Газета Завтра 793 (5 2009)

Елена Антонова ТРИ СЕСТРЫ И ОДИН РЕЖИССЕР

В Театре ОКОЛО дома Станиславского — премьера. Играют фантазию Юрия Погребничко на самую, пожалуй, близкую для него тему — "Три сестры" Чехова. Пьеса эта с начала его работы в театре постоянно рядом с ним. Она — его первая самостоятельная постановка, когда в содружестве с художником Юрием Кононенко он с согласия Юрия Любимова приступил к ее воплощению на сцене Театра на Таганке (1981), хотя осуществить тогда в полной мере свой замысел ему не удалось. Она же стала одной из первых его постановок в Театре ОКОЛО (1990). Да и в других его спектаклях фрагменты и реминисценции "Трех сестер" — далеко не редкость. В самом заметном из них — "Странниках и гусарах", поныне идущем на сцене, в канву пьесы Вампилова "Старший сын" органично вплетены сценки из "Трех сестер". Этот прием, наряду с вставными музыкальными номерами, намеренной нестыковкой деталей костюма и реквизита, даже явными гэгами, помогает Погребничко создавать особое настроение, усиливать "эффект присутствия", возникающий, по его словам, "при пересечении пространства зрителей и пространства сценического действия", что для него в театре превыше всего. И вот теперь, после "Чайки", "Вишневого сада", "Дяди Вани" (почти все шли под измененными названиями, что естественно для фантазий на тему), новая постановка "Трех сестер", заявленная под родным ее именем, где рядом с опытными актерами играет молодежь — ученики курса Погребничко.

Скажем сразу, волшебный "дар присутствия", придающий особую привлекательность постановкам Погребничко, есть и здесь, чеховские настроение и дух — тоже. Даже эпиграф спектакля, взятый из Кобаяси Исса: "Снова весна #92; Приходит новая глупость #92; Старой на смену", как нельзя лучше подходит и самой пьесе, и спектаклю, где за игрой трех молодых актрис, исполняющих главные роли, издали наблюдают, ностальгически рефлектируя, артистки старшего поколения, которым никогда больше уж не играть этих чеховских героинь. Молчаливо вглядываясь в новеньких, они понимают, что именно им предстоит сохранить связь времен — настоящего и того прошлого, которое они еще застали, им надлежит передать молодым традиции старого МХТ со Станиславским и Немировичем-Данченко во главе, а следом и всех тех, кто канул в Лету вместе с Чеховым и его героями. И все это тонкой штриховкой намечено в игре трех замечательных актрис — Татьяны Лосевой, Лили Загорской, Лики Добрянской. Но и этой придумки показалось Погребничко мало. Связь прошлого с настоящим он подчеркивает еще и тем, что действие чеховской драмы преподнесено как бы в обрамлении некоей экскурсии по местам ушедшего мира. Поручив роль экскурсовода жене Андрея Прозорова, Наталье Ивановне, самой тупой, напористой и душевно глухой героине пьесы, режиссер хотел показать, что подобные особи удивительно живучи: они способны мимикрировать и выживать при любых общественных катаклизмах.

Посмотрим теперь, как трактована сама драма Чехова. Как отмечали современники писателя: покоряющая прелесть пьесы — "в общей атмосфере, нравственной и бытовой, в какой живут три сестры…, в колорите пьесы, еще больше — в ее поразительно напряженном настроении". Это-то настроение и дух пьесы спектакль Погребничко, идущий практически без декораций, сумел не только сохранить, но и заразить им зрителей. Это удивительно, но это — так. И рядом с этим возникают те но, из-за которых спектакль, на мой взгляд, должен иметь другое, не чеховское имя. Фантазии Погребничко на тему Чехова "Три сестры" — это его творчество, иногда имеющее отношение к авторскому тексту и ремаркам, а иногда — прямо противоположное им, даже рассчитанное на эпатаж. Это — его право, но оно не совместно со взглядами Чехова, который гневался на любые нарушения своих указаний. Потому-то и оказывается, что, давая своим спектаклям новые, придуманные им названия, Погребничко поступал более корректно. Приведу лишь два примера его "самоуправств", так называемых лишь в том случае, если спектаклю сохранено имя, данное ему автором. Юная, чистая, но холодно-рассудочная Ирина, которую в пьесе Чехов характеризует первой же репликой ее старшей сестры Ольги: "ты уже в белом", здесь в дополнение к белому платью носит черные, за локоть перчатки и чуть ли не клоунский крашеный красноватый парик, который она время от времени буквально сдергивает с головы. Второе. В начале действия полковник Вершинин при первом визите в дом Прозоровых говорит, обращаясь (согласно ремарке Чехова) к Маше и Ирине: "Но ведь вас три сестры. Я помню — три девочки". Погребничко эту сценку переиначил. У него Вершинин, говоря эти слова, глядит на выстроившихся в ряд трех завсегдатаев этого дома — Чебутыкина, Тузенбаха и Соленого, чем, как и следовало ожидать, вызывает смех в зале. Зачем это сделано? Можно лишь догадываться. К Чехову же ни то, ни другое не имеет ни малейшего отношения.

Почти то же можно сказать и о тексте пьесы. Понятно, что драму в четырех действиях уложить в два современных, да еще при нововведениях, просто-напросто нельзя. Но выбор того, что должно оставаться, а что — нет, должен быть мотивирован. Это, опять же, — прерогатива постановщика, но при условии, что за удалением кардинальных для пьесы сцен и монологов должно следовать изменение названия спектакля. В предложенной версии "Трех сестер" даже сцена прощания Маши с Вершининым опущена, что фактически перечеркивает всю чеховскую коллизию их отношений. Я — не против фантазий, тем более в режиссерских спектаклях. Если это талантливо, то даже — за! Но при одном условии: вслед за этим непременно должны меняться и внешние атрибуты спектакля.

Как всегда у Погребничко, музыка и в этой постановке вносит немалую лепту в создание настроения. Точно подобранные песни, безыскусно спетые Александрой Тюфтей в как бы привязанных к действию, но, тем не менее, вставных номерах, не просто трогают душу, а, как теперь говорят, цепляют ее. Что же до игры участвующих в спектакле актеров — главным их достижением является создание слаженного ансамбля, поиск общего тона исполнения. Впрочем, стройная полнота игры всего актерского коллектива — счастливая данность почти каждого, идущего в театре спектакля.

Отрадно, что с вхождением в театр большого числа новых молодых артистов, эта данность не утеряна. Тем не менее, и в этом случае есть о чем сказать. Трех сестер — Ольгу, Машу, Ирину, а также Наталью Ивановну, невесту, потом жену Андрея Прозорова — играют молодые актрисы Марьяна Кирсанова, Элен Касьяник, Мария Погребничко и Екатерина Кудринская. В этой четверке больше всех, скорее, по воле постановщика, чем по своей, выделяется убедительной крепкой игрой Кудринская. Расстановка акцентов под таким углом, похоже, соответствует нынешним взглядам Погребничко. Интересна трактовка Касьяник образа Маши, больше красивой и капризной, чем умной и разочарованной, которая гармонирует со всем обликом актрисы. Полностью доверяешь и Ольге в изображении Кирсановой. А вот образ Ирины в подаче Марии Погребничко вызывает неприятие как его интерпретацией, так и исполнением. О внешнем виде героини я уже сказала. Ему под стать тупо-упрямое, а по временам искуственно-восторженное выражение лица актрисы, ее странная пластика. Если это — намеренно, то зачем? Да, Ирина сама признается, что душа ее, "как дорогой рояль, который заперт, а ключ потерян". Да, ее душевная слепота особенно в последнем разговоре с Тузенбахом страшна. Но ведь это — также и ее беда. Душа ее спит, но не исключено, что может и проснуться. За что-то ведь любят ее такие разные в своей самости люди.

Если говорить об актерах старшего поколения, то в первую очередь я бы выделила Юрия Павлова, точно и пронзительно сыгравшего Кулыгина, учителя гимназии и мужа Маши. В этих двух ипостасях только и способен проявить он себя, в них — его сила и слабость, его гордость и любовь. Таким написал его Чехов, и таким сыграл Павлов. Что же касается Вершинина, то его образ в трактовке Погребничко и Владимира Богданова не показался мне убедительным: слишком он снижен и приближен к быту, слишком много купюр вырезано из его "возвышенных" монологов.

Итак, новая постановка Юрия Николаевича Погребничко на тему "Трех сестер" Чехова состоялась. Она интересна и спорна. Но за то и величают театр искусством, чтобы в его стенах творили и дерзали.