Газета День Литературы # 112 (2005 12)

Иван Зеленцов (Москва)

ТРЕТИЙ РИМ

Вечер. В троллейбусе тесно, но мыслям просторно.

Сосредоточенной злобы и желчи полны

лица сограждан — героев домашнего порно,

будничных драм, сериалов карьерной войны...

В давке лишиться часов, кошелька или плевы,

если такие имеются, немудрено.

Мир состоит из потомков Адольфа и Евы,

секса и алчности — как ни крути, всё равно

близко от Третьего Рейха до Третьего Рима,

как и до первого, впрочем, с похожей судьбой.

Видишь, плебей у ларька покупает "Плейбой",

слушая плеер, глядит на летящие мимо

"мерсы" патрициев, бывших партийцев, братков,

ныне сенаторов, братски влюблённых в сестерции

с изображением дядюшки Бена. Таков

ритм биенья столичного сердца. И

даже при том богоизбранный римский народ

непобедим. Укрывая своим одеялом

И заставляя работать рабов всех пород —

горцев, узбеков и прочих фракийцев и галлов —

водкой умывшись с утра, восклицает: "Изгнать!"

Только не будучи в силах устраивать бучу,

вновь забывается сном. Отшумели. И лучше

всех остальных это знает распутная знать,

в терме лаская податливый задик гетеры —

триста-четыреста за ночь, массаж и минет —

париться больше не нужно. И сходят на нет

от кокаина, травы и словесной холеры

их золотые детишки в нарядах от Гуччи,

Прада, Ферре и других италийских портных,

Твёрдые в вере своей, что деревья и тучи,

солнце и снег были созданы только для них...

Впрочем, настала пора говорить об ином:

О генофонде, о плебсе, который глазеет,

по горловину залившись дешёвым вином

на гладиаторов с круглым мячом в колизеях,

чтобы потом раздербанить соседям анфас,

о, как обычно, нежданной зиме,

о чиновничьей мрази,

о легионах на юге, просравших Кавказ,

или о нищих провинциях, тонущих в грязи,

вспомнить дворец за зубастою красной стеной,

где за бумажным дерьмом и за стёклами камер,

фото— и видео-, прячется очередной

тусклый правитель династии лжи, где носками

тысячелетними пахнет имперская власть...

Можно схитрить и слукавить, что станет

лучше и проще, что скоро надышимся всласть

или хотя бы, что будет тонуть наш "Титаник"

целую вечность, и сбацать на палубе вальс

или фокстрот, но кончаются струны и строки,

и, захлебнувшись, последняя оборвалась.

Мне выходить. Просто слишком темно на востоке

в этот закатный и всё ещё западный час.

ДЫРОЧКА

Мчим на резиновом катере,

Пьяные озером вдрызг,

Катимся к чёртовой матери

В белых комариках брызг.

Что так безжалостно колется,

Рвётся и жалит внутри?

Эти леса и околицы,

Избы и монастыри,

Славное море Плещеево,

Детский бассейн Петра...

Шито иголкой Кощеевой

Светлое наше вчера.

И, на бессмертье нанизаны,

Пасынки лютой зимы,

Узкими бродим карнизами

Мимо сумы и тюрьмы.

Вот потому-то с тобою мы,

Не оттрубив двадцать пять,

В лодке житейской пробоины

Настрополились латать —

Рюмкой ночной, разговорами,

Дымом, солёной звездой...

Но лишь такими просторами

Да изумрудной водой,

Только полями да чащами,

Да шепотком камышей

Можно заделать свистящую

Дырочку в русской душе...

МАНДАРИНОВЫЙ МЕСЯЦ

Скучен мир, как любовь за лавэ.

Может быть, на извозчике — к Анне?

Вечер. Ветер свистит в голове.

Заседает "Парламент" в кармане.

Олигархи летят в Куршавель.

Я "Крушовице" пью на Арбате.

Чу! Шевелится вкусный щавель

в моей запертой умной палате.

В этой предновогодней стране

сотни лет — мандариновый месяц.

Душу, слякоть дорожную, мне

дни прохожие медленно месят.

Взгляд, обычно потухший, у них

от предчувствия ярок настолько,

словно праздник шутов и шутих —

от вселенской печали настойка.

Скоро всем нашим шведам отсель

погрозим мы бокалом шампанским!

Ёлки-палки, метель-карусель

да над Спасскою бубен шаманский...