Газета "Своими Именами" №37 от 10.09.2013

ПИСЬМА ЗА МОНАСТЫРСКУЮ СТЕНУ

После Вашего интервью в «Литературной газете» я раскрыл, Георгий Александрович, Вашу книгу «Несвятые святые», уже неоднократно изданную общим тиражом, перевалившим за миллион экземпляров, уже получившую несколько премий и ещё выдвинутую на премию «Большая книга», словом, зело прославленную, вельми расхваленную, щедро увенчанную, - раскрыл и что-то сразу меня в ней заинтересовало, что’-то пробудило в памяти, а на кое-что захотелось и возразить - это ведь, кажется, отчасти и у вас в церковной жизни не возбраняется?

Но прежде чем читать, я перелистал книгу, посмотрел многочисленные иллюстрации, портреты. Глядь, во всю страницу портрет Булата Окуджавы! Мамочка родная, Вы что же, и его зачислили в святые? Да он же сам говорил, что в молодости был фашистом, воюющим против фашистов. А разве Вам не известно его опубликованное в газете признание, что он с наслаждением смотрел, как Ельцин расстреливал наш парламент? Для него это было словно финал детективного романа. «Я ненавидел этих людей!» Да мало ли кого можно не любить и даже ненавидеть, но наслаждаться картиной их расстрела... А их там полегло тысячи полторы. Мы даже фашистов на фронте уничтожали с отвращением к этому страшному делу и только потому, что ведь вопрос стоял так: или мы их – или они нас, а тут – свои сограждане, вставшие на защиту свободы и конституции... Надеюсь, Вы всё-таки не знали о чудовищных признаниях Окуджавы. Вы думали, что он только пел трогательные песенки о «виноградной косточке» да про «надежды маленький оркестрик под управлением любви»? Мне тоже эти песни нравятся, но, увы... Во всяком случае советую Вам в очередном переиздании книги убрать главу о нём вместе с роскошным портретом.

Впрочем, потом я прочитал у Вас: «Советская власть маячила где-то рядом и здорово мешала нам жить. Для нас было ясно, что она торжественно рухнет». И вот преданная кремлевскими мерзавцами, на Ваших глазах под грохот танковых орудий, обливаясь кровью, она рушилась... Нетрудно представить Вас в это время рядом со святым Окуджавой...

Не так давно по телевидению был показан фильм об Александре Проханове. Он начинался его решительным заявлением: «Я – советский человек!» Ну совершенно, как Маяковский:

Читайте,

завидуйте -

я – гражданин Советского Союза.

Сейчас Проханов создал «Изборский клуб». Вы тоже там. Так не воспользовались ли случаем, чтобы сказать ему: «Александр Андреевич, как вы всю жизнь мешали мне жить. И как я рад, что вы торжественно рухнули!»?

Но вот ещё портрет одного знакомца – писатель Андрей Битов. И он здесь! Рассказ о нём я прочитал одним из первых. Как же! Ведь не так давно и я писал о его интервью, что дал он «Литературной газете» по случаю своего 75-летия.

Я писал, что надо бы ему покаяться перед читателями за тот вздор, что он нагородил в этом юбилейном интервью, за трусость. Ну в самом деле, например, говорит о множестве «голых королей», появившихся ныне в нашей литературе, – и ни одного имени, ни единого факта. Боится. А что порол о прошлом нашей литературе? Вот: «Классики писали не для народа, а друг для друга: Пушкин – для Жуковского, Гоголь – для Пушкина и т.д.». Выходит, Пушкин притворялся, лицемерил, когда уверял, что к нему «не зарастет народная тропа», что «долго буду тем любезен я народу...» Следовало написать «любезен Василию Андреевичу»?

А о Толстом! Его, говорит, «никто не читал и никто не знает». Вот только один Битов и узнал и понял, наконец. Да как же мог никем не понятый писатель обрести ещё при жизни всемирную славу? Чем объяснить хотя бы три десятка экранизаций одной лишь «Анны Карениной» в разных странах?

Уверяет, что в советское время «Толстой выходил выборочно». Боже милосердный, и это писатель да ещё какой-то президент какого-то писательского ПЕН-центра. Он и не слышал о 90-томном собрании сочинений Толстого, вышедшем в 1928-1958 годах. Или 90 томов издали, а 150 спрятали в спецхран? «Только благодаря Шолохову вышел роман «Война и мир», который он «пробил в издательстве». Вы слышали что-нибудь подобное? Я его спросил: «А кто пробил в 1952 году оперу Сергея Прокофьева «Война и мир»? Кто в 1965-м пробил одноименный фильм Сергея Бондарчука?» Не ответил...

И это ещё не предел литературной дремучести Вашего персонажа, полюбуйтесь еще: «Достоевский начал выходить только после смерти Сталина». Подобную чушь нёс и за что-то уважаемый Вами Солженицын. Ведь от их чтения и сам можешь свихнуться: один - Нобелевский лауреат, другой - президент ПЕН-центра, и печатается это в «Литературной газете»! А Достоевского издавали в Советское время бесконечно: от 23-томного собрания сочинений в первые годы до 30-томного в 70-80-е. А бесчисленные инсценировки и экранизации его произведений: «Бедные люди», «Дядюшкин сон», «Братья Карамазовы», «Идиот», «Преступление и наказание», «Подросток»... А памятник писателю, поставленный на Цветном бульваре ещё в 1921 году, когда шла Гражданская война, а музей на Божедомке, куда перенесли памятник!.. И почти всё это при добром здравии товарища Сталина.

Между прочим, Достоевского не любили многие большие писатели от Тургенева до Бунина, даже до Набокова. А Чайковский писал: «Достоевский гениальный, но антипатичный писатель. Чем больше читаю, тем больше он тяготит меня». Не любил его и В.И. Ленин, но, будучи главой правительства, пожалуй, мог бы, но не давал воли своей неприязни, т.е. не препятствовал ни изданию произведений писателя, ни сооружению памятника ему, ни созданию музея.

Такую же околёсицу несёт Битов и об атмосфере советской эпохи: «Мы были запуганы, мы жили в страхе». Так жили не «мы», а только те, кто ненавидел Советскую власть и народ, который эту власть поддерживал и уважал. Так жил, например, критик Сарнов, в компашке которого антисоветчина и русофобия простирались от клеветы на Шолохова до глумления над родиной, которую они именовали... не решаюсь даже сказать как.

А уж это, я уверен, Вы, Георгий Александрович, ни от кого раньше не слышали: «Зачем было русским захватывать такое огромное количество земли? Эти пространства для всего мира нужны». Впрочем, может быть, я ошибаюсь, могли Вы слышать:то же самое говорили мадам Олбрайт и святой поэт Окуджава:

Меня удручают пространства страны проживания...

Я тогда посоветовал ему перебазироваться в портативную Грузию, на родину отца, или в малогабаритную Армению, откуда матушка. Не послушал доброго совета.

И вот явив нам во всём ослепительном блеске своё персональное хамство и духовное убожество, бескультурье и раболепство перед Западом, безграмотность не только души, Битов заявляет: «Хамство и растление у нас продолжается с 17 года... Мы пожинаем сейчас плоды сталинской политики: некультурность, раболепство, безграмотность души».

Моя статья, в которой я всё это высказал юбиляру Битову, была озаглавлена «Закусывать надо».

Право, убрали бы Вы и этого свистуна из своей книги. Тираж повысился бы.

С удивлением я прочитал и о том, как в конце 70-х годов со своими друзьями-однокурсниками по учёбе на сценарном факультете Института кинематографии (ВГИК) Вы занимались спиритизмом, как вызывали духи Сократа, Наполеона, Гоголя, Сталина и душевно беседовали с ними о всякой всячине. Так, дух Наполеона вы спросили, с кем гуляет допоздна ваш приятель Александр Рогожкин. И дух императора ответствовал вам: «С второкурсницей Катей». И это был ответ «в самую точку». Дух Сталина на вопрос, кто будет править страной, ответил, что Горбачев. А кто это, вы не знали и во всем институте - тоже.

Тут две загадки. Во-первых, с ноября 1978 года Горбачёв был секретарём ЦК, а в 1979-м он уже кандидат в члены Политбюро. И трудно представить, что никто из вашей любознательной компании, никто даже во всём столичном гуманитарном институте не знал его. Во-вторых, если не знали, то что вам стоило навести справки о нём, допустим, у духа Гоголя?

В связи с этим рассказом нельзя не вспомнить, что спиритизм, или «столоверчение», за сто лет до вас было очень распространено среди интеллигенции не только в России, но и в Западной Европе, даже в Америке. Лев Толстой упоминал об этом и в «Анне Карениной», и в «Воскресении», а позже написал комедию «Плоды просвещения», которая в 1891 году была поставлена на подмостках императорских театров - московского Малого и петербургской Александринки. Эта острая пьеса ставится и поныне. Сейчас, при сатанинском разгуле разного рода мракобесия, доходящего до показанного по телевидению «изгнания бесов» в государственных больницах профессиональными врачами, эта пьеса просто злободневна. Толстой высмеивал спиритизм, считая его вредным суеверием, разрушающим истинную веру. И вот через сто лет советские студенты, комсомольцы... Чудны дела Твои, Господи!

Потом молодой священник о. Владимир, к которому вы обратились, сказал вам, что вы общались, конечно же, не с Гоголем и Сталиным, а с нечистой силой, «с самыми настоящими бесами, демонами». Так что ж, и нечистая сила может верно предсказывать? Предсказала же она вам Горбачёва. А, может быть, всё-таки дело совсем в другом?..

Известный литературовед М.С. Альтман, высоко ценивший комедию Толстого, привел такой сюжет из воспоминаний знаменитого анархиста князя П.А. Кропоткина, относящийся ко времени ещё крепостного права: «Знаешь, - сказал мне однажды отец, - наша мать являлась ко мне после смерти... Дремлю я раз поздно ночью в кресле, вдруг она входит вся в белом с горящими глазами... Когда она умирала, взяла с меня обещание дать вольную её горничной Маше. Целый год я не мог исполнить обещания. Ну, вот твоя мать явилась и говорит: «Ты обещал дать вольную Маше. Неужели забыл?» Я был поражен. Вскакиваю с кресла, а она исчезла. На другой день я отслужил панихиду на могиле и сейчас же отпустил Машу на волю.

Когда отец умер,- продолжал Петр Александрович,- Маша пришла на похороны, и я заговорил с ней. Она была замужем и очень счастлива. Брат Александр шутливо передал Маше рассказ отца.

- Это было уж очень давно, так что я могу сказать вам правду, - ответила Маша. - Вижу я, что князь забыл о своём обещании; тогда я оделась в белое, как ваша матушка, и напомнила князю о его обещании» (Цит. по А. Зверев и В. Туниманов. «Лев Толстой». М., 2007, с.742).

Так вот, Георгий Александрович, не играл ли кто-то в вашей весёлой компании роль этой Маши, не бурчал ли он вам ответы на ваши вопросы духам Сократа и Гоголя, Наполеона и Сталина? Я подозреваю, что дело именно так и было. И кто такой Горбачев для него вовсе не было секретом. Подумайте, припомните, как всё было.

Раз уж я завел выше речь о писателях, то о них, но гораздо более значительных, чем Окуджава да Битов, и продолжу. В самом начале книги Вы называете верующими несколько всемирно знаменитых писателей. Надо полагать, это для Вас не рядовые верующие, а, так сказать, некие несомненные образцы набожности, поелику они выбраны не кем-нибудь, а священнослужителем, и притом из великого множества. Вы назвали Гёте, Пушкина и Льва Толстого. Великие имена! Однако есть тут некоторые нюансы.

Как известно, Гёте признавал Христа, но решительно отвергал многие церковные обряды и атрибуты. Он говорил Эккерману: «Если меня спросят, способен ли я по своей природе благоговейно преклоняться перед Христом, я отвечу: несомненно. Я преклоняюсь перед ним, как перед Божественным откровением высшего принципа нравственности. Если спросят, способен ли я по природе своей поклоняться солнцу, я тоже отвечу: несомненно. Ибо и оно - откровение наивысшего, самое могучее из всех явленных землеродным. Я поклоняюсь в нём свету и творящей силе Господа, которая одна дарит нас жизнью, и заодно с нами – всех зверей и все растения. Но если меня спросят, готов ли я преклонить колена перед костью апостола Петра или Павла, я отвечу: пощадите меня, весь этот абсурд для меня нестерпим!..

Уж очень много глупостей в установлениях церкви. Но она хочет властвовать, а значит нуждается в тупой покорной толпе, которая хочет, чтобы над ней властвовали. Щедро оплачиваемое высшее духовенство ничего не страшится более, чем просвещения широких масс. Оно долгое, очень долгое время утаивало от них Библию. И правда, что должен подумать бедный человек, принадлежащий к христианской общине, о царственной роскоши богато оплачиваемого епископа, прочитав в Евангелии о бедной и скудной жизни Христа, который ходит пешком со своими апостолами, тогда как князь церкви разъезжает в карете шестериком» (Иоганн Петер Эккерман. «Беседы с Гёте». М., 1986, с. 626-627).

Так годится ли великий писатель для всесторонне безупречного образца религиозности, коли и ныне князья церкви разъезжают шестериком – на мерседесах?

А таким ли уж образцово-показательно верующим был Пушкин? Харис Исхаков свою книгу о нашем национальном поэте начинает словами о том, что Пушкин «славил небеса и землю, моря и реки, горы и пустыни», а ведь всё это творения Божьи. Значит, он славил и Бога (Х. Исхаков. «Пушкин и религия». М., 2005, с.6).

Действительно, поэт всё это славил. Например, небеса:

Подъезжая под Ижоры,

Я взглянул на небеса

И воспомнил ваши взоры,

Ваши синие глаза...

Славил он и землю и моря:

Обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Славил и горы:

Кавказ подо мою. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины...

Славил и реки:

Ночной зефир

Струит эфир,

Шумит,

Бежит

Гвадалквивир...

Пушкин славил и солнце («Да здравствует солнце!..»), и луну, и многое другое:

Ненастный день потух;

ненастной ночи мгла

По небу стелется одеждою свинцовой;

Как привидение, за рощею сосновой

Луна туманная взошла.

Всё мрачную тоску на душу мне наводит.

Далёко, там, луна в сиянии восходит;

Там воздух напоён вечерней теплотой;

Там море движется роскошной пеленой

Под голубыми небесами...

Вот время; по горе теперь идёт она...

Тут и небеса, и луна, и море, и гора, но тут и она - возлюбленная... Если всё это есть творение Бога, то, конечно, поэт славил Творца. Но как быть, если вспомнить «Сказку о попе и работнике его Балде», где обличается поповская жадность; стихотворение «Ты Богоматерь, нет сомненья», в котором поэт называет Богоматерью просто красивую женщину; шутливо-скабрезное стихотворение «Христос воскрес, моя Реввека!»; эпиграммы на митрополита Фотия, в одной из которых автор писал, например:

Полу-фанатик, полу-плут;

Ему орудием духовным

Проклятье, меч, и крест, и кнут.

Пошли нам, Господи, греховным,

Поменьше пастырей таких -

Полу-благих, полу-святых.

А вот в связи с графиней Орловой-Чесменской:

Благочестивая жена

Душою Богу предана,

А грешной плотию

Архимандриту Фотию.

Столь же язвительно поэт писал о

А.Н. Голицине, который был одновременно обер-прокурором Синода, министром просвещения да ещё и гомиком, о чем поэт прозрачно намекнул в последних строках:

Вот Хвостовой покровитель,

Вот холопская душа,

Просвещения губитель,

Покровитель Бантыша!

Напирайте, Бога ради,

На него со всех сторон!

Не попробовать ли сзади?

Там всего слабее он.

А Хвостова – создательница изуверской секты, за что в 1823 году её выслали из столицы. Д.Н. Бантыш – историк.

Но слово-то не воробей. Однажды из уст гения вырвалось и такое:

Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столба

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

Уж не говорю о поэме «Гавриилиада», по поводу которой у поэта было объяснение сперва с помянутым Голициным, потом с самим царём. Наконец, известно, что на просьбу Жуковского назначить семье Пушкина после гибели поэта такую же пенсию, как семье Карамзина, Николай ответил: «Мы насилу довели его до смерти христианской (т.е. исполнить совет царя исповедаться и причаститься), а Карамзин умирал, как ангел». Позже то же самое Николай сказал В.Д. Дашкову, министру юстиции: «Какой чудак Жуковский! Пристаёт ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина!» (П. Щеголев. «Злой рок Пушкина». М., 2012, с.154). Действительно, какова...

Желание священнослужителей представить великого поэта образцовым рабом Божьим понятно. И вот в прошлом году в Армавире священник Свято-Троицкого собора о. Павел издал «Сказку о попе» как «Сказку о купце». Да, именно так вышла она под редакцией Жуковского через три года после гибели автора. И это было насилием над волей покойного друга. Разве понравилось бы самому Жуковскому, если бы, например, его знаменитую балладу «Светлана» издали под названием «Жозефина».

Однако издательское деяние о. Павла одобрил митрополит Краснодарский и Кубанский, он даже рекомендовал байку о купце для изучения в школах. Поддержали затею и в Москве. Ваш приятель протоиерей Владимир Вигилянский, руководитель пресс-службы патриарха, был просто в восторге. А ведь даже в царское время «Сказка» впоследствии печаталась в первозданном виде. Так её и читали в детстве Тургенев, Чехов, Бунин и мы с Вами...

Ну а представить Льва Толстого в ряду богобоязненных образцов еще труднее, чем Пушкина. От отрицал божественное происхождение Христа, святую Троицу, тайну евхаристии... Его отношения с Богом и церковью были так сложны и противоречивы, что Синод отлучил его от церкви. Он писал Николаю Второму: «Если справедливо, что народу свойственно православие, то зачем так усиленно поддерживать эту форму верования и с такой жестокостью преследовать тех, кто отрицает её». А ведь жестокость действительно была невероятная. Так, Толстому пришлось однажды хлопотать за бедную крестьянку, которую посадили в тюрьму за то, что, не имея на то средств, не крестила своего ребенка. Иоанн Кронштадтский, как известно, просто молился о ниспослании смерти великому писателю. 6 сентября 1908 года он записал в своём дневнике: «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы... Возьми его с земли – этот труп зловонный, гордостию своею посмрадивший всю землю. Аминь. 9 вечера».

Настоящая молитва! Рождество Богородицы – 8 сентября. Так что, о.Иоанн вечером 6 сентября молил Бога «взять с земли» великого писателя в ближайшие 36 часов. Но Бог-то через три месяца взял и убрал самого Иоанна, как труп зловонный. А Лев Толстой прожил после его молитвы ещё всё-таки два с лишним года. Не рой могилу другому, не рой...

Лев Николаевич не раз получал и письма с угрозой убийства, если до установленного срока не отречется от своих антицерковных убеждений. Есть основания подозревать, что это делалось не без участия Иоанна.

Медленно умирая на станции Астапово, окруженный врачами и родственниками, великий еретик не исповедался, не причастился и не примирился с церковью, чего та очень добивалась. Какой же это образец, Георгий Александрович, чтобы его выставлять на погляденье!

Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что среди русских писателей не было верующих. Были: помянутые Карамзин и Жуковский, Лермонтов, Достоевский, Станислав Куняев... Просто надо знать, кто есть кто.

Но оставим писателей, поговорим о более бесспорном. Вот упомянули Вы церковь Покрова Богородицы в Измайлове, где Вам когда-то предложили создать подворье Псково-Печерского монастыря, но Вы отказались, предпочли Сретенский монастырь, что в центре Москвы. Да ведь возле этой церкви прошло несколько лет моего детства! Буквально рядом, в ста метрах от неё стояла старинная и основательная, когда-то земская школа, в которой я учился со второго до пятого класса. Ах, золотое время!.. Помните у Пушкина? -

В начале жизни школу помню я;

Там нас, детей беспечных, было много;

Неровная и резвая семья,

Смиренная, одетая убого...

Признаться, смиренными были далеко не все, а вот убого одетых - гораздо больше. Это же начало 30-х годов! И тем не менее, они незабываемы -

Те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия...

Измайлово было тогда подмосковным селом, и только в середине 30-х годов оно вошло в Сталинский район столицы.

Не знаю цела ли, работает ли и ныне та моя незабвенная школа. Ведь сколько их ныне закрыто и разрушено... Вот Вы радостно сообщаете, что «к тому времени (осень 1993 года) было возрождено уже 360 монастырей, и с каждым месяцем их число увеличивалось». Как же, как же. Было на что. Недавно академик Шмелёв поведал: в те годы церковь получала субсидию в размере 6 миллиардов долларов в год, а Академия наук – 200 миллионов, т.е. в 30 раз меньше. И вот его вывод: «За эти годы треть российских мозгов выставлена за рубеж» («Советская Россия», 11.7.13).

Я тут невольно подумал, что хорошо бы Вам умерить несколько своё ликование и присовокупить: «А число деревень вместе со школами, больницами, родильными домами, увы, не увеличилось, а уменьшилось. И как!». Ведь эта приписка была бы столь богоугодна! А интересовались ли Вы, на сколько именно? Похоже, что нет. Так вот, примите во внимание: за двадцать лет любезной Вам демократии исчезло с лица русской земли более 23 тысяч деревень вместе с их жителями, школами, больницами и около 20 тысяч, где живут по пять-шесть стариков, ждут своей очереди у могил. Отпела ли церковь хоть одну из почивших деревень? Русская поэзия отпела:

Поставьте памятник деревне

На Красной пощади в Москве,

Чтоб всюду высились деревья,

Валялись яблоки в траве...

Нет памятника. Сейчас на Красной площади увеселения, гулянки, шабаши...

А в проклинаемое Вами советское время за те же 20 с небольшим лет с 1918 года (ещё шла Гражданская война) до 1938-го число учащихся (соразмерно и школ) выросло с 8 миллионов до 30-ти («Страны социализма и капитализма в цифрах». М., 1957, с.109). Могу порадовать Вас сведениями на сей счёт и о нашей родной столице: всего за семьдесят лет Советской власти, с того же 1918 по 1987-й год построено 1669 школ на 1 миллион 480 тысяч ученических мест («Москва в цифрах». М., 1988, с.173). Вероятно, одно из этих мест занимали и Вы, как и место в Институте кинематографии (ВГИК), который окончили в 1982 году.

Говоря об осени 1993 года, Вы почему-то не упомянули не только о погибших деревнях и сёлах, но даже и о том, что тогда, той-то осенью, Ельцин расстрелял парламент, потопил в крови защитников Конституции и совершил государственный переворот. Вы молча прошли мимо, словно к русскому священнослужителю это не имеет никакого отношения, не волнует и даже не интересует его. Странно...

Листая сейчас страницы своей жизни, я вижу, что очень часто она проходила как раз вблизи церквей. Вот эта в Измайлове, рядом с которой пролетели три года золотого советского детства; а приезжали мы с сестрами летом к бабушке и дедушке в Тульскую область в деревню, и там на берегу Непрядвы, на самом высоком месте стояла красавица ХVIII века; когда я учился в Бауманском институте, а после войны – в Энергетическом им.Молотова, по дороге каждый раз любовался Елоховским кафедральным собором; позже пять лет учёбы в Литературном институте на Тверском бульваре - и там в переулочке за Камерным театром тоже церквушка да ещё одна совсем неподалёку – в начале улицы Чехова (Малой Дмитровки), в Путинках; бегал на свидания к своей будущей жене, которая жила с матерью в Телеграфном (ныне Архангельском) переулке, и тут церковь Архангела Гавриила да еще «Меншикова башня», тоже церковь в виде высоченной колокольни; ездил на метро навещать сестру на Вторую Самотёчную улицу, и там недалеко от станции «Новослободская» - тоже большая красивая церковь; в храме Всех скорбящих радости отпевали мы нашу мать... Всё это в советское время. И все эти церкви были действующими, работали. Пять лет тому назад в церкви, что в подмосковной Немчиновке, крестили мы двойню внуков. И вот уже почти тридцать лет, когда едем на машине в Красновидово на дачу, встречается нам по дороге пять церквей и один монастырь. А из окна моего дачного кабинета тоже видна церковь в деревне Лужки и в надлежащие дни и часы доносится благовест... Вот я и думаю, неужели настоятели, наместники, игумны, весь причт этих знакомых мне церквей и монастырей тоже не заметили расстрелов, кровопролития, государственного переворота осенью 1993 года?..

В Вашей книге, Георгий Александрович, удивляет, как я уже обращал Ваше внимание, довольно поверхностное знание о жизни в советское время и явно предвзятое представление о многих её сторонах. Вот своим наставником и попечителем Вы назвали архимандрита Иоанна (Крестьянкина. 1910 – 2006). Прекрасно. Вы пишете, что в 1950 году на о. Иоанна якобы за антисоветскую пропаганду написали донос настоятель собора, где он служил, регент того же собора да ещё и тамошний протодьякон. Как? Три собрата во Христе артельно настрочили донос на четвертого! Это для меня неожиданная и горькая новость. Тут, оказывается, не я, а Вы знаете жизнь лучше, согласен.

Но дальше мы узнаем, что о. Иоанна арестовали и почти год шло следствие, но, несмотря на неизбежные под Вашим пером пытки, «за весь год Крестьянкин не назвал ни одного имени, кроме тех, которые упоминались следователем». А кого он мог назвать, если донос был ложным? Но Вы продолжаете: «Он знал, что каждый названный им человек будет арестован». Нет, Георгий Александрович, он не мог этого знать. Далеко не всегда арестовывали даже тех, кого прямо оговаривали. Вспомним хотя бы того же хорошо известного Вам и высоко чтимого Вами прохвоста Солженицына. Он на следствии безо всяких пыток и угроз не просто назвал, а представил своими единомышленниками и сообщниками по антисоветской пропаганде несколько школьных друзей и даже родную жену Наталью Решетовскую. И что же? Никто из них никуда не был даже вызван и допрошен. Мало того, ведь он был осуждён по самой страшной 58 статье УК, а его жена после этого была принята на работу, где требовалось засекречивание, и она его прошла. Не могла же Наталья Алексеевна скрыть при этом, что муж сидит именно по этой статье.

Рассказывая о внуке Родзянко, ставшем священником, об отъезде их семьи за границу, Вы столь же уверенно заявляете: «Семью бывшего председателя Госдумы новые властители России в живых оставлять не собирались». С чего Вы это взяли? Кто Вам сказал? Большевики и защитников Зимнего дворца, и даже генерала Краснова после подавления поднятого им контрреволюционного восстания под честное слово отпустили на все четыре стороны. Вы подумайте только: главаря восстания – под честное слово! А он, конечно, плевал на своё генеральское слово, тут же помчался на Дон и самым активным образом включился в вооруженную борьбу против Советской власти. Был разбит, бежал в Германию, а в 1941 году вместе с немцами – опять... Что оставалось делать Советской власти после его вторичного захвата, как ни повесить бесстыдника. Это и произошло в 1947 году.

А известно ли Вам, как большевики обошлись с защитниками Зимнего дворца 25 октября 1917 года и с членами Временного правительства? Первых просто разогнали по домам. А вторых подержали недели две в Петропавловской крепости и тоже – на все четыре стороны. Их было пятнадцать человек. Примерно половина эмигрировала, половина осталась на родине и благополучно дожила до глубокой старости. Так, исполнявший обязанности военного министра генерал А.А. Маниковский не пожелал эмигрировать и стал – чудо из чудес, да? - начальником снабжения Красной Армии, но, увы, в 1920 году погиб в железнодорожной катастрофе. Министр путей сообщения А.В. Ливеровский, пишет В. Кожинов, «никуда не уехал, играл крупную роль в транспортных делах страны, в том числе в героическом строительстве знаменитой «Дороги жизни» во время блокады Ленинграда, города, где он и скончался в 1951 году уважаемым человеком в возрасте 84 лет» («Россия. ХХ век», т.1, с.212).Министр вероисповеданий А.В. Карташев, как Вы могли бы знать, эмигрировал во Францию, стал одним из выдающихся историков Православия, умер в Париже, когда ему было 85 лет. Трагична судьба министра экономики С.Н. Третьякова, внука одного из создателей нашей знаменитой галереи. Он стал очень ценным сотрудником советской разведки в Париже. Но в 1943 году немцы его раскрыли, и он был казнен. А морской министр Д.Н. Вердеревский, пережив немецкую оккупацию, в мае 1945 года явился на приём в наше посольство и поднял тост «За здоровье великого Сталина!». Словом, жизнь, Георгий Александрович, в том числе и советская, не так одноцветна и прямолинейна, как это представляется кому-то за монастырской стеной.

Владимир БУШИН

ВЫСОКАЯ БОЛЬ

Была одной шестою по размерам

И первой, может статься, по уму!

А стала чуть не сотой, жалко-серой

И не хозяйкой в собственном дому.

Так как случилось? Что тебя скрутило?

Кто в злобе вырвал перья у орла?!

Была ль в тебе не считанная сила?

О, Господи! Да как еще была!

Что нас сгубило в прежние года?

Доверчивость высокая, прекрасная

И вместе с тем трагически-ужасная

России «ахиллесова пята»!

Ты верила конгрессам, диссидентам,

Дипловкачам различной крутизны,

А у себя — бездарным президентам,

Трусливым и коварным президентам,

Предателям народа и страны!

Так что ж отныне: сдаться и молчать?

И ждать то унижений, то расправы

Стране, стяжавшей столько

гордой славы,

Которую вовек не сосчитать!

И нынче днями, чёрными, несытными

Мы скажем твёрдо,

с бровью сдвинув бровь:

«Не станем мы скотами первобытными

Да и в рабов не превратимся вновь!»

Вы видели картину, где в медведя

Вцепилась свора яростных собак?!

Страна моя! Ну разве же не так

Враги свои и всякий пришлый враг

Впились в тебя, мечтая о победе?!

Восстань же от мучительного сна

И сбрось их к чёрту, разминая плечи!

И снова к правде, к радости навстречу

Прошу, молю: шагни, моя страна!

Эдуард АСАДОВ, 7 июля 1999 г.