Сейчас если не каждая третья, то уж каждая пятая заметка, касающаяся современной литературной тематики, так или иначе затрагивает имя Захара Прилепина. Уже и небожители в лице г-на Авена и лиц, пребывающих в воздушном пространстве, коих олицетворяет г-жа Тина Канделаки снизошли до диалога с ним.
Две змеюки, как они себя обозначают, из "Школы злословия" буквально растаяли после его нескольких комплиментов, и всё оставшееся время, будто пушистые кошечки с повязанными на шею бантами, нежились, мурлыкая.
Он дипломатичен, он испытывает, проверяет, прощупывает, изучает.
Задыхающиеся в спёртом воздухе литдеятели ещё в 2004 году ухватились за его малотиражную публикацию "Патологий" в петрозаводском журнале "Север". Всем нужна была такая кислородная маска. Далее обороты только накручивались. Теперь его имя устойчивый литературный брэнд.
Захар знает, что хочет, чётко обозначил для себя определённую стратегию, которой упрямо и следует, в полной мере используя свои обильные таланты.
Об этом пути сейчас возлюбили многие порассуждать. Кто-то говорит, что стал скатываться в автопиар и нарциссизм и в этом контексте по полной программе смакуется, ставшая уже особым образом-символом его блестящая лысина, нарочито манерные фотографические позы. Рассуждают, что бесконечные интервью и мелькания на площадках всевозможного калибра и направленности только мешают его художественной деятельности. Выделяют приметы постепенного обмельчания тем и образов его книг. Есть мнение, что это исключительно женская проза, ориентированная на нежный чувственно-впечатлительный и в меру экзальтированный женский пол.
Я всё это могу понять, даже вообразить некоторое раздражение от всеусиливающейся популярности. Как же так, как он мог?!.. Писатель должен быть чудным, должен быть оборванцем или, по крайней мере, стараться приближаться к этому статусу, должен сидеть в своей тёмной конуре и скрипеть пером настырно и бесконечно, думая о вечности. Плюс лучше всего, если и признан он станет только после смерти.
Как и при любом серьёзном разговоре позиции плодятся диаметрально противоположные: люблю/не люблю, нравится/не нравится. Хотя по-настоящему серьёзных аргументов ни с одной стороны высказано не было. В основном всё на уровне субъективных ощущений от безапелляционного "рожа мне твоя не нравится, пацан", до столь же возвышенного и внерационального "реальный чувак". Все это малопродуктивно. К примеру, титульный рассказ "Ботинки, полные горячей водкой" именуется то самым слабым в книге, то безусловно самым центровым в одноимённом сборнике. Почему. Да, так на душу легло, зацепило. Вот именно поэтому сейчас мы всё больше слушаем Прилепина, но сами что-то вразумительное сказать ещё не можем.
Вот и я буду рассуждать на эмоциях. Повода петь дифирамбы нет, да и скучное это занятие. Скажу лишь одно, что от прилепинской книги рассказов "Ботинки, полные горячей водкой" – в восторге.
Был день рождения дочери, пришли её подруги. И я, сбегая от детского визга, забаррикадировался на кухне с книгой в руках. Рассказ за рассказом летели необыкновенно быстро, читались на одном дыхании, с наслаждением и в то же время хотелось смаковать, как можно дольше растягивать их. Страницы листались неуместно интенсивно. Но после каждого рассказа хотелось остановиться, перевести дыхание, бессмысленно упереться взглядом в стену. Как после бешеного спуска с крутого склона, сердце безумно колотится и по инерции хочется кубарем двигаться куда-то ещё, дальше, носиться в безумном вихре. На книжном экваторе понял, что нужно вырваться на воздух, позвонить друзьям, обнять их, выпить из горла водки без закуси, посидеть в машине или просто на уличной скамье, помолчать, перемежая тишину ничего не значащими репликами. А потом закричать, визжать от восторга, кататься по траве и пробовать её на вкус.
Прочитав мой страдальческий вид, супруга сказала: А не позвонить ли тебе "Эдсону"? И я позвонил, конечно позвонил, хотя и осталось ещё пара рассказов, но это на потом, на завтра. В чтении нужно было сделать паузу, чтобы лучше прочувствовать их, чтобы не пролетели они бессмысленной бутылкой пива, а водочкой, маленькими запотевшими стопочками сладостными необыкновенно. И был вечер, и было буйство, и было много пьянящей жидкости, много бессмысленного и радостного одновременно.
Я не знаю, что это. Энергия, напор, мощная витальная сила, страстность, безудержная любовь и зубодробительная жёсткость, идущая от лидера-оратора?.. Сложно сказать. В этих рассказах я нашёл себя, в них мне было комфортно и уютно, в них мне захотелось действовать.
Крайне утомительно разглядывать альбом с фотокарточками посторонних людей, в них ты ничего не видишь, они тебя не пускают. Здесь же рассматриваешь свои снимки. О них быть может и не знал, сюжеты давно позабылись, но при восприятии которых однако включаются все органы чувств. Ты их не только видишь в динамике, но и слышишь, обоняешь, осязаешь, испытываешь страх, нежность, восторг, трепет.
Если ко всем другим книгам Прилепина у меня была масса претензий, то относительно этого сборника рассказов я могу рассуждать только на эмоциях. Кто-то возразит, что это проще всего и, естественно, будет бесконечно прав. Конечно, если он способен на подобные эмоции.
Один мой друг сказал, что с удовольствием прочёл книгу. Однако тут же перечитать её желания не возникло. Желание вернуться вновь для него мерило ценности текста. Хотя и оговорился: пока. Ну что ж, мои эмоции не универсальны, и я их никому не навязываю. Однако сам я стараюсь не перечитывать свои любимые книги, не хочу портить первоначальные ощущения, менять её идеальный сложившийся образ.
Книга Прилепина пишется, а сам он не скатывается, не топчется на месте, а движется, о чём лично для меня красноречиво свидетельствуют "Ботинки, полные горячей водкой". Стратегию этого движения он достаточно хорошо представляет. Сейчас невозможно написать достойную книгу, живя только литературой, окунувшись с головой в литпроцесс. В какой-то момент следует заявить, как Сергей Шаргунов, что политика для него важней литературы. Нужно бить по всем фронтам, жить, наслаждаясь и страдая, жить истово и где-то даже безбашенно. Тогда ты будешь вознаграждён, тогда не только ты придёшь в литературу, но и литература придёт в тебя.