Человек трудной судьбы (с 16 лет инвалид-колясочник) Виктор ГАВРИЛИН жив поэзией духа своего. Он дарит её и нам...
***
Оживёт, позовёт и нахлынет
то, что память спустила до дна,
что поднять не сумела доныне
даже музыки давней волна.
Что-то в космосе крови сойдётся.
И посмотрит звезда на звезду,
и взойдет заходящее солнце,
и сдуреют все птицы в саду.
И в воронку былого затянет –
в мир, где свищут одни соловьи,
на пиры с молодыми гостями,
с духотою предгрозья любви.
Этот воздух, которым дышали,
нас, наверно б, сейчас раздавил...
Где ж ты, Родина наша большая,
где до неба хватало нам сил!
***
Я упустил свой срок расстаться с жизнью,
не легши камнем на душе ничьей,
и звездные года моей Отчизны
парадом шли, сияя в пять лучей.
В последний час глаза бы мне закрыли
еще не сокрушённые мечты.
Я стал бы сном, ещё имевшим крылья,
обжившим всю премудрость высоты.
И навсегда покинутые долы
забыли б мой неконченый напев.
И обо мне никто б не плакал долго,
так прикипеть душой и не успев.
И никогда во мне б не ныли хором
раскаянье, усталость и вина.
И не при мне, явившись мародером,
кружили бы чужие времена.
Всё было б так. Но только жадность к жизни
меня сквозь грязь болотин повела,
сквозь все грехи, прилипшие к Отчизне –
и я сронил два грязные крыла.
***
От дверей, где входил я, ключей
остаётся совсем уже мало.
Переходит в разряд мелочей
то, что смысл бытия составляло.
Как в безоблачный полдень зенит,
пуст ли, полон, – о Боже мой Христе! –
где повыше, и сам я открыт,
так открыт, словно нечего выкрасть.
Наподобие горних жилищ,
всё во мне предоставлено свету –
проливайся! На то я и нищ –
меньше места жилому предмету.
Будет на сердце пусто дотла –
поместится еще один лучик...
Но в отверстые двери вошла,
прижилась и не выплывет туча.
***
К высшей мере меня вы представите,
силы неба, я снова паду,
где лягушки расквакались в заводи,
и соловушко свищет в саду.
В бездне вечности выберу времечко,
чтобы был обязательно май.
Упаду я из нетей, как семечко.
Слушай живность и в жизнь прорастай!
С неба – в землю, и – к свету растерянно.
Чтоб ещё один выстоять век,
вырастай в соловьиное дерево,
ведь поющий ты был человек.
Зашумишь, как под бурею парус ли,
стихнет лес, запоёшь всё равно.
Из сплетённых деревьев, в их заросли,
соловей выбирает одно.
***
При сумеречной музыки звучанье
и думах, непереводимых в звук,
о том,
что слово было не в начале,
кощунственно уверуешься вдруг.
В мирах туманных
смутно мысль бродила,
объятая немотным полусном,
пока на звук не накопилась Сила,
и прогремело Имя, словно гром.
Тумана бесконечность затвердела,
и мыслящее нечто напряглось
для изреченья и вершенья дела.
И свет со тьмою разошлись поврозь.
И вспыхнуло добро тогда звездою –
в лучах на фоне мрака пролегло.
И красота прозвалась красотою,
и имени не избежало зло.