Газета Завтра 802 (14 2009)

Юрий Нечипоренко КОСМИЧЕСКАЯ ЯРМАРКА

Я написал небольшую книгу о Гоголе, которая вышла на днях в издательстве "Жук". Она для детей и для взрослых, и в ней сквозит, иногда неявно, моя концепция, изложенная в самом её названии: "Ярмарочный мальчик". Ярмарка — это центр гоголевского мироздания. Неслучайно собрание сочинений Николая Васильевича начинается с повести "Сорочинская ярмарка". Гоголь, как известно, родился в ярмарочном селе, при первой же возможности бежал из гимназии на рынок, часами общался с торговцами. Это доподлинно известно из его собственных воспоминаний. Известно также, что он был невероятно изощрен в управлении людьми. Несмотря на то, что он не ставил перед собой узкокорыстных целей, между тем всё, чего он хотел, он через знакомых людей добивался. У него чуть ли не на посылках были Жуковский, Плетнев, и даже Пушкин ходил к министру Уварову, чтобы ему дали профессора. Он заставил всех печься о себе, и это было сделано не без умения ярмарочного торговца управлять ситуацией. "Сорочинская ярмарка" открыла мне некую модель, до которой не докопались даже те исследователи Гоголя, которые шли по канве Бахтина и приравнивали ярмарку к карнавалу. Но мы знаем, что карнавал — это нечто другое, это смена костюмов, масок, положений, социальных ролей, а в ярмарке всегда есть то, что можно купить и что можно продать, в ней есть практический смысл, некая выгода. Всякое разыгрываемое представление имеет цель, результат. В повести Гоголя затруднение преодолевается с помощью легенды о чёрте. Ярмарка — это, с одной стороны, некий центр, где вращается лежащее на земле колесо. И при этом в этот же центр, снизу, по вертикальной оси приходит чёрт и приносит красную свитку, некую таинственную субстанцию, которая не подлежит ни продаже, ни обмену. С одной стороны, она стремится к целостности сама, когда ее рубят, а с другой стороны, она приносит несчастие своему обладателю, тому, кто использует ее не по назначению и пытается на ней нажиться. И эта история позволяет управлять более сложными ситуациями, оперировать тонкими субстанциями — это не пшеница и не волы, это само решение проблем, своеобразное такое менеджерство. И в этом смысле Гоголь был гениальный управляющий своих дел. Он прекрасно знал, к кому он может по тому или иному делу обратиться, на каком языке ему общаться с этим человеком, и где сидит тот чёрт, который притащит ему черевички. Ярмарочной моделью общения Гоголь владел прекрасно. И мне кажется, что эта ярмарочная модель работает и ныне. Хотя я и не мог развить полностью свою концепцию в своей книге, потому что даже в первой версии издатели мне сказали, что в тексте слишком много про шумеров. Поэтому я уменьшил раздел шумерских сказаний, забыл написать, что чёрт — это вывернутая наизнанку богиня любви Инанна. Она идет в царство мертвых шумеров без возврата, а черт подымается вверх. Она теряет украшения своей одежды, а он теряет свою свитку. При том, что она богиня любви и распри, то есть то же, что и сама эта свитка. Свитка сводит парня и девушку, но при этом ее нельзя ни купить, ни продать, как и любовь. У Гоголя тогда, согласно моей концепции, получается несколько вывернутая шумерская история, имеющая архаические, древнеязыческие корни, которые впоследствии претерпевают индоевропейский генезис. Гоголь удивительно чувствовал, прозревал, отображал эту модель мира.

Может быть, если посмотреть внимательно на Гоголя, то можно увидеть, что в лице Чичикова возникает фигура автора. Интересна аналогия фамилий — Го-го и Чи-чи. По страницам прыгает некая птичка, которая кормится между гнилых зубов прожорливого государства. Да и манипулятор Чичиков как-то слишком напоминает мне манипулятора Гоголя. Да и Николай Васильевич сам писал, что все мои герои — это я, в них сильны мои качества, правда, доведенные до карикатуры. "Во мне столько плохих качеств, что их хватает на всех моих героев". Как капля воды отражал в себе весь мир. И благодаря этому сумел создать удивительно правдоподобную матрицу, в котором стал жить и его читатель. Не зря же Набоков сказал, что Гоголь сам создал своего читателя. Ведь если Гоголем зачитывались ещё 170 лет назад, то это значит, что наши прапрапрадеды отчасти были сотворены, слеплены Гоголем.

Эти гоголевские пассы многим его современникам были абсолютно не понятны, но действовали завораживающе. Именно поэтому Пушкин так внимательно на него смотрел. Ведь он все-таки был из аристократической культуры, в которой от этой жреческой архаики ничего не сохранилось. В ней существовали уже другие ритуалы. А жертвоприношения, красные свитки и торговля давно были забыты. А Гоголь всем этим обладал, именно поэтому был столь интересен. С другой же стороны, Гоголю страшно нужен был Пушкин. Он сам-то говорил, что писал для одного человека в России — для Пушкина. И вероятно, замолчал он именно из-за смерти Пушкина. Тогда он потерял единственного своего читателя. Пушкин-то его понимал. Хотя Пушкин Гоголя и побаивался. Как известно, Гоголь легко обкрадывал Пушкина. Между тем Пушкин — это такой литературный бродильный фермент — там, где он появлялся, начиналась литература, и сама жизнь превращалась в литературу. И Гоголь это очень хорошо чувствовал. Поэтому Пушкин был ему необходим как воздух. После 37-го года продуктивность Гоголя резко снизилась, я уж не говорю про новые темы. Это к слову о том, насколько каждому писателю необходим свой читатель. Вот Гоголь в Пушкине видел как раз своего адресата, исключительного читателя.

Надо сказать, что в школьные годы я совершенно не понимал "Сорочинскую ярмарку". И только в 90-е годы ко мне пришло это понимание, что в "Ярмарке" разыгрывается ни что иное, как перфоманс. Тогда все встало на свои места. Я увидел центровую ось, по которой все крутится. Поэтому-то я написал эту книгу, которая, наверное, только введение в тему. Конечно, можно все огрубить, сказать, что Гоголь — это язычник, огнепоклонник. Но так говорить нельзя! Здесь речь идет только о глубинной архаике, которая впаяна в сознание, и он мог ее выражать, он ее очень хорошо чувствовал. Чувствовал и подвергался большой опасности, потому что в этих глубинных пластах культуры находится такая энергия, такие силы, которые, если их разбудить, то они уже тебе покоя не дадут. Именно поэтому Гоголь пережил несколько страшных кризисов, ведь он взаимодействовал с тем миром. Более того, он предавал тому миру образ, давал ему выход. Да он и сам говорил, что бес ходит по земле и ждет, когда какой-нибудь художник даст ему образ, воплотит его в реальную жизнь. А ведь этого делать нельзя! В этом состоит ответственность художника перед миром. В наше время художники пошли по противоположному пути, они пускают в мир как можно больше соблазнов, и таким образом покупают себе имя, славу, и так дальше. Сегодня эпоха другой литературы. Но лично я думаю, что это все временно. Должна придти в культуру гоголевская ответственность, иначе все погибнет. Сегодня я хочу скромно сказать, что пытаюсь начать пересмотр позиций с этой своей взросло-детской книги, чтобы почитали и ребенок, и папа, и мама, и бабушка, и дедушка, и начали Гоголя всей семьей снова читать и перечитывать и как-то может быть шире понимать. Сейчас люди по отношению к Гоголю очень зашорены. Например, я с уважением отношусь к мнению, что Гоголь был православен. Но тут важно понимать, что православным писателем он стал только к концу жизни, и путь его к Истине был очень трудный и страшный. Язычество и православие были у Гоголя всегда тесно переплетены. Ведь, как мы помним, мать кузнеца Вакулы — Солоха — была ведьмой, самой настоящей. А сам Вакула — самым набожным, православным человеком на селе. Вот она традиция! Религиозность остается, а форма ее меняется. Вообще, путь большого художника ко Христу всегда незакончен, незавершен. И в этом смысле эти тягла искусства очень тяжелы, и чтобы привести искусство в горний мир, нужно иметь неимоверную, колоссальную силу. И Толстой не дошел до Оптиной, и Пушкин не встретился со своим современником преподобным Серафимом Саровским, и Гоголь не подарил все-таки миру свой лучезарный второй том…

Должен был преобразиться Чичиков, но преобразился сам Гоголь. И "Выбранные места из переписки с друзьями" — видимо, и есть настоящий второй "Мертвых душ", при том это совершенно новая литературная форма. Хотя тогда эту книгу никто не понял. Его поддержали только самые близкие друзья. Получился скандал, итогом которого было рассеянье вместо концентрации сил и поддержки. И это до сих пор болевой нерв русской литературы, до сих пор идут баталии между сторонниками Белинского и Гоголя.

Известно, что у Гоголя были в роду священники. Вот что его сформировало: ярмарка, священнические традиции, предания семьи и домашний театр отца.

Однажды случилось так, что искусство, наука и религия разъединились, распались между собой. Люди, которые были привержены только одной из этих трёх ипостасей, оказались лишенными части души. Гоголь это почувствовал, и решил попробовать соединить опять все воедино. И он, конечно, надорвался. А по пути европейской секуляризации — вот вам доступные и упрощенные формы науки, религии и культуры, — русская литература не пошла.

В отношении Гоголя моя позиция такова — Гоголю я верю во всем. И даже тогда, когда мне говорят, что он лгал или ошибался, я предпочитаю воспринимать его слова как некую интерпретацию, которую мне просто не так легко понять. Он настолько гениально владел словом и вымыслом, что сам говорил — да, у меня были гнилые слова. Я же слова его не подразделяю на гнилые, расцветшие и веселые. Все, что он сказал, — правда, всё, что сказано о нем, можно подвергать сомнению, относиться к этому критично.

Книгу Юрия Нечипоренко "Ярмарочный мальчик" можно приобрести в магазине "Фаланстер" (М. Гнездниковский пер., 12/27) и в Лавке при Союзе писателей (Комсомольский проспект, 13), г. Москва, тел. издательства "Жук" (495) 608-40-52.