Газета День Литературы # 134 (2007 10)

Александр Трапезников НОВАЯ ИСТОРИЯ МОСКОВСКИХ УЛИЦ

РАЗГУЛЯЙ

Сосед по лестничной клетке подарил Забавину кобуру. На день рождения. Жили они на площади Разгуляй. В общем-то, сосед угадал тайную мечту своего приятеля – тому всегда хотелось заявиться в аудиторию (он преподавал в вузе), скинуть небрежно пиджак, а под ним – наплечная кобура. То-то зашушукаются, да и уважения прибавится, загадочности в прекрасных глазах студенток. Хотя предмет, который он вел, имел вполне мирную направленность: языкознание. А впрочем, слово – тоже оружие, это всем известно. Надо добавить, что сосед кобуру эту специально не покупал, просто нашел в рейсовом автобусе, вот и пригодилась. Будучи шофером, он много чего находил в своем салоне на конечной остановке, как-то раз обнаружил даже небольшое мраморное надгробие – правда, неизвестно, подарил ли его кому-нибудь или нет? Возможно, оставил для себя.

Забавин любовался кобурой несколько дней. Была она чуть потёртая, но тем лучше – сразу видно, что ею пользовались, носили "на дело", держали в ней не огурец какой-нибудь, не банан эквадорский. Сам Забавин, честно говоря, в армии не служил, по состоянию здоровья. Зрение у него было плюс десять, очки с этакими пуленепробиваемыми стёклами, но как всякий настоящий мужчина питал к оружию особую страсть. И в тире, между прочим, стрелял очень хорошо, тут зрение не помеха. Зоркость, прежде всего, в мозгу, а не в глазах. Стреляют, короче, головой. Ею чаще всего и убивают.

Но вскоре перед Забавиным встал важный вопрос. Кобура есть, теперь нужен пистолет, а где его взять? Глупо же носить одну лишь наплечную кобуру, тем более что четвертинка водки в неё не умещалась. Забавин обратился к соседу, но тот сказал, что пистолетов в автобусе не находил давно, с середины девяностых, однако есть, правда, у него на антресолях пустая туба от гранатомета, может дать. От тубы Забавин, подумав, отказался. Футляр нужен другой, да и под пиджак не спрячешь. Ещё и студенток всех распугаешь. Пистолет – одно, а гранатомёт – это уж чересчур.

Разумеется, речь о настоящем боевом оружии не шла, Забавин дураком не был, знал, чем это грозит. Он хотел что-то газовое. Воздушное, как поцелуи любимой. Пошёл в магазин "Кольчуга", что на Варварке. Стал примериваться к газовым и пневматическим пистолетам, примерять их в своей кобуре. Но все они почему-то оказались для нее велики. К тому же, дорогие, да ещё регистрация нужна. Хлопотно. Продавец посоветовал взять "осу", ударно-травматическую. Она-то как раз в кобуру входила, словно сверло бормашины в дупло зуба, но тут Забавин ощутил почти физическую боль, когда представил, что стреляет из этой "осы" и наносит своему геополитическому противнику ужасную травму. А ещё хуже, если тот успеет отобрать у него "осу" и сам ужалит. Пришлось отказаться.

Забавин возвратился домой, но вот тут-то ему наконец и повезло. В почтовом ящике он обнаружил рекламный проспектик с ассортиментом различных бытовых товаров. Среди них, между люстрой Чижевского и титановой лопатой, значился пистолет для самообороны, стреляющий красным перцем. Если по-научному, по-химически, то "олеорезин капсикум". Так называлась смесь в баллончике, формой напоминающим пузатенький пистолет. Забавин прямо влюбился в него с первого взгляда. Как в жену, двадцать лет назад. А главное – наш, отечественный, тульского производства. И цена подходящая. И никакой регистрации. И враг обездвиживается минут на десять, нужно только попасть в слизистую, не промахнуться. Потому что в противном случае, из всех видов спорта самым важным станет бег с препятствиями. А еще "олеорезин капсикум" действует на отвязанных наркоманов, а также на собак и бешеных кошек и, наверное, на агрессивных черепах тоже. Словом, чудо-оружие, не иначе, как пятого поколения, его бы на корабли Тихоокеанского флота для защиты Курил. Наш красный перец всем им поперёк горла встанет!

Не теряя зря времени, Забавин начал звонить по указанному телефону, товары ведь приносили на дом. Часа через два появилась девушка-курьер. С титановой люстрой и лопатой Чижевского – наверное, развозила всё разом.

– А не страшно одной-то да по чужим квартирам? – полюбопытствовал Забавин, поскольку девушка показалась очень хрупкой.

– У меня же с собой пистолеты, – ответила она, выставляя из рюкзака целый арсенал, разный по объёму и цвету: для дам – розовые, для мужчин – чёрные. На пятнадцать и на двадцать пять выстрелов.

Забавин выбрал себе черный пистолет с максимальным количеством зарядов, заплатил положенную сумму.

– Надо бы проверить боеспособность, – произнёс он. – А как?

– Вот и я не знаю. Только на самом себе, – отозвалась девушка, поспешно удаляясь из квартиры. Очевидно, ей уже приходилось сталкиваться с подобными экспериментаторами. Сервис требует жертв.

Оставшись один, Забавин начал размышлять. Можно, конечно, и на себе, но это выглядело бы как пародия на самоубийство, как дурной "аншлаг" из телевизора. Оставалось два варианта: жена и такса. Но ту и другую все-таки жалко, сроднились за много лет. И могут неправильно воспринять. Но самое скверное то, что пистолет никак не помещался в кобуру, оказался великоват. Надо было брать размерчиком поменьше. Жаба задушила, захотелось скорострельности, словно он уж начал готовиться к войне с НАТО. "Ну и ладно! – подумал Забавин, махнув на это дело рукой. – Главное, что теперь я вооружен и очень опасен".

Он действительно стал ощущать себя увереннее, даже природная сутулость куда-то пропала, зато появилась жёсткая складка над переносицей. Одним словом, вылитый Аль Пачино в "Крестном отце". Забавин решил тотчас же, пока не возвратилась с работы жена, пригласить в гости того самого соседа-шофёра, а заодно и ещё двоих, с нижнего этажа.

Расположились на кухне, где хозяин выставил на стол приличествующее угощение. О своём приобретении он до поры помалкивал, желая сделать гостям приятный сюрприз.

– А знаете, – издалека начал Забавин, пока разливали по рюмкам, – Разгуляй как площадь юридически не существует, хотя фактически широко известна аж с середины семнадцатого века. Это была царёва житница, между земляным валом и Немецкой слободой, где находилось много хлебных складов для солдат и несколько кабаков. Польский посланник Таннер писал об одной здешней корчме так: общедоступное кружало, славящееся попойками и бражничаньем. Надо думать, потому площадь и получила свое название – "Разгуляй". А где пьянство, там непременно и разбой.

– К чему ты клонишь? – настороженно спросил сосед-шофёр, знавший, что Забавин слова в простоте не скажет.

– А к тому, что велики традиции русской топонимики, – ответил хозяин, отзывая с кухни свою любимую таксу. Затем он пару раз выстрелил в потолок и прикрыл за собою дверь.

Некоторое время Забавин стоял в коридоре и прислушивался к громким чиханиям на кухне. Рекламный проспект и девушка-курьер не обманули: "олеорезин капсикум" оказался сильной штукой, посильнее "Фауста" Гёте. По крайней мере, так же способный вызвать на глазах слёзы. Если не умиления, то раздражения.

– Друзья мои! – заявил Забавин, возвращаясь на кухню. – Юридически мы, может, уже и не существуем, но фактически всё ещё живы, несмотря на реформу ЖКХ. За это надо непременно налить по второй.

– Сволочь ты! – почти хором откликнулись приятели-соседи. – Больше мы никогда не придём к тебе в гости!

– Да стоит ли так огорчаться из-за пустяков? – виновато проворчал хозяин, добавив себе в оправдание: – Это же Разгуляй. Тут в одна тысяча восемьсот двенадцатом году дом Мусина-Пушкина сгорел с древнейшим списком "Слова о полку Игореве", а вы... Из-за красного перца расстроились. Некоторые им вообще закусывают и не морщатся.

Но гости, отплевываясь и чертыхаясь, всё-таки ушли.

Минуло полторы недели. Забавину вновь представился случай испробовать свой чудесный пистолет, причём совершенно неожиданно. Он, уже примирившись с соседом-шофёром, сидел у того в гостях. Говорили о разном. Затем Забавин опять перекинулся на родную площадь, где прошло его детство, юность и все зрелые годы. Разгуляй видел и помнил гораздо больше, чем жизнь Забавина. Например, каменные палаты обер-гофмейстера Шепелева, огромный сад за ними, тянущийся до речки Чечоры, до "протока Ольховецкого", видел вторую мужскую гимназию и Медицинскую контору с аптекой, небольшой уютный дворик Евлашева, монументальный дом с портиком в классическом стиле архитектора Казакова. Много чего, что исчезло или изменилось, как лицо мёртвого человека на фотографии.

– На том доме, – рассказывал Забавин, – аббат Сюрюг, настоятель французской церкви в Москве, устроил солнечные часы. Их сняли с фасада лишь в 1920-х годах...

– Постой, – насторожился сосед. – Мне не нравится, что ты снова заговорил о Разгуляе. Это плохо кончается. Где твой чёрный пистолет?

– Здесь, – похлопал по карману Забавин. Пустую кобуру он также продолжал носить под левым локтем, словно пятидесятилетний ребёнок. – Но я сейчас не о Разгуляе. Я о времени, которое мы прогуляли. О песочных и солнечных часах, которые остановились. Песок кончился, Солнце скрылось.

– Тогда надо... идти ещё за одной, – предложил сосед, следуя своей логике.

И они спустились вниз, на улицу, где находился ночной магазин. Вот тут-то и произошла эта почти драматическая история. На соседа, шедшего впереди, вдруг неожиданно набросились какие-то двое, и, ни слова не говоря, принялись избивать, словно так было и положено, так велит время. Забавин с некоторым опозданием вспомнил о своём перечном пистолете. Но зато уж заряды "олеорезина капсикума" стал посылать от всей души, не экономя. Стрелял он по-голливудски, развернув ладонь с пистолетом параллельно земле. Досталось всем троим: и отмороженным незнакомцам, и соседу-шофёру. В темноте трудно было разобрать цель. Так все трое и полегли на древней площади Разгуляй.

Соседа Забавин притащил на себе домой, а минут через десять тот пришёл в чувство. Потом "меткий стрелок" вспоминал, что порция красного перца досталась ещё и случайно пробегавшей мимо собаке, и даже пролетавшей вороне, и те, якобы, тоже попадали на землю; но это-то уж он, кажется, присочинил.

В третий и в последний раз Забавин применил оружие через полгода. В позднее время шла какая-то очередная подловатая телевизионная передача. Супруга с таксой сажали на даче картошку. Забавин же сидел у голубого экрана, пестуя свою ненависть к мордатому телеведущему. Когда же тот в очередной раз вызвал "к барьеру" записных пустомель, ярость Забавина достигла предела.

– Дуэль? – громко сказал он. – Извольте!

И начал разряжать остатки "олеорезина капсикума" в телеящик и мелькающие там фигурки. Пострадал ли кто конкретно от красного перца с площади Разгуляй, трудно сказать. Но сам Забавин не испытал ничего, кроме усталой радости. Очевидно, за эти полгода смесь в баллончике потеряла свою убойную силу, выветрилась. Правда, к концу передачи ведущий как-то нехорошо дёргал головой. А на телевизионном экране ещё несколько дней держались ржавые пятна в разводах. Тоже ведь символ времени. Времени Разгуляй.

ТЕРЕМ-ТЕРЕМОК

Эта история начиналась во времена дикого капитализма, а закончилась в наши дни, хотя какая формация сейчас – сказать трудно, должно быть, рублёво-успенская: успеть побольше рублей спилить, а там трава не гори.

С огнём всё это и было связано.

На Преображенском валу стоял дом, в котором случился пожар. Вообще-то, там были и другие дома, и даже более древние, в которых тоже периодически что-то возгоралось с более существенными последствиями: в 1812 году, например, языки пламени уничтожили почти 70% всех московских зданий.

Когда-то, ещё в тридцатых годах XVIII века, купцы-компанейщики, взявшие на откуп продажу водки (как и теперь), подняли на неё цену, а чтобы спиртное не провозилось в город вне застав, устроили вокруг всей Москвы деревянную стену. Но жители столицы значительную её часть мигом растащили на дрова.

Тогда Москву обнесли земляным валом со рвом, вдоль которого постоянно ездила конная стража.

Каждый участок вала имел местное название: Бутырский, Преображенский и так далее. Но таможенную функцию вал и заставы выполняли недолго, поскольку бороться с палёной водкой бессмысленно – это всё равно что дуть на Луну.

Поэтому, с 1754 года внутренние таможни были отменены по всей России, а на московских заставах отставные солдаты проверяли лишь "подорожные". Если документы на право следования были в порядке – поднимали шлагбаум, пропуская экипаж или подводу. Но проезжать под шлагбаумом было небезопасно, он частенько обрушивался вниз, даже если не везли никакой водки.

Ещё Пушкин в "Дорожных жалобах", раздумывая над тем, откуда придёт к нему смерть, шутливо писал:

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид.

С водкой наша история также сопряжена, а ещё и со шлагбаумом, потому что такова была фамилия-кличка главного персонажа.

Захотелось ему побольше "зелени" срубить, а как – не знал. Это уже потом он стал палёное пойло гнать, а покуда промышлял мелочью, так, в райкоме комсомола отсиживался. Но тут школьный приятель Петя подвернулся, тоже какой-то инструктор.

– Шура! – говорит. – У меня есть дальняя родственница из Одессы. Бабла – немеряно. Хочет в Москву перебраться. Ты заключи с ней фиктивный брак и пропиши, а она тебе и отвалит, сколько запросишь. Пока она будет квартиру себе подыскивать, вы и разведётесь, не пройдёт и полгода. Жить-то она всё равно покуда у меня будет.

Шура ещё не был акулой капитализма, клюнул. Ударили по рукам, а через неделю появляется этакая лягушонка в очках. Не слишком-то она понравилась, но с лица воду не пить. Показала она Шуре деньги, правда, издалека, и говорит, что как только – так сразу. В смысле, после регистрации брака и прописки.

Первые подозрения в его сердце закрались после оформления всех документов, когда она осталась ночевать в его квартире. Причём в самой лучшей из трёх комнат.

– Чего это она, а? – спросил он у своего школьного приятеля. – Где деньги, Петя?

– Жди, Шура, – ответил тот. – Полгода пролетят быстро.

За эти полгода уже Советский Союз развалился, а лягушка-квакушка никуда съезжать не собирается.

Развестись, впрочем, развелись. Но легче ли от этого? Соседкой она оказалась скверной, с бранливым характером, всю квартиру какими-то тюками заставила да ещё что-то подливала ему в суп.

Шура, не выдержав, пошёл плакаться к своей старой подружке, с которой ещё вместе в детский сад ходили, и совершенно неожиданно признался ей в любви.

– Не печалься так! – говорит ему эта подружка, смахивающая профилем на полевую мышь. – Дело поправимое. Мы её из твоей квартиры вместе выжимать будем. Ты только женись на мне и пропиши.

А почему бы и нет? Сказано – сделано. Так в доме на Преображенском валу поселилась ещё и мышка-норушка.

Однако и у неё характер оказался не сахар, даже похуже, чем у первой жены в очках. В детском саду вела себя гораздо скромнее. Но ведь сколько воды утекло!

А тут – уже совершенно другая эпоха, где всё бесовское наружу и полезло. Каждый стал зубами щёлкать.

Шура затужил ещё крепче. Что ж дальше делать?

Развёлся он и с этой женой. А две бывшие супружницы подружились, вместе какие-то тёмные дела с тюками обделывали, да и жили в самых лучших комнатах, а у Шуры из всех щелей дуло.

Дальше – больше. Лягушка вдруг вышла замуж за Петю, школьного приятеля, а детсадовская подруга привела в дом какого-то братка, похожего фигурой на ёжика, и такого же злого и колючего. Шеи не было, одни плечи.

Петя стал постоянно занимать у Шуры-Шлагбаума деньги – под будущий окончательный расчёт, а ёжик даже и не занимал вовсе, а просто брал всё подряд, да ещё и поколачивал хозяина, если спьяну под руку попадался. Совсем тяжёлые времена настали.

Жили они таким образом, как в тереме-теремке: лягушка-квакушка, мышка-норушка, петя-петушок, ёжик – ни головы ни ножек, и бывший комсомольский инструктор Шура.

Жаловаться некому, но обидно.

Иные уже нефтяными вышками владели, а он всё никак свою жилищную проблему не решит.

И понял однажды, что жить так больше нельзя. Надо идти по стопам партии. Пока ещё какая-нибудь лиса или медведь в его квартиру не завалились.

Пошёл он ночью на злодеяние: облил стены теремка керосином, запалил спичку, но сам же потом и пожарных вызвал, помогал всю эту живность вытаскивать.

И очень уж ему с тех пор жечь понравилось. Следите за движением мысли?

Затеял он бизнес на палёной водке, совместно с Петей, ёжика взяли в охранники, мышку с лягушкой – в топ-менеджеры.

Быстро поднялись на ноги, потому что Шура всех конкурентов пожёг.

Потом, правда, и этих своих представителей животного мира – тоже, чтобы лишнего не трепали.

Прочим, кто мешал или под ногами путался, также опустил на голову шлагбаум.

А вскоре его и самого сожгли, из огнемёта.

Но это уже совершенно другая история, неинтересная.

И к Преображенскому валу никакого отношения не имеет.