоего ближнего". Он подробно комментирует эти слова, выводя из них идею талмудического нехристианского отношения к человеку, по которой другого человека не следует убивать безвинно, но и спасать не следует. Но тот, кто становится на эти позиции, придет и к убийству. Если бы Курганов и впрямь знал Талмуд, он бы выбрал пример понадежнее, потому что Рава запорол насмерть еврея, согрешившего с гойской женщиной (Таанит 246). Этот образцовый гуманист перебил бы половину современных русских евреев, дали бы ему волю. Даже Нюрнбергские законы были полегче, там до казни дело не доходило. Более того, идея — как убить, не спасая, получила полное развитие в талмудической литературе; например, можно забрать лестницу, ведущую на дно колодца, по которой спустился враг-гой. Такое убийство путем не-спасения не считается запрещенным талмудической этикой.

ТЕПЕРЬ ОБРАТИМСЯ к идее жертвы, которая отличает, по мнению Курганова, христианство и талмудизм. Как мы уже сказали, приводя пример с мучениками Лаодицеи, искупительная жертва вполне вписывается как в талмудическую, так и в христианскую мораль. По-другому и не могло быть. Иисус шел от фарисейской школы Гиллеля (якобы процветавшей в первом веке до Р.Хр.), утверждает Курганов. Действительно, так считали в 19-м веке. Но в наши дни в иудаистике победила обратная точка зрения, по которой образ никогда не существовавшего Гиллеля (нет ни одного свидетельства современника о таком мудреце) был создан для того, чтобы импортировать некоторые христианские идеи, в том числе и идею искупительной жертвы, в талмудический иудаизм.

Мораль Талмуда — действительно нехристианская, и даже антихристианская, но это вовсе не значит, что она не развивалась под влиянием христианской мысли. Так же средневековая каббала книги Зогар была создана под прямым влиянием христианской испанской эзотерики, хотя ярый еврейский националист и сионист Гершон Шолем пытался ее вывести из некоего якобы подспудно существовавшего потока еврейской мистики, берущего свое начало в учении о Колеснице — современнице Мишны (2-й век).

Жертва Христа была бы оправдана и возвеличена отцами Талмуда, если бы она была совершена во имя народа Израиля. Она была отвергнута не потому, что, как говорит Курганов, "нельзя искупить грехи одного ценой крови другого, и рассуждение о слезинке ребенка сводится к отрицанию жертвы Христа". Слезинка ребенка не всех волнует, и один из ведущих "талмудических гуманистов", по словам Курганова, Хюго Гротиус, житель самой талмудистски-иудаистической страны своего времени Голландии, одобрял убийство детей в своем известном трактате De Jure Belli ac Pacis (Законы Войны и Мира, 1625), ссылаясь на ветхозаветный Пс. 137. "Блажен, кто размозжит головы твоих младенцев о камень". Христианское чтение этого текста — аллегорическое, но Гротиус принимал буквальное иудаистское понимание стиха. Как и подобает "талмудическому гуманисту", он был также ярым проповедником свободы торговли и незыблемого права Голландии грабить колонии Ост-Индии. Не беспокоит слезинка ребенка и граждан еврейского государства, страны победившего неоталмудизма: там на прошлой неделе суд полностью оправдал капитана Р. который всадил 17 пуль в тринадцатилетнюю девочку. Капитан Р. сказал, что поступил бы так же, если бы ей было три года, поскольку она оказалась в ста метрах от его поста. Когда она упала под градом пуль, он подбежал к ней и выпустил в нее весь магазин своего автомата.

Капитан Р., также как и Хюго Гротиус, не был евреем по рождению — они приняли неоталмудическую парадигму сознательно, по выбору, также как Яков Брафман, еврей по рождению, сознательно выбрал христианскую православную идею. Я не знаю биографии Курганова, ведет ли он род из христианской или иудейской семьи, да это и не важно — как и русский Иван Карамазов в его описании, он сознательно стал неоталмудистом. Равным образом известное высказывание Мадлен Олбрайт, сказавшей, что "гибель пятисот тысяч иракских детей вполне оправдана", указывает не сколько на ее иудейское происхождение, столько на дух неоталмудизма, на котором зиждется Заокеанская Империя.

Итак, не из-за слезинки ребенка, не из-за неприемлемости жертвы был отвергнут Христос талмудистами, но потому, что он пожертвовал собой не во имя евреев, а во имя Нового Израиля, в котором равны евреи и гои. А это прямо выступает вразрез с талмудической этикой, которая запрещает хозяину-иудею освобождать раба из рабства (Брахот 476, Гитин 38а).

Сама же концепция жертвы стала основной в современном неоталмудизме, куда больше, чем в его древнем предшественнике. Только вместо универсальной всечеловеческой жертвы Христа центральной стала уникальная жертва всесожжения (холокост, по-гречески) евреев, приведшая к воскресению — созданию еврейского государства Йызраиль. (Это написание рекомендовано еврейскими создателями Иерусалимской Библии, пардон, Танаха, как они его называют, да оно и удобно тем, что позволяет отличить его от Израиля, суть Церкви Христовой.)

Появление книги Курганова провозвещает то, что многие чувствуют. Если во времена Достоевского шел спор между Иваном и Алешей, между православием и неоталмудизмом, в наши дни этот спор, по крайней мере, временно, завершился победой кургановского тоталитаризма мудрецов. Так, Курганов — сторонник Ивана читает лекции в Хельсинском университете о преимуществе талмудической морали над христианской, но сторонники Алеши, верящие в превосходство Христа, могут надеяться как максимум на должность уборщицы. Да и этого много — стоит сказать, что христианство выше талмудизма, как тебя осудят за разжигание ненависти.

Отрицание спасительной жертвы Христа неподсудно. Можно свободно отрицать Его непорочное зачатие, смеяться над Распятием, отрицать Воскресение — и перед тобой откроются университеты, газеты, картинные галереи и хорошее общество. Но вырази сомнение в жертве евреев — и ты пойдешь, звеня кандалами, в Сибирь. Это не преувеличение: Так, за последний месяц сразу четыре ученых, выступавших против режима мудрецов, оказались за решеткой. На прошлой неделе в Вене был схвачен заехавший туда на 24 часа британский историк Дэвид Ирвинг, ему грозит 20 лет тюрьмы за то, что он выразил сомнение в уникальности искупительной жертвы Израиля. Австрийские власти отказались освободить его под залог. Другой отчаянный еретик, который и вовсе не верит в жертву всесожжения евреев — Эрнст Зундель, был депортирован из Соединенных Штатов, просидел два года в тюрьме строгого режима в Канаде и был депортирован в Германию, где он сидит и, видимо, еще долго просидит. Третий, Гермар Рудольф, немецкий химик из института Планка, доказывал, что наука исключает некоторые подробности рассказа о еврейской жертве. Он был приговорен к полутора годам тюрьмы, бежал в Америку и был возвращен отбывать свой срок в Германию. Тем временем еврейское государство приняло закон, распространяющий его юрисдикцию на весь мир: все жители планеты, от зулусов до чукчей, сейчас подсудны израильскому суду, если они совершат преступление против еврея. Такие законы были нормой в полуколонизованном Китае — китаец, за преступление против европейца, представал перед судом европейского сеттльмента. Этот закон провозглашает верховный суверенитет новой версии Сионских мудрецов. Протоколы, которые превозносит Курганов, стали fait accompli. Иван победил Алешу.