Газета Завтра 457 (35 2002)

РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УПЫРЬ

Владимир Бондаренко

26 августа 2002 0

35(458)

Date: 27-08-2002

Author: Владимир Бондаренко

РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УПЫРЬ (По мотивам “России вечной” Юрия МАМЛЕЕВА)

Сам Юрий Витальевич Мамлеев давно уже стал нашим национальным упырем, и в данном состоянии является русским национальным достоянием. С другой стороны, принимая значение слова "упырь" не в добром слегка простонародно-юмористическом звучании, а в самом злодейски зловещем и кровососущем обозначении, я вновь соглашусь с Юрием Мамлеевым, что есть в этом окаянном злодейском упырстве нечто такое русское, что и в зле своем помимо воли своей противостоит всем мировым порядкам. Я писал об этом еще в своей нашумевшей статье о Япончике, отнюдь не защищая его, но понимая его стопроцентную чуждость той Америке, в которой он пребывал. Осудите его хоть тысячу раз, но он, как герой фильма "Брат-2", и в Америке нес и, уверен, несет до сих пор некую русскую сущность, так напугавшую всех западных обывателей. Но вернемся к нашему милому по-домашнему упыристому Юрию Мамлееву. Я эту его фразу запомнил еще в давние времена , читая самиздатовские мамлеевские "Шатуны": "Толя, приезжай сюда, ко мне… Здесь русское, кондовое, народно-дремучее мракобесие, которое я открыла, смешается с нашим, "интеллигентским" мистицизмом… Это будет великий синтез… Который ждали уже давно… Сюда, во тьму, подальше от наглого дыма видимости…". По сути, так и сделали большевики, соединив кондовое, народно-дремучее мракобесие, его Беловодье и мечты о народном царе со своим интеллигентским энергичным, по-русски боевым и экстремальным марксизмом. Их первый опыт, хоть ныне и провалившийся, совсем неудавшимся не назовешь. Все-таки и в космос первыми русские мракобесы слетали, и немца покорили, и бомбу какую надо со своей дремучестью сделали. Оказывается, и народная дремучесть способна делать неожиданные прорывы в будущее, на десятки лет обгоняя весь мир, а что для этого пришлось пройти через великие ужасы революций, репрессий и так далее,— так в России иначе никогда и не бывало. Опять же из мамлеевских "Шатунов": "Чего Ужасу бояться мелких ужасов". И верно, русскому Ужасу не пристало бояться западных ужастиков. Потому их киношные ужастики не пугают даже наших малышей: всё деланное и организованное. Может быть, чтобы стать великими, нам вновь надо стать ужасными? Иначе нашу доброту никто и не оценит… Кстати, не случайно же тянулись к разного рода сектам наши виднейшие поэты, художники и философы начала ХХ века. Все наши Рерихи и Бенуа, все Гумилевы и Кузмины, все Мережковские и Белые перебывали у хлыстов, скопцов и молокан, в их "дремучести" отыскивая народную правду. Не случайно из молокан вышел и нынешний несомненный лидер русской прозы Александр Проханов, да и его собрат по перу Владимир Личутин тоже из тех же "сомнительных" староверческих глубин. Потому так нормально вписывается мамлеевское упырье в мир современной русской словесности. А его "Россия вечная" невозможна без опоры на крайние радикальные силы. О ней и поговорим…

С таких народно-дремучих мракобесных позиций, несомненно, написана новая книга Юрия Мамлеева "Россия вечная". То ли философа, то ли писателя, то ли народного мыслителя… Голос из подземелья. Мысли-то все знакомые, высказанные в его же художественных романах, хотя бы в том же "Блуждающем времени", но уже отобранные у своих героев, у метафизика Анатолия Падова из "Шатунов", у Черепова или Орлова, а то и у профессора Артура Михайловича Крушуева из "Блуждающего времени" и нагло присвоенные себе самим автором Юрием Витальевичем Мамлеевым. Откровенным плагиатом у своих выдуманных героев занялся известный писатель. Так это частенько и происходит в литературной публицистике: автор погружается в глубину подсознания своих явно придуманных героев, в их неведомые кем-то загадочно подсказанные автору подземные мысли, и он уже — как опоенный наркотиком или наевшийся сомнительными грибами упыристый мохнатый зверюга… Далее весь этот скрытый странный мир своих полубезумных героев, данный ему откуда-то из неведомых снов и туманов, и надиктованный вполне реальными, живущими уже отдельно от него героями его романов и повестей, автор на таких сомнительных основаниях, мол, я их из своей головы выдумал, присваивает себе самому, Юрию Витальевичу Мамлееву, будто это он — народный убивец Федор Соннов или какой-нибудь русский эзотерик Извицкий…

В результате мы имеем уже осмысленную угрюмо-консервативную, мракобесно-дремучую русскую национальную философию, которой нам, явное дело, частенько не хватало в нашей нынешней жизни… Как пишет его юный поклонник Дмитрий Ольшанский: "Мамлеев был прежде всех и всех впереди остается… "Россия вечная" — основополагающий текст, вслед за которым (но только вслед!) уместно вспоминать Дугина…" И на самом деле, вроде бы наиболее далекий от реальных митингов и протестов, зарывшийся в свою метафизику и сочиняющий своих нутряных убивцев, Юрий Мамлеев может оказаться мыслительно опаснее всех анпиловцев и баркашовцев вместе взятых. Ибо его философия ведет напрямик к русской Бездне, уже не раз поглощавшей всех подряд: захватчиков, смутьянов и самих освободителей. Философией в точном смысле этого слова его размышления не назовешь, да и возможна ли в России точная философия?— оставим ее для немцев и для Дмитрия Галковского. Мы же из любой философии свою странную идею вытянем, как из Маркса русские упыри вытянули никем не предсказуемую октябрьскую революцию….

Какую революцию народ вытянет из "России вечной" Юрия Мамлеева — жизнь покажет, но немало сумрачных киллеров, затеивающих вполне разумные убийства, вдруг почувствуют себя оснащенными самой передовой теорией. У Юрия Мамлеева русский народ живет всегда в ожидании бунта, ибо сам к власти не рвется, ходит вокруг нее кругами, а у власти оказываются сплошь и рядом все не те, один нечестивее другого. Что делать ? Опять искать под лавкой топор?

Книга Мамлеева "Россия вечная" — это собранные воедино статьи и интервью прозаика. Этакая интеллектуальная россыпь высказываний по разному поводу. Но в центре ее, словно кол, на который насаживают преступников и неверных, находится мамлеевская "Русская доктрина".

И спасение ее от всех внешних и внутренних врагов Мамлеев зачастую видит именно в нашем "окаянстве". Ибо мы всегда дойдем до того, где другие отступят. Окаянство наше, сидящее в каждом из нас, спасет Святую Русь, когда другие рецепты уже не будут годиться… Писатель Юрий Мамлеев — не злой человек, он готов к любому мирному исходу, к любому диалогу, недаром даже вытерпел многолетнее сидение в Америке среди тамошних ученых. Хотя трудно понять, что делать русскому национальному упырю в деловитых и разумных чрез меру Соединенных Штатах Америки? Но если все мирные переговоры позади, а Русь нашу тем не менее стараются прибрать к рукам и приспособить к мировому порядку, то по-мамлеевски с неизбежностью мы познаем "дыхание великого Хаоса, из которого исходит многое наше непостижимое и которое охраняет нас от сапог мировых порядков… перед нашими глазами еще раз… прошла Святая Русь во всем ее величественном Единении всемирного мессианства и национального начала (ведь православие — это сокровенный оплот и центр христианства), через нашу душу прошла вся непостижимая уму загадочность России… и, наконец, мы предощутили, что даже "окаянная" Русь — не какие-то отбросы, а напротив, в греховных проявлениях России есть, пусть и скрытый, аспект выхода, некое тайное, запрятанное "зерно", благодаря которому почти любые формы бытия России становятся парадоксально-драгоценными…" Он абсолютно прав. Так из комиссарского безумия двадцатых годов выросла стройная сталинская национальная держава. В стране насаживаемого насильно атеизма оказались ныне переполнены православные храмы, в укор всей Европе с ее давно уже осиротелыми и пустующими молитвенными зданиями. И пусть наша русская правда ведет нас в бездну Вечной России. Сама Россия за пределами любой жизни, любой формы ее устройства. Вот и философия Юрия Мамлеева -как бы за скобками всякой философии. Она, скорее, погружена в сакральность бытия, в эзотерику ликов России. Когда писатель перечисляет составляющие русской национальной идеи: любовь к своей земле и уход от нее в беспредельность, в надмирность,— он как бы соединяет русскую землю с Небом. Вот и получается на одной стороне русской истории — Уход к Духу, а на другой — Любовь к России. И в итоге любовь к России по Мамлееву равна любви к Богу. А если своего Бога не нашел, или свою Россию потерял — тогда еще одна мистическая черта русской идеи — всеобъемлющая Тоска, тоска с большой буквы. Русский человек тоскует сам по себе, не по чему-либо другому, не по отсутствию чего-либо, не от безденежья или нелюбви. Он тоскует, ибо не может найти полноту утоленности в жизни. Чего ни дай, все мало. Уверен, и миллионер наш явно тоскует о чем-то большом на Канарах, гоняя от тоски по большому автокольцу, окружающему остров, превышая все мыслимые и немыслимые пределы скорости на своем "мерседесе", и никакой полицейский ему не помеха, ибо испанцы чем-то похожи на русских, в том числе падки на денежные купюры… И "браток" солидный, строя очередное казино, тоже тоскует, и от тоски устраивает пальбу по своим соратникам и любовницам…

Вот и нашему философу все за край заглянуть охота. Кстати, и этим Юрий Мамлеев близок другим ярким национальным художникам России: Владимиру Личутину, Юрию Кузнецову. Помните, кузнецовское: "Край света — за первым углом"? То-то нас всех ждет впереди в его зловещем "Сошествии во Ад"… Тоска уводит за край реального, подводит к Бездне, напоминая знаменитое стихотворение еще одного национального упыристого поэта Георгия Иванова: "Россия счастие. Россия свет. / А, может быть, России вовсе нет". Или ты где-то вне ее, или она уже вне нынешней реальности: "А может быть, Россия — только страх". Не случайно же Юрий Мамлеев не только в своей прозе, но и в поэзии русских гениев ищет "черную музыку". Поэтому по Мамлееву: "совершенно естественно, что русские "любят" страдание, ибо оно связано с их высшей тайной, и всё это находит полное подтверждение в особом характере русской культуры".

Нет страдания — нет и счастья, как по Достоевскому: "У русского народа даже в счастье непременно часть страдания, иначе счастье для него не полно". Мамлеев продолжает своего учителя еще дальше, ибо не видя этого страдания русский, по его доктрине, готов взорвать мировую гармонию, дабы открыть место новому, уничтожить старую реальность, чтобы прорваться в новую… А как это делать — уже на совести наших русских практиков девятнадцатого и двадцатого веков. Что-то принесет нам грядущий двадцать первый век, по-мамлеевски движущийся к Бездне? Со всей законченностью мысли Юрий Мамлеев устремлен в Бездну, "которая по ту сторону Абсолюта". С ней он связывает и наш русский вечный подход к "взрыву мировой гармонии", что является также и проявлением "Сакрального Хаоса в нашей душе". Его "Россия вечная" — это та часть нашей России, которая всегда остается на подпольном и тайном уровне. "Это Бездна, которая как бы окружает Реальность, Истину и Безмолвие, то есть Абсолют, Бога в Самом Себе… Бездна образует как бы особый Последний уровень Абсолюта…" Не будем впадать с читателями в метафизические сложности и загадки. Оставим Гейдару Джемалю и Александру Дугину, старым мамлеевским приятелям, право полемизировать со сложными эзотерическими гипотезами Мамлеева. Мы же постараемся упростить хотя бы некоторые из них. Для писателя-философа Юрия Мамлеева сама Россия всегда имеет прямое отношение к "такой невыразимой запредельности и "чудовищности", как "Бездна по ту сторону Абсолюта". А если попроще, то всегда близка к Преисподней. Вся доктрина и состоит в особых отношениях между Бездной и Россией. Россия и создана, как страна для страданий и падений, на краю мировой Бездны. И тем не менее, всегда самые "последние отношения" в мире будут разбираться в этой потаенной исторической России. Или весь мир рухнет в Бездну, или Россия в очередной раз чудом или каким-то новым "окаянством" спасется. Именно для России часто спасение оказывается в "пропасти", в падении, и даже в "окаянстве". Меня приятно поражает, как Юрий Мамлеев, при всей своей эзотерике и метафизике, не желает уклоняться или выходить за пределы Православия, впадать в языческие или еще какие-нибудь оккультные игры. Более того, только православие и считает писатель на сегодняшний день единственно истинной религией, не "падшим", не "деградировавшим" христианством. В наш постхристианский век Россия до сих пор, при всех своих окаянствах, сохранилась как христианская страна, чем мы и выводим из себя наших западных оппонентов… Самая главная опасность в мире исходит от Православия — заявил Збигнев Бзежинский, наш давний и лютый враг, концентрированное выражение польского комплекса нелюбви к России. Вот почему так усиленно работают с нашей русской культурой и Сорос, и сотни других центров, финансово подпитывающие все либеральные издания и журналы, от "Знамени" до "Книжного обозрения", от "Экслибриса НГ" до "Известий", издающие никому не нужные книги всяческих Немзеров, Эдуардов Тополей и прочих, отдающих смердяковщиной, Акуниных. Им требуется окончательная переделка русской культуры, с полным изгнанием из нее следов православия. И, как это ни покажется парадоксальным, против соросовской концепции работают прежде всего не угрюмые и малозначимые ортодоксальные православные издания, при всей их мужественности и принципиальности в отстаивании позиций,— не они страшат влиятельные постхристианские западные круги, не постдеревенская проза А.Варламова и Лидии Сычевой становится последним крайним на сегодня окопом русскости, а Сорокин с Мамлеевым, Проханов с Лимоновым, Витухновская с Крусановым, молодые Свириденков и Шаргунов, Дмитрий Бортников и Ирина Денежкина, или даже Анатолий Афанасьев и Сергей Алексеев, кажущиеся иным из читателей ушедшими далеко за пределы привычных русских традиций. Нет же, минуя их сленг и не замечая их ненормативную лексику, минуя всяческие описания людоедства и прирожденных убийств, они с предельным и запредельным "окаянством" пишут самые популярные среди читателей книги по предельным православным культурным канонам, пропуская человека через боль и сострадание. Грубо говоря: вырвало тебя от мамлеевских душегубств — значит, еще один живой человек спасся. Это и есть философское обоснование нашего национального упырства, как символа вечной русскости… А ведь от аккуратной западной культуры давно уже никто не блюет… Так наш национальный русский упырь оказывается временами символом вечности Святой Руси. Его русская доктрина оправдывает запредельную русскую прозу, ибо "именно в культуре в самом широчайшем смысле отражена душа нации, ибо культура охватывает все: все стороны бытия народа и человечества, спасительные, погибельные, скрыто-неразгаданные, метафизические.. и так далее…" Его проза отражает запредельные порывы русской души, его неограниченное буйство, его непредсказуемость, его анархичность. И зверства его героев как бы направлены на ограничение хаоса, на определение хоть какого-либо, но порядка. "Прижав парня к дереву, Федор пошуровал у него в животе ножом, как будто хотел найти и убить там еще что-то живое, но неизвестное. Потом положил убиенного на Божию травку и оттащил чуть в сторону…" Это знаменитый текст из "Шатунов". А вот что мы находим в "Блуждающем времени": "Не будет смерти, не будет и религии. Даже если просто жизнь будет длительна, крайне длительна. Все равно — всей мистике будет конец. То есть, не ей конец, а люди бросят этим заниматься… Мир наш станет замкнутым, как пещера без выхода, но жить в ней будет сладко, жирно, безопасно, а главное — смерти нет…" Не согласна с таким утверждением душа Мамлеева. Вот почему его и тянет на другой край, где пахнет тленом и смертью, но зато есть выходы во все стороны. Он как бы обосновывает наш новый эстетический экстремизм. Находя его повсюду, во всей современной новой прозе. Главное для него — сохранить Русскую культуру. "Можно сказать: не будет Русской культуры — не будет и России. Армия, церковь, культура — вот та сакральная "троица", от судеб которых зависит и судьба России". Своим подходом к бытию человеческому он схож с Андреем Платоновым, чего, впрочем, и не скрывает. Он всегда находит у Платонова близкое ему спасение в "пропасти", в "бездне": "например, символично и грозно в этом отношении звучит текст, что "мужички"… хотели спастись навеки в "пропасти котлована"…" И когда он отчетливо видит тупик нынешней жизни, для него всегда есть надежда выхода России в своем упырстве, "даже в "великой, темной и пьяной", "окаянной" Руси — привкус самоценности, той самоценности, которая есть или может быть в любой форме русской жизни… и которая заставила Блока написать знаменитые строчки:

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

Вспомним подобные строчки у Сергея Есенина, у Василия Розанова — о необходимости любви к падшей, грешной, грязной России. Обглоданной и облеванной… Он ищет самое древнее в русском сознании, и пытается через окаянство, через национальное упырство проникнуть в "невидимое древнее мировоззрение", которое исчезло давно в Европе, но которое проявляется в современной России. Страшно, конечно, в современном Чикатило видеть спасителя русской жизни. Но реакция на Чикатило, противодействие или взаимодействие с Чикатило может же вызвать в душе у русского человека тот сакральный Хаос, который, по Мамлееву, и "является источником хаоса русской жизни" (все имеет свою оборотную сторону), но на самом деле этот Сакральный Хаос не только придает русской истории и динамике русского бытия непредсказуемые черты и повороты, но и защищает Россию. Защищает ее от мирового порядка, идущего извне, или от порядка, который исчерпал себя, или от засилия порядка вообще… И такой порядок никогда не победит хаос, ибо хаос больше порядка…" Вот стратегия нашей экстремальной прозы. Там, где нет никакой веры властям, там, где царят коррупция и бюрократия, там, где старый советский порядок и даже любая имитация его, как в нынешнем левом движении, исчерпали себя — там русская жизнь сохраняется лишь благодаря Сакральному Хаосу, в любом его понимании. Тут я бы вспомнил не только прозу самого Юрия Мамлеева, но и Анатолия Афанасьева с его "Ужасом в городе" и "Московским душегубом", Александра Трапезникова, Сергея Алексеева, а с другой стороны, всё того же Владимира Сорокина или даже Баяна Ширянова, или же таких королей детектива, как Виктор Пронин, Андрей Константинов или же Вячеслав Рыбаков… Русская идея в изложении Мамлеева включает в себя многое, отнюдь не ограничивается "окаянством" и запредельной Бездной, там и Восток с его загадками, и Космологическая Россия, пять так называемых концентров, образующих скрытое единство Руси. Может быть, я сознательно обхожу эти ключевые для доктрины Мамлеева философские истины, ибо и сам не философ, но и в нем вижу постоянно не столько философа, сколько мистического "окаянного" прозаика, вполне убедительно доказывающего необходимость на сегодня именно такой экстремальной прозы. Упырь на время становится в центр спасения Святой Руси. Представляю, как на меня за эту идею набросятся наши литературные ортодоксы, но кто из них сегодня способен к живому сопротивлению с все застилающим мировым порядком? Как пишет Юрий Мамлеев: "Можно без преувеличения сказать (учитывая, например, состояние современного человечества), что самое худшее в русских — это то, что они люди, а самое лучшее — то, что они русские. И чем скорее мы — на своем высшем уровне, конечно,— вырвемся из оков этого "общечеловеческого"… тем ближе мы будем к осуществлению своих предназначений". Скажу честно, я не сторонник многих произведений из этой экстремальной прозы, и вообще положений упырской концепции жизни в России, и признавая их враждебность мировому порядку, я лишь вижу в них какой-то временный неизбежный спасительный выход. Вот пример: даже интеллектуалы из чубайсовского окружения позорно погорели в так называемой "книжной сделке", по сути, на весь мир заявив о себе как о взяточниках. Что уж говорить о мохнатых лапах наших чиновников из всех контор и министерств. Любо мне это? Нет, конечно. Я их всех ненавижу. Но со всей своей "мохнатостью" даже чубайсы не вписываются в цивилизованный мировой порядок. Их упырство чересчур заметно и неприемлемо для западного мира. И значит, даже если еще немало лет Россией будут править упыри чубайсовского типа, они с неизбежностью оттолкнут от себя Запад, не вписавшись своей вороватой мохнатостью в их корректный и строгий мир законов и правил. Не случайно же весь мир вопит о "русской мафии". Это лишь один из примеров мамлеевского "окаянства", которое даже в запредельной злобе своей приносит пользу вечной России. Ибо, сохранившись в отторгнутом цивилизованными странами виде, мы со временем, избавившись от "мохнатых" заправил самым простым чикатиловско-ежовским методом, вернемся к своим русским законам и правилам. Так комиссары на семьдесят лет удержали Русь от вторжения мирового порядка, так удерживает Русь в уединении от мира уже десять лет ужасом своего непотребства ельцинско-чубайсовская "русская мафия". Кто придет им на смену? "Отсюда и вытекает тот русский "сверхъестественный патриотизм", который, часто, будучи скрытым, вдруг взрывным путем выходит на поверхность и спасает Россию от смертельных врагов и неожиданных кошмарных обстоятельств..." Тайная вера в Россию удерживает всех нас от окончательного поражения, а в чем она? — никто и не знает… Бог не дает слиться, смешаться, не дает стать такими, как все… В результате эта вера в Вечную Россию, по Мамлееву, приводит к очередным культурным "взрывам" в стране. И эти "взрывы", упырские по сути своей, как всякие взрывы,— могут "…только укрепить историческую Россию,.. и если "мир" идет к гибели, то это не должно быть участью России…"

Юрий Мамлеев предлагает даже не национализм какой-то дремучий, а нацио-центризм, исходя из которого, Россия сама сформирует свое человечество, отринув остальное человечество монстров. Даже если весь остальной мир погибнет, то Россия останется, ибо она существует и вне территорий. "Вечная Россия неуничтожима, и неуничтожима реальность ее воплощения на разных уровнях… Россия неуничтожима так же, как неуничтожим Абсолют и Запредельная Бездна, ибо Россия — реализация их немыслимой связи!.." Мамлеев считает, что Россия не может быть нормальной страной, тем более такой, "где доминирует западная профаническая цивилизация". Именно новый русский хаос и приведет к новому сильному государству в России. То есть, как бы в ответ на действия Чикатил, в ответ на чубайсовское упырство и даже в ответ на запредельную, вызывающую блевотину экстремальную прозу Ширянова и Сорокина, вынуждено будет выстоять сообщество новых, сильных и героических людей, где средней нормальности места нет.

Я думаю, книгу "Россия вечная" будут еще долго разбирать философы, филологи и политологи всех мастей, погружаясь в разного рода метафизические, эзотерические глубины. Мне сейчас не до этого. Я вижу новую литературу и вижу философа, хоть в чем-то ее объясняющую, даже доказывающую ее необходимость для новой сильной России. Писатели-упыри, мыслители-упыри и даже самые обыкновенные упыри со своим запредельным погружением в подземную Русь, в царство Грязи, как в тех же книгах Елены Прокофьевой и Татьяны Ениной, по-настоящему объясняют суть нынешнего трагического состояния России. Неверие, тотальное неверие во все нынешнее: в нынешнюю политику, в нынешнюю экономику, в нынешнюю власть, в нынешнюю армию,— неизбежно родит новую сильную веру, и эта вера, конечно же, придет через Русскую Культуру, которую сегодня еще плохо переваривают наши традиционалисты. Эта упыристая "окаянная" культура по сути своей куда более традиционна, чем все святыни традиционалистов, зависающие в девятнадцатом столетии. Мамлеевские уродцы, убивцы, и просто люди анормального бытия, как считает давний друг Мамлеева Александр Дугин, "это русский народ, беременный метафизическим бунтом… Руша, он освобождает сокровенное нутро. Преступая, он жертвенно размазывает по горизонтали самого себя…" Продолжу я сам: его упыри — это и есть русский народ в своих бескрайних, беспредельных состояниях, всяческими способами спасающийся от всех мировых порядков и чиновных доктрин. Упыри спасли Россию и от железной хватки Петра Великого, хотя хватало упырства и в самом Петре, и от комиссаров двадцатых годов, ныне они спасают ее от, может быть, самого страшного хищника, мировой закулисы. Но и всесильнаая закулиса со своими миллиардами бессильна перед длинными руками убивца Юлия или же перед простодушием ножа Федора Соннова. Эта новая русская экстремальная проза вызывает шок и чувство омерзения, может быть, это блевотина пьяницы перед его окончательным протрезвлением? Может, это и есть приближение к русской апокалиптичности? Да, мы, русские, сегодня вызываем куда больший страх у всего цивилизованного мира, чем когда были супердержавой, но смиряющей свой хаос ежовыми рукавицами. Этих страхов много. Кроме страха перед апокалиптичностью, Юрий Мамлеев отмечает "еще страх перед русской "неподвижностью" и "внезапным динамизмом", страх перед страданием. Все это по-человечески понятно, но не по-русски. По-русски, по-христиански любовь (в данном случае к России) побеждает страх. У Юрия Мамлеева сквозь все его сложные и страшные доктрины прорывается главнейшее: любовь к России, потаенная, неуничтожимая любовь к России. "Русское бытие есть фактически полное отрицание всего того, что является основным в западной жизни"

В конце концов даже западный ужастик, какой-нибудь "Кинг-Конг",— в корне отличается от ужасов в книгах Мамлеева, Афанасьева или даже Сорокина, Пелевина и Ширянова. Нет там у них на Западе никакой глубинной запредельности злодейств. С другой стороны, нет того простодушия и предельного раскаяния, любви к жертвам своим. И нет сокровенного, скрытого движения к последнему раскаянию перед смертью, как каялся Иван Грозный, или же какой-нибудь заштатный убийца в камере перед расстрелом. В этом смысле запрет смертной казни — абсолютно не русская мера, отменяющая тягу к раскаянию самого последнего упыря… Отменяющая тягу к страданию. В "Русской доктрине" Мамлеева много места уделено Русской Душе. Это и микрокосм Вечной России. Это и Посредник между Богом и Запредельной Бездной, образующий третье начало… Это и воплощение Русской Души среди так называемых богов — реализация Бога в Самом Себе. Интересно, что всегда и везде общерусское Юрий Мамлеев ставит гораздо выше общечеловеческого: "Если высшечеловеческое в… русском человеке побеждает высшерусское, то такой человек остается… в сфере единства с Богом. В другом случае, когда преобладает высшерусское начало, он, обретая единство с Богом… имеет возможность идти дальше,.. образуя реальность Третьего начала, или Великого Посредника, между Бездной и Богом". И, как итог: "Русская Душа — в силу самой своей сути — может воплощаться только в действительно высоких существах — таких, например, как люди или боги… высшая реализация Русской Души предполагает определенный контакт или единство с Богом в качестве Великого Посредника…" Обращает внимание автор и на женственный аспект Русской Души. Без этого, очевидно, и невозможно. Помните Блока: "О, Русь моя! Жена моя…" Но главное для любого русского человека, кем бы он ни был,— жить для России, "сгореть во имя твое". Даже капля "Русской Души" в человеке, скажем, в иностранце, делает его иным, превращает в носителя Вечной России. И, несмотря на все свои предыдущие высказывания, Мамлеев верит в высшее объединение русских людей. Вот это и есть наше будущее. "Любить русского человека — значит видеть в нем свое: собственные бездны, свою Русскую душу, свое родное "Я". Это может порождать необыкновенное родство… Русский "правый" может любить русского "левого", и наоборот, ибо национальное единство и любовь превыше всего, и эта любовь может превратить в ничтожество все, что нас разделяет…" При всем этом есть в Русской Душе последняя тайна, превращающая и саму любовь и все другие проявления Русской Души в мистерию… Вот так, через упырство, преодолевая его, извергая его во врагов Русских и Божиих, русский человек приходит к своей сокровенной русскости. "В глубине, в тайне, в открытых еще безднах можно видеть в других русских своих сопутников после смерти, своих родственных по тайне существ, бездноносителей,.. но именно в высшей России,.. в которых разрешается то, что недоступно уму, но что составляет твою внутреннюю суть". В этих, может быть, и сложных для иных читателей постулатах, Юрий Мамлеев определяет суть доктрины: лишь в русскости своей историческая Россия спасала, спасает и будет спасать себя дальше. И к счастью, для врагов наших русскость эта сокровенна, таинственна и безбрежна, допуская во имя спасения любые погружения в Бездну, любые "провалы" и "окаянства", никогда не становясь при этом слугою дьявола. Даже в злобе своей, в вольных и невольных разрушениях, Русская Душа "не может воплотиться среди демонов" — ибо это проявление сверхэгоизма, беспощадного и абсолютного, чего лишен в России даже последний злодей…

Скажем вместе с Юрием Мамлеевым последние слова "Русской доктрины": "Слава России и ее непостижимости", и смело рекомендуем всем нашим сверстникам "роковой черты" хотя бы заглянуть в эту книгу, а если набраться мужества, то и внимательно прочесть ее. "Россия вечная" предстанет пред Ваши очи… Вы можете найти в книге совсем другое, не отрицающее мои представления о ней, но дополняющие, расширяющие, высветляющие ее. Что поделать, я сказал то, что видел и в книге, и на улице. Как писал Василий Розанов: "Это наш табор. Это русские перед Светопреставлением. Дрожат. Корежатся. Ругаются. Молятся. Сквернословят…" И надеются на новый великий русский прорыв, ради которого и стоит жить в этом мире…