Газета День Литературы # 74 (2002 10)

Алексей Олегов КУДА НИ КИНЬ - ВСЮДУ КЛИН

В июле 1919-го капитану Иванову-второму попался в руки комиссар 6-ой красной дивизии Арон Брауде. Арон был родным братом подполковника Иосифа Брауде, начальника отдела деникинской контрразведки. Начотдела лично приехал в полк, рассчитывая обменять брата на попавшего в плен к красным генерала Риттера. Иванов-второй слушал подполковника спокойно. Потом достал револьвер и выстрелил сначала ему в рот, потом себе в висок.

ГАЛКОВСКИЙ

Не можно век носить личин,

И истина должна открыться.

ДЕРЖАВИН

"День литературы" (№№ 64-65) дал рассказ Дмитрия Галковского. На фоне всей нашей литературы это вновь, как и его роман, выделяющееся явление.

Для читателя, не знакомого с романом "Бесконечный тупик", я лишь скажу, что это самое блестящее воплощение нашей национальной страсти, необходимости думать и говорить о России, наших именах, литературе, истории, о русском смысле жизни. Знающий русскую культуру досконально, Галковский всё бесстрашно и беспощадно дешифрует, т.е. помогает читателю лучше понимать и Россию, и имена, и литературу, и историю, и себя. В нашей смуте это художественное произведение наряду с академическими работами таких наших универсальных историков и мыслителей, как Вадим Кожинов, Михаил Назаров, Игорь Шафаревич, — необходимый учебник по нашим русским пейзажам и колдобинам. В то же время это новаторский роман о герое и его отце.

Справка не будет лишней, поскольку этот большой роман издан автором собственными руками небольшим тиражом и распространялся необычно. Однако для широкого читателя Галковский разместил роман на собственном сайте (www.samisdat.aha.ru). О романе обсуждения в печати не было. В основном на автора лаяли, но лаяли исключительно те, для кого в России двойные стандарты по национальному вопросу — необходимая атмосфера для жизни. (Это когда еврейский национализм — мировая религия, требующая всеобщего уважения, а русский национализм — преступный экстремизм, требующий законодательного запрета).

По мере разумения я хочу порассуждать о рассказе. Судьба учеников одного класса русской гимназии выпуска 1909 года, за которой все "узлы" русской истории первой половины XX века, располагает, даже обязывает читателя в который раз прикидывать банан к носу, что тогда "лежало на весах". И нам не обойтись. Вопрос до сих пор является в России политически острым. Продолжающийся идейный антагонизм в обществе — прямое продолжение тех еще противоречий. Галковский имеет философское образование, соответственно, наиважнейший сегодня вопрос, на чьей же стороне в русских схватках начала XX века наибольшая правда для исторической России, здесь его занимает. Т.е., в рассказе, ни много ни мало, присутствует вопрос о Русской Правде в XX веке.

Многие русские художники серьезно брались за него: Шолохов, Замятин, Булгаков, Платонов, Солженицын — а согласия нет.

В рассказе самоубийство одного из героев, вынесенное мною в эпиграф статьи, самая сердцевина русской трагедии. Нам, однако, придется сделать выбор, чтобы жить дальше.

За пределами рассказа Галковский-человек свой выбор сделал в пользу белых, но в его художественном пространстве это не очевидно. Братья Брауде в ограниченной форме рассказа вырастают в символы, за которыми стоят две картины мира, к которым пришла сознательная Россия к 1917 году. Тысячелетнее русское понимание устройства мира, построенное исключительно на библейском откровении, к этому времени растеряло в России всех своих приверженцев. Церковь, связавшая себя с искусственной птолемеевской системой, толкующая книги Ветхого Завета буквально, своим просвещением уже никак не могла удовлетворить растущие умственные запросы населения. (В романе, кстати, широкое брожение русских умов в XIX веке Галковским показано).

Итак, вокруг белого Брауде-иудея стояли, в том числе высокородные, русские масоны, "искусственные евреи", с мистической идеей воссоздания Храма Соломона и масонствующая русская интеллигенция со светским культом "богоизбранного народа", при котором единственные критики иудейства — черносотенцы сделались изгоями во всем образованном обществе. Травле подвергались даже искренние юдофилы за одно лишь высказывание права русского самосознания на равенство с еврейским. (Широко известна и показательна история писателя Е.Н.Чирикова, которому за это не зачлась даже сочиненная пьеса о еврейском "холокосте", имевшая триумфальный успех в театрах). Весь этот верхушечный слой русского общества, разумеется, оппозиционировавший самодержавию, после Октября и назвал себя "белым".

Утверждают, что, начиная с Врангеля, белые поправели, склонялись к монархизму. Может быть, и даже нет сомнения, что под влиянием итогов Февраля и деяний красных героев рассказа, "товарищей Кацнельсона и Раппопорта", это и происходило, но это был внутренний процесс в головах, никак не отразившийся на лозунгах, за которые белые шли в бой. Во всю войну — это с большевиками-то! — и в эмиграции демократический принцип был у них высшим. П.Н.Врангель, лично православный монархист, в своей политике, однако, всегда оставался принципиальным непредрешенцем; как и его предшественники, он работал и с кадетами, и с эсерами: "Мы не можем допустить, чтобы, прикрываясь словами "вера", "царь", "отечество", офицеров вовлекали в политическую борьбу"!

Идеолог Белого Движения в эмиграции, правый религиозный философ Иван Ильин, до революции начинавший с бомб для эсеров, масонов понимал как врагов, но и черносотенцев ненавидел! Философ с несомненными прозрениями, талантливый литературный критик, яркий политический публицист, он написал о России много книг, но, поразительное дело, такой важный еврейский вопрос "обошёл". Философ, ненавидевший коммунизм идейно, он, тем не менее, ни слова не проронил о пуповинной, сектантской связи марксизма с иудаизмом. Это странно, ведь суть марксизма с его идеей непримиримого классового антагонизма и построения рая для "богоизбранного" класса не могла не быть для него очевидной. Тайна! Ильин — выдающаяся личность, независимый человек, но, похоже, религия двойных расовых стандартов на русской земле не вызывала у него беспокойства и даже уважалась" Он ратовал за национальную и православную Россию, но с зажимом черносотенцев, т.е.,тех богобоязненных русских людей, которые всего лишь увидели опасность для России со стороны еврейства и писали об этом!

Есть ключ, который лично для меня не очевиден, ибо для философа, как я понимаю, Истина выше родственных связей, выше, по слову Достоевского, даже самой России. Ильин, как известно, с иудеями был косвенно породнен и являлся воспитанником своей двоюродной сестры Л.Я.Гуревич, бывшей значительно старше его.

Или, как Солженицын, он считал, что смысл иудаизма "скрыт от людей и принципиально недоступен даже знатокам". Поэтому любой православный русский патриот, осмеливающийся под давлением действительности этот смысл обнаруживать, автоматически записывается в противники?!

Так или иначе, повторим; за белым Брауде стояли все имевшиеся политические оттенки русской интеллигенции, кроме черносотенного.

Вокруг Брауде красного с открыто провозглашенным "своим" духовным вождем Марксом, естественно, сплотилось большинство его сородичей. Шире — нацмены, привлеченные пропагандой антинационализма в русской стране. Из русских идеологически привлеклись те, для кого философия классовой ненависти явилась оправданием и направлением личной злобности, соблазненная беднота и, наконец, изрядная доля царского офицерства, осознавшая необходимость сильной, твердой власти после Февральского развала армии и страны.

Основная же крестьянская толща, в буквальном смысле потеряв царя в голове, стала стихийной, не была ни красной, ни белой, сопротивлялась и тем и другим.

Красный Брауде по схеме должен был ставить к стенке бывшие правящие русские классы, белый — фактически выступать против своих "еретиков". В рассказе выразительно показано, что на фоне бескомпромиссной вражды между русскими белыми и красными, вражды между братьями нет! По обе стороны, переходя туда или обратно, они одно и то же. У красных, власть которых заявила себя безграничной, беззаконной, братья развязали себе руки аж до навиновского отношения к туземному населению, у белых они же вдохновенно соображались "демократическими" законами. Галковский мужественно это показывает. (Заметим, никто из наших патриотических художников слова не берется за эту Тему).

По мере того, как на просторах России марксизм утвердился и стал законодательно оформляться, т.е., когда закон стал "крепчать", красные Брауде, хочешьне хочешь, вынуждались сужать, умеривать масштаб своей ненависти. Или, в конце концов, заменяться на прореженных Ивановых. Последнее не упускающий Галковский отмечает.

Советскую власть с этнически русской стороны Галковский тоже ненавидит — как засилье тупых крестьянских выходцев. Что ж, верно, Климы Будённые отвратительны. Взяв, наконец, власть в свои руки, они безмозгло каждый шаг страны в будущее продолжали сверять с экономической догмой марксизма, запрещающей частные средства производства. Додумались даже до запрета парников на огородах. В лучшую сторону с предшественниками они выглядят лишь тем, что с их инфильтрацией во власть безразмерный террор прекратился.

Да, марксистский расово-классовый террор в России унес или искалечил миллионы жизней, прошерстив все русские сословия. Русской Церкви было уготовано полное уничтожение и немного не успели, помешала и изменила политику в стране Великая Отечественная. Впрочем, на короткий срок — до Хрущёва. Сравнительно с прошлым и будущим полезный для страны и многообещающий период позднего, эволюционирующего Сталина, намеревавшегося, по свидетельству Шолохова, развенчивать Ленина, оказался трагически коротким. И результаты коммунизма устрашают: у русского населения полностью деструктурировано, атомизировано национальное бытие. В то же время сегодняшняя сознательная Россия, т.н. "образованщина", парадоксальным образом оказалась самой свободной от иудаизма во всём постхристианском мире. Там везде господствуют "белые" порядки уважения иудейских двойных стандартов. Тот же Галковский, опубликуй сегодня свой роман или этот рассказ в рассвободной Швейцарии и — при полном одобрении самодовольных "демократических"(?) сограждан, признающих высшей ценностью не Правду, а Комфорт, — был бы осужден "за разжигание национальной розни". (Очень показательна история школьного учителя Юргена Графа, опубликовавшего там книгу, документально разбивающую миф об очередном "холокосте"). И сидел бы он сейчас на комфортабельных нарах как король на именинах! У нас же, в нашей культурной атмосфере без большого политического скандала такое невозможно. Невозможно, благодаря критически большой доле исторически сложившейся, но довольно стихийной, разбросанной красно-коричневой интеллигенции.

Дело в том, что состоявшееся строительство социализма в СССР в рамках марксистской догматики в конечном итоге отменило в сознании советских граждан признание национальной еврейской исключительности.

Впрочем, это началось не сразу. В 1926 году власть вовсю была озабочена созданием для них всего, что захотят: синагога в Москве, Биробиджан на Дальнем Востоке, тотальное обеспечение высшим образованием, прямые материальные привилегии. Так, в этом году еврейских студентов в стране было 48%! (Цифра настолько невероятная, что желающих убедиться отсылаю к совершенно секретной сводке ГПУ, опубликованной в сборнике: "Неизвестная Россия. XX век", т. З, "Историческое наследие", М. 1993, стр. 348). А Бюро ЦК ВЛКСМ, состоявшее тогда, конечно, исключительно из родни Брауде, в секретной Резолюции для членов и кандидатов в члены ЦК и Центральной Ревизионной Комиссии ВЛКСМ от 2.11.1926 постановило: "Надо помнить, что оздоровление экономического положения еврейской молодежи есть одно из лучших средств в деле борьбы с антисемитизмом".

И в этом вопросе положение изменилось с Великой Отечественной войны. Когда пламенный воспеватель Сталина Михоэлс после высылки татар из Крыма обратился к вождю с проектом заселения освободившихся домов еврейскими колонистами — для создания полноценной Еврейской Республики, он получил жесткий отпор. Следствием новой политики явилась культурная революция, от которой реально ведут свое происхождение красно-коричневые. Можно уверенно констатировать, что от дореволюционной интеллигенции и даже части русского священства полурелигиозная традиция, признающая особые еврейские права, после правления большевиков — прервалась! Теперешний задумывающийся постсоветский русский интеллигент против двойных стандартов. Это плюс коммунизму № 1.

Сын как раз такого священника Варлам Шаламов, сам уже потомственный юдофил, до конца дней считавший лучшими людьми России эсеровских боевиков, написал рассказ "Лёша Чеканов или однодельцы на Колыме". Герой, "потомственный хлебороб", ставший там бригадиром, как ни отвратителен, отправляя Шаламова на верную смерть за невыполнение нормы, говорит ему при этом, по-моему, святую правду о времени: "Это вы, суки, нас погубили. Все восемь лет я тут страдал из-за этих гадов-грамотеев!".

Шаламов дискредитирует эти слова личной подлостью героя, однако, не вынести ли их в эпиграф развязавшейся большевистской вакханалии? Общим местом становится, что именно будущие белые: аристократия, политики, промышленники, военные, творческая интеллигенция — несут ответственность за Октябрь. Убедительнее всех это показал и точнее сформулировал А.И. Солженицын: "Мы приняли их (иудейский — А.О.) взгляд на нашу историю и на выходы из неё".

Если коммунизм явился нам Божьей карой за духовную иудаизацию, тогда это ему плюс № 2. Сам по себе с противоестественной идеей перманентной классовой, т.е., гражданской войны он был обречен, а социализм с классовым миром, к которому СССР, упираясь, неизбежно эволюционировал — это уже не марксизм-ленинизм. (Вопрос: хватит ли у нынешних красно-коричневых в политике ума и смелости идейно приступить к тому, на чем остановился Сталин или, как поистине тупые крестьянские выходцы, они так и будут продолжать каждения у каменной бороды и мертвой лысины?)

Вместе с тем, в немногочисленной среде теперешней двухстандартной русской интеллигенции уже невозможно представить людей, способных кого бы то ни было заслонить собой, как бывало во времена Владимира Галактионовича и Алексея Максимовича. Нынешние защитники особых прав для иудеев — Матвиенковы, Мироненки да Юшенкины — не верят ни во что в России кроме личного комфорта, а жвачка про "демократию", "холокост", "права меньшинств" — это необходимые правила игры. (При КПСС они так же пели про "завоевания Октября.") И никогда уже "богоизбранные" не станут направлением для жертвенного русского самосознания. Россия с лишком заплатила за эту безответную любовь.

Художественная интеллигенция пореволюционной России у Галковского представлена только крайне левыми Маяковским и выпускником гимназии Дездемоновым. За Дездемоновым, который при новой власти на какое-то время оказался "в законе", можно увидеть в качестве прообраза аналогично известного Александра Крученых, который, в отличие, прожил долгую жизнь незаметного коллекционера. Однако у Галковского образ Дездемонова один из ключевых и тоже вырастает до исторического символа. В 1931 году он вдруг сходит с ума и учиняет бунт. В застенке после страшного избиения он покаянно прозревает собственную жизнь и кончает собой.

Помня, что сначала "марксисты" косили за то, что неправильно русский, а потом, что неправильно красный, вполне было ему залететь, не сходя с ума. Но трудно поверить, чтобы автор стихов вроде: "дыр бул щил" оказался способен понять себя и свое время, в котором куда ни кинь — всюду клин. Чудо! Не должно бы произойти, но на дыбе — могло! Вдруг открывшиеся у Дездемонова стихи перед смертью — пронзительны. И универсальны для любого человека, безответственного перед Божьим Даром и Отечеством. Приведем их здесь как, может быть, нелишнее напоминание читателю о себе:

Прожил жизнь я нечестно — "начерно".

Все не начато. Делать нечего.

Жизнь сломала меня начисто.

Нет ни чести, ни Родины...

Веки вечности сомкнуты для меня, увечного...

Ты прости меня, Господи,

Хоть нельзя простить,

Да забудь, будто не был я.

Своеобразный плюс коммунизму № 3.

Для Чуда ресурсов не оказалось. И на дыбе не могло, вспомним Шаламова. Да достанься им Россия — и конец!

В качестве "контрастной прокладки" в эмиграции нельзя не назвать Ивана Шмелева. Шмелев тысячу раз прав в неприятии коммунизма, но он отчетливо же и засвидетельствовал в письме к Ивану Ильину: "Надо написать — пока нельзя печатать — "Восточный мотив" — это я видел в Симферополе в 21-22 году. Ужас!! — как будто видел "Пурим". Потрясло, хоть я тогда был полуживым. Надо. Если бы сие увидали русские люди! Тогда все поймут, кто нас точил, кровь-то". (Ильин, высоко ценивший Шмелева, поддерживая и вдохновляя душевно разбитого писателя после гибели единственного сына в Крыму и на жизнь и на творчество, эту идею, однако, не поддержал, не отреагировал на нее.)

А другие даровитые русские писатели в эмиграции даже помыслить не смели о черносотенном романе. Напротив, несмотря на ставшие горьким пророчеством "черносотенные" опасения, они считали непредосудительным водиться с Керенским, Милюковым и остальной подобной сволочью. Черносотенцев же — Федора Викторовича Винберга, Николая Евгеньевича Маркова — сторонились!

А всё-таки "Восточный мотив" в русской литературе был воспроизведен! И не в эмиграции, кстати сказать, а дома, в "коммунистическом гадючнике", причём, самым что ни на есть советским, точнее, красно-коричневым писателем! Это Валентин Петрович Катаев уже у гробового входа взял да и шарахнул "за того парня" правду-матку своей повестью "Уже написан Вертер". И опубликовал! (И негоже — хоть бы даже Личутину — походя пинать это имя.)

Интересно, кто для Галковского из "белых" писателей безусловный авторитет? (В романе он и Набокову справедливо "вставил".) Генерал Краснов? Иван Солоневич? В рассказе мне очень понравился одноглазый прибалтийский немец, которого после войны нашли в Уругвае и повесили. Немцы вообще у Галковского как-то поосмыслённее выглядят, чем наши, но исторически это не слишком оправдано. Не сомневаюсь, Галковскому, как и мне, иудейский двойной стандарт не нравится, но он почему-то обходит суть, что претензии немцев к иудеям совсем не с этой стороны. Немцы сами проповедовали двойные стандарты, включая, правда, в "богоизбранные" кроме себя всех западноевропейцев. По окончании победоносной войны для иудеев, как слишком сильных конкурентов, планировалось поголовное выселение из Европы в Палестину, а мы, русские, по определению, "недочеловеки" предназначались исключительно для эксплуатации. Галковский безусловно знает, что немецкий лозунг "освобождения России от жидов и комиссаров" был пропагандистским, намерениям не соответствовал, но не прорисовал это. Эта ситуация стала трагедией наших субъективно патриотических помощников Гитлера. Русские, в частности, Власов, стали подниматься в немецких глазах исключительно благодаря поражениям на Восточном фронте. А захвати они Россию, как Польшу, то первым делом, как в Польше, стали бы вышвыривать нас из своих домов без вещей — для последующего заселения их своими колонистами.

(Любопытно, что в начале 20-ых в несколько лет около полумиллиона (возможно, значительно больше) новоявленных марксистов из местечек так или почти так колонизировали квартиры в обеих столицах. Алоизий Могарыч — это не вспомогательный персонаж, это художественно выверенная деталь времени).

Итак, для России в начале XX века было два варианта судьбы: иудейско-масонский или марксистский. Своего, национального — не было!

Что сегодня предпочтём? Из какого самый близкий путь к духовному выздоровлению страны?

В зависимости от личных предпочтений можно выстраивать логичные сценарии по любому. Тогда спросим иначе: а могли ли белые "демократы" со своими лозунгами победить, когда менталитет народа был и до сих пор остаётся монархическим — это когда русский человек желал и сейчас ещё желает свой политический выбор переложить на саму власть? У народа ни в Феврале, ни в Октябре не было желания брать власть в свои руки. И сейчас русский человек продолжает надеяться не на себя, но, разве, на дубину и на спасителя (теперь с маленькой буквы). Так, что, пожалуй, после Февраля большевики были и заслужены Россией и её единственной судьбой. Не захотела тогда страна продолжать духовно тухнуть, сама выбрала пойти на плаху! И путь к прозрению.

Полноте, Дмитрий Евгеньевич! Полюбите нас, рабоче-крестьянских внуков и правнуков! Профукали Россию не наши деды и прадеды, увы, хамы и даже убийцы — Мелеховы, Копенкины и Чекановы — а передовые, утончённые — тоньше комариного — предки нынче ненадолго наезжающих Романовых, Набоковых и Оболенских. (Не удивлюсь, кстати, если новая Берберова откроет, что как раз они — теперешние прорабы "Зелёного наугольника".)

Единственная сегодня в наличии живая Россия, от красного Брауде давно отряхнувшаяся, единственно знаемая, родная — Россия Шукшина и Личутина, Рубцова и Высоцкого, Тарковского и Хотиненко, Руслановой и Петровой. (Можно назвать и другие, не худшие ряды.)

И потом, такого мощного интеллектуального обеспечения против того, чтобы белый Брауде вновь воцарился в русском сознании, у нас не было никогда! Более того, только у нас и есть! И ещё только начинает разворачиваться в стране. То-то ещё будет! С теперешней Россией уже не получится как с Германией, ныне подобострастно тупящей глаза перед ненавидящим раввином.

Сам Галковский ещё не ответил исчерпывающим образом на русские вопросы, но он весь — в них. Рассказ совершенно поразительный, в нём дышит сила Правды, как будто читаешь историческое изыскание. До того, что когда тюремный надзиратель, не читая, бросает в парашу бумажный клочок со стихами Дездемонова, рождается короткая рефлексия: как же дошли? Рассказ удивительно ёмкий, я многое, пришлось, оставил без комментария. Замечание одно: автор рукой Кисточкина даёт по морде проходному типу, но художественно совершенно неоправданно называет его "евразийцем". Если исторической правде следовать, то никто иной, как евразиец должен был в рассказе послать итальянца замочить переметнувшегося к господам демократам "товарища Кацнельсона". Вместо реальной противоречивости образов, на которых во весь XX век каждая русская судьба выстраивалась, получилось плоское упрощение.

Хочется надеяться, Галковский подобреет и всех нас не так ещё удивит и порадует. И может быть, (а вдруг!) осуществит гоголевский проект — напишет провидческий роман, в котором даст полную Русскую Правду. Он уже её даёт — порциями. Не пожалеем ему такого щедрого ожидания. Во всяком случае, от этой чисто русской мечты — не откажемся.