Газета День Литературы # 96 (2004 8)

Илья БРАЖНИКОВ ЗАОБЛАЧНАЯ БИТВА Отрывок из романа "Сон в седьмой комнате, или Сказка про белого бычка"

Ветер всё нарастал. Он дул с воем, порывами, и порывы его раз от разу становились всё сильнее. Мириады облаков уже промчались над лесом; солнце проглядывало, но заслонялось снова. В лесу стоял шум: ветер выл, старые деревья шатались, вспоминая в своих последних снах про родимый хаос — время, когда не было комнат, когда не было ещё ничего, кроме Неба, Земли, Ветра и тысячи семян. Молодые деревья шевелились от ужаса, который нагонял Ветер, они предчувствовали бурю будущего. Ветер никому не давал покоя: валил сосны, гнул берёзы и осины, сбивал ночных птиц, будил своим воем дрожащих и прячущихся зверей. Постепенно становилось ясно, что Ветер уже не стихнет, пока не кончится Последняя Ночь.

В лесу появилась лунная пыль. Она падала с болезненно пожелтевшего неба, словно снег, и с ней в комнаты приходила странная тишина. Пыль ложилось толстым горчичным настом на грязные холмы, на стволы и ветви деревьев, засыпала звериные норы, заносила пни и коряги.

Следом за лунной пылью в лесу появились эмигранты из снов. Они были взволнованны, возбуждены и явно застигнуты врасплох. Они стряхивали с себя жёлтую пыль и несли чёрную весть:

— Серебряной комнаты больше нет!

— Лунная пыль заполнила всю Оловянную комнату!

— В Свинцовой комнате обитатели сходят с ума!

Это была чистая правда: тяжёлое небо Свинцовой комнаты, когда разразилось жёлтым снегом, стало невыносимо. Жёлтые лунные хлопья, смешиваясь с жидким свинцом неба, падали в болото и его окрестности литыми пулями и лимонными осколками. Небесная картечь не щадила никого. Болото кишело трупами, по которым удобно было ходить. Трупы зверей образовали гати, и по ним легко можно было добраться до болотного домика. Однако, все посетители дома гибли в нём, и эта гибель была окончательной. Болотный дом уходил под воду навсегда. Больше ему не всплыть — вот о чем говорили немногочисленные звери — обитатели чащи между Свинцовой и Медной комнатами. От небесной картечи их укрывали деревья. Но свинцовый дождь, было ясно, вскоре начнёт валить и деревья.

Пьяные Аисты, жирные бобры и все бесстыжие животные умащали водный путь своими полуразложившимися телами. И каждое посещение болотного дома отложилось на них, и теперь у них не было твёрдых тел. То, что было твердью их тел, смешалось с болотной жижей, гнилыми деревьями и представляло собой что-то не жидкое и не твёрдое, тянущееся и чавкающее. Они потеряли свои твёрдые очертания и стали сплошной липкой хлюпающей массой с отдельными частями своих тел, которые не разлагались. Эта масса не была окончательно мертва, она продолжала вести какую-то вялую булькающую жизнь. То, что было чувствами и желаниями посетителей болотного дома, стало обыкновенной вонью. От неё морщились старые деревья, которые, кстати, помнили ещё те времена, когда болото было озером, лес — парком, а дом на болоте — просторной усадьбой.

+++

У медвежьей берлоги, у подножия Снежной Башни собираются звери, чтобы узнать новости. Что всё это значит? Чего ожидать? Началась ли война? Ветер-Пастух шумит, заглушая слова и мысли. Он всё плотнее сбивает облачную кучу, но не даёт расслабиться и пролиться дождем.

Наконец стало тихо. Совсем тихо — так, что даже не было слышно, как перешептываются облака. Чёрные тучи нависли над лесом, а лес был чернее туч. Какая-то птица, взлетая на небо, упала вниз, ударившись о черную завесу. Другая птица прорвала заслон и пропала в тучах навеки. Всем стало ясно, что нет больше пути наверх. Никто теперь не узнает в лесу, что происходит на небесах. Деревья шептали: такой битвы не бывало или, если бывало, то очень давно. Чернобок сражается с Белобоком насмерть, в последний раз. Не то, что раньше, когда они делили весь мир пополам, и победа одного была началом победы другого. Теперь победивший будет вечно править миром: вечный День или вечная Ночь, вечная Явь или вечные Сны.

— По-моему, исход предрешен, — сказал Голубой Олень.

— Почему? — спросили его.

— Раз бывшее нельзя сделать небывшим.

— Но разве можно сделать так, чтобы совсем не было Ночи? — усомнилась Сова.

— Как же мы будем спать? — подхватила Мышь.

— А если совсем не будет Дня, мы ослепнем, — грустно сказал Заяц.

— Если начнется Вечная Ночь, всё кончится, ничего больше не будет. И нас не будет.

— Я не могу представить, чтобы меня больше не было, — призналась Белка.

— Раз бывшее нельзя сделать небывшим, — повторил Голубой Олень.

Все звери посмотрели на него, а Медведь, выражая общее мнение, спросил:

— Мы знаем, что ты можешь проходить в разные места. Можешь ли ты увести нас отсюда?

— Нет, — ответил Олень. — Я был бы рад, но я не могу увести вас и сам не могу уйти. Мы все должны находиться там, где нас застало сражение, в исходе которого я не сомневаюсь.

— Но почему?

— Чернобок и Белобок не все решают на небе. Они сражаются лишь на подступах к Небесам. Над ними сияет Солнце. Солнце не знает Ночи. Солнце не знает Нови. Солнце всегда одно. Солнце правит Явью. У Солнца нет тайн.

— А если Солнце нам снится?

— А если Солнце погаснет?

На это Голубой Олень отвечал с гордой улыбкой знатока:

— Да, Солнце нам снится. Но когда мы проснемся, Солнце будет еще яснее. Когда Солнце погаснет, Свет останется с нами. Свет не погаснет. Кто видел свет Яви, тот не кинется в Новь. Раз бывшее нельзя сделать небывшим.

Голубой Олень повторял, точно заклинание, эти слова, и глаза зверей тревожно мерцали в темноте.

Тучи стояли над лесом всё так же плотно, хотя пасущего их Ветра с ними не было. Где он? Где он? — шелестели облака, но расступиться не решались. Вот он! — сказал кто-то, и в ту же секунду послышалась команда, и Ветер продул в облаках небольшое окно, в котором мелькнул кусочек голубого неба. В образовавшийся проход Ветер погнал какие-то очень странные тучи, напоминающие быков. Их было тринадцать, и все как на подбор в длинных черных одеяниях. Их вели на убой, на подмогу Чернобоку.

Быки тащились нехотя, медленно и вяло друг за другом, соблюдая равную дистанцию. Ветер же торопил их сзади, подстегивая своим кнутом. Глаза быков были закрыты, они двигались как во сне. Облака, смотревшие на них, знали, что живым быкам не свойственно подниматься на небо, никакой ветер, даже Ураган, не сможет заставить живого быка взлететь. Быки, стало быть, были мертвы. Как зачарованные, смотрели облака на этот траурный эшелон.

"Что это за рогатые птицы летят так, словно бы идут по небу?" — задавались вопросом звери на земле.

Когда первый из стада достиг облаков, сверху прозвучало: — Ромуальд!.. альд!.. альд!.. — Эхо звонко разносило имя, пока идущий не скрылся за облаками. — Ингард!.. гард!... гард!.. — звучало имя следующего. — Лемех!.. мех!... мех!.. Лой!.. ой!.. ой!

И стоило только прозвучать последнему имени, как, к изумлению всех зверей, вонзивших свои взгляды в небо, маленькое облачко-корона, висевшее над снежной башней, отделилось вдруг от неё, подлетело к остановившемуся у порога облачности быку и мягко опустилось ему на голову, просияв золотистым солнечным светом. В тот же миг кнут небесного Пастуха рассек золотистую корону надвое, а затем искромсал ее вместе с быком на тысячи горящих кусочков, которые стали медленно падать вниз, на башню. Процессия двинулась дальше.

Крохотные огоньки летели по тёмному небу и падали, а изумленные звери глядели на этот волшебный фейерверк, пытаясь понять его смысл. Какое-то время огоньки еще горели на снежной поверхности и на вершине Башни, как звезды, но постепенно, один за другим, гасли. И с каждой гаснущей звездой становилось всё темнее. Когда погасла последняя огненная звезда, по лесу разнеслась весть: Белобок умер.

+++

Тьма сгустилась настолько, что не только видеть — двигаться стало невозможно. Сова и Крот, привычные к темноте, ослепли. Казалось, темные деревья, соединившись все вместе, заполнили собой все пространство, и нельзя было ни пошевелиться, ни повернуть головой. Но на самом деле тьма поглотила все, в том числе и деревья. Ничего вокруг больше не было. Весь лес, от земли до неба, был проглочен и оказался внутри тьмы. Дышать становилось труднее. Черная смола с каждым вдохом проникала внутрь и растекалась там. В пустом черном воздухе звучали последние слова — это звери, не видя никого и ничего, прощались друг с другом. Плач и вой наполнили темноту.

— Прощайте, Мышь! — выла Сова.

— Прощайте, Сова! — пищала Мышь.

— Прощайте, Голубой Олень! Спасибо, что поддержали нас, но видите, как все плохо!

— Я пока ничего не вижу, — уклончиво ответил Олень. — И не думаю, что всё так уж плохо.

— Нет, всё кончено!

— Думаю, ничего не кончено.

Но слова Голубого Оленя больше никого не утешали.

— О чем тут говорить? — с горечью воскликнул Медведь. — Всё пропало!

— Мыши, Мыши, всем спать! — шипела старая воспитательница Крыса. В эти последние минуты она хотела уберечь своих подопечных от самого страшного. Но никто не слушал её. Прощальный вой заглушал её шепелявенье.

— Прощайте, матушка Крыса!

— Прощайте, детки! — не выдержала старая воспитательница и разрыдалась.

Плакали звери, и не знали, сколько времени они плачут. Казалось, не было больше времени. И тогда с неба спустился Орёл. Это он, до наступления окончательной тьмы, пробил брешь в облаках. Как он теперь пробился сквозь заслоны Зимы и Ветра — знал только он один.

— Белобок взывает о помощи! Он просит всех любящих соединиться.

И звери сразу прижались друг к другу, и обнялись, и простились: Сова простила Мышь, и Мышь простила Сову, Лиса простила Зайца, и Заяц простил Лису; прощены были Рысь, Волк, Медведь и Барсук — все, кто раньше кушал или ломал своего ближнего, соблюдая честь рода, просили друг у друга прощения за вынужденную лесную вендетту... Те, кто были вдвоем, стали как одна плоть, и те, кто были с детьми, стали едины с ними.

Орёл торопился обратно, с силой разрезая крыльями воздух.

Первый раз ударился он в чёрный потолок неба — и упал на чёрную землю.

Второй раз ударился он в черноту, и она опять отразила его.

В третий раз поднялся Орёл, ударился из последних сил — и чёрные облака проглотили его. В крошечную щель, образованную прорывом Орла, пока она не успела еще затянуться, проникла и упала на землю белая стрела Белобока. И на ней золотом сияла надпись. Голубой Олень прочел ее в свете горящих глаз:

ВСЕ ЛЮБЯЩИЕ, СМОТРИТЕ НА НЕБО

И все подняли ожидающие глаза к небу, но ничего не увидели, кроме чёрных нависших туч.

+++

Одинокая и теперь не видимая никем, наклоненная чёрная Башня продолжала стоять на своем месте. Все вопросы утихли в ней. Любовь замёрзла и замерла. Снежная Башня стала оплотом Зимы. Кто-то дремал внутри Башни, и Башня спала. Спали невидимые во тьме книги. Читать их было никому невозможно, да и некому было читать. Тьма внешняя и внутренние потёмки располагали ко сну. Серебряный огонь, которым светилась Башня изнутри, больше не был виден. Внутри и снаружи было очень холодно. Башня спала, и сон её медленно перетекал в смерть.

Несколько огненных капель, которые упали на Башню, и, казалось, давно погасли, на самом деле просочились внутрь и теперь разгорелись там, словно семь золотых лампад, и чуть-чуть жгли. Человек вдруг очнулся. Кто здесь? — спросил он, и отовсюду посыпался снег. Почему так темно? Но огоньки горели безмолвно, как живые очи, едва растапливая тьму и снег.

Тогда Башня взглянула наверх, в небеса, всеми своими глазами. Сначала она ничего не увидела из-за сгустившейся черноты.

— Где моя серебряная звезда? — беспокойно спросила она и тотчас увидела ее высоко-высоко, за третьими небесами. Почему она так отдалилась? Разве я стала меньше? И Башня встала на цыпочки и стала тянуться, но вскоре ударилась головой о тёмную завесу. Завеса была живой, ибо тотчас послышалась команда: Ингард! Лемех! — и два черных облака, похожие на упитанных быков, отделились от нее, посмотрели на Башню сверху вниз и прошипели:

— Куда прешь? Назад!

Здесь шло великое сражение между белыми и чёрными облаками. Они сталкивались и обхватывали друг друга, меняя формы с быстротой молнии, и те белые, которых окружали, становились черными, и те черные, которых окружали, становились белыми. И к черным подмога шла снизу, с земли, а к белым — сверху, откуда было не видно. И два Пастуха командовали боем; Ветер-Пастух тянул чёрных быков за уши. Притянутые за уши к битве, солдаты тьмы, 13 мёртвых быков, сражались худо с Усопшими и Восставшими воинами света. Духи Усопших воинов теснили их повсюду. Но тучи имели одно преимущество: была грань, за которой железо уже не ранит, и они бились за этой гранью. Отсечённые их части продолжали, хоть и вяло, вести борьбу. Чёрных облаков становилось всё больше и больше. Казалось, каждого быка можно было кромсать бесконечно. Но и силы Духов постоянно росли.

А выше, на другом небе, бились два Всадника: черный, летящий на змее-коне, которого называли Князем воздушных сил, и белый, на белом крылатом коне, которого называли Заоблачным Всадником, или Заоблачным Князем; оба были Башне знакомы. Выше светила Звезда, к которой тянулась Башня. А еще выше, на седьмом небе, светило яркое Солнце, и не было ни Ветра, ни облаков. Собственно, и неба никакого там уже не было. И Солнце томилось своим одиночеством. Солнце устало ждать.

Башня, ставшая одной плотью с Человеком внутри неё, равнодушно наблюдала за ходом великой Заоблачной Битвы. Сердце Башни оледенело. Победит ли белое воинство или чёрные солдаты зимы; Белобок, Чернобок ли — было ей безразлично. Ей только хотелось дотянуться до манящей тёплой звезды.

И вот молния разрезала небо от востока до запада. Тьма вокруг стала синей. Темно-темно синей, цвета кобальта. Откуда-то в щель, точно луч карманного фонарика, пробивался свет. Это светила с третьего неба далёкая, но тёплая звезда.

Звезда была высоко, но луч звезды коснулся башни. И что-то случилось: тьма стала светлеть. С крыши башни начало капать. Теплые капли поползли по стенам башни, затекая в окна. Вся башня стала таять, как свечка. Капли размывали тонкие перекрытия между этажами, этажи рушились. Бесшумно обваливались один за другим балкончики с ледяными перилами, словно лопались и осыпались крошечные скорлупки. Серебряная лестница, пронизывавшая башню насквозь, сверху донизу, поплыла, расплавилась. Снежные книги потекли синими ручьями. Человек внутри башни досадовал на светлые силы, что лишают его такого удобного расположения. Он привык думать, что есть только я-башня и не-я — всё, что вне башни, и второе его не интересовало. "Куда же теперь денусь я, — думал Человек. — Я отправлюсь вовне — но ведь места вне башни не существует. Там скрежет и тьма. Где разместится моя любовь, если меня не будет?"

Сверху кто-то позвал его по имени. Человек хотел поднять голову и посмотреть, но мешала Звезда. Зов повторился. Человек посмотрел вниз и увидел, как тают последние ступеньки лестницы. Сверху кто-то позвал его в третий раз. Да! — отозвался Человек. — Ты летишь с нами? А кто вы? — Мы посланы освободить тебя. — А кто вас послал? Мы стадо Небесного Пастуха! — Нет, спасибо. Я один раз уже был в стаде. — Но кем же ты будешь? Смотри: башня твоя растаяла! — Очень жаль. Мне было хорошо в ней. — Что ты говоришь! Разве ты хочешь в ней сидеть вечно? — Не знаю. — Разве ты никого не любишь? — Люблю вон ту Звезду. Но это ничего не меняет. — Как? Это не меняет тебя? — Я устал от изменений. В этой комнате всё так быстро меняется одно на другое. Я был Честным Быком, был Несчастным Человеком, был Башней. Но я ничего не достиг, а только всё потерял. У меня была шкура, был колокольчик, была Синичка. Где теперь всё это? И зачем мне еще меняться? Чтобы снова терять то немногое, что я имею? Я прочел в Снежной Книге, что перемены ни к чему не ведут и никогда не сулят ничего хорошего. Пусть все остается как есть. Я хочу быть собой. — А кто ты, ты знаешь? — Мне все равно. — Если ты не знаешь, кто ты, ты скоро исчезнешь совсем. — Пока я Башня. — Ты уверен? — Я ни в чем не уверен. — Посмотри: башня твоя почти растаяла. — Что ж: теперь я стал Человеком без башни. — Но у тебя нет и тени! — Да. Тень ушла от меня. — Тогда, может, ты вспомнишь свое настоящее имя? — Я не знаю, что значит "настоящее имя". — Но ты хочешь быть? Да. — Тогда выбирай: Новь или Старь? — Я выбираю Новь. — Но Новь в руках тьмы — ты знаешь? — Мне всё равно. — Это твое последнее слово? — Да. Когда-то я выбирал Старь, но это меня не спасло от перемен. Теперь я выбираю Новь. — Что ж. Прощай.

Небо горько вздохнуло. Несчастный Человек увидел, как белые облака заслоняют от него далёкую звезду, и она удаляется от него. Всё это время он стоял вытянувшись, на цыпочках, а теперь, как пружина, сжимаясь, полетел вниз. Он расставил руки, как бы желая превратить их в крылья. Чёрные тучи сомкнулись над его головой. "Чего я боюсь? Слепоты? Но сейчас всё исчезнет, и я уже ничего не увижу. Когда я умру, я ослепну. Но пока я вижу, я жив". Голос в последний раз произнёс в небесах его имя. Несчастный Человек поднял голову и зажмурился от яркого света. Рук он сложить так и не успел.

Белые облака с печалью смотрели на тающую башню. Впрочем, башни уже не было видно.

+++

Башня растаяла в синее озеро. И следом за ней, в синее озеро, растапливая тьму, словно слеза, закатилась звезда. Падая, Звезда пронзила все тёмные облака, и они вспыхнули, как пучки соломы. Ветер-Пастух бешено хлестал их своим кнутом, но они только рвались и проливались на снежную землю огненным дождём. Белая бычья шкура с загнутыми краями сиротливо плавала в воде, словно большой цветок. Звезда упала на неё и прожгла насквозь. Она погружалась на дно водоёма, оставляя за собой широкий светящийся хвост. И озеро голубело с каждой минутой, пока не стало цвета ясного майского неба и не высветилось всё, до дна. И все увидели удивительную жизнь озёрных глубин, которая прежде была скрыта от глаз насельников леса. Из самой сердцевины озера, из глубины, от белого дна, рос алый крест.

Зверей охватило неизъяснимое ликование. Слёзы полились из заячьих и беличьих глаз. Даже Медведь с Медведицей прослезились. Волк завыл. Крест поднимался все выше и выше, пока наконец не стало очевидно, что это главная мачта корабля. Опущенные его паруса горели, бросая лиловые отсветы. Крест поднялся до самого края неба и уперся во всё еще чернеющее полотно.

И едва мачта коснулась небес, снова ударила молния, и расколола небеса; и прорвалась ткань. В щель хлынул дождь. Потоки лиловой грязи. Тьма свернулась, как свиток, и повисла на мачте. За черной тканью было настоящее небо, в котором таяли и проливались светлыми потоками измученные облака. Вскоре дождь уже шел прямо из ясного неба, и всё вокруг стало становиться прозрачным, словно стеклянным, и вода стекала по стеклу. Вода быстро прибывала, и с ней поднимался вверх пылающий корабль. На палубе корабля, в ослепительном серебре, опираясь на четыре могучих лапы, стоял Лев. Ветер развевал его огненную гриву. На самой высокой мачте бессильно болталась мокрая черная тряпочка. Это было то, что оставалось от Чернобока и его чёрного неба. А высоко над мачтой парил апостол любви — Вещий Орел.

ПРОРОЧЕСТВО ВЕЩЕГО ОРЛА

— Звери и люди, лошади и медведи, ослики и овцы; белки и крольчата, мыши и небесные птицы; все сущие в лесу звери, Барсук и Олень, и вы, пьяные вездесущие Обезьяны! Шесть комнат отныне не существуют. Небо прорвано. Башня Зимы растаяла. Уже начинается Дождь. Это сигнал к началу любви. Знак нового дня. Занимается радуга. Границы между Явью и Сном больше нет! Отныне — только ясное небо Яви, только Солнце — корабль Любви. Солнце Яви — имя новых небес! Только Явь существует! Имя Яви — Любовь. Остатки Снов будут смыты. Будет новая Вода, и новое Солнце, новая Весна и новая Земля; и вырастет новый Лес на новой Земле. Лес станет лестницей. Озеро станет рекою. Река станет небом. А небо заменит нам дом. Звери! Любите друг друга! Стройте трап! Уходите на небо!