Газета Завтра 8 (1057 2014)

Среди веков

Михаил Кильдяшов

20 февраля 2014 0

Общество

Однажды младший сын подарил мне рисунок, где был изображен храм с золотым куполом. Под рисунком была подпись "Средивековье России". Этот удивительный неологизм - "средивековье" - стал не детской опиской, а особым Божьим промыслом, по которому ребенку, еще не изучавшему истории Отечества, открылось сокровенное бытие его Родины. Бытие, в котором вне времени и пространства сиял Божественным светом православный храм.

Эта подпись под рисунком сына напомнила мне эпизод из моего раннего детства. Лет четырех от роду я впервые оказался в деревенском доме своей прабабушки. И то ли живое дыхание деревянного сруба заворожило меня, привыкшего к городским бетонным и кирпичным коробкам. То ли испугали своей суровостью лица предков на выцветших фотографиях. То ли какой-то нездешней ветхостью веяло от вещей, переживших несколько поколений, но отчетливо помню, как показался мне неимоверно высоким потолок, закружилась голова и я потерял равновесие.

Через несколько лет, после смерти прабабушки, я вновь оказался в том уже покосившемся доме. Но теперь он показался мне тесным, как ссыльная избушка Меншикова в Березове с картины Сурикова. Но при этом испытал я прежнее головокружение, ощущение невесомости, как будто что-то вытесняло меня из реального времени и пространства в то, чему я сейчас знаю точное имя, - Средивековье.

Русский космос, безусловно, имеет свое летоисчисление, иначе у нас не было бы такой богатой историографии, историологии и историософии. Всякий русский человек отнесен к своей эпохе, но не привязан накрепко к своему времени. В определенные моменты время переносит нас в другие периоды, делая прошлое более реальным, чем настоящее. Происходит таинственная духовная телепортация благодаря соборной русской душе, единству со своим родом, своей землей.

В русском космосе время и пространство неразделимы. Русский космос хронотопичен, в нем "время вливается в пространство и течет по нему". В деревне, в монастыре, в степи или в лесу, часы и навигаторы бесполезны. Время здесь измеряется русским словом с его мощным и глубоким корнем, молитвой и ангельским пением, скрипом стволов и ветвей, шорохом листвы, гудом ветра и шепотом ковыля.

Русское имперское пространство невозможно опоясать лентой времени, чтобы удержать это пространство необходима временная ось, бытийный стержень, опорный столп вечности. Именно об этом писал священномученик Илларион (Троицкий), говоря, что путь Европы горизонтален, конечен, исчислим земной и плотской мерой. Русский же путь вертикален, это путь духовного восхождения, в конце которого ожидает встреча с Богом.

Человек Запада живет индивидуальной, краткосрочной памятью, ему известно только то, что коснулось его лично. Русская же память коллективна, каждый русский человек может сказать: "мой Пушкин", "мой Сталинград", "Мой храм Христа Спасителя". Но при этом: "наш дом", "наш язык", "наша душа".

Даже порыв ввысь у человека Запада полон титанизма, гордыни и самости. Он готов встать на цыпочки на готическом шпиле, только бы проткнуть пальцем небо. Он готов возвести новую Вавилонскую башню, смешать все и вся, утратить все и вся, только бы оказаться лидером на финише, даже если марафонская дорога ведет в тупик.

Православные храмы не стремятся потревожить земным небесное, по ним небесная вечность течет на землю, будто миро, помазывающее нас всех из века в век.

Пережив в детстве странное перемещение во времени и пространстве, я теперь постоянно ищу это ощущение Средивековья. И нахожу его в сарматском музее, где в зверином стиле угадываются "раскосые и жадные очи" наших предков, где меч из погребального кургана кажется не артефактом, а боевым оружием, перед которым содрогнется любой враг, даже с новейшей моделью автомата в руках.

Средивековье живет в "Спасе в силах" Рублёва, где Господь, поддерживаемый небесными силами, восседает на незримом троне и благословляет нас, как благословлял современников иконописца.

Средивековьем проникнут "Каменноостровский цикл" Пушкина, где поэтический глагол достиг молитвенной высоты, сравнимой с каноном Андрея Критского, читаемым в первую неделю Великого поста. В этой пушкинской поэтической вершине воплотилась духовная сосредоточенность, с которой русский человек подходит к крестному пути Поста, когда каждого ожидают свой Гефсиманский сад, Голгофа и духовное Воскресение.

Средивековье звучит в музыке Свиридова: в песнопениях, маршах, вальсах и романсах, явивших все имперское многоцветие России, ее преодоления и победы, ее устремление и смирение, ее ратное громогласие и молитвенное тихогласие.

Средивековье пульсирует в минуте молчания, объявляемой 9 мая, когда каждая секунда становится каплей жертвенной крови, пролитой на алтарь Победы. Минута разрастается до четырех лет; и перед русским взором проходят "долгие версты войны" - от Брестской крепости через Москву, Ленинград, Сталинград, Курск и Прохоровку до Берлина, где с силою копья Пересвета в рейхстаг вонзилось красное знамя.

Наверное, где-то в самом центре русского космоса есть заветная точка, откуда исходят все наши пути и времена. С нее, как с огромной вершины, видно наше прошлое, настоящее и будущее. В этой точке стоят старый деревенский дом и храм с золотым куполом. Они не знают ветхости, пожарищ, потопов и вражеских нашествий. С этой точки русский космос озирают детские глаза, и в них отражается Средивековье России.