Газета Завтра 8 (1057 2014)

В начале будет Слово

Владимир Бондаренко

20 февраля 2014 2

Политика Культура Общество

Государственность невозможна без идеологии

У одного из лучших российских скульпторов Даши Намдакова есть такая скульптура : летящая, устремленная вперед лошадь. Это наш символ 2014 года. Россия в полете. Не случайно именно эту скульптуру приобрел в свою коллекцию президент России Владимир Путин. Значит, и он жаждет полета

Но чтобы знать, куда стремиться, чтобы не бегать по кругу, и не срываться в пропасть, нужны цели, нужны идеалы, необходимо Слово. Это прекрасно понимали и Черчилль, и Де Голль, и Мао Цзедун, и Сталин. Летящая лошадь должна двигаться или лететь по конкретной дороге, достигать конкретных вершин. Так куда мы идем? Куда летим? Что будем делать? Вопрос "Кто виноват?" не стоит, его время прошло, тем более, все мы и виноваты в случившемся с Россией. Генералы могут командовать армиями, но куда двигаться этим армиям? Экономисты подсчитывают прибыль, но на какие цели расходовать прибыль? Строители могут строить сколько угодно, но что строить? Особняки нуворишам? Или научные центры?

Я уже писал, недавнее литературное собрание с президентом показало, что не столько писателям нужен президент, сколько стране, государству, президенту нужна вдохновляющая литература. По приказу никто писать не собирается, но у любого писателя во все времена есть цели, есть идеалы, есть величие замысла. Само время сейчас собирает новые литературные силы. Ибо: В начале было Слово. И будет Слово. Его уже ждет народ.

Кончился период разоблачений, сатир, разрушений, Савл превращается в Павла, набирает силу новое столетие, новое тысячелетие. Александр Блок уже задумывает новую поэму "Двенадцать", Владимир Маяковский перечеркивает своё: "Люблю смотреть, как умирают дети", и пишет поэму "Хорошо". Вступаем в новое время. ХХ век подвел свои литературные итоги, новый век лишь начинает свое стремительное движение. Молодые новые реалисты появились, как прелюдия к полету. Может, они и будут главными в экипаже, может, их заменят другие, но первое слово уже сказано, стрела времени вылетела, наш конь, наш пегас устремился вперед.

Я рад, что этот новый литературный скачок, новый прорыв пойдет под знаком двухсотлетия высочайшего русского национального гения Михаила Юрьевича Лермонтова. Ему суждено указать дорогу и новым "Героям нашего времени", и новым вольным "Мцыри", и новым "Бородино". Юбилейный год его рождения опять станет знаковым для русской литературы. Да и для всей России тоже.

Не случайно же, одновременно, не сговариваясь, и Валентин Распутин размышляет об уроках русского, и Владимир Личутин выпускает книгу очерков "Уроки русского", и Сергей Алексеев издает свой замечательный двухтомник "Сорок уроков русского". Россия вслух заговорила о своей русскости. Но не в сугубо этническом ключе, а в традиционном для России всечеловеческом, державном смысле. Думаю, рано или поздно, и все народы, населяющие Россию, поймут, что в русском развитии и их спасение, и в их культуры неизбежно должен входить русский импульс. Национальное многоцветие всегда лишь обогащало русскую культуру.

Сейчас вся Россия находится на перевале. Сумеем перевалить, начнётся новый этап интенсивного развития. Не сумеем, с неизбежностью Россия начнет разваливаться. Надо сделать всё, чтобы перевалить. И перевал удержать. Наш президент, наконец-то, начинает понимать, что одной армией и одними финансами перевал не преодолеть, нужны идеи, нужна идеология, нужна державная национальная литература.

На самом деле, русская литература сегодня под знаком вопроса. Завершаются две мощных русских литературных традиции. С одной стороны, дай Бог, живущим ныне писателям дожить и до 100 и до 150 лет, но как явление - мощная, классическая русская деревенская народная проза пришла к своему финалу. Русская традиция с деревенским ладом пришла к своему завершению. Но это же не означает конца самой России. С другой стороны, уходит в прошлое "большой стиль советской литературы". Та реально существовавшая явно талантливая советская литература, которую и сейчас еще представляют такие писатели, как Юрий Бондарев, Владимир Бушин, и даже Даниил Гранин, тоже завершается на наших глазах. Этим переломом воспользовались наши, так называемые, "катастрофисты", возникла "литература катастроф". Эти писатели утверждают, что весь мир и душа человека обречены на разрушение, на катастрофу. Известны имена лидеров этой "катастрофической" литературы: Владимир Сорокин, Людмила Улицкая, Татьяна Толстая, Дмитрий Быков, и так далее. Но, к счастью, в последние годы в России происходит перелом не только в нашем государстве и в нашей политике, но и в нашей литературе. И явно набирает силу новая русская литература. Пусть это будет выражаться через новый стиль, пусть будет новая суперсовременная урбанистическая городская тематика, но это явно русские писатели и по своим этическим, и эстетическим настроениям. Я бы назвал таких лидеров современной литературы, как Александр Проханов, как Владимир Личутин, Юрий Поляков и Юрий Козлов, Алексей Иванов и Олег Павлов, Сергей Алексеев и Захар Прилепин, Сергей Шаргунов и Роман Сенчин, Вера Галактионова и Герман Садулаев.

Ощущение чего-то нового чувствовалось и на недавнем ХIV съезде писателей. И на расширенном писательском собрании с участием президента. Они проходили как некие подготовительные мероприятия, съезды спасительного промежутка. Чиновники решали свои чиновничьи дела, но сами писатели, как гончие псы, нюхали воздух, чуяли наступление новой эпохи. Я-то считаю, идея встречи с писателями возникла на самом верху, потому что там наконец-то поняли: Россия на грани полного развала, никакой объединяющей идеи, никакого единства не только между народами, но и между русскими краями и областями. На моем родном Поморье заговорили о Поморской республике, в Сибири - о Сибирском царстве, казаки вспомнили про идею Казакии.

И это все не фантазии, еще лет десять-пятнадцать, и, если не произойдет перелом, Россия развалится по клочкам, никакие танки не помогут. У СССР была самая мощная в мире армия, но когда господствующая культура стала антисоветской, когда настроение народа определяли такие книги, как "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына, "Остров Крым" Аксенова, "Печальный детектив" Астафьева, и даже чрезвычайно пессимистический "Пожар" Распутина, великая Держава рухнула. Не из-за экономики, что бы сейчас ни писали наши борзописцы, не из-за политики, а из-за изменения духа народа.

Никаких объединяющих идей государство само предложить не в состоянии. И это не писатели за подачкой должны тянуться к Путину, а Путин должен умолять писателей помочь России восстановить нашу духовную национальную культуру, нашу национальную русскую литературу.

Президент, говоря о литературе, подчеркнул: "После развала Союза все решили, что идеологические начала творческих союзов должны быть ликвидированы, и на самом деле правильно. Но вместе с водой, как в таких случаях говорят, и ребенка выплеснули, поддержка всем творческим союзам испарилась. Хотя ее можно было бы деидеологизировать, но в каких-то формах сохранить" Он даже не подумал, а возможна ли в любой стране, в любое время, хоть одна яркая талантливая книга без идей? Белых, красных, зеленых, но идей. Идей авангардных и идей традиционалистских. Идей правых, и идей левых. С одной стороны, президент утверждает полную деидеологизацию общества, с другой стороны, он же говорит: "Наша задача - привлечь особое внимание общества к отечественной литературе, сделать русскую литературу, русский язык мощным фактором идейного влияния России в мире" Как можно оказывать идейное влияние в мире при отсутствии любых идеологий? Какая-то явная боязнь этого слова.

Один из самых ярких писателей новой русской прозы Олег Павлов тоскует об уходящей имперской прозе: " Империя - ценитель самости, она уберегает в искусстве все даже самое хрупкое и малое, собирая из всех красок наций свой высокородный величественный букет. Литература после Империи похожа на породистую псину, утерявшую свой дом, где так ее холили, что отдельной щеточкой расчесывали каждую драгоценную шерстинку. Литература после Империи - это бродячее, не помнящее своей породы животное, ищущее, кому быть нужным хоть бы уж не за самость свою, а просто за умение послужить или подать голос, но попадающее уже только в лапы живодеров: "заячьи польта из них делать будут под рабочий кредит!"

А потому каждый пишущий на русском языке родной ему культуры целого мира пишет теперь о том родном и целом, что уже-то уходит в небытие. Но, превращаясь теперь в скитальца, художник и после Империи вовсе не лишается выбора, а как раз становится перед выбором: или он пишет трагедию бытия - трагедию утраты "целого мира", или разворачивает одну только фантастическую метафору небытия, превращая распад "целого мира" в некое потустороннее экзотическое зрелище.

В произведениях многих новейших беллетристов мы не найдем изображения действительности и даже одного реального лица нашего современника, как если бы и вправду от нашего мира и современности не осталось ничего, кроме космической пыли, пустоты. Это даже не тот наш мир, что запечатлен вблизи, хотя бы как кинокамерой, а виртуальный мультфильм. Во времена Империи писатель Фазиль Искандер сказал о том, что есть литература Дома и Кочевья. Теперь, после Империи, литература скитальцев сосуществует с литературой пришельцев. Для кого-то, по чьей-то надобности эти пришельцы оказываются мессиями, что в скафандрах разнообразных модернистских "измов" посланы наподобие космонавтов исследовать нашенское "небытие". На деле ж такой тип - пришельца - тоже платит именно современности рабскую дань экзотикой: он пишет на русском языке родной культуры о том, что уж не родное ему, а будто б и чужое, о том, от чего осталось якобы одна пустота. Это тип "экзотического писателя" не в России, а из России, "а-ля рюс", господин Азиат в модерновом скафандре и с балалайкой под мышкой!

Возбудитель "экзотической" болезни - чувство неполноценности. Но что возмещает имперская экзотика в современной литературе? Утрату высокородной, величественной поэтики целого мира. Экзотическое в нашей литературе сегодня - это и есть разнородная космическая пыль некогда целого, осмысленного, блестящего мира Империи.

Однако ж на смену уходящему имперскому самосознанию в литературе после Империи неминуемо является самосознание национальное - и то русское, что осознано уже только как русское, возвращает утраченное родство с жизнью, ясное чувство родных пределов, осязаемую, немифическую родину. Ведь она, самобытность русская, вовсе не растворилась в имперском многоцветье. Да, был большой имперский стиль, но ведь была и есть этнопоэтика русской прозы. Существует, был и есть русский человек! А потому удивительно, когда это живое, этого человека, заставляют нас лицезреть в виде некой виртуальной реальности, пустоты, где люди не люди -- а виртуальные муляжи живых существ, где жизнь не жизнь - а разветвленный надуманный мир виртуальной игры в сущее"

Но время этой виртуальной, муляжной литературы, о которой пишет Олег Павлов, явно проходит, даже былые лидеры постмодернизма, откровенно игровые писатели, такие как Владимир Сорокин в "Теллурии", или Виктор Ерофеев в "Акимудах" при всей фантастичности повествования идут от русской социальной реальности. Не были бы столь известны фамилии этих писателей, их можно было вообще зачислить в ряды остро социальных сатириков, издевающихся над пороками нашего перестроечного потребительского времени, пишущих злободневную обличающую карикатуру на власть, и при этом традиционно размышляющих о русском мифе и о России.

Какой уж тут постмодернизм, когда тот же Виктор Ерофеев признается: "Ко мне подозрительно относится интеллигенция Меня не любят либералы меня недолюбливает внесистемная оппозиция", и далее, переходя уже к чисто русскому коллективистскому "мы": "Мы не нашли в своей жизни золотой середины - середина нам кажется мещанской отрыжкой Нам страшно, когда совесть спит, нам страшно, когда она просыпается"

Так мог и тот же Владимир Личутин написать. Типичный русский утопизм с размышлениями о предназначении России. Типичная борьба с иноземными мертвецами, разрушающими наш русский мир.

Так же и у Сорокина в его "Теллурии" игровые моменты выглядят явно оберточными, маскарадными. А под маской всяких антиутопических героев проглядывает наша российская действительность. Он сам говорит в своих интервью: "Теперешняя Россия живет в состоянии просвещенного феодализма, это ясно всем. А Запад Понимаете, я не историк, не социолог и не антрополог, это все на уровне интуиции. Но есть десятки мелочей, говорящих о том, каким уютным вдруг многим показалось средневековое сознание. Человечество по нему соскучилось. Например, Сноудену официально ответили, что, если он вернется, его не будут пытать. Это из какой эпохи фраза?!"

Если уж даже наши главные имитаторы повернулись к реальному русскому миру, что уж говорить о русской имперской, державной прозе. Мечта об имперском мире явно приходит в сознании народном на место мечте о скорейшем эгоистическом обогащении. Приходит осознание, что и спасемся только сообща. Поодиночке - утонем.

И нет уже в литературе явных антагонистов. Скажем, тот же новый прохановский роман "Время золотое" можно прочитать и как одобрение новому властному имперскому развитию, и как явно антипутинский роман, где имперская мечта идеолога Бекетова разбивается о корыстный и суетной мир властолюбцев, где убиваются выстрелом в лоб главные оппоненты правителя, и народ живет как бы отдельно от олигархического режима. У Сергея Шаргунова в его нашумевшем романе "1993" тоже патриоты-антиельцинисты октября 1993 года находят свое прямое продолжение в патриотах с Болотной площади декабря 2013 года. Даже на сайте "Российского писателя" мы встречаем и мечту о Святой Руси, и монархические надежды, и тут же мистику дорошенковского "Прохожего", имперскость Игоря Тюленева, страстные бушинские обличения нынешнего правления.

Меня радует эта все более объединяющая общество новая пассионарная литература. Форма явно становится вторичной по отношению к гремучему социальному содержанию. Что объединяет такого яркого авангардиста-метафизика, как Михаил Елизаров и сугубого реалиста Романа Сенчина, что общего между "Библиотекарем" Елизарова и "Елтышевыми" Сенчина - боль за Россию, устремление вперед. Почему так тянулись друг к другу фантаст и сюрреалист Юрий Петухов и эпический традиционалист Владимир Личутин? Почему от столь популярных и коммерческих "Сокровищ Валькирий" погрузился в глубины русского языка Сергей Алексеев? Почему даже самые либералистские проекты, типа "Большой книги" или "Букера", выдвигают вперед таких ценителей русскости, как Евгений Водолазкин со своим блаженным подвижником Лавром или же Елизарова с "Pasternakом", или явно имперского Андрея Волоса? Почему молодой либерал Сергей Беляков так увлекся отнюдь не либеральным Львом Гумилевым? А Лев Данилкин - Прохановым и Алексеем Ивановым? Потому что мертвящие виртуальные надувные постмодернистские герои уже никому не нужны.

Россия, вперед! Это уже общий лозунг всех талантливых писателей всех направлений, независимо от их стилистики и политических взглядов. Пожалуй, только русофобствующие Дины Рубины и Михаилы Шишкины изо всех сил стремятся удержаться наплаву со своей отталкивающей, разрушительной прозой. Да циничный не в меру Дмитрий Быков уже на холостом ходу пуляет во все стороны своими фейерверками. Но как было давно уже сказано, фейерверками увлекаются угасающие нации и потухшие таланты.

Вспомним, как в начале великого и трагического ХХ века объединялись вместе степенный передвижник Илья Репин и футурист Маяковский, авангардист Павел Филонов и академист Исаак Бродский, Велимир Хлебников и Сергей Есенин. Их объединяла новая яркая мечта о России. Вспомним, как в годы войны воссоединились лютые антисоветчики Иван Бунин и Иван Шмелев и сталинисты Константин Симонов и Александр Твардовский. Автор белогвардейских "Окаянных дней" восторгается поэмой "Василий Теркин". Андрей Платонов работает во фронтовой печати и пишет блестящую статью о романе "Как закалялась сталь" Николая Островского.

Так и сейчас, уже в общем движении вперед, талантливые мастера всех направлений начинают ковать новую национальную культуру России третьего тысячелетия. Уверен, найдут вновь общий язык и Станислав Куняев с Юрием Поляковым, и Владимир Личутин с Анатолием Заболоцким. Все мелкие страсти уйдут в сторону, Россия у нас одна, делить нечего. Разве только о прошлом романы Евгения Водолазкина "Лавр" и Андрея Волоса "Возвращение в Панджруд"? Нет, они указывают пути в наше будущее. Разве только о языке роман-эссе Сергея Алексеева "Сорок уроков русского"? Нет, это роман о развитии самого русского общества, русской нации. Да и в романе Сергея Шаргунова "1993" погибшие герои октября 1993 года передают эстафету нынешним мечтателям России.

Уже даже политические аналитики отмечают: протестная активность по всей России будет окрашена в "имперские" тона. О восстании традиционалистов против идущих с Запада веяний десятилетиями грезили в редакциях национал-оппозиционных изданий, а ныне осуществляют эту вроде бы революцию неожиданно для всех донские казаки под царскими знаменами с "Адамовой головой", усиленные националистами из квачковского "Народного ополчения имени Минина и Пожарского". Судя по событиям 2013 года, протесты будут окрашены в национал-консервативные тона. И естественно, эту имперскую протестность, кто осознанно, кто подсознательно, стихийно, взяли на вооружение русские писатели. В либералах уже никто не хочет числиться. От Болотной до Поклонной у всех в головах или лево-консервативные, или право-консервативные идеи. Если даже в традиционно буржуазных "Известиях" вполне либеральный драматург Александр Адабашьян пишет, что "Миссия Америки - опошлить вселенную - благополучно выполнена", если даже в "Известиях" признают, что "геи, отрицая свой ​​грех, отрицают возможность спасения", если вновь заговорили о важности и необходимости национальной культуры, значит, мы накануне нового прорыва. И вновь, вчера еще мало заметные писатели и поэты станут трубадурами общества, его вожаками.

Прочитайте самые заметные книги прошедших лет. От "Уроков русского языка" Сергея Алексеева до "Лавра" Евгения Водолазкина, от "Гипсового трубача" Юрия Полякова до "Титанов" Эдуарда Лимонова, от "Вора, шпиона и убийцы" Юрия Буйды до "Ушедших" Николая Дорошенко - везде мы видим стремление прорваться к живой жизни, из безвестности вырваться на просторы мировой истории. Тот же неугомонный Эдуард Лимонов выпускает книгу девяти портретов политиков и философов, революционеров и ученых, разных и по времени и по значимости, но объединенных одной мыслью автора, как и почему ничем не примечательные интеллигенты стали двигателями мировой истории, от Ленина и Ганди до Усамы бен Ладена. Кто же станет новым Лениным или Ганди, кто станет новым Достоевским и Горьким? Таланты у нас есть, и немалые, но для раскрытия таланта в обществе нужен прорыв самого общества. Пусть потребительский рынок навязывает нам книгу какой-нибудь уже подзабытой Светланы Алексиевич "Время секонд хэнд", она уже не будет востребована, ибо время секонд хэнда прошло. Скорее, наступает время лучших речей Уинстона Черчилля: "Никогда не сдаваться".

Этот луч не отчаяния, а надежды есть и в романе русского таллинца Андрея Иванова "Харбинские мотыльки", о судьбах старых эмигрантов и нынешних мигрантов, и в романе мигранта из Средней Азии Андрея Волоса "Возвращение в Панждруд". Андрей Волос переносит нас в мир древнего Ирана, мир великого поэта и мыслителя Рудаки, жившего в десятом веке. Но кроме великого поэта, в конце жизни ослепленного и нищего, заброшенного в свой кишлак в Таджикистане, среди героев - мальчик-поводырь, последний ученик старика-поэта, который и ведет слепого Рудаки в Панджруд. Сколько им идти? Дойдут ли?

А сколько нам всем идти, кого мы ведем? Кто нас ведет?

Уже в этом году я многого жду от романа Захара Прилепина "Обитель", о Соловках, готовящегося к выходу в "Нашем современнике", от новых книг Алексея Иванова и Александра Сегеня, Михаила Попова и Дмитрия Новикова, Ильи Бояшова и Павла Крусанова, Веры Галактионовой и Марины Струковой. Есть еще порох в русских пороховницах, скрипит перо под нажимом не дрогнувших писателей.