Газета Завтра 298 (33 1999)

ТРИ ДНЯ (беседа Александра Проханова с Валерием Болдиным)

Александр Проханов. 19 августа… Все, кто так или иначе был связан с этими тремя поворотными в судьбе страны и людей днями, переживают сегодня какое-то реликтовое состояние: тоска, иногда уныние, иногда, возможно, ненависть. Я всегда в эти августовские дни думаю о своих друзьях, о тебе в том числе. Что ты испытываешь сейчас? Возникает ли у тебя ощущение затмения солнца?

Валерий Болдин. У меня ощущение такое, что в тот период у многих произошло помутнение разума. И практически для всех эти дни стали поворотными в судьбе, трагичными для самых широких слоев общества, прежде всего тех, кто искренне верил в идеалы, согласно им строил свою жизнь, планировал свое будущее, судьбу детей, близких. Естественно, у них остается чувство печали, горечи. Им внушают, что всю жизнь делали не то и не так, зря воевали с фашистами, напрасно положили за свободу столько жизней. Миллионы граждан на всем пространстве Советского Союза искренне переживают утрату тех ценностей, которыми мы гордились. Не знаю, может быть, у многих осталась злоба на разрушенную жизнь, но у меня такого комплекса не осталось. Я считал и считаю, что произошло нечто бездумно-поспешное, какое-то детское обращение с великой страной, ее экономикой, обороной, наукой, культурой, которые скоро как десять лет катятся под откос, хиреют. Свершилось то, чего я больше всего боялся: распался великий Союз, границы прошли по сердцу народа. И боль по прежней мощи державы снедает многих, меня в их числе.

Я давно чувствовал, что готовится развал страны. Горбачев завел государство в тупик и был готов, как ящерица, жертвовать частями Родины, лишь бы удержаться у власти. И Ельцин, чтобы сместить Горбачева с поста президента, принимал все меры, чтобы разрушить Державу. Позиция руководителей России состояла в том, чтобы поднять благополучие на управляемой территории, надо было прекратить помощь союзным республикам. После избрания Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР началось нарушение финансовых отчислений в централизованный фонд. А это сказалось на финансовом и материальном положении ряда так называемых дотационных республик. Началось брожение в этих республиках, которые в значительной мере были узко специализированы. Ухудшилось положение армии, оборонного комплекса, появились трудности в других отраслях экономики. Создалась исключительно сложная обстановка. Борьба Горбачева с Ельциным за власть стала прологом всех последующих катаклизмов.

Если взглянуть исторически на этот процесс, то можно хорошо видеть всю драматургию происшедшего, все ступени к пропасти. В 1985 году, когда усилия Горбачева и судьба привели к власти ставропольского агронома — юриста, новоявленный генсек еще не знал, что он творит с Державой. Во всяком случае он не говорил об этом открыто. Тогда он опирался прежде всего на помощь мою, Яковлева и позже Медведева. У нас тоже не было единого мнения. Я считал, что перемены должны произойти и необходимо шире применять механизмы рыночной экономики. Они, на мой взгляд, должны были охватывать, прежде всего сферу обращения — сбыта, общественного питания, обслуживания, а также производства предметов широкого потребления. Надо было накопить опыт в этой сфере и пока не трогать основные отрасли производства — тяжелое и среднее машиностроение, добывающие отрасли, железнодорожный транспорт. Никогда не считал, что нужно в этих отраслях отказаться от государственной собственности. В этом отношении мне импонировал метод китайцев, которые, не перепрыгивая через этапы, последовательно переходили на рельсы рыночных отношений. Такой путь позволял бы сохранить единство страны, научить людей методам работы по-новому.

Но Горбачев был импульсивный торопыга, плохо понимающий происходящие в великой стране процессы, да и толком не знающий свою страну. Поскольку четкого плана не было, то это позволяло генсеку импровизировать в силу сиюминутных факторов, случайных мнений, а, может быть, и тех обязательств, которые ему навязали западные друзья. Надо заметить, что он никогда не имел четких и последовательных планов. И главным его лозунгом было: ввязаться в бой, а там обстановка подскажет.

Уже через три года стало ясно, что экспромты ничего не дали. Экономика разваливалась, падал авторитет генсека. Народ, выйдя из эйфории прихода к власти молодого, самоговорящего генсека, начал приходить в себя, отвергая болтовню. Крушение экономических экспериментов ухудшило материальное положение населения. Горбачев понял, что в экономике он исчерпал себя, и, чтобы не потерять окончательно уважения, ринулся изменять политическую систему, проводить демократизацию общества. Это не меняло экономического положения в стране, но сильно напрягло все руководящие структуры, директорский корпус.

Значительная часть партии, населения поняла, что Горбачев выбрал немагистральный и непонятный, а для многих просто неприемлемый путь. Начался раскол партии. Одни яростно выступали за сохранение существующей системы, другие колебались, третьи начали посматривать в сторону демократов. Ну, и скоро стало очевидно, что Горбачев начинает зарываться, ведет сепаратные, скрытные переговоры с Западом, готовится торговать нашими социально-экономическими ценностями. В этом, правда, он был не одинок. Новая команда во власти России занималась тем же, зарабатывая благосклонность США. Не было ясно до конца, что же произошло на Мальте, какие он там давал обещания. "Мальта" мне совсем непонятна, хотя я знаю уже от американской стороны, что там были, по существу, даны обещания, связанные с последующим развитием нашего государства. И это касается также вооружения. По существу, как считают аналитики, там были сданы все наши позиции. Позже, когда Рейган готовился передать власть, а Буш участвовать в президентских выборах, в машине Горбачев сказал: "Джордж, у нас существуют договоренности с Рональдом о будущем нашей страны, и я хочу, чтобы ты знал: все, что мы обговорили, будет исполнено". И потом в таком же виде приблизительно несколько раз наказывал передать Бушу, уже как президенту, через Добрынина, который был связником и одной из ключевых фигур по демонтажу наших международных интересов. Более того, есть основания говорить о том, что, по мнению специалистов силовых органов, и прежде всего разведки, Горбачева каким-то образом давно зацепили западные спецслужбы и старались все время на этом играть. Поскольку это всегда труднодоказуемо, я не могу здесь ничего утверждать, а опираюсь на мнение специалистов, в том числе непосредственно руководства КГБ. И, конечно, зная многое об игре генсека в поддавки с Западом, члены Совета Безопасности чувствовали себя свадебными генералами. Их утвердили как коллективного советника и вершителя судеб страны, а на самом деле их держат в неведении или просто обманывают. Как Горбачев относился к подобным органам, видно из того, что президентский совет был разогнан в одночасье, без уведомления его членов.

Горбачев хотел удержать власть, хотя отлично понимал, что Ельцин ему ничего не простит. И после того, как прошел известный октябрьский пленум, на котором из состава Политбюро он был выведен и позже освобожден от должности первого секретаря МГК, начался период бескомпромиссной схватки двух лидеров. Один — обладатель безмерной власти; другой — неукротимого характера, мстительный и злопамятный. В первое время после изгнания Ельцина из штаба власти Горбачев не знал, как поступить с ним. Он советовался с разными руководителями, однажды мне пришлось присутствовать при этом разговоре. Во всяком случае многие ему говорили о том, что лучше, если Ельцин будет работать вне Москвы на любой приемлемой для него должности. Но здесь Горбачев настоял, чтобы оставить его в столице, не выводить из состава ЦК и назначил на министерскую должность — первого заместителя председателя Госстроя. В тот период Ельцин был слаб и внешне послушен, писал слезливые письма Горбачеву с просьбой сохранить его на посту секретаря горкома партии. Но Горбачев не хотел его возврата. А спустя примерно полгода Ельцина подхватила межрегиональная группа, сделала его своим лидером, Горбачев понял опасность всего происходящего. Стал искать пути для примирения. Однажды в нашем с ним разговоре было произнесено следующее: "Мы его брали как человека, который может осуществлять те идеи, которые будут формироваться в Политбюро. Но из этого ничего не получилось. Ельцин очень своеобразный человек". Позже в одном из своих выступлений он скажет откровеннее: мы назначали его на пост в Москве для уничтожения столичной мафии, всего, что накопил Гришин. Свердловчане, знавшие Ельцина, в том числе секретари обкома, говорили, что ни в коем случае нельзя его брать во власть, потому что тогда власть будет не у Горбачева, а у Ельцина. Этот человек с очень упрямым, настойчивым характером, и власть он будет брать всеми возможными средствами и из своих рук никогда не выпустит. Больше всего это беспокоило Рыжкова, и он неоднократно об этом говорил Горбачеву, что он делает большую непростительную и трагическую ошибку. Николай Иванович знал Ельцина изнутри, все его слабые и сильные стороны. Об этом же говорили и другие члены ЦК. Может быть, поэтому Ельцина взяли сначала заведующим отдела, и только позже секретарем ЦК, чем сильно его обидели, потому что он считал для себя подходящим более высокий пост. Горбачев тогда этого не понял. Ельцин уже в тот период, по существу, затаил обиду. Потом ввели в состав Политбюро, сделали секретарем горкома. Я не буду рассказывать обо всей этой истории, это особая тема, но во всяком случае Горбачев нажил себе самого страшного противника. Сильней его, я думаю, в нашем обществе за последние 30-40 лет не было, а во главе межрегиональной группы демократствующих сил он превращался в роковую для Горбачева фигуру. И, как я уже заметил, однажды Горбачев мне сказал: "Как ты считаешь, не лучше ли его вернуть к работе в партии и сделать соратником?" Я сильно сомневался в возможности возвращения Ельцина. Но считал, что нормальное сотрудничество всегда лучше, чем конфликт. "Если вы этого хотите, то нужно его пригласить и соответствующим образом поговорить. Перестройку вы начинали вместе, и вы на него делали определенную ставку, в конце концов вы ему доверяли, и тот факт, что после октябрьского пленума не растоптали, никуда не выслали — ко многому обязывает. Надо встретиться и поговорить. Горбачев минуту размышлял и ответил: "Звони Ельцину и приглашай его ко мне".

Я позвонил Борису Николаевичу и сказал, что Горбачев хотел бы с ним встретиться. А это было в то время, когда отношений между ними никаких уже не было. Тем не менее Ельцин приехал. Горбачев почему-то решил повести разговор при мне, хотя я всегда стремился избегать участия в подобных беседах. Но у меня ничего не получилось. Разговор завязался, и Горбачев повел его в том духе, о котором я говорил: начинали вместе и теперь надо было бы найти возможность для дальнейшего сотрудничества. Как Ельцин относится к этому? Ельцин тогда на предложение о сотрудничестве ответил жестко: "Нет". Это шокировало Горбачева, по существу, он получил оплеуху. И генсек понял тогда, что он недооценил Ельцина, и теперь противник стал не просто противником, он стал смертельным врагом. Я говорю об этом потому, что во всех тех событиях, которые происходили, той борьбе за власть именно столкновение двух лидеров является самым главным. У нас очень много писалось и говорилось о событиях того августа или о каких-то личностях, датах, о так называемом ГКЧП, хотя, по существу, это было выступление конституционного органа — Совета безопасности. Но писали люди, которые, во-первых, не понимали всей сложности и многомерности ситуации. Одни просто и не могли бы понять суть происходящего, другие не имели для этого соответствующих фактов и лишь демонизировали членов Совета безопасности. Многие писали о людях уважаемых, не зная их вовсе, не видя, никогда не встречаясь, как говорится, катили бочку из-за страха или денег. Это мог быть и социальный заказ, либо желание лягнуть кого-то вдогонку. Никто ни в период августа—сентября 1991 года, ни позже не захотел разобраться во всей глубине причин происшедшего: почему люди, обладающие всей полнотой власти, какая только возможна, — вице-президент Янаев, председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов, министр внутренних дел Пуго, заместитель председателя Совета обороны Бакланов и другие пошли на эту меру? Самым главным мотивом был и остается мотив, связанный с готовящимся развалом государства со столкновением двух личностей в борьбе за власть.

Ельцин хорошо понимал, что он может прийти к власти только при одном условии: если не будет Горбачева. Чтобы не было Горбачева, нужно ликвидировать Центр. И вот тогда начались и те самые катаклизмы, связанные с финансированием, отчислением в централизованный фонд и прочее, столкновение республик с Россией и между собой. Что это значило? Кто-то перестал поставлять зерно в Узбекистан. Узбеки оказались без хлеба, потому что это была республика, которой некогда было сказано: ваша задача давать Родине хлопок, а все остальное мы вам завезем. Я помню, как-то, будучи в Узбекистане еще при Рашидове, он мне так полудоверительно говорил: "Смотрите, у нас все время трудности с зерном и происходит это в связи с тем, что у нас монокультура, мы производим только хлопок, но поставщики из Казахстана сорвали поставки зерна. Мы должны принимать какие-то меры, у нас люди недовольны, потому что у нас основной продукт питания — хлеб". И это было в общем-то правильно, потому что Узбекистан потреблял мяса в 2-3 раза меньше, чем его потреблялось в среднем по стране и во всяком случае в Москве. Если мне не изменяет память, в столице потреблялось до 100 килограммов мяса и мясопродудктов на душу населения, а в Узбекистане было 23 или 26 килограммов. И тогда произошло то, о чем я говорил. Борьба Горбачева и Ельцина, развал экономики привели к нарушению кооперационных поставок товаров, комплектующих изделий. Останавливались заводы, рабочие негодовали. В республиках возникло недовольство. Люди стали искать выход из положения. Уже той прелести, которая существовала во взаимных связях не было. Когда человек остается голодным, он, естественно, ищет причину в правительстве и соседях, считая, что его кто-то объедает. Я присутствовал практически на всех заседаниях комиссии по подготовке нового Союзного договора. Знаю все перипетии борьбы, которая развернулась на них. И уже тогда все республики смотрели не на Горбачева, они смотрели на Ельцина, потому что он сразу повел себя независимо — с позиции диктата, и главы республик поняли, что если хотят удержать производство: промышленность, сельское хозяйство и т.д.,— то надо ладить прежде с ним, потому что самый большой кусок они получали от России. А Горбачев чувствовал себя кутенком, которого Ельцин обрывал и осаживал. Я помню одну фразу, которую Ельцин сказал: "Вы мне дадите или нет высказаться или будете все время перебивать?" Горбачев сник, он все больше терял лицо. Боясь Ельцина, Горбачев, чтобы удержаться у власти, начал разрабатывать идею всенародного избрания президента СССР, но боялся, что его не изберут. Он искал другие пути дискредитации Ельцина и устранения его с политической арены. Для этого он готовил меры для введения чрезвычайного положения.

Ради желания как-то удержаться у власти он стал готовить новый Союзный договор. И он был подготовлен, но подписание его могло произойти с нарушением Конституции. Его не обсуждали, он и не выносился даже на рассмотрение Верховного Совета. Решили тайно принять важнейший документ. Поскольку я занимался и этим вопросом, то мне было известно, сколько республик приедет, сколько подпишет и сколько не подпишет Договор. Тогда около 8 республик не были готовы к подписанию: Молдавия, Прибалтика, Закавказье. И Украина высказывала свое особое мнение. Она не говорила прямо "нет" только потому, что тогда бы вообще все развалилось. Были сомнения у руководителей других республик….

Так мы теряли Державу. Горбачев был информирован обо всем. И сегодня, размышляя над теми событиями, я все больше прихожу к выводу, что, именно зная это сложное положение, он не случайно уехал в Форос и делал многие другие вещи, которые создавали ему возможность для двойственного принятия решения. Горбачев, по существу, сам определил состав ГКЧП. Сам заслушивал информацию о том, что нужно было сделать. Сам указывал, где надо вводить чрезвычайное положение. Он отлично понимал, что, готовя вот этот Союзный договор, надо и с другой стороны иметь подкрепление. Я хочу сказать, что всю правду еще не время говорить. Полагаю, что может быть через год-два придет пора расставить все точки над "и" и показать роль каждого в этом деле. Не буду сейчас говорить за всех. Скажу о себе. Я вступал в партию, с одной стороны, достаточно зрелым человеком. Четыре года работал на производстве, учился на экономическом факультете. Там преподавали достаточно серьезно. В ту пору, а это был период середины 50-х—начала 60-х годов, страна поднималась, перед нами открывались широчайшие горизонты. Страна первая прорвалась в космос, как бы ни оценивали эпопею, связанную с целиной, но это было грандиозное мероприятие. Мне пришлось воочию видеть все меры по созданию первой житницы страны. Позже, как комбайнер, я убирал урожай в целинных совхозах Кустанайской области. Всем этим люди гордились. Существовал какой-то великий духовный подъем. Вот это чувство гордости за свою страну вдохновляло меня. Если бы эти успехи были достигнуты не благодаря КПСС, а, скажем, при какой-то другой партии, заботящейся о величии страны, я наверняка был бы в той партии. Но как экономист я отлично знал: при той развитости нашего общества и экономики был единственный выход — концентрация средств на решающих участках работы. Ведь почему создавались колхозы? Не потому, что они были, допустим, значительно эффективней в каких-то производственных делах, но они были эффективней с точки зрения мобилизации ресурсов использования техники. Если вспомнить 30-е годы, то трактор был один на район. Ну, что с ним делать? Тогда концентрировали эту технику, создавали МТС. Так происходило собирание экономической мощи.

А.П. Вот смотри, есть два таких интересных вопроса. Первый. Если бы ГКЧП, члены Совета безопасности взяли в 1991 году верх, то как, по-твоему, могла бы развиваться страна, была ли какая-то контрконцепция? То, что ты рассказал,— это полное отсутствие контрконцепции и сваливание в хаос. Была ли у вас модель наподобие китайской (ты здесь вскользь упомянул об этом), когда затевалась ваша политическая акция? Была ли стратегия дальнейшего развития? Это первый вопрос. Второй. Ты не был членом ГКЧП, но, может быть, знаешь, почему провалилась акция при обладании всей полнотой власти. Ведь тогда были все возможности, все коммуникации, информация, разведка, армия. Вас мысленно поддерживал народ. Почему провалил дело ГКЧП?

В.Б. Ничего, кроме предотвращения развала государства, в тот период не выдвигалось. Более того, все социально-экономические меры декларировались тогда в заявлении ГКЧП. Ты их можешь освежить в своей памяти. Главное, на мой взгляд, было пресечь попытку тех, кто в угоду Западу мечтал развалить страну. Если бы к власти не пришли разрушители, то, несомненно, продолжались бы экономические реформы, при этом был бы заморожен абсурд борьбы двух лидеров, вся политическая бессмыслица противостояния. Страна постепенно избавилась бы от жесткого централизованного управления и, может быть, пошла бы по китайскому пути.

А те люди, которые стали брать один к одному западный образец, оказались сейчас банкротами, потому что мы своеобразные люди — и нас не обратишь в веру протестантов и не переделаешь ни за 300 дней, ни за 500, ни даже за 500 лет.

Конечно, если бы членам Совета безопасности удалось заморозить распад страны, то для сохранения централизма и порядка, возможно, пришлось бы вернуть партии централистскую миссию, как в переломный период. Партия в те годы была неким арбитром. В парторганизации, в райкомы КПСС люди шли за помощью и часто ее находили. Сегодня происходят какие-то ужасающие, иногда мелкие, иногда крупные негативные события, и они никем не пресекаются. Не находишься же по судам, тем более это дело длительное и дорогое. Чтобы начать судебные разбирательства, нужно делать всякие залоги, вносить какие-то деньги и прочее.

Полагаю, партия действовала бы как нечто связующее, но она бы обновилась и не была единственной. Уже тогда я чувствовал, что партия, которая занимает монопольную позицию, начинает издавать специфический запах, не обеспечивает творческого развития, инициативы масс. Конечно, вставал вопрос, быть ли, как в прошлом, левому и правому крылу. Если сейчас смотреть на историю партии, то это история борьбы различных течений и фракций. Всегда были разные мнения. Главное, наверное, было — сохранить социалистический идеал и поэтапно приближаться к нему.

Но случилось так, что после 1991 года, как я отмечал, к власти пришла определенная прослойка людей, которые решили, что надо встать на западный путь и сделать это крайне быстро. Общество раскололось. С одной стороны, правительство открыло каналы для криминального обогащения определенной группы лиц с тем, чтобы зародить какие-то ячейки, поддерживающие власть, а с другой стороны, обобрали всех, не начав производство, не развив его, потому что в ту пору хватал не тот, кто умней, а тот, кто нахальней, кто успел первый. Из экономики как бы выпустили кровь.

Почему попытка предотвратить развал Державы провалились? Хотя в эти три дня августа, я знаю, практически все лидеры республик инициативно звонили, высказывли поддержку, одобряли линию на противодействие развала страны, но все рухнуло. Это не позволило реализоваться надежде на сохранение Державы. Если бы Горбачев и Ельцин думали сохранить великую страну, они могли это сделать и после августа. Но трагедия в том, что в зависимость от личных амбиций была поставлена судьба Державы. А почему провалилась августовская попытка? Скажу словами великого стратега прошлого. Он говорил: "Вопрос слишком серьезен, чтобы его можно было доверить генералам". И я согласен, что майоры и полковники всегда решали все лучше и эффективнее.

А.П. Спасибо тебе. Я никогда не забуду нашу с тобой встречу, когда по существу еще шло следствие и все товарищи были в тюрьме, а тебя, больного, сразу после операции выпустили. Ты лежал в больнице, я тебя посетил тогда не для того, чтобы что-то узнать и выяснить, а просто, чтобы передать тебе от всех патриотических кругов глубокую симпатию. Сегодня ты привел много интересных фактов, откровенных, личностных, психологических, ситуационных. Надеюсь, что мы вернемся к этому разговору еще года через два.

программа производственного контроля 3 быстро от дезстанции ЭкоСиТи