Газета День Литературы # 74 (2002 10)

Роберт Бёрнс “ШОТЛАНДИЯ, ТЫ - РОДИНА МОЯ!”

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Когда куражится Борей,

Сорвать стараясь поскорей

Листву последнюю с ветвей,

Мир наг и сир;

Когда луна глядит тусклей

На смерти пир.

Бьет вьюга хижинам в бока,

Несчастный пахарь спит пока,

И вьется снежного венка

Круговорот;

Насильно так вольют пивка

Бродяжке в рот.

И дверь, и окна дребезжат,

Как будто черти грабят склад,

А люди, что скоты, храпят,

Не смыв вины;

Сугробы гробово хранят

Следы войны.

Малютка-птица, Божья тварь!

Меня ты восхищала встарь,

Зачем ты с песнею — в январь?

Никто не спас.

Застыл крыла живой янтарь,

Закрыт твой глаз.

Убиты прежние мечты,

Кумиры сбиты с высоты,

Насесты и хлева пусты,

Ограблен дом;

И буря, не боясь тщеты,

Бьет кулаком.

Сегодня свергнута луна,

Мольба во мраке не слышна,

И думы мрачные сполна

Сожмут виски,

Когда холодная война

Жжет воровски:

"Что ж, дуйте, ветры, аж до слез!

Морозь, прихватывай, мороз!

Валитесь, тяжкие снега,

Коль ярость вам не дорога!

А также мстительное, злое,

Безжалостное и плохое,

Чем награждает человек,

определяющий врага!

Поймите угнетенья хватку,

Как честолюбия рука,

Подобно гончим, сохранит повадку;

Убийство, горе — на земле века!

В долине мирной сельский вечер

Ведет печальнейшие речи,

Как роскошью взращен и лестью

Преуспевает негодяй.

Ему прислуживать лишь знай,

Фамильной поступаясь честью;

Взгляни глазами батрака,

Чей труд поддерживает барство,

Ведь он — лишь тварь, его бока

Годны лишь для кнута, пока

Так отвратительно жирует государство.

Где, где гнездится нежная любовь

С врожденной честью, сладостная боль,

Чьей силой можешь ты гордиться сам?

Быть может, благороднейшее имя

Присвоено инстинктами дурными

И суждено молиться небесам?

Добычей девичью невинность обозначь

И жертвой любострастнейших ловушек;

Хлыщей отвага отвергает плач,

У каждого в душе живет палач,

Он видит в женщинах

забавнейших игрушек!

Пусть в час страдания в разбитое гнездо

Любовь напрасно падает звездой,

И с материнскою тревогой

баюкает, мечтая дать покой!

О, ты, кто погружен в свою кровать,

Бесчувственный, живущий сам в себе,

Я думаю нередко о тебе,

Нельзя друзей и счастье отрицать!

Больной мечтает приступ одолеть,

Хватаясь за соломинку, чтоб спать;

Пусть треснула стена и кровли треть

Разрушена, не бросит он мечтать!

Я думаю об узниках, они

В изнеможении проводят дни!

Виновный ли, заблудший человек, —

Его закон преследует весь век!

Несчастного крушит зачем,

сочувствие презрев,

Безжалостной судьбы случайный гнев?

О, дети горя — братья по юдоли,

А брат научит,

как блаженствовать от боли!"

И я замолк; для петуха,

Стряхнув с воскрылий снег,

Наверно, в этом нет греха —

Чирикать птичий век.

Лишь сердце чует благодать —

Таков простой итог;

Нас учит истину искать

В своих подобьях Бог.

СУББОТНИЙ ВЕЧЕР СЕЛЯНИНА

Мой дорогой, мой достославный друг!

Прими от барда искренний привет:

Гордясь тобой, скажу тебе не вдруг,

Ведь мы с тобой знакомы столько лет.

Пусть в песенках шотландских проку нет

И жизни приближается финал,

Волнует все ж обычнейший рассвет,

Что Эйкен в сельском доме повстречал, —

О, нет всегда цены тому, что идеал!

Ноябрьский холод с вьюгой заодно;

А зимний день предельно сократился;

Без плуга вол испачкан все равно;

Кортеж ворон на отдых заклубился,

Батрак, закончив труд, перекрестился,

Свободный вечер у него впервой,

Собрав кирки, мотыги, он пустился

Домой, предвосхищая выходной,

И тешился, устав, совсем простой мечтой.

Вот хижина, уже рукой подать,

Укрытая столетнею сосною;

Вот ждущая гостинчиков опять

Ватага сорванцов бежит гурьбою.

Очаг встречает жаркою волною,

Улыбкой — экономная жена,

И, на руки просясь (ну нет отбою!),

Малыш лепечет; даже без вина

Забудется бедняк и отдохнет сполна.

Вот старшие подходят, торопясь,

Закончилась нелегкая работа;

При деле все: кто скот пасет, кто в грязь

За плугом ходит до седьмого пота;

Кого в соседний городок забота

Забросила; их Дженни, их цветок,

Надежда (а в глазах — любовь без счета)

Пришла обновкой пофорсить и впрок

Родителям помочь, хоть фартингом, чуток.

Сестер и братьев длится разговор,

Он неподдельной радостью пленяет;

Что каждый делал до недавних пор,

Что видел, или слышал, или знает;

Родителей пристрастный взор сверкает

Заветным ожиданием удач;

Мать между тем старье перешивает,

Игла мелькает, мол, не фордыбачь;

Отец — не в стороне от жизненных задач —

Советует на старших не пенять,

Ведь юным подчиняться необычно;

И тщательней работу выполнять,

Не через пень-колоду, а отлично:

О, все ж бояться Бога! Знать, что лично

Ему они обязаны судьбой!

Чтоб со стези не сбиться, вновь привычно

Молиться всем помочь в беде любой:

Не поздно никогда к Нему прийти душой!

Но вслушайтесь! Тихонько в дверь стучат;

Лишь Дженни понимает, что за стук, —

Соседский парень попроведать рад,

Он и назад проводит; скрыть испуг

Никак не может Дженни; кисти рук

Дрожат; пылает на щеках румянец;

Мать замечает, шутит, что сей друг

И не из пьяниц, и не оборванец;

С ним даже может дочь пуститься в смелый танец.

Что ж, гостя Дженни тут же вводит в дом;

Юнец мосласт, но матери по нраву;

И Дженни понимает: все путем;

Отец острит о лошадях на славу;

Цветет юнец от радости по праву,

Но все-таки застенчив бесконечно;

Мать понимает, что ему с трудом

Дается разговор; ведь юность вечно

Глубокомысленна и все-таки беспечна.

Счастливая любовь! Лишь ты одна

Вселяешь в сердце жгучее блаженство!

Я долго шел, уже была видна

Изнанка жизни, смертный круг, но жеста

Достойного я не нашел; и вместо

Него —

сердечность я вложил в "прощай!" —

В иных руках ты — сказки нежный край,

Мне ж обещает терн молочно-белый — рай.

Неужто есть злодей или дурак,

Утративший достоинства остатки,

Кто может, льстиво обещая брак,

Коварно Дженни бросить на лопатки?

Проклятие умению! Нападки

На добродетель, совесть или честь

Указывают лишь на неполадки,

Которые в душе мерзавца есть.

Невинности — увы! — не восстановит месть.

Но вот и ужин, что венчает стол,

Овсянка — всей Шотландии еда:

Коровья пища, царский ореол

Стоит над ней, пленяя без труда;

И дама, позабыв свои года,

Подносит парню выдержанный сыр,

Чья внутренность нежна, хоть и тверда;

Приветлива жена, прекрасен пир,

И дважды счастлив тот, кто посетил сей мир.

Закончен ужин, посерьезнев враз,

Они в кружок садятся у камина;

С патриархальностью, не напоказ,

Хозяин Библию выносит: с миной

Серьезной, обнажив свои седины,

Находит выразительный псалом,

Что был в Сионе песней лебединой,

А ныне служит трапезы концом;

"Прости, Господь!" —

поет, блеснув впотьмах лицом.

Подтягивают все — наивен строй,

Зато сердца настроены на веру;

Поют, возможно,

"Данди" всей душой,

Иль "Мучеников", плача все же в меру;

Иль славный "Элгин", поменяв манеру;

Святые песни, что родней родни:

Вот итальянских трелей сласть, к примеру,

Глаза щекочет, а сердца — ни-ни;

Тем паче их с хвалой Творцу опять сравни.

Отец читает с вдохновеньем том:

Как верный Авраам стал другом Бога;

Как Моисей искал евреям Дом;

И как Амалик кончил жизнь убого,

Как бард-король уверовал, что строго

Карает гнев разверзшихся небес;

Как Иов сетовал, припомнив много;

Как искушал Исайю мелкий бес;

И как пророки впрямь накликали чудес.

Возможно, что основа — этот том,

Как для убийцы — праведная кровь;

Как Тот, Кто небом снова взят, притом

Что во вселенной не нашелся кров;

Как всех Его апостолов покров

И заповеди точно огласят,

Как — одинокий — видел Он веков

Ход и как в небе ангелы парят,

Иерихонских труб слыхал глухой раскат.

Пред Божьим ликом на колени встав,

Святой отец и муж твердят одно:

Мол, уповайте на смиренный нрав,

Всем в будущем встречаться суждено:

И там, вкушая райское вино,

Уж не вздыхать и не ронять слезу,

Творцу хвалу пропевши заодно,

Родней друг другу, нежели внизу;

Круговорот времен им не сулит грозу.

В сравненье с этим до чего бедна

Вся помпа метода, искусства роль,

Когда звучат лишь всуе имена

И напоказ бесстыдно тащат боль!

Ханжам лишь только маскарад позволь,

Орарь заблещет, гимн взревет в тиши;

Меж тем случайно в хижине, не столь

Величественной, слышен глас души:

Мол, в Книгу Жизни

Ты и голь внести спеши.

Меж тем пора домой давным-давно,

Глаза смежила быстро детвора;

Родители с молитвою одной

Заканчивают эти вечера:

Чтоб Тот, Кто враний выводок с утра

Питает и цветы поит росой,

Им тоже дал бы капельку добра,

А их птенцам — премудрости земной;

Но главное — в сердца вложил им образ Свой.

Поэтому Шотландию хранят

Простые люди, а совсем не знать;

Король устроит праздник иль парад,

Но только Бог дарует благодать;

Поэтому не надобно искать

Особые достоинства в дворцах:

Что власти блеск?

Лишь груз; и сил не трать

Искать гуманность в каменных сердцах,

Там — адский промысел, там — скорпионий страх!

Шотландия, ты — родина моя!

Лишь о тебе взываю к небесам!

Дай силы сыновьям твоим, и я,

Вобрав твой дух, бессмертным стану сам!

Будь чистою, и не пристанет к нам

Зараза роскоши и зла расчет;

Коронам и коровам я не дам

Топтать вотще отечества почет,

Свой остров из огня народ всегда спасет.

О, Ты!

Патриотизм вливая в нас,

Уоллеса священнейшую кровь,

Ты учишь умирать не напоказ,

А защищая от врагов любовь.

Бог родине придет на помощь вновь,

Наш Вседержитель, опекун сердец!

Я заклинаю: о, не прекословь,

Не суесловь же, патриот-певец,

Восславь отчизны честь и ризы, наконец!

ЭПИТАФИЯ БАРДУ

Жил-был капризнейший дурак,

Бездумно жил, любил не так,

Был слишком вежливым для драк,

Позвольте сесть поближе;

Он песнями набил рюкзак

И слез никак не слижет.

Жил деревенской песни бард,

Что городской толпе не рад,

Он жаждал рифм, а не наград;

О, проходи не мимо!

Здесь братской гордостью богат,

Вздохну не хуже мима.

Себе он вынес приговор,

Читатель хроник, мыслей вор;

Он с временем затеял спор,

Бахвалясь дикой силой;

Здесь пауза — и слез позор

Над свежею могилой.

Тюрьмы нередкий квартирант,

На джин он променял талант,

Был даже дома эмигрант

С раздумьями своими;

Под глупость не получишь грант,

Лишь запятнаешь имя.

Читатель, здесь повремени!

Почти своим вниманьем дни

Его и руку протяни;

Пусть был он непокорен;

В том, что он жил и рос в тени,

Есть, видно, мудрый корень.

НАБАТНЫЙ ЗВОН

Ортодокс, ортодокс, знаешь, кто такой Джон Нокс?

Тревоге совести звучать позволь:

Еретический фиал явно Запад наливал,

"Чувство не пусто и роль есть боль".

Доктор Мак, доктор Мак, попадешься ты, дурак,

Грешников лупи не шибко;

Обратись скорее к вере, в чувствах не ищи потери,

Еретик всегда ошибка.

Город Эйр, город Эйр, он безумен: например —

Пивоварни разом встали;

Ректор Джон совсем плохой, к покаянию глухой,

И оратор Боб в развале.

Сушка Роберт, Сушка Роберт, в сердце — словно в гардеробе.

Жизнь твоя, как снег в сортире;

Даже если ты спьяна, не подступит сатана,

Ты талдычишь, дескать, три — то ли два, то ли четыре.

Джон Трясучка, Джон Трясучка, впрямь ты не простая штучка.

В книгах ищешь только ложь;

Ухо серою забито со времен палеолита,

Ты проклятие найдешь.

Джеймс Хитрюга, Джеймс Хитрюга, свое дело знаешь туго,

Пол прекрасный стал не мил;

Для юнцов-молокососов наготовил ты вопросов,

Ну а сам, не тратя сил, узел разрубил.

Сандро Простак, Сандро Простак, продал душу за пятак,

Нипочем не сознавая, что чертей вокруг аж рота;

С воем, воплем, в кураже бьешь набатом по душе,

Для воришки между прочим ты — открытые ворота.

Старый Папка, Старый Папка, ты ведешь себя как тряпка,

А лису хотел поймать;

Если поколеблешь твердь, то поймаешь сразу смерть,

А когда тебя укусят, кожу сможешь ты содрать.

Дэв Хвастун, Дэв Хвастун,

не святоша ты, а лгун,

Хоть вошел прекрасно в роль:

Что ж, быть может, нету нови,

что ты королевской крови,

Коль осел — король зверей.

Джимми Гусь, Джимми Гусь, понапрасну ты не трусь,

Ты — в охоте — лейтенант;

Доктор верит весь свой век, что для Бога ты — ковчег,

Странный все-таки талант.

Вилли Бард, Вилли Бард, ты для доктора ломбард,

Там твой ум и "цепь свободы";

Сверх Пегаса для утехи не положишь ты успехи,

Нюх твой, он свиной породы.

Андро Дубак, Андро Дубак, клевещешь ты и так, и сяк,

Ответить книга вряд ли сможет, но вот тебе мои слова:

Богат ты, хоть и скуп расплатой, но весь — меж париком и шляпой,

К тому ж — теленка голова.

Бочонок Стив, Бочонок Стив, что значит умственный порыв?

В материи нет простоты.

Ты знаешь, у тебя не густо с понятьем, что такое чувство.

Да и людей не знаешь ты.

Ирвин Бок, Ирвин Бок, ты — индюк, не полубог;

Зря кичишься, всех дразня;

Хоть имеешь ты фигуру, но внутри такую дуру.

И враги, и друзья говорят: так жить нельзя.

Душка Джок, Душка Джок, ты для Бога сапожок,

Не возьмет тебя Он в рай;

Если скверные манеры, не умнее ты фанеры;

Доктора ты не смущай.

Святоша Билл, Святоша Билл, в душе ты главное убил:

Зачем ты милостыню крал?

Ты от рожденья был тупым, а хочешь выглядеть святым,

Какой нахал!

Недаром Кальвина сыны вас завлекли в храм сатаны,

Что вам духовные стихи;

А ваши жадные сердца полны тяжелого свинца,

И ваши черепа — трухи.

Что ж, Бернс Поэт, что ж, Бернс Поэт, тебя я знаю много лет,

Ты для святош тычков припас.

Цыганка — муза, не звезда; немножко подшофе всегда;

Так сможет ли заставить нас найти в себе Верховный Глас?

ПОЭТИЧЕСКОЕ ПОСЛАНИЕ ПОРТНОМУ

Что, сука вшивая, забздел?

Назад бы отмотать хотел?

Ничтожество! А как был смел,

Махая шилом.

Я б не страдал, когда б умел

Влезать без мыла.

Что ж, может, я и впрямь простак,

Да девок получал за так,

Я их не спаивал, чудак,

Приятно, что ли?

Ты мандавошек за пятак

Прикупишь к боли.

И царь Давид в своих псалмах

Признался, как во весь размах

Трудился посреди девах,

Кутил до крови,

Аж до сих пор дымится пах

От той любови.

Что ж, может, Том, моим кнутом

И рифмами моими дом

Питейный прогремит потом;

Зачтется промах;

С Давидом я сравнюсь потом,

Проснусь в хоромах?

Да наплевать! Суду ли знать

О замыслах моих; что блядь

Умеет? Пятки лишь чесать

У полутрупа.

Вся эта банда с виду — знать,

С гнильцой залупа.

Я прожил жизнь едва на треть,

Хотел бы дальше посмотреть,

Зачем рычит суд, как медведь:

"Эй, Робин!" — в раже —

"Вернись-ка, парень, и ответь —

Замешан в краже?"

С прибором положу сейчас

На Воскресенье, ведь не спас

Меня перед судом и Спас;

Но лгать не буду;

После ареста свет погас —

Узрел Иуду.

Он зазывал меня к себе,

Принял участие в судьбе,

Клянусь — и щас не по себе, —

Мол, "что случилось?"

"Кастрируй" — я сказал и к б…

послал ту милость.

"Кастрирую!" — согласно он

Промолвил, — "С четырех сторон

Все пальцы рук и ног; препон

Тому не вижу;

Все, что заменит член; закон

Я не обижу".

"Нет, нет!" — я в ужасе вскричал.—

"Я не затем член отрезал,

Чтобы очередной нахал

Соль сыпал в рану;

И не рисуй такой финал

Мне даже спьяну".

"Ты мне готовил западню,

Пожалуй, десять раз на дню,

Тебя я в этом не виню,

Беги к невесте.

Что ж, грабь меня, неси фигню

С подружкой вместе".

Но, Боже, мне не по нутру

Слова твои, Том, я не вру;

Я суд покину, заору:

"Эй, доброй ночи!"

Я вижу, как меня в дыру

Все драть охочи.

ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛДАТА

Когда войны улегся взрыв,

И мир вернулся снова,

С детьми, не знавшими отцов,

И вдовами без крова,

Я бросил полк, завел опять

Шалаш на старом месте;

Мой ранец — весь достаток мой,

Солдат богат лишь честью.

Но чистый свет горел в душе,

Разбоем не замаран,

В родной Шотландии опять

Я весел был недаром:

Меня дождался милый край,

Любимая невеста;

С улыбкой думал я о том,

Как мы пройдемся вместе.

Так незаметно я дошел,

Мечтая, до лощины;

Лишь шип царапнул там, где я

Впервые стал мужчиной:

О, как шпионила тогда

За нами мать подружки!

С чего опухли вдруг глаза?

Что ушки на макушке?

Какой же сладкой ты была,

Вкуснее, чем брусника!

О, счастье, счастье! Может быть,

Не отвернется дико.

Мой кошелек почти что пуст,

Судьба не торовата;

Слуга Отечеству, как встарь

Прошу: жалей солдата!

Она ж глядела на меня

Задумчиво, сурово

Сказала: "Слишком долго шел,

Любила я другого.

Тот дом и скромная еда

Пропали давним летом,

А ты с кокардою пришел,

Спасибо и на этом".

Она смотрела, покраснев,

Подобно дикой розе;

А то бледнела, как луна

Зимою на морозе.

Вдруг закричала: "Ты моим

Остался ль, бедный Вилли?"

Что ж, я — мужик, я все стерпел

Почти что без усилий.

Война закончилась, и я

С ней расплатился кровью;

Одежкой беден, но зато

Богат своей любовью.

Она сказала: "Не рвалась

Я к ушлым или дошлым;

Пришел, пришел мой верный друг,

Что горевать о прошлом!"

Купец за златом пропахал

Моря и океаны,

А фермер пашет лишь поля,

Где камни да бурьяны.

Солдату только слава — приз,

Он не снесет позора;

Он для Отечества зато

Надежная опора.

Перевел с английского Виктор Широков