Где ты, Маленький 'Птиль'

Сергей Евгеньевич Вольф

Где ты. Маленький "Птиль"

Часть 1

1

Я действительно ничего не видел сквозь выгнутое стекло обзора: чернота космоса и звезды -- и все. Наш с папой космолет шел на среднем режиме -- ни шевелений, ни скачков, звезды поэтому не смещались, "стояли" на месте и, конечно, не приближались, как, скажем, здание завода "Факел", если катишь по воздуху над нашим городком на такси-амфибии.

-- А ты-то что видишь? -- спросил я.

-- Не знаю, как это и назвать. Это -- нечто черное, круг, чуть чернее самого пространства.

-- И ты это видишь ясно?

-- Почти. Кстати, закрой-ка крепко глаза и резко открой! Я проделал то, что он велел, а он смотрел на меня.

-- Гляди. Гляди-гляди! Ну как?! Как теперь?

-- Ноль эффекта, -- сказал я. -- А ты-то, ты-то это самое видишь вполне ясно? -- настаивал я.

-- Ну да. Ну как бы мерцательно, -- то да, то нет.

-- Тьфу! А почему мы не подключаем наши "глазки"? (Так я называл оптическую систему приближения всего, что может оказаться у нас по курсу.)

Мы оба засмеялись, и он отжал ручку системы почти до предела. И мы оба увидели это. Действительно темное, очень темное круглое пятно. Оно не приближалось и не отклонялось от нашего курса -- неужели такое далекое?

-- Мне все это не нравится, -- сказал папа, и по его голосу я почувствовал, что он очень напряжен, очень.

-- А что, собственно? Что не нравится?

-- И ты не видишь огней -- красного, зеленого и фиолетового по краям пятна? -- спросил он. Вот тогда-то он и потянул на себя ручку оптической, приближающей системы до предела, и я увидел эти огни ясно.

-- Это корабль, -- сказал папа, глядя на приборную доску перед собой. -- Корабль. И большой. Это бо-ольшой космолет.

-- Ну и... Чего здесь особенного?

-- Я не знаю, сынок, такой системы, такой комбинации опознавательных знаков. Увеличь скорость. Понимаешь что-нибудь?

-- Нет. Не очень-то...

-- Он не приблизился к нам. Вот что.

-- Значит, тоже увеличил скорость?

-- Да. И все же дай ему сигнал, что мы оставляем свой курс и просим его отклониться, подвинуться.

Я просигналил и сказал, что вряд ли он отклонится, плевал он на нас -похоже, он просто махина рядом с нами.

-- Да, -- сказал он. -- Видишь, даже не шевельнулся. Увеличь скорость. Та-ак. Выйди на максимум! По сетке и без очков видно, что его площадь на нашем экране не изменилась, -- сказал папа. -- Соображаешь?

-- Скоростные данные похлеще, чем у нас!

-- Главное -- его опознавательные знаки. Нет таких! Я попытался рассмеяться:

-- Что значит "нет"? Вообще?

-- Да. "Вообще". На Земле. Ни в одной стране. Понял? Ты забыл, что я -как-никак пилот первого класса -- обязан знать. Ну-ка, сбрось скорость. Та-ак. Еще. (Прошла минута.) Плавно, почти сбрось ее, до минимальной. (Две минуты.) Все ясно. Видишь, его площадь на сетке та же. Не меняется.

-- Тоже тормозит? -- сказал я и только тут почувствовал -- что-то неуютно мне стало внутри, что-то ноющее шевельнулось.

-- Как приклеился, -- глухо сказал папа. -- Как на резиночке. Чего ему надо?.. Это же (большая пауза) -- инопланетянин! Понял? Понял, сынок?!

Я тупо глядел на него.

-- И-но-пла-не-тя-нин! Вдумайся!

Я молчал. Я только сейчас, как бы задним числом, понял, что тревогу я почувствовал давно, ну, как бы это сказать: раньше почувствовал, что ли, чем осознал.

-- Что же? -- сказал я. -- Это корабль с другой планеты? Корабль другой цивилизации? Так, что ли?! Несколько веков говорили о других цивилизациях, а те все не появлялись?

-- Именно, -- сказал папа глухо, но без тени удивления в голосе, без тени потрясения. -- Вот что я тебе скажу, дорогой. Это "пятнышко" я заметил давно, но помалкивал, сам не понимая еще, что это за штучка, да и видел я хуже, чем потом с помощью "глазок". Так вот, это "пятнышко", милый, слава те господи, появилось, идя как бы нам навстречу, наискосок, из космоса, а не то чтобы мы его догнали и он шел раньше нашим курсом, то есть тоже -- от Земли, не буквально, конечно, но был к ней близок. И я могу допустить, коль скоро мы очень далеко от Земли и целый день не выходили на связь, а он шел как бы нам навстречу, из глубины космоса, -- он не пронюхал, кто мы такие и откуда идем, -- понял? И сигналы наши не слышал.

-- И значит...

-- Не сумел определить, откуда мы, и вряд ли просек координаты Земли. Это очень важно! Очень. Мы же не знаем, что у них там за цивилизация. Может, людоеды, образно говоря. А с другой стороны, если их цивилизация нам не ясна, то нельзя наверняка сказать, что мы своим присутствием не дали им информации о координатах Земли. Это серьезное дело, сынок, -- потом помолчав: -- Иди-ка покорми кота, а я поиграю с этим корабликом. Я пошел кормить Сириуса.

2

Я проснулся внезапно и резко, как от мягкого мощного толчка изнутри; было темно, папа спал: в его комнате стояла полная тишина. Шторы на окне в моей "детской" были плотными, непрозрачными (темно-оранжевыми -- настояние мамы, идея солнечного света, "наше солнышко"), но и через щели по краям штор я видел -- за окном только-только начинает светать. Я высвободил руку из-под одеяла -- на часах было всего пять утра.

Из полной темноты в мою сторону со шкафа светили два зелено-желтых пятнышка, два маленьких горящих листика: мой котище Сириус тоже не спал, зыркал на меня. А я лежал и думал, что вот рассветет, стукнет девять, мы позавтракаем с отцом и дунем в космос. Потрясающе: мы полетим в космос! И я лежал и радовался, что вот есть у нас такая возможность и такое особое право, и это все совсем не случайно, хотя все, и даже эта неслучайность, произошло именно что случайно, два года назад, по моей "вине" и папаниной прихоти.

Я тогда еще был шкетом, в 6 "б" учился, в нормальной человеческой школе, в нашем маленьком городке типа спецспутник.

3

Папа, как и сейчас, был тогда инженером Высшей Лиги, вкалывал на "Пластике", голова у него "варила", и, наверное, мои "научные" идеи только шуршали возле его уха, только забавляли, или раздражали его. Или он их просто не замечал. Но именно он, даже не предупредив меня, засунул меня учиться в "Особую высшую техническую детскую школу No 2". Папаню вдруг потрясло мое утверждение, что вымершие птеродактили вовсе не вымерли, а вполне существуют, хотя и не на земле. Я приплел к моей идее и блуждающий кобальт, и формулу Бекко из "Химии красителей", и черт-те что еще -- это его и сразило.

В этой школе для маленьких гениев (это я-то гений -- смех!) мы работали по вузовской программе, и еще у нас были регулярные практические занятия, где мы должны были демонстрировать свою научную интуицию, ну, фантазировать и всякое такое. И вот однажды я и "выдал". Какой-то лысый дядька (помню, это было в спецаудитории на межпланетке Аякс-Ц) нацарапал мелом нашему классу на доске общий вид космолета нового типа. "Он, -- говорит, -- уже весь сосчитан, а вот с деталью "Эль-три" неясно; что она будет из пластмассы -это-то ясно, а из какой именно и какая именно по форме, весу -- совсем неясно. Думайте".

В тот день я как-то был не настроен "выдавать" идеи: голова шла кругом оттого, что меня как следует отчитали за провоз в космос в банке моего хомяка, но неожиданно для самого себя я что-то такое почувствовал, что-то зашевелилось во мне... Я вышел к доске.

Во-первых, задача, оказалось, была не вымышленная, а практическая и очень важная. Во-вторых, я был единственный, чья идея выглядела предварительно верной, и вся научная группа, работавшая над кораблем, переполошилась. В-третьих, это только разговорчики были, что, мол, космолет новой модели, на самом же деле -- это был межпланетный корабль супернового типа для полета, высадки и освоения людьми годной для этого планеты. Впервые в истории человечества! Чего там говорить, это было дело не только научной, но и, так сказать, государственной важности. И вот в эту ситуацию попадаю я, шестиклассник, шкет, какой-то там Митя Рыжкин!

И два супермомента (важных для меня, конечно). Первый: еще до моего ангельского всеспасительного появления, генеральный конструктор корабля Зинченко решил, что любой человек из рабочей группы, хоть он инженер, хоть там техник какой-нибудь, хоть кто, -- найди он верное решение детали "Эль-три" или предварительно верный путь, -- он, этот человек, до конца работ становится главным руководителем научной группы. Главным -- над всеми! Я, Митя Рыжкин, -- главный над всеми! Взрослые люди, солидные ученые -- мои подчиненные! Другой бы обрадовался, мол, знай наших, а я весь сжался. Но самым важным было другое: дело касалось работы с пластмассой, ломки семнадцатой молекулы системы Дейча-Лядова, и, конечно, под моим началом оказались пластмассовики и... и... мой папа! Мой папа! А я, стало быть, -его начальник, начальничек! Кто в этом по-человечески разбирается, тот и сам поймет, каково мне было. Какая там радость или гордость! Бред какой-то! Мой папаня -- толковый, солидный ученый с золотыми степенями со студенческих лет -- и я! Он -- трудяга и настоящий ум, и я -- сопля зеленая, от горшка два вершка. Школа, конечно, кончилась, какое там! Началась просто работа, как у взрослых, с утра и до вечера, а то и до ночи.

И что же в результате? Время шло, я стал чуть ли не мировой знаменитостью, а у группы (ну, и у меня) ничего не получалось. И -- главное -- как я мечтал, чтобы именно папа добился нужного результата. Он, он, классный инженер, а не я. Он все время ходил как бы в тени моей детсадовской гениальности. И многие позволяли себе это подчеркивать. Вымотало это меня до предела, честно.

Я был на грани срыва, дело стояло, да я и буквально сорвался -- ушел с этой работы, вернулся в школу.

А папа-то мой! Папа-то решил, решил наконец эту проблему! Именно он! Его научный ранг, и без того высокий, резко "подскочил". И само собой ему выделили личную машину, личный космолет, чтобы он, не тратя время на рейсовые космолеты, мог летать в лаборатории на ближние и дальние межпланетные станции. Конечно, космолет был невелик, не пассажирский суперлайнер, но это была настоящая космическая машина!

Папаня предложил, кроме имеющихся номерных опознавательных знаков космолета, приписать еще и его имя, название. Я с ходу ляпнул "Птеродактиль", тут же мы оба решили, что слово длинноватое и даже устрашающее, вроде как крокодил. И я сообразил это слово подсократить: просто "Птиль".

И вот именно на "Птиле" сегодня мы и должны были махануть в космос в отпуск (у меня-то были просто каникулы). Найти какую-нибудь дикую, и конечно, ближнюю и маленькую планетку с условиями, близкими к земным, и пожить там в палаточке на берегу реки или озера, рыбалка, костерок, котелочек с ухой и прочее.

Наша мама гнаться в такую даль отказалась, поцеловала нас с папаней раз по двести и вчера еще умчалась на рейсовом ТЭРСФ супервосьмом на межпланетку Каспий-1 к своей любимой сестренке, оставив нас одних.

Ее мы уламывали отпустить нас в космос месяц с лишним, брали штурмом, со слезами, с копьями наперевес, с дорогим подарком -- старинный гребень для волос (папа) и моим супервысоким коэффициентом успеваемости в школе. "Боже мой, -- говорила она, -- была бы еще с вами хоть какая-нибудь приличная собака". Я кивал ей на Сириуса, а она, глядя на меня, чуть скривив рот, приставляла палец к виску и крутила им. А папа вроде бы незаметно, ненавязчиво доставал свой револьвер "Лазер-ЭР4" и начинал, вертя его, разглядывать:

-- Большая собака, чужая, может к нам и не привыкнуть. Защитимся сами как-нибудь.

-- Собака лучше, чем кот, -- говорила мама.

-- Неизвестно, -- отвечал папа. -- У кошек свой особый интеллект.

Я так бешено рвался в космос еще и потому, что уехала Натка Холодкова, уехала с родителями навсегда. Натка из нашего класса, девочка, которую я любил. Но что мы, дети, черт побери, можем решать в таких случаях?!

-- Ты спишь? -- услышал я голос папы.

-- Да нет же! -- крикнул я, вскакивая с кровати. -- Нет!!!

4

Мы с отцом мечтали отыскать небольшую планетку с кислородом вокруг, но чтобы остальное было не как на Земле: странные растения (красные, лиловые), какие-нибудь животные, каких не бывает, ну, скажем, многоногие, что ли, дикие вкусные куры длиной в метр или подводные, но и летающие при этом рыбы: кинешь блесну метров на пятьдесят, а рыбина вылетает из воды как сумасшедшая, большая, пятнистая -- и хвать блесну прямо в воздухе! Блеск! И если бросится спасаться, то не в водоросли, к примеру, не под корягу, а дунет прямо в кущу высокого дерева -- ищи ее там, лазай. Что-то в этом роде.

Я кормил Сириуса в спальном отсеке, и было у меня такое ощущение, что, скорее всего, не видать нам такой планеты. Почему? Не знаю, холод внутри. Холодок.

А улетали мы весело, без всяких забот. Выехали на нашем маленьком роллере на тренировочный космодром завода "Факел". Сириус был с нами, на роллере, сидел у меня под курткой и глядел во все стороны, но не орал, не метался и не дергался -- кот он был хотя и веселый, но вполне понимал, что все незнакомое вокруг него: и люди, и летающие амфибии, и гул самого нашего роллера -- все это ерунда, не страшно, мы-то рядом.

По дороге папа притормозил у почты, слез с роллера, я тоже слез, как-то неуверенно он поглядел на меня, когда я тронул за ним на почту, но ничего не сказал мне, вошел в почтовое отделение, взял телеграфный бланк и быстро заполнил его. Я, балда, не удержался, "положил" глаз на последнюю строчку -слово "целую" было там написано не один раз, даже не два и не три, а чуть ли не с десяток. Это он нашу маму так целовал, и я подумал, что он, видно, так по ней скучает и так ему хотелось изобразить свое "целую", что написать десятикратно повторенное это "целую" было похлеще, чем целую миллион раз.

На космодроме "Факела" было тихо, пусто и солнечно. Только старичок-космонавт Палыч ждал, наверное, какую-то группу. Хороший он был старик, ехидный такой, но, по-моему, добрый и какой-то мудрый, что ли, и, самое странное, жутко современный во взглядах. Я знал его давно, потому что именно он возил нас в космос на "Воробье" -- космолете моей технической школы. Когда я стал героем "Эль-три", он был одним из немногих, кто нормально относился ко мне: без ахов-охов, вполне серьезно, как к взрослому человеку (раз уж я в свои двенадцать лет работаю, как взрослый, и вкалываю на всю катушку), но и подшучивал надо мною, как над маленьким, мол, помни, гений, что ты еще от горшка два вершка, что было, конечно же, правдой. Года два назад он потряс весь наш спецгородок тем, что женился на молоденькой и потрясающе красивой лаборантке с "Пластика" и иногда любил повторять, что его будущая дочурка или сын еще сто очков вперед дадут его взрослым детям от первого брака. "Я в той возрастной кондиции, -- говорил он, -- не пью, не курю, всю жизнь бегал, играл в теннис и до сих пор подтверждаю свой высокий пояс в каратэ, -- что мои гены в полном порядке, а может быть, и в высшей точке расцвета". Его молоденькая красавица-жена тоже, как многие, носила прическу типа "Дина Скарлатти", но это ей здорово шло, само по себе, а не потому, что мода.

-- Значит, шпарите туда? -- спросил Палыч, тыча пальцем в небо. -Одобряю. Спиннинги-то взяли? Я вас провожу.

Внутри "Птиля" папа в который раз стал с моей помощью переставлять поудобнее контейнеры, а Палыч с ходу юркнул в отсек управления и долго там возился, похрюкивая, что-то бормоча и напевая иногда так и не вышедшую из моды песенку "Нас в космосе только двое".

Потом он появился в нашем отсеке с грязными, промасленными руками, нашел кусок ветоши, вытер руки и сказал папане, что немного повозился у пульта управления, кое-что там подтянул, отрегулировал, смазал, мол, не на прогулку летите, а в зоны, так сказать, неизведанного. Папа сделал лицо, на котором изобразил удивление, но и благодарность: Палыч, конечно, не дурака валял, не делал вид, а нашел-таки мелкие огрехи и устранил их, как и полагается суперкосмонавту, если и не по званию, то по стажу и сути.

-- Ну, счастливого пути, -- сказал он и четырежды плюнул на запад, на север, на восток и на юг. Потом мы по старинному обычаю присели на тюки и ящики и все разом встали.

-- А мальчонка взял лазерную игрушку? -- услышал я тихий голос Палыча. -- Мало ли что. Револьвер нужен!

Я весь напрягся и увидел, как папа кивнул ему.

Взлет я помню смутно, помню только, как с фантастическим убыстрением уменьшилась и исчезла в иллюминаторе фигурка Палыча с поднятой вверх рукой. Мы выходили и довольно быстро на средний режим движения в околоземных слоях атмосферы.

Ну, вперед!

-- Рассуждаем, -- сказал папа. -- Сначала мы подкинули скорости до максимума, а он за секунду нас не только просек, но и сам добавил ровно столько же, сколько и мы -- тютелька в тютельку. Ты же видел по мерительной сетке -- его площадь осталась прежней. Так? После мы проделали номер с торможением -- тот же эффект, так что приборы у них -- высшего класса. Пока ты кормил кота, я поиграл с ними в ускорения и торможения -- тот же эффект, но... погляди-ка на сетку теперь...

Я уже давно глядел на нее и все, кажется, понимал, и все это мне, мягко говоря, не нравилось: этот корабль занял на нашей сетке большую площадь, чем раньше, и, пока папа размышлял, эта площадь постепенно увеличивалась.

-- Он тормозит, -- сказал папа. -- Мы -- тоже. Но если это продолжится, он вынудит нас притормозиться почти до нуля -- дальше некуда. Надо полагать, он способен, сделав маневр торможения, добиться от нас обратного хода, "транцем" назад, в сторону Земли, и...

-- И если он увеличит обратную свою еще!..

-- То она у него тоже выше, чем у нас... Понял?!

Чужой корабль продолжал тормозить, постепенно увеличивая свою транцевую площадь на нашем экране. Это было не очень-то приятно: огромный, черный, чернее космоса, круг транца с красным, зеленым и фиолетовым глазами. Он неотвратимо наползал на нас.

-- Внимание! -- сказал папа. -- Надо же еще поиграть, черт подери! Как можно плавнее выходи на максимум скорости! -- Я уже был у пульта управления. -- А я попытаюсь уйти резко вбок!

Я тут же увидел, что его маневр был рассчитан точно: чужой корабль резко приблизился к нам почти вплотную и сразу же стал уплывать влево, влево, в сторону по нашему экрану, но, хотя папа стал уходить, явно резко отклоняя наш курс, те тоже, принимая нашу скорость, легли на курс, теперь уже параллельный нашему, чтобы мы могли, я думаю, рассмотреть их корабль сбоку по всей его длине целиком. Это был гигант, небоскреб, рядом с нашим охотничьим домиком или пусть даже вместительным коттеджем.

Мы переглянулись, и папа устало положил голову на руки, не убирая их с рулевого управления.

-- Что ты там такое сказал про охотничьи домики? -- спросил он, не поднимая лица. -- Где ты их видел, когда на всей нашей планете разрешена охота одному человеку на миллион?

-- На картинке в старинной книжке, -- сказал я.

-- Для сравнения с этим и коттедж годится, и горошина -- все едино. С ним играть нельзя, -- сказал он не глухо уже, а как-то горько и подавленно. -- Они, если захотят... Да вот, смотри...

Их корабль увеличил скорость и значительно изменил курс, а мы, как бессильные пташки, глядели, как он легко выходит снова на наш новый курс и снова "закрепляется" несколько впереди нас. Мы вновь отклонились на наш прежний курс.

-- Ты понимаешь, -- это был сухой голос папы, -- почему они выходят к нам "кормой", а не пристраиваются сзади?

-- Могу только догадываться, -- сказал я.

-- Ну и молчи. Посмотрим, что будет. Хотя ясно, что...

Их корабль, взяв наш курс, естественно, снова вышел на этот наш курс точно впереди нас не случайно, и мы так и шли гуськом: он -- впереди, мы -сзади. Он точно принял нашу скорость, и на сетке экрана размер его кормовой части не менялся.

-- Долго это будет продолжаться? -- сказал папа. -- Если иметь в виду их возможности и они вот так вот и будут идти впереди нас пару суток, то сумасшествие нам обеспечено.

-- Пожалуй, -- сказал я. -- Но только не Сириусу. -- Он спокойно сидел у меня на коленях, иногда выпуская и вновь подбирая когти, но смотрел в упор на наш видеоэкран.

-- Если развернуться резко и дунуть обратно... -- ляпнул я полную чушь.

-- Они просто возьмут наш курс возвращения и будут идти за нами, приближаясь к Земле, -- это вообще завал, и у нас с тобой, сынок, нет на это никакого права! По инструкции Всемирной Космической Лиги...

Я кивнул, слушая его вполуха (я почему-то думал о маме в этот момент и еще какое-то время -- только о маме).

-- Началось, -- вдруг сказал папа. -- Внимание!

Мы отключили нашу оптическую систему, чтобы видеть реальное расстояние между кораблями, и через какое-то время ясно увидели, как он постепенно приближается к нам. Транцем. Этот гигант!

Я почувствовал папину руку возле своей руки и что-то холодное в ней: он передавал мне лазерный пистолет. Я кивнул и тут же почувствовал, как почему-то сильно сжимаю свой пистолет, свой лазер.

-- Попытаемся, -- сказал папа, криво усмехнувшись, и тут же послал им несколько раз сигнал: "Что вы от нас хотите", но ответа мы не получили. Темный круг транца их корабля приблизился настолько, что занял уже значительную часть нашего экрана.

-- Ничего не боятся, черти! -- сказал папа. -- Что мы пойдем, как когда-то говорили, на таран. И знаешь, почему?

-- Коэффициент чуткости приборов? Мгновенная коррекция нашей скорости не их пилотами, а самим кораблем?

-- Да, что-то в этом роде... Наверняка так.

Мы замерли; трудно сказать, что я чувствовал; что-то другое -- не страх, тем более было еще и какое-то тупое спокойствие от нереальности происходящего.

И тут же мы с папой одновременно (он сильно сжал мне плечо) увидели, как черный круг их транца резко приблизился к нам, его темное поле в один и тот же почти момент перекрыло весь наш экран и стало, условно говоря, светлеть. Мы увидели, как их транец начал постепенно раскрываться по принципу расходящихся в стороны лепестков диафрагмы фотоаппарата. Перед нами было огромное, слабо освещенное пространство, в которое мы медленно вплывали и, вероятно, вплыли целиком, потому что услышали наконец мягкий звук и, переглянувшись, кивнули друг другу, мол, все ясно: "диафрагма" сзади нас закрылась, нашего корабля нет в космосе, он просто внутри другого корабля. Схвачен. Капкан. Полная консервация.

Искусственные огни, которые проплывали мимо нас, задвигались быстрее.

-- Что же это? -- сказал папа. -- Они увеличили свое торможение, приближая нас к тупику, этак мы влепимся!..

-- Погляди на приборную доску! -- кажется, крикнул я.

-- Чертовщина! -- сказал, помолчав, папа. -- Они сами нами управляют! Бред! Мы же пошли медленнее! Н-да...

Наши скорости уже совсем почти сравнялись, и мы с папой почувствовали вдруг серию одновременных мягких толчков по корпусу "Птиля", а глаз искусственного света, еле плывший за нашим экраном бокового обзора, остановился.

-- Надо полагать, нас подвесили, -- сказал папа. -- Висим как дитятко в колыбельке под деревцем. Система выбрасываемых пружин со всех сторон с магнитными присосками. Нас ждет минимум сто вариантов и, я думаю, ни одного хорошего.

-- А мама как же? -- сказал я. -- Что же это?.. А, пап?!

-- Вот именно. -- Он тяжко так вздохнул. Потом: -- Ну, будем ждать... Давай, черт побери, поедим! -- вдруг громко и почти зло крикнул он. -- Что же, из-за этих... голодными сидеть?

Мы начали есть довольно бойко, быстро как-то, торопливо, но потом эта торопливость сама собой кончилась, сменившись даже какой-то вялостью, и в этот момент мы услышали четкий, хотя и не сильный, удар в зоне выходного люка; папа тихо сказал: (странно, что то, что означали кивок или покачивание головой из стороны в сторону, было и у нас, и у них по смыслу одинаковым).

Одновременно Седоволосый и второй встали и, снимая с шеи каждый свой "плеер" на ремешочке, подошли к нам, повесили их нам на шею, отодвинули боковые крышечки, вынули связанные с аппаратиками тонкие шнуры с какими-то присосочками и прижали их папе и мне к шее. Седоволосый заговорил, и мы услышали и его чириканье, и то, что шло из аппаратиков, -- речь на русском языке.

-- Говорите много. Устройство не слышало ваш язык много, будет говорить нам плохо. Оно... нужно учиться помнить.

-- Если я верно понимаю, -- сказал папа (и одновременно из аппаратика "полилась" папина речь на языке наших хозяев), -- вы могли оставить аппараты на себе, подключить к себе присоски -- эффект был бы тот же. -- Он развил свою мысль.

"Что-то они тончат, -- подумал я. -- Столько было молчания, действий без слов, с Сириусом хотя бы. Выпендриваются, что ли?" И тут же подумал с опаской, что, может быть, аппаратик и мысли "переводит", но, глядя на них, почувствовал, что нет, не переводит. Нормально!

-- Кто вы такие? -- спросил Седоволосый.

-- Почему вы испугались нашего кота? -- сказал папа.

-- Что такое "кот"? -- спросил Седоволосый. -- Аппарат переводит вашу речь, но не всегда находит смысловые аналогии. Мы не знаем, что такое "кот". Аппарат пока учится.

-- Кот -- это животное, которое сын унес, чтобы вы не боялись. Ведь страшно, да? -- даже жестко как-то спросил папа.

Молодец папаня, подумал я снова, крепко он им врезал.

-- Вы не ответили на вопрос, кто вы такие?

-- Там, где мы живем, принято, чтобы в подобной ситуации вы назвали себя первыми. Здесь мы -- хозяева, а вы -- гости. Те переглянулись, и Седоволосый сказал:

-- Я -- капитан корабля. А это -- мой помощник.

-- А кто ведет корабль сейчас?

-- Это не так уж важно мне, я всегда могу это узнать. -- Он показал рукой на этот свой "экран" на шапочке, по которому бегали, исчезая и появляясь, разноцветные огоньки. -- Возможно, корабль сейчас идет сам.

-- И куда он идет? -- небрежно спросил папа. Ай да папаня!

-- Мы возвращаемся на свою планету.

-- А называется она как? -- спросил папаня.

-- Это вам не положено знать, -- сказал Седоволосый.

-- Если вы так хорошо отдаете себе в этом отчет, то почему задали такой вопрос нам? Откуда мы летим, вам тоже не положено знать. Или вы полагали, что мы дураки?

-- Что это -- "дураки"?

-- Непереводимые слова. -- Папа покрутил пальцем у виска.

-- А это что значит? -- спросил Седоволосый, повторяя папин жест у виска.

-- Просто жест.

-- А что есть "жест"?

-- Жест -- это движение.

-- Как по орбите?

-- Нет. Жест, движение, производимое человеком.

-- Ясно. Надо полагать, вы капитан этого корабля? А он... этот ре-бе-нок?..

-- Старший помощник и мой сын.

-- Объясните слово "сын".

-- Муж, жена понятно? -- спросил папа.

-- Тоже нет.

-- Женщина, мужчина, любовь?

-- Да, да, конечно. "Муж", "жена"... "сын"...

-- Так. А теперь пора сказать, почему вы испугались кота?

-- На нашей планете водятся такие. Есть и очень крупные. Но все с ядовитыми зубами. Их зовут "кольво". Ваш этот -- с ядовитыми зубами?

-- Да, -- сказал папа. -- Но действия кольво зависит от нашей команды. И далее. Мы выяснили, что никто из нас не собирается говорить противоположной стороне название, тем более координаты, своей планеты. Что вы намерены делать с нами дальше? Мы пленники?

-- Вовсе нет.

-- Тогда почему вы "затянули" нас к себе? В себя!

-- Мы потрясены! Мы не знали, что есть другие, населенные очень разумными существами планеты и политоры на них.

-- По нашему -- это люди? Мы тоже не знали и тоже потрясены. И я посылал вам сигналы, -- сказал папа.

-- Мы их не понимали. И ваши огни незнакомы.

-- А что бы вы сделали, если бы ваш корабль был много меньше и вы бы не могли "втянуть" нас в себя?

-- Не знаю, -- сказал Седоволосый. -- Может быть, мы сблизились бы с вами, чтобы как-то дать понять, что мы предлагаем вам, например, сесть на какую-нибудь, не нашу, планету.

-- Для чего?

-- Как "для чего?"! -- воскликнул Седоволосый. -- Мы же никогда, да и вы тоже, не сталкивались с другими очень разумными политорами... людьми, -я правильно запомнил?

-- Но и теперь есть возможность сесть на какую-нибудь чужую, не вашу планету, установить еще больший контакт и попрощаться.

Это было заявление, которое требовало четкого ответа.

Ответ Седоволосого был похож на тот, про который когда-то на Земле говорили: лапшу вешать на уши.

-- Это правильная мысль, -- улыбаясь, сказал он, -- но по пути к нашей планете уже нет соседних планет, отклониться трудно: топливо. Мы летим прямо к себе. А вы -- гости.

Эта "лапша" обладала качеством почти точного ответа.

-- Можно тогда обойтись без планеты-посредника и просто выпустить нас. Прошу вас учесть, -- сказал папа, -- что я и мой сын считаем себя в противном случае пленниками.

-- Это очень огорчает нас!

-- Но тем не менее вы запомните нашу точку зрения! -- сказал папа. -Что вы намерены сделать с нами сейчас, теперь?

-- Это как вам угодно. Но как хозяева... нам было бы приятно пригласить вас с собой. Вы бы узнали нашу пищу, а потом -- отдельная каюта, сон...

-- Но они возьмут с собой кота! -- нервно и впервые подал голос Лысый.

-- Да, -- сказал папа. -- Но бояться нечего, раз мы рядом. Мы должны обсудить ваше предложение, должны остаться одни.

-- Конечно, конечно. Вы свободные... люди. Не берите с собой ничего особенного, завтра мы прилетаем.

Капитан корабля политоров и его помощник открыли люк и спустились вниз. Папа "вежливо" включил наш прожектор, потом "глазки", закрыл (и на замки тоже) люк, и вскоре мы увидели какую-то, вроде гоночной, машину, но без колес, вероятно, на воздушной подушке, на которой эти двое быстро "уплыли" в глубь грузового отсека, и где-то там, вдали, раскрылась и закрылась за ними стена, тоже действующая по принципу диафрагмы фотоаппарата.

-- Ты... что... ничего не видел?! -- почти крикнул я, когда немного прошла оторопь.

-- А что?! -- Папа заметно напрягся.

-- У этого, у Лысого, когда они повернулись и ушли, -- глаз на затылке! Представляешь -- глаз, третий!

-- Нет, я ничего не заметил, -- сказал папа, явно сбитый с толку. -- А как же тогда глаз капитана? Он же волосатый.

-- Понятия не имею, -- сказал я.

-- Ну и бог с ним, с глазом, -- вяло как-то сказал папа и тут же снова напрягся: -- Давай, Митяй, отключи быстренько свою присоску (сам он при этом отодрал свою), неизвестно, вдруг эта штука записывающая. Теперь быстро иди сюда.

Мы оба подошли к пульту управления.

-- Шляпы они, -- сказал он. -- Помнишь, как они управляли нашей скоростью, когда уже втянули нас в себя? Так что у них эта цивилизация, по крайней мере техническая, такая, что нам и не снилось. Но кое-что они прошляпили. Ты помнишь наш курс, каким мы шли до встречи с ними?

-- Помню.

-- Точно?

-- Как дважды два. -- Я назвал курс почему-то шепотом.

-- А погляди на него теперь.

-- Абсолютно другой!

-- И он держится давно: забрав нас, они, вероятно, сразу легли на свой курс...

-- Похоже.

-- Так вот: на наших приборах и есть их курс, путь к их планете. Если они чего-то боятся, то тут-то они и прошляпили. Первое: запомни, как и я, этот курс намертво. Второе: никогда, ни под каким видом, что бы там ни случилось, -- ты его не знаешь! Это приказ. Понял? Или эта их небрежность объяснима, -- уже задумчиво сказал он. -- Две пылинки внутри их цивилизации. Сдули нас -- и нас нет, удар, укол, ихний лазер какой-нибудь -- и мы уйдем в пустоту... Не знаю, правильно или нет я поступил?..

-- А что такое?

-- Видишь ли, когда мы оба поняли, что это корабль чужой и при этом -не стремится нас уничтожить, может, все же следовало дать сигнал на Землю, где мы и что с нами... Но у меня не было гарантии, что они не перехватят сигнал.

-- Мама, -- сказал я тихо. -- Как быть с мамой? Папаня обнял меня за плечи.

-- Это -- как гвоздь раскаленный сидит во мне, -- сказал он. -- Наши сигналы принимал Славин на пульте главного космодрома и передавал их потом на Каспий-один, маме. Но я, не знаю уж почему, под-подсознание, что ли, какое-то сработало, договорился с ним, что если сигналы от нас прекратятся, он должен регулярно ей звонить, что у нас все нормально. Но все же мы улетели на три недели всего, и когда они кончатся и мама вернется с Каспия, -- вот тогда что делать? Пора начинать думать, как связаться с Землей. И ты думай. Сейчас это необходимость номер один.

-- Понимаю, -- сказал я. -- Это дико сложно! А третий глаз!

-- Да, -- сказал он. -- Третий глаз. Как только они появятся, я сразу же сброшу с приборов координаты их планеты, чем позже, тем лучше, больше будет уверенности, что это точно их курс, этих трехглазых. -- Потом: -Беспокоят меня эти их "плееры". Зачем они им? Что -- нас ждали?

-- Ты хочешь сказать, что иная (не для нас, а для них) цивилизация существует, отсюда и "плееры"?

-- Верно. Не обязательно наша!

Два главных политора были точны: за минуту до истечения названного часа в свете прожекторов "Птиля" открылась дальняя "диафрагма", и к "Птилю" покатила их машинка. Папа быстренько снял показания курса корабля на приборной доске и выключил прожектора, чтобы не слепить передние глаза наших "хозяев". После уже Седоволосый и его старпом поблагодарили за это и особенно за то, как мы "усмирили" нашего Сириуса. Папа успел сделать для него намордничек, ошейник и поводок. Оба они были просто потрясены, узнав, что у нас на затылке нет глаза, после мы закрыли люк "Птиля" и "покатили" на их машине. Открылась перед нами и сразу же закрылась эта их стена-диафрагма. Лысый остановил машину; мы были в ярко освещенном, полукруглой формы зале, где, правда, никого не было, а за десятком прозрачных дверец уходили веером вдаль длинные коридоры. Пока мы шли по одному из них, спускались на скоростном лифте, снова шли, потом поднимались и даже мчались на лифте горизонтальном, по просьбе Седоволосого мы "обменялись" именами. Капитана звали Карпий, старпома -- Ол-ку. Ну, а нас так: папу -- Мунлайт, а меня -Сан, это я успел встрять и таким вот образом назвать нас, затемнить правду, от балдежа, что ли, от нервов -- не знаю, папе уже поздно было что-то переиначивать. Карпий, улыбаясь, прощебетал, что мы, наверное, любим все красивое, если одного из нас зовут Лунный Свет, а другого -- Солнце: эти их хитрые машинки умудрились даже сделать перевод с английского.

-- А Карпий и Ол-ку -- ничего другого не значат?

-- Нет. Аппарат передал вам только звучание, но не перевод, так как его и нет. Это просто звукосочетания. Имена.

-- А почему у вас просто имя, -- не унимался я, -- а у Ол-ку через черточку?

-- Видите ли, у нас за сотни веков образовались... династии разной старости, так? Мой род очень-очень древний, и все мужские имена моих прямых предков и потомков начинаются со знака "К", имена прямых предков и потомков менее древних родов могут быть разными, начинаться с любого знака, но обязательно через... черточку.

Весь разговор велся на ходу, и то, что спросил папа, он спросил, когда мы уже сидели за гладким элипсовидным столом, в каюте капитана Карпия:

-- А что значит у вас понятие род? Как определить его древность, или его начало, если он менее древний?

-- Видите ли, -- сказал Карпий, -- есть такие роды, как мой, что его древность и проследить почти невозможно.

-- А как проследить возникновение менее древнего рода?

-- Как бы это сказать, -- похоже, Карпий даже нахмурился. -- У каждого политора, мужчины или женщины, формально есть какой-то биологический род, но он как бы не в счет, если... Словом, есть или был какой-то политор, просто политор, ничем не примечательный, и вдруг он нечто совершает: раньше, например, -- убил из лука на охоте сто ядовитых кольво (я поглядел на Сириуса, и, честное слово, он глядел на Карпия) или загрыз тысячу врагов... это в древности, конечно, а позднее, например, -- открыл звезду или редкий металл, окончил с отличием Высшую школу наук, технициум. Или просто -деловой политор и скопил определенное богатство... Есть свод положений, когда проявивший себя политор считается зачинателем рода. Род Ол-ку, например, тоже достаточно древний.

-- А может род начаться с политора, который стал старшим помощником?

-- Нет, -- сказал Ол-ку.

-- А если капитаном?

-- Тогда да, -- сказал Ол-ку. -- Это высокая должность. Не всякого, правда, корабля.

-- А что совершил ваш предок, Ол-ку? -- спросил папа.

-- Он был богат, имел сто рабов и рабынь, личную подводную машину. А у вас там есть рыбы?

-- Нет, -- сказал папа. -- Были, но давно.

-- А когда он имел личную подводную машину? -- спросил я.

Ол-ку защебетал сразу, но машинка сделала паузу, каким-то образом, я думаю, пересчитывая политорское летосчисление на понятие "год". По словам Ол-ку, его предок имел подлодку пятьсот лет назад. Мы с папой переглянулись.

-- Но они существовали и раньше, подводные машины?

-- Да, конечно, -- сказал Карпий. -- Были и раньше.

-- А если у политора, ну... нет никакого древнего рода -- как это узнать?

-- По имени, -- сказал Карпий. -- Если имя, как у меня, -- род очень древний, если с черточкой -- менее древний, а если никакой -- имя любое, но без черточки и перед ним стоит "а", потом... запятая, а потом само имя. Например: а, Олку.

-- А женщина не может начинать род? -- спросил папа.

-- Конечно нет, -- сказал, смеясь, Ол-ку.

-- Но она может родиться внутри рода. Даже древнейшего.

-- Да, конечно, но это не будет ясно по ее имени.

Все это время, пока мы калякали с политорами, все мы попивали из высоких бокалов что-то розовенькое, вроде морса.

-- А скажите, -- спросил я у Карпия. -- Ваш вот род очень древний, и у вас такое вот имя без черточки. У Ол-ку есть черточка -- род менее древний. А как узнать, какой древности род, если еще менее древний, чем у Ол-ку, а черточка есть.

-- Тогда, если бы, например, род Ол-ку был менее древним, его имя звучало как Оол-ку или Ооол-ку...

-- Или Оооооооооол-ку, -- сказал я и засмеялся. -- Да?

-- Совершенно верно, -- сказал Ол-ку. -- Но наш язык произносит это "ооооооооо... л" гораздо быстрее.

-- Извините, -- сказал Карпию папа. -- Мы, люди, очень любопытны и любим шутить...

-- Мы тоже любим шутить! -- воскликнул Карпий. Но именно ему я почему-то не поверил, что именно он любит шутить.

-- Вот мой сын уже нашутился, сколько мог, -- сказал папа. -- Я вовсе не Мунлайт, а он никакой не Сан. Я -- Владимир, он -- Дмитрий, его можно звать просто Митя, так короче.

-- О! -- сказал Карпий. -- Вла-ди-мир, Ми-тя.

-- Мне почему-то кажется, -- сказал я, -- что у ваших женщин на затылке нет глаза.

-- Дмитрий! -- строго сказал папа. Но эти уже хохотали вовсю, на свой политорский лад: тю-тю-тю, чирик-чирик!

-- И очень хорошо, -- сказал Карпий, -- чем меньше они видят, тем меньше знают. А вы, Митя, очень точно отгадали.

-- И ваш корабль вовсе не пассажирский, -- сказал я.

Карпий ответил, что да, не пассажирский, хотя, конечно же, может быть и таким, а их полет был чисто деловым, чисто деловым, залетели на пару пустых планет. Потом совершенно неожиданно появились двое политоров, оба золотокожие, с горбинкой на носу, высокие и красивые, в голубых, а не синих, как у Карпия и Ол-ку, костюмах; в руках обоих были подносы с едой, -- стало быть, официанты. Чего-то я плохо помню этот ужин: какие-то вроде травки салатики, кубики, почти безвкусные, которые быстро таяли во рту, густые, как томатный сок, напитки, что-то еще -- все чужое, вкуса то неопределенного, то совершенно незнакомого, но, в общем, терпимого. Сириус -- то ли был сыт, то ли еще чего -- есть не стал.

-- Среди политоров есть еще так называемые геллы, а также -- моро, -сказал Карпий.

-- Это разные народы вашей планеты?

-- А что значит "народы"?

Папа пояснил, что на нашей планете очень разные народы и многие говорят на разных языках.

-- О, у нас не так, не совсем так, -- сказал Карпий. -- У нас планета относительно невелика, ее занимают только политоры, и язык у всех общий. Исключение составляют моро -- это древнее, дикое племя, несколько племен, они упорно живут вне всякой цивилизации, в основном -- охотой, прячутся в далеких скалах и лесах, их не очень много и у них свой язык.

-- А геллы? -- спросил папа.

-- Геллы -- это политоры и говорят с нами на одном языке...

-- Но их вы почему-то отделяете от себя?

-- Да, они особые. Но лучше о них не говорить, лучше их увидеть!

-- Но они тоже могут относиться к древнему или очень древнейшему роду? -- спросил папа.

-- О нет. Их это совершенно не интересует. Вполне вежливо папа снял эту тему.

-- А эти аппараты, ну, с помощью которых говорим мы с вами сейчас, созданы для разговоров с моро?

-- Частично. Мы почти не сталкиваемся.

-- Но не для нас же вы их изготовили? -- сказал папа.

-- Как вам сказать, если вы не знаете других цивилизаций, то мы немного знаем.

-- Немного?!! Ничего себе! -- Я опешил.

-- Да, пару ближних планет. Аппараты созданы для общения с их жителями. Цивилизованными их не назовешь. Они выполняют для нас там, у себя, разного рода работы. Впрочем...

-- Когда мы прилетаем? -- спросил папа.

-- После этой ночи.

-- Тогда, -- папа встал. Я -- тоже. -- Благодарим за ужин. Тотчас же появился еще один политор.

-- А, Рук покажет вам вашу комнату. Желаю вам всех удобств и долгой жизни.

Мы поклонились и пошли за а, Руком.

Каюта оказалась почему-то круглой, но уютной. Несмотря на все события, я чувствовал, что клюю носом.

-- Что-то странное у них происходит, -- сказал папа.

-- "Странное" на чей взгляд?

-- На наш. А на их -- что-то обычное, но они, кажется, понимают, что, возможно, не совсем обычное вообще. Спи.

-- Ага, -- сказал я, снимая с Сириуса все причиндалы и засовывая его к себе под одеяло. -- Спокойной ночи.

-- Все, -- прошептал папа.

-- У тебя блочок для сигнализации с "Птиля" с собой? Вдруг...

-- Да, -- шепнул он. -- Спи.

8

Мы проснулись, когда было уже светло; какая-то быстрая улыбка, еще сонная, что ли, пробежала между нами и испарилась: лицо папы стало снова жестким, суровым. Все случившееся разом навалилось на нас.

Я потыкал кнопки, подергал ручки телека -- он засветился, и мы увидели лицо улыбающегося Карпия. Изображение было -- стерео, надо же! Но это был коммуникатор, а не телек.

-- ... Надеюсь, спалось хорошо, сейчас принесут завтрак. Тихо вошел а, Рук с завтраком на подносе, едва заметно приветливо кивнул и поставил завтрак на стол.

-- Долгой жизни, -- сказал он.

-- Спасибо, -- сказал папа. -- Кто у вас, кроме вас, есть на Политории? Мать, отец?

-- Я, жена, сын, -- а, Рук улыбнулся.

-- А что они делают?

-- Я -- тут, жена учит детей искусству планирования, сын... маленький, еще не планирует. Живем в столице, в Тарнфиле.

-- А что, собственно, ваши дети планируют? -- В голосе папы было удивление.

-- О! Вы сами увидите! -- И он быстро удалился.

Опять мы поели какой-то красненькой травки с соусом, кубиков вроде вчерашних, но другого вкуса, куриного, что ли, попили густого сока. Морса этого.

С низким поклоном и традиционным -- "долгой жизни" появился Карпий, но один, без Ол-ку, и сказав: "Почти прилетели", жестом предложил нам следовать за собой, покосившись на Сириуса, но тот уже был в наморднике и на поводке.

В коридоре мы бодро тронулись за Карпием, полкоридора скоро перешел в движущуюся панель, мы ехали не только прямо, но и делали повороты, кругом сновали политоры, мчались быстро в обе стороны, почти бежали, несмотря на движущиеся панели, все они были в синих формах экипажа корабля, и каждый делал нам короткий поклон головой, причем было ощущение, что один их глаз по долгу службы глядел на Карпия, а второй -- на нас, более любопытный; я обернулся -- те, которые проскочили нас, не оборачивались, им это было не нужно -- третий глаз на затылке прекрасно нас видел. Представляю, что было бы с нами в школе, если бы наши педагоги, что-то чертя или пиша на доске, могли при этом смотреть на нас, не оборачиваясь. Бр-р!

В очередной раз наша панель повернула и у стены ушла в пол; мы сделали несколько шагов вправо к огромному иллюминатору и замерли: шла медленная посадка, и вся их столица Тарнфил и природа вокруг города были сносно видны под лучами солнца. По границам космодрома и редким строениям я понял, что мы, конечно же, на окраинах Тарнфила. Сам город был виден чуть хуже в утренней дымке, но и так было ясно, что строения вблизи космодрома были не специальными сооружениями, а просто домами: такие же точно были и вдали, в самом городе. Разобраться толком в этих домах я сейчас не мог, одно лишь было ясно (оказалось потом, что я не ошибся): дом -- это большей или меньшей длины относительно тонкая, сужающаяся кверху башня, и на башню, как на пику, были "нанизаны" большие шары, два, три, восемь шаров, каждый, казалось, чем выше, был меньше в диаметре предыдущего.

-- Дома? -- спросил папа у Карпия.

-- Да, -- сказал он. -- Так просторнее в городе, не правда ли? Внизу... как... парк. Так мы строим уже лет триста. Мы любим простор, аккуратность...

-- А дома с одним шаром? -- спросил папа. -- Я вижу их тоже много вдали.

-- Это личные дома. Или солидные конторы, фирмы.

-- А политоры не очень древних родов имеют личные дома?

-- О, почти нет, редко, -- сказал, улыбаясь, Карпий. -- Они живут в домах, где несколько шаров.

-- А политоры без рода, где они?

-- Под землей. У нас под землей превосходные дома, кондиционеры, улицы -- вообще прекрасные города под землей. О! Я вижу политоров, которые пришли встречать вас. Толпы!!!

-- Я думаю, вас бы у нас встречали тоже с большим волнением, если бы мы захватили ваш корабль, -- вежливо сказал папа. Карпий рассмеялся. Непростая штучка был этот Карпий, я думаю.

-- Помашите политорам, -- сказал он и сам поднял руку.

-- Еще далеко.

-- Нас уже давно снимают и передают в эфир камеры корабля. Вы сейчас прекрасно видны на большом наземном стереоэкране.

Папа поднял руку и помахал ею, я тоже стал махать, а потом поднял вверх, на уровень своего лица, Сириуса -- пусть видят. Карпий нажал какую-то кнопку, и сразу же коридор наполнился ужасающим "чириканьем", голосами огромной толпы.

-- Что, вы полагаете, будет первым делом, когда мы сядем? -- спросил папа.

-- Ну, короткая встреча... в правительственном дворце.

-- Серьезный диалог?

-- Ну нет. Неофициальная встреча. Конференция -- позже.

-- Два слова о вашем правительстве. Оно у вас одно?

-- Да. Я понял, что на вашей планете их много, -- сказал Карпий, и папа кивнул. -- Наше состоит из десяти человек. Во главе его... царь.

-- Ца-арь?! -- сказал пана. -- Поищите еще какое-нибудь слово...

-- Тогда -- Великий Премьер. Или... я пытаюсь, чтобы аппарат произнес синхронный перевод звуков... или квистор. Господин Горгонерр. Или уль, уль Горгонерр.

Внезапно я почувствовал малюсенький, очень мягкий толчок -- мы сели, это было неожиданно, корабль был огромным.

-- Прибыли! -- улыбаясь, сказал Карпий и, обняв нас за плечи, пока мы были еще видны операторам с космоплана, развернул нас, и мы покатили на бегущей панели, как оказалось, уже к выходу. По дороге нам встретился улыбающийся Ол-ку.

-- Это вы сажали корабль? -- спросил папа. Ол-ку кивнул. -Превосходно! -- сказал папа и пожал Ол-ку руку. (Позже оказалось, что политоры, здороваясь, кладут свою правую руку на левое плечо другого.)

Двое красавцев-политоров, стоя по обеим сторонам выходного люка, распахнули его, и Карпий, так и обнимая нас с папой за плечи (Сириуса я держал на руках), вывел нас на просторную площадку высокой лестницы. Под ногами у нас был ковер, который, струясь по лестнице, уходил по земле далеко вперед, где у высокой решетки стояло несколько политоров, которые, как только мы начали спускаться вниз (Карпий перестал нас обнимать), тронулись нам навстречу, причем один из них шел явно впереди остальных; уль Горгонерр, подумал я, ихний царь...

Медленно мы сближались, а толпа прямо ревела; Сириус пару раз вякнул, чуть задрожал, но вырываться не стал, успокоился.

Наконец мы встретились, остановились. Горгонерр, седоватый, с короткой стрижкой, в белом костюме, очень красивый, сделал нам с папой глубокий поклон (мы -- чуть менее глубокий), Карпий поднял высоко над головой руки, сжатые вместе, уль Горгонерр сделал то же самое.

-- Великий Премьер! -- сказал Карпий. -- Позвольте доложить. Полет прошел нормально. Перед вами -- два инопланетянина, они оказались рядом с нами в космосе, наши языки чрезвычайно не схожи, контакты сигнализацией тоже были невозможны, и мы удачным маневром приняли их, как гостей, на наш лайнер. Предоставляю наших гостей в ваше распоряжение (снова сжатые руки вверх). Доложил капитан корабля Карпий.

-- Благодарю вас, уль Карпий, -- быстро сказал "царь" Горгонерр, сделал шаг нам навстречу, быстро, продолжая мягко улыбаться, положил руку на плечо папе, а потом и мне, вовсе не боясь Сириуса в наморднике. -- Уль Горгонерр, -- сказал он.

-- Владимир, -- сказал папа. Я сказал:

-- Дмитрий.

Горгонерр познакомил нас с людьми из своего окружения, и каждый клал нам руку на наше левое плечо; как отвечать, мы еще не знали, но догадывались, что руку протягивать не следует.

Приглашающий жест Горгонерра, и все тронулись к выходу, загремел оркестр (музыку мне просто не передать! о-со-ба-я), откуда-то выскочили люди с аппаратурой -- нечто похожее на фотоаппараты, на кино- и телекамеры, распахнулись двери первой и второй решеток, встречающие нас политоры закричали на нашем языке не поймешь что -- гром голосов! -- и образовали проход для нас. Мы шли с папой, кивая налево и направо, Сириус вел себя спокойно, за проемом второй решетки мы увидели множество красно-белых машинок на воздушной подушке (по ярко-желтым шлемам я предположил, что это их полиция, что ли), тут же стояла большая на воздушной же подушке машина, куда мы залезли с папой и Сириусом, следом Горгонерр и его шатия-братия, и мы тронулись в сопровождении окруживших нас полицейских, и я еще раз почувствовал себя очень как-то странно, видя впереди себя разрезы на задней стенке шлемов полицейских, откуда сверкали их глаза, точнее глаз. Не знаю, как папу, меня все это ошеломило, и я только потом, когда мы уже мягко "подплывали", вероятно, к дому правительства, увидел, что Карпия с нами нет, в машину он и не садился, наверное, мы уже были в совсем иных, высших, сферах, куда он был, как бы это сказать, не вхож, разве что еще с борта корабля, в полете, сообщил своему Горгонерру все, что можно было сообщить о нас и о Сириусе.

9

Квистория была одним всего большим шаром на огромной игле, окруженной очень высокой ажурной металлической стеной, "проходная", охрана и прочее. Главный зал, тоже круглый, был без окон, с искусственным освещением. Огромный стол, стаканы, какая-то голубая вода в высоких бутылках... Нас усадили. Стоя, уль Горгонерр сказал:

-- Я, квистор Политории, и в моем лице вся планета Политория приветствует наших гостей из космоса, представителей неизвестной нам, иной цивилизации! Полагаю, что я потрясен не менее других политоров. Мне известно, что капитан Карпий сообщил вам о двух ближних планетах, с которыми мы поддерживаем деловые отношения, но эти планеты, в отличие, как мне представляется, от вашей, очень далеки от понятия "цивилизация". Планеты эти лишь много-много сотен лет своим существованием дразнили наше воображение. Мы всегда надеялись, что где-то в просторах Галактики есть разумные, высокоорганизованные существа. Несколько сотен лет наши сигналы не получали ответа, но вот -- вы здесь. И ваш облик, и ваш интерес к нам (сами вы о себе рассказывали улю Карпию очень мало) говорят о том, как мы близки и, возможно, равны по уровню развития. Еще раз приветствую вас -- наших гостей! Великие предположения материализовались, чудо свершилось. Вы -- тут!

Мы не хотим сразу обременять вас сложным и долгим заседанием, поэтому сообщу вам кратко и сжато о наших планах и надеждах и о ваших возможностях.

Далее шел перечень: уютный особняк для нас, стереовидение, коммуникаторы связи (и прямой канал с ним лично), машина, молодая женщина, которая будет нам готовить, личный гид (младший, член правительства), прогулки по городу -- по земле и под ней, любые магазины и любые товары (бесплатно) -- большая честь для фирм и правительства. Нижайшая просьба: энное количество пресс-конференций, бесед и встреч, разумеется, и таких, где будет удовлетворяться наш интерес к Политории. К нашим услугам -- другие города планеты, дикая природа (путешествия)...

Квистор Горгонерр улыбнулся, поклонился нам и сел. Уже сидя и сделав глоток голубой воды, он добавил:

-- Мы внимательно слушаем вас.

-- Как вы полагаете, уль Горгонерр, как долго наше присутствие не будет обременительным для вас? (Ну и речи, ну и оборотики включил мой папа. Такого я от него не ожидал.)

-- О! -- сказал квистор. -- Вы -- гости! Вы можете быть с нами сколько угодно. Год, два, всю жизнь! -- Улыбка.

-- Знаете ли вы, квистор, что такое отпуск?

-- Перерыв в работе для отдыха, не так ли?

-- Верно. Мой отпуск -- две недели. Мы летели с сыном отдохнуть на какой-нибудь пустой планете, -- сказал папа.

-- О, вы чудесно отдохнете, и уверен, что контакт с новой цивилизацией, -- это не сравнимо с простым отдыхом.

-- Конечно! -- воскликнул папа. -- Мы взволнованы... это не передать, но отпуск есть отпуск, у нас с этим строго.

-- Да, я понимаю, но, наладь вы связь со своей планетой, они не только продлят вам отпуск, но, может, просто с радостью вменят вам в обязанность как можно дольше быть уполномоченными представителями вашей планеты для установления контактов с нами. Достаточно связаться с вашей планетой.

"Внимание, папа!" -- чуть ли не тоном приказа подумал я, а вслух быстро (пропади все пропадом, ведь я же ребенок) сказал:

-- Уль Горгонерр, а на Политории есть речки, озера? Мы хотели бы с папой половить рыбу.

Папа не сделал мне никакого замечания, квистор пошушукался со своими и сказал, мило улыбаясь:

-- Да, у нас есть существа, живущие в воде, -- не знаю, рыбы ли это, они вкусные, но иногда ядовитые. Конечно, вы половите. Я слушаю вас, уль Владимир.

-- С таким понятием как "отпуск" у нас очень строго. Очень! По профессии я инженер, а вы, уль Горгонерр?

-- Я -- философ, логик, математик и биолог.

-- Отлично. Вы все легко поймете. Заметьте, я не тот человек на планете Земля, который получил высшую подготовку как специалист по общению с иными цивилизациями.

-- Но велика ли разница? А вы -- уже здесь.

-- Уль квистор, -- опять встрял я, -- а как по-политорски называются рыбы?

-- Своих "рыб" мы называем "апеллы".

Никто из присутствующих, и папа тоже, не прерывали меня, дитя малое, но я не просто трепался, задавая эти вопросы, я и хотел, чтобы они-то уж точно считали меня дитем малым и ничего не знали о том, что я тоже кое-что соображаю. Но главное, я очень надеялся, что папа в эти паузы, может быть, определится в своей позиции: у меня было ощущение, что он не знает, как точно себя вести. По-моему, он не знал, как "преподнести" им Землю: как очень развитую планету (с огромными возможностями спасения нас), или мы куда слабее Политории (хотя мы и были, пожалуй, слабее; пока казалось именно так).

-- Я продолжу, уль Горгонерр. Если я не вернусь через десять дней, меня уволят с работы и мне не на что будет жить.

-- Уволят в такой уникальной ситуации?!!

-- Увы -- да. Если, конечно, я вообще вернусь.

-- То есть?! -- Сверхудивление. Глаза -- две плошки.

-- Космос даже для вас пока еще во многом -- тайна. На Земле знают, что я ушел в космос не очень надолго, и если меня и сына начнут искать через, скажем, полгода и -- теоретически -- обнаружат нас на Политории, то я не знаю (учитывая срок поисков), как отнесутся к этому земляне. Они ни на секунду не подумают, что мы остались добровольно.

-- Ну, всегда можно договориться. Объяснить.

-- Но куда с большими предварительными сложностями. И еще: у вас есть жена, уль Горгонерр?

Все политоры как-то мягко заулыбались, и он тоже.

-- Разумеется, -- сказал он. -- Я не чужд...

-- Я полагаю, вы ее любите. А она вас.

-- Конечно, мы любим друг друга.

-- Тогда представьте мое положение и еще больше положение моей жены, если я исчезаю с сыном и нас нет полгода.

-- Это ужасно, -- сказал квистор. -- Но я и предлагаю вашу задержку с предварительным вашим сообщением об этом на Землю.

"Начинается, -- подумал я. -- Ну, папа, давай".

-- Вы предлагаете связь с Землей, но я плохо вас понимаю. -- Папа сделал большую паузу. Погладил Сириуса. Снял с него намордник и жестом успокоил всех: кот был у меня на руках. -- Связь с Землей? Вы, если я не ошибаюсь, говорили, что уже очень давно посылали свои сигналы во Вселенную. Но мы за всю историю Земли не принимали никаких сигналов, даже неясных.

Папина мысль была настолько простой, что она и без уточнений была ясна философу, логику и математику Горгонерру.

-- Если же предположить, -- продолжал папа мягко, -- что такая связь возможна, то вы не только узнали бы наши координаты, но и сообщили свои. Вас это не смущает, не пугает?

-- Как видите, нет, раз я предложил подобное. -- Несколько Горгонерр все же был смущен своим предположением связи с Землей, которое по логике выглядело простой болтовней. -- Мы давали свои сигналы, ничего не боясь. Мы знали, что их примут разумные существа, а если они воинственны -- то мы, скажу кратко, абсолютно спокойны. Мы надежно защищены. К тому же теперь вы и так знаете наше расположение во Вселенной.

-- Каким образом мы это узнали?!

-- Когда Карпий, не имея возможности договориться с вами...

-- Но...

-- Нет, он пробовал -- вы почему-то ничего не слышали, да, вероятно, и не поняли бы. Словом, когда он просто взял вас, как гостей, к себе на борт -- вы уже узнали наши координаты. -- Уль Горгонерр несколько победно улыбнулся.

-- Когда Карпий взял нас к себе на борт, мои приборы показывали бывшее до этого наше направление полета, но стоило Карпию выйти на свой основной курс, наши приборы почему-то сбросили все показания до нуля, вероятно, таково влияние устройства вашего корабля. Мы не знаем ваших координат.

-- Вы полагаете, -- сказал Горгонерр, -- что раз связи с Землей быть не может, вы способны осчастливить нас своим пребыванием лишь дней на десять?

-- К нашему огромному огорчению, да, -- мягко сказал папа, и, вероятно, каждый из политоров и я знали, что это всего лишь заявление смелого человека, не более.

-- Как вы представляете себе ваше возвращение? -- вежливо спросил Горгонерр. ("Если мы не уничтожим ваш корабль", -- подумал я.)

-- Здесь все ясно, -- сказал папа, -- отпадает, увы, вариант нашего ухода на нашем же корабле: если ваше топливо подойдет нам, то его нужно столько, что на наш корабль его не поместить, корабль мал, а Земля очень далека.

-- А второй вариант? -- спросил квистор.

-- Единственный возможный, если вы будете столь любезны: Карпий "довозит" нас до той точки, где он нас "взял", и выпускает на волю, тогда у нас хватит и своего топлива.

Наступила значительная пауза.

-- Разумеется, -- добавил папа, -- в момент расхождения наших кораблей существует возможность, что обе стороны узнают координаты друг друга, но, как я понял, вы этого не боитесь, мы -- тоже. А вы, с ваших слов, так заинтересованы в контакте с нами ("О!" -- воскликнул квистор), что, пожалуй, при прощании мы просто должны обменяться нашими координатами.

-- Разумеется, -- сказал Горгонерр и добавил грустно: -- Если вы, конечно, настаиваете на отлете через десять дней. Папа сказал:

-- Одна из самых сложных вещей -- это разница наших психологии, точно определить которую посложнее, чем определить уровень цивилизаций и, скажем, уровень военных возможностей, не так ли?

-- О, естественно, уль Владимир!

-- Поэтому я не уверен, поймете ли вы точно то, что я скажу вам. Если бы я был уверен, что вы настроены против нас воинственно (Горгонерр и остальные дружно замахали руками, явно протестуя), если бы, -- продолжал папа, -- ваша угроза была очевидной и я был бы здесь один, то все бы решалось просто: вы от меня ничего бы не узнали -- точка. Казалось бы, здесь со мной маленький сын, за которого я отвечаю, но вы тем не менее от меня ничего не узнаете тоже. Мы здесь будем всего десять дней -- ну и что? Мы можем установить посредник в космосе -- спутник связи -- и договориться о визите любой из сторон в гости друг к другу. Вот и все. Есть Земля -- и поэтому у меня нет выбора.

Опять была длинная пауза (несколько, по-моему, политоры себя ею выдавали; или они, действительно, боялись нашего нашествия, отпусти они нас на волю?).

-- Все это очень серьезно с ваших слов, уль Владимир, -- сказал наконец Горгонерр. -- Вы бы хотели улететь, мы были бы счастливы задержать вас, но вы очень тверды в своих намерениях, а мы...

В этот момент вдруг дико заорал Сириус, все вскочили, только Горгонерр гордо остался сидеть, я успокоил Сириуса, надел на него намордник, политоры, похоже, облегченно вздохнули и снова сели, но было ясно, что первая встреча окончена.

Возле выхода из садика нас ждала, как я понял, наша машина и улыбающийся голубоглазый политор.

-- Этого молодого человека, младшего квистора нашего правительства и вашего постоянного гида, зовут Орик. -- Горгонерр сделал ударение на "и". -Прошу к вашей машине.

Мы распрощались с ним самым любезным образом, сели в машину. Орик занял место за рулем, улыбнулся нам очень весело и открыто, и наша машина мягко и быстро поплыла над самой землей, а потом вдруг резко взмыла в воздух, и мы с папой увидели и услышали жутко веселое чириканье Ори-ка: вероятно, их "плееры" смех "перевести" не могли никак. Мы с папой заулыбались: Орик явно был веселым политором, и что нас просто поразило, перегнулся через свое сиденье (мы сидели сзади) и погладил Сириуса, хотя я вновь снял с него намордник.

10

Парк "Тропики" был гордостью нашего спецгородка. Его обнесли высокой прозрачной стеной, чтобы он и снаружи был виден, и создали там тропический климат. Естественно, все растения в парке были тропические и субтропические и тропические же, конечно, звери. Мы этот парк обожали, особенно зимой: снимешь пальто и зимние сапожки в раздевалке парка, кроссовочки на ноги -- и гуляй себе по жарище в одних шортах и бобочке.

Глубоко вздохнув, я вспомнил, что именно в "Тропиках" я впервые в жизни поцеловался с Наткой.

Я думал об этом, сидя с папой в нашей летящей машине и глядя на улыбающийся на затылке глаз Орика, наверное, потому, что высоченные деревья под нами были явно тропические, разве что цвета непривычного: листья красные, фиолетовые, ядовито-светло-зеленые, даже белые. Орик "вез" нас в наш дом, он явно просто пока катал кругами; я догадался, что кружит он именно в центре Тарнфила, по плавным поворотам и потому еще, что все здания состояли из одного шара и принадлежали политорам знатных родов.

-- А знаете, -- сказал Орик, -- почему я так лихо взмыл вверх, хотя вы были не пристегнуты ремнями? Ощути я в сотую долю секунды хоть на чуточку лишний угол взлета -- мгновенное нажатие вот этой вот кнопки -- и сразу же машина закрывается прозрачным куполом, -- видите щели по всей длине борта?

-- А ну-ка, -- сказал ему папа. -- Разочек для интереса.

Полсекунды не прошло -- и мы оказались под куполом. Потом Орик его убрал. Было очень тепло, но не жарко, и я спросил у Орика, как же так, климат тропический, а дикой жары нет, и он объяснил, что летом у них обязательно проходят недельные полосы умеренного тепла -- таково влияние их центрального моря.

-- А оно далеко? -- спросил я.

-- На такой машинке, как эта, часа два лета. А ее предельная скорость четыреста километров в час.

-- Красивое море? -- спросил папа.

-- О да, -- сказал Орик. -- Чудесные пляжи, другая, очень пышная растительность, скалы, скал очень много.

-- Туда можно будет сгонять? -- спросил я.

-- Пожалуй, -- несколько неуверенно сказал Орик, но тут же бодро добавил: -- Поднатужимся -- и махнем.

-- Это в тех скалах, -- голос папы вдруг сделался вкрадчивым, -- и живут моро, ваши дикие племена?

-- Да, в основном, там, -- сказал Орик.

-- Они опасны?

-- По ситуации, -- сказал Орик. -- Они принимают у себя только некоторых политоров для обмена разных своих штучек на кой-какую еду и оружие. Цивилизацию не любят.

-- А лично вас, Орик, простите, уль Орик, они принимают?

-- Да, -- сказал, улыбаясь, Орик. -- Зовите меня просто Орик, я не обижусь, хоть я и младший квистор в правительстве.

Я спросил у него, как это он сумел бы в малую долю секунды определить и лишний угол наклона машины, и нажать нужную кнопку, чтобы мы не вывалились.

-- Тренаж, -- сказал он. -- Я спортсмен.

-- А какой вид спорта? -- спросил я.

-- Игра в мяч, метание копья, планирование, бой кулаками...

-- Кстати, расскажите потом о планировании, жена одного политора учит детей планированью, -- сказал папа. -- Ясно ведь, что это не планирование в промышленности.

-- Конечно, -- сказал Орик.

-- А я про копья не понял, -- сказал я. -- Как это делается? Как их бросают? В цель? В мишень?

-- Нет. Копья типа старинных, как у моро, но с мягким резиновым наконечником. Противников двое, расстояние -- двадцать пять метров, бросают по очереди друг в друга, у каждого маска, нагрудник и щитки на ногах из легких металлов. Попадание в противника -- один балл. Но он может и увернуться. Или поймает копье, но это уже суперкласс, три балла, некоторые научились посылать копье со скоростью километр в секунду.

-- А какой у вас класс, Орик? -- спросил я.

-- Суперкласс, -- смущенно сказал он.

Вокруг одного из домов для родовитых он сделал круг (кто-то помахал ему из окна).

-- Это мой домик, -- сказал он без всякой гордости и напыщенности. -Мы почти соседи с вами.

-- Послушайте, Орик, -- сказал вдруг папа. -- Несколько нелепый вопрос: а почему именно вас сделали нашим гидом?

-- Гидом? -- переспросил Орик. -- И сторожем! -- Он расхохотался. -Во-первых, я в правительстве единственный специалист по вопросам энергетики и техники и, пока я с вами, могу кое-что узнать о Земле, узнать и понять. Во-вторых (поскольку ваши аппаратики только переводят, но ничего не записывают; машину эту я, кстати, проверил на этот счет -- ничего записывающего нет), не скрою от вас, что внутри правительства Политории существует оппозиция, и я в нее вхожу. Если я свои обязанности гида выполню хорошо, ничего особенного в этом не будет, а вот если плохо -- это минус и мне, и оппозиции.

-- Минус вам? -- улыбаясь, спросил папа. -- Горгонерр получит голосов больше, чем вы?

-- Нет, я не главная фигура в нашей оппозиции.

Они помолчали, глаз Орика на затылке улыбался; не знаю, может, я это выдумал, но Орик, кажется, был доволен тем, как тактично папа не стал его расспрашивать об оппозиции. Наоборот, после паузы папа спросил:

-- Что же это за планирование за такое?

-- О, это вещь! -- сказал Орик. -- Вы прыгаете с вышки, нажимаете кнопку, срабатывают пружины в обе стороны, и из трубы у вас за спиной вылетают длинные хлысты, растягивая при этом ткань очень туго и ровно, -получается длинный треугольник с точками на концах хлыстов и в вашем поясе -- пара длиннющих крыльев. И вы планируете, летите.

-- У нас есть похожее! -- почему-то радостно заорал я. -- Орик! У нас это называется дельтаплан. Только выглядит иначе.

-- Планировать -- это колоссально. На дальность полета, полеты по кругу, акробатика.

-- Ой, попробовать бы, -- сказал я, вздохнув.

-- Без учебы? -- сказал Орик. -- Это опасно, Митя.

-- Приятно: вы сразу запомнили наши имена, -- сказал папа.

-- А вы запомните еще одно имя: Пилли. Это молодая женщина, которая будет убирать ваш дом и готовить вам пищу.

-- И будет нашей... прислугой? -- Это уже спросил папа. -- Странно. Очень странно. Мы к этому не привыкли.

-- О, что вы, если это делает не мужчина, как было на корабле Карпия, а женщина, то это для вас большая честь, так как искусство готовить у политоров -- это культ. И если этому учат специально, а Пилли училась, то это могли позволить только женщинам древнего рода. Это высокое искусство.

-- А вы знаете, Орик, почему ваш род древний? Что такое совершил ваш предок? Или он был богат? -- спросил папа.

-- Мы уже подлетели, -- сказал Орик. -- Во-он ваш дом. Мой предок? Это очень смешная история, которая произошла много сотен лет назад, еще до начала цивилизации. У нас тогда водились, да и сейчас водятся, ну, такие... свиньи... кабаны... у них над рылом длинный, очень твердый и очень острый клык. Однажды мой предок удирал от такого вот кабана. Он никогда не умел (так записано в книгах) быстро бегать, но тут он летел, как копье, а кабан -- за ним. Но оказалось, что мой предок не только быстро бежал, но и очень быстро думал, чего за ним никто никогда не замечал. Как копье он ворвался в поселение врагов, резко упал, вскочил и умчался обратно. А кабан всадил свой острый клык прямо в пузо вождя врагов. Это был колоссальный расчет, вроде точнейшей посадки корабля на незнакомой планете. За этот номер, кстати, он тоже был избран вождем. Вот я из каких.

Насмеялись мы вволю.

-- Вы не заметили, заболтавшись со мной, что мы уже сделали четыре облета вашего дома, и я видел, как четырежды Пилли махала нам из окна -пора обедать, летим. Я не обижусь, кстати, если вы, оставшись одни, подумаете: отличный парень, этот Орик, а вдруг это не случайно, вдруг такого к нам и должны были приставить -- гида-сторожа-раэведчика. С таким, как он, вполне можно подружиться -- и рассказать ему больше, чем следует. Я не обижусь: так вы и обязаны думать, судя по вашей беседе с Горгонерром. Все. Обедать!

Мы молчали. Машина плавно и мягко пошла на посадку над высокой решеткой вокруг нашего дома прямо к плавательному бассейну. Мы сели, и папа сказал:

-- Так ли, этак ли, Орик, но вы обронили одну фразу, -- вы сказали, что записывающих устройств в нашей машине вы не обнаружили. Допустим, я вам верю, и поэтому прямо спрашиваю: могут ли быть подслушивающие устройства в доме?

-- Допускаю, -- сказал Орик. -- Я внимательно осмотрю его и, если обнаружу их, то тут же прихлопну.

-- Но постойте! -- воскликнул папа. -- Это же, это же... Мы же инопланетяне, мало ли что... Горгонерр...

-- Я вас понял, -- сказал Орик. -- Если Горгонерр узнает, что я вытворил такое, будет крупный разговор, но у меня есть аргумент: я, по сути своей, не подслушиватель. Если я должен глубоко узнать вас, проникнуть в вас на благо Политории, то я предпочитаю сделать это с помощью своего ума и интуиции.

-- Вы смелый... политор, -- сказал папа.

-- А иначе какой смысл жить? -- сказал Орик, но просто, вовсе не возвышенно.

-- Да, -- сказал папа, -- конечно, мы с Митей вольны думать о вас как угодно (это вы сами заметили и даже предложили нам), но мне бы не хотелось, чтобы Горгонерр сменил нам гида.

-- Я постараюсь, -- улыбаясь, сказал Орик, и в этот момент дверь внизу башни-пики открылась, и из нее вышла и подошла к нам очень молодая женщина такой невозможной красоты, что я задохнулся. Как нежное облако... нет-нет, не то...

Она сказала, и меня качнуло, я ахнул. Она сказала:

-- Владимир, Митя, Орик! В чем дело?! Распустились! Сколько времени я должна ждать вас?! Ни капельки такта! Кстати, меня зовут Пилли. -- И она поклонилась мне и папе. Если бы не этот ее поклон, я бы почувствовал, будто мы на Земле.

-- Привет, Пилли, -- сказал я. -- Пошли, я голоден, как черт.

11

Минуты три Орик простоял на коленях перед Пилли, умоляя ее простить его: он не может обедать с нами, он занят. Пилли потрясающе разыграла оскорбленность и в конце концов простила его. Нам он сказал, что до вечера мы можем делать что угодно -- спать, гулять по городу, на всякий случай вот номер его аппарата, вот два микроаппаратика -- звонить из любой точки, где бы мы ни находились, вот номер аппарата Пилли, сам он появится вечером, а Пилли, покормив нас, уйдет или побудет с нами, если мы этого захотим.

Честно говоря, я не помню точно, что именно мы ели. Супа не было, но второе -- какое-то мясо, овощи, много соуса -- напоминало густой суп; всякие непонятные травки, кубики, сладости и напитки -- все было фантастически вкусным.

-- Мы очень просим вас, -- сказал папа. -- После обеда побудьте с нами, Пилли. Вам не трудно?

-- О! Я с восторгом! -- воскликнула она и добавила: -- Орик ищет сейчас, нет ли в доме подслушивающих устройств.

-- Колоссально! -- сказал я. -- Ну а даже, если они есть, эти устройства, во-первых, когда у нас гости -- ведь не заговоры же мы затеваем? А когда мы с папой вдвоем, мы просто снимаем с себя аппаратуру с присосками и говорим, что хотим.

-- Ага, -- сказала, улыбаясь, Пилли, -- они запишут ваш язык, а потом прослушают, надев на себя такую же, как у вас, аппаратуру, то есть получат перевод.

-- Балда! -- воскликнул я и хлопнул себя по лбу, а Пилли рассмеялась. Чириканье, да? Вполне. Но у нее -- нежнейшее.

-- А этот наш разговор, -- сказал папа, -- вполне заговорщицкий, не так ли, Пилли?

-- О да! Но здесь, в столовой, записывающих устройств нет -- я проверила еще до вашего приезда.

Папа развел руками. А я млел: фея-разведчица!

-- Знаете, Пилли, -- сказал он. -- Что-то я плохо понимаю: Орик и вы, допуская слежку за нами вашего правительства, не скрываете этого от нас. Вы же нас совсем не знаете! Может быть. Земля настроена агрессивно.

-- Да?! -- сказала Пилли. -- Каким это образом? Ваш корабль был уже изучен, когда он был на борту Карпия. На такой вашей штуке до нас и не долететь. Во-вторых, вы, скорее, просто пленники. И еще есть ощущение, что Земля не агрессивна.

-- Да, это так, -- сказал папа. -- Но вы-то откуда об этом знаете? Земля -- это масса государств, масса правительств, а вы делаете вывод, глядя на нас, всего лишь двоих землян.

-- Политории важно понять, воинственны вы или нет и какой у вас уровень техники, в том числе -- военной. Если он ниже нашего, нам бояться нечего. А похоже -- так оно и есть.

-- Но если это и так -- нам-то есть чего бояться?

-- Не могу сказать ничего определенного, -- ответила Пилли, -- догадки -- не в счет, а знания мои ограниченны. Сфера политики -- тем более такой -скрыта в глубинах самой этой сферы. Мне туда входа нет, хотя я и физик по профессии.

-- Вы ходите на работу, Пилли? -- спросил я. -- Фи-изик?!

-- Нет, -- она улыбнулась. -- Я закончила "Сверхособую школу Хозяйки Дома" и Высший Технициум, как физик. Если я не склонна ходить на работу, но тем не менее хочу получать... деньги (я только сейчас сообразил, что Сириус хоть и без поводка, но в ошейнике и наморднике, и снял их), я могу и не ходить, но обязана раз в два года представлять Высшему Техническому Совету какой-либо научный труд, а они его оценивают. Дома у меня лаборатория.

Вошел Орик и сказал, что "слушалок" нет.

-- Что же, -- сказал папа. -- Горгонерр не успел или не захотел это сделать?

-- Пока нет окончательного представления об уровне вашей цивилизации, нет и уверенности, что вы и сами эти штуки не обнаружили бы, а случись это -- полный провал в попытке установить контакт. Горгонерр не так глуп.

И, быстро попрощавшись, Орик умчался, сказав, что двери внизу башни и двери квартиры закрываются сами, а открывают их просто прикосновением этих вот двух пластинок -- желтой и красной, и отдал их нам.

-- Спасибо, Пилли, что вы остались посидеть с нами, -- сказал папа, и в этот момент Сириус, пришедший в себя после ошейника и намордника, вякнул и запрыгнул на колени Пилли. Самовнушение поразительно: мы с папой выдумали, что у него ядовитые зубы, -- мы же и вскочили в испуге. Но Пилли улыбнулась и стала гладить кота.

-- Кольво, кольво, славный, -- повторяла она. -- Хороший кольво. Как его зовут? Сириус? Странно. Очень похож на наших кольво. Вы от нас так далеко, а кольво -- одинаковые, да и политоры вполне похожи на вас... Похожа я на женщину Земли?

Папа, улыбаясь, кивнул, а я сказал:

-- Очень! Очень! И у наших -- тоже сзади нет глаза, Пилли! (Она рассмеялась.) И еще -- вы очень, невозможно красивая!

-- Спасибо! -- сказала она. -- Наш интерес друг к другу был бы более высок, если бы вы и мы были так же разумны, но кто-то из нас имел, например, облик... слизняка со щупальцами.

-- Конечно, -- сказал папа. -- Вы открыли две планеты... Кстати, это тоже снижает реакцию на нас...

-- Очень-очень частично, -- сказала Пилли. -- Мы именно открыли их. Не более. Они -- полудикари. Аппаратики -- для связи с ними, чтобы не учить их язык.

-- Вы с ними общаетесь. Зачем?

-- Мы берем у них металлы, сырье для топлива. В обмен.

-- Я не спрашиваю, на что, -- сказал папа.

-- Спасибо. Ничего особенного мы им не даем. -- Это она сказала чуть грустно, -- Я почему-то ни на секунду не испугалась Сириуса.

-- Он разбирается в политорках, -- сказал я.

-- Наверное, люди изучали языки друг друга или изучали какой-то один, наиболее удобный для всех.

-- Похоже, -- сказал папа, -- но не совсем.

-- Прошу вас, оторвите от себя присоски и поговорите.

Мы исполнили ее просьбу и, глупо поглядев друг на друга, поговорили о том, что Пилли -- это какое-то совершенство, судя по ее отношению к ядовитому Сириусу. Затем Пилли сделала нам знак замолчать и заговорила сама. Потом, опять жестом, попросила нас вернуть присоски на свои места.

-- Ваш язык -- это что-то чудовищное, чуждое, страшное, -- сказала она. -- И полагаю, что наш для вас...

-- Да, тоже полная дикость, -- сказал папа. -- Не язык, а набор технических звуков разных частот плюс голоса, точнее, звуки каких-то птиц с металлическим оттенком.

-- У политоров, в отличие от вас, очень сильно выпирает грудная клетка, может, отсюда и разница голосовых аппаратов. У наших женщин тоже, но, по-моему, это менее заметно и уж внешне никак нам не вредит. Да? Ведь верно?

-- Угу, -- сказал папа смущенно.

-- Теперь вывод, -- продолжала Пилли, не переставая гладить Сириуса и бесстрашно запихивая ему в рот кусок какой-то еды; он отбивался от нее всеми четырьмя лапами, но ел. -- Вывод. Вы на Земле обошлись без машинно-языковой связи. Мне почему-то кажется, что вы, конечно, могли бы ее создать для себя. Это наверняка была бы машина огромных размеров, в память которой были бы заложены все слова всех языков и многочисленные каналы связи внутри. Скажем, кто-то нажимает кнопку своего языка, а другой -- своего, и можно разговаривать. Фу, как нудно и долго я рассуждаю. Но маленький аппаратик, вроде нашего, вы бы создать не могли и не создали. Для меня, например, этого достаточно для оценки уровня вашей техники вообще.

-- Да, не создали, -- сказал папа. -- Но почему не могли бы?

-- Я уже говорила, ваш корабль был тщательно изучен.

-- Ну, наш-то -- это почти игрушка. Есть и похлеще.

-- Я догадалась, но дело не в размерах, а в принципах решения. Уверена, что ваши корабли не развивают нашей скорости и не могут уходить в космос так далеко.

-- Пилли, ну почему вы так думаете? -- спросил я даже как-то обиженно. -- А вдруг и создадим аппаратик.

-- Наш аппаратик слушает и ваш голос, и ваше тело одновременно, он улавливает не только звук, но и ваши подсознательные, не говоря уже о сознательных, представления о вашем слове и его значении, он как бы отгадывает суть слова. Не кусайся, Сириус! -- Потом нам: -- Не вскакивайте, уже известно, что ваш кольво не выпускает яд, если вы этого не хотите, а вы этого не хотите, потому что хорошо ко мне относитесь... Ни один ваш корабль не дотянет до нас. А если он с полпути пошлет ракету, хоть тысячу штук, мы это легко уловим и ракеты уничтожим. Нет, не перехватчиками, это вчерашний день, их взорвут звуковые сигналы с Политории, они могут взорвать ваши ракеты даже пока они на борту ваших кораблей.

Странное дело, мы с папой молча слушали ее, верили ей, это было грустно, не то даже слово, но у нас не было и тени ощущения, что Пилли нас запугивает. Просто это был разговор о положении вещей. А с другой стороны, мы почему-то промолчали, когда она касалась зубов Сириуса и не боялась их, веря, что мы управляем им. Мы молчали, не открывая ей правды, что наш "кольво" безвреден, как одуванчик.

-- Знаете, Пилли, -- помолчав, сказал папа, -- какие ощущения у меня возникают? За очень малое время, только на основании разговора с вами и не очень откровенного разговора с Горгонерром, я понял, ощутил, что Политория чем-то больна. Это дух военной болезни. Может, и не болезни агрессии, может, это страх, способный породить агрессию, -- но это так.

Пилли задумчиво и грустно кивнула, как бы соглашаясь.

-- Проблема Горгонерра относительно вас, вернее, Земли, только отчасти связана с импульсом войны. Проблема в другом, я думаю. Но об этом позже. Вам нужно присмотреться не только ко мне, но и к Политории. А пока я улетаю домой.

-- На чем? -- Я удивился.

-- Моя машина стоит за колонной дома, с другой стороны. Папа встал, подошел к ней, и сказав "огромное спасибо, Пилли", нагнулся, взял ее ладонь и поцеловал.

-- У вас это так делается? -- мягко и очень тихо сказала она.

-- Да, некоторые так делают, хотя это глубокая старина.

-- Трижды в день я буду вашей... нянькой, готовить и прочее. Сами ничего не делайте, захотите перекусить -- я покажу, где еда. Гуляйте, летайте, спускайтесь в нижний город -- ничего не бойтесь, народ хочет вас видеть. Вы правы, у нас очень сложное общество, очень! -- Она многозначительно взглянула на папу. -- Сложное государство.

Я, забрав с собой обе пластинки -- желтенькую и красненькую, спустился с Пилли вниз, к ее машине. Она показала мне, как ею управлять, я кивнул, быстро, одним прыжком перемахнул через борт машины и плюхнулся в водительское кресло; ни слова не сказав, Пилли устроилась рядом, и я взлетел. Полетав совсем чуть-чуть вокруг дома, я сделал знак Пилли надеть ремни, ничего не спрашивая, она их надела, и я, взмыв вверх с одновременным нажатием кнопки, выбрасывающей прозрачный верх машины, сделал акробатическую петлю, ринулся вниз, сбросил скорость, убрал верх и плавно сел.

-- Это... оч-чень... -- сказала Пилли. положив на секунду руку мне на голову.

-- Привет, Пилли, -- сказал я, перемахивая через борт машины. -Кстати, Пилли, вы замужем, у вас есть муж?

Она засмеялась:

-- Еще нет. Да и торопиться пока рано, мне всего сорок лет, я еще малышка. Мы, политоры, живем до двухсот лет.

Она помахала мне рукой и резко взмыла в воздух. Ошеломленный, я пошел к входным дверям в колонну-иглу, доставая из кармана пластиночки-ключи.

12

Мы с папой остались одни. Определенно -- какие-то ошалелые, настолько перенапряженные, что тянуло в сон, и в то же время это напряжение мешало уснуть. Да и какие могут быть разговоры: сутки назад, даже меньше, мы скользили в космосе, вполне счастливые, в ожидании чудесной пустой планетки и классной рыбалки; мы и не думали об этой вечной, теоретически возможной сказке -- иная цивилизация, а тут на тебе, сорок восемь часов не прошло, а мы как раз и есть внутри этой цивилизации, да плюс ко всему в ситуации -хуже не придумаешь. Особенно меня поражало, что событий (кроме главного) пока никаких, а темп внутри -- бешеный.

Побродили по квартире, уже зная, что она трехэтажная и за пределами каждого этажа идет снаружи шара замкнутый балкон: выходи и любуйся видом.

На третьем этаже -- комнаты, комнатки, огромные мягкие диваны, ковры, низкие столики, чуть в стороне от центральной точки холла к середине сферического потолка вела, упираясь в него, лесенка. Папа, поглядев внимательно вверх, сказал: "Там дверь, люк". Мы поднялись наверх, к этому люку, я приложил к нему желтую пластинку -- ноль эффекта, потом красную -люк открылся. Мы сделали шаг вверх, здесь горел светильник, освещая лифт. Он был небольшим, в отличие от главного, внизу, и даже тесным. В лифте была всего одна кнопка, я нажал ее -- и мы на приличной скорости дунули вверх, пока не остановились. Пространство вокруг лифта было незначительным, но все же не таким, как можно было ожидать, и тут я догадался и вспомнил, что когда мы с Ориком летали, мне показалось, что почти у самого верха башни-стрелы заметно утолщение. Да, это был небольшой шарик, метра три не доходивший до острия иглы, внутреннее его помещение было пустым вокруг шахты лифта, но с полом, а наружное -- просто небольшая открытая галерея вокруг шпиля, балкон, не очень широкий и с высокими перилами. Отсюда Тарнфил был виден достаточно хорошо. В относительной близи только дом правительства был огромным, остальные дома были вроде нашего -- с одним шаром, ну, так сказать, отдельный личный дом для политоров древнего рода, "для аристократии". А уже дальше от нас в разные стороны торчали дома с несколькими шарами, вероятно, конторы, офисы, их технициумы, наверное, какие-нибудь общества, лаборатории, полиция и, конечно, просто жилые дома, но уже для политоров менее древних родов, как Ол-ку, например: вход один, но квартир -- много. Отсюда, с высоты, Тарнфил был очень понятен. Дома и природа -- больше ничего, очень мудро и красиво, разве что мало кому это досталось: весь город был под землей, я думаю, и заводы там, фабрики тоже были под землей, разве что на окраинах, с отдельными шахтами входа. Конечно, "аристократы" не дошли до того, чтобы жители подземного Тарнфила вовсе не выходили наружу, на свежий, так сказать, воздух: сверху хорошо были видны лестницы выходов из-под земли, там, под землю и наружу, "тек" народ. Конечно, никаких особенных дорог, асфальта и прочего, раз машины на воздушных подушках, не было. То есть дороги были, но скорее -- дорожки, не очень широкие и не всегда прямые, как в парке, посыпанные, вероятно, песком красным. Поблескивали сверху какие-то пруды, прудики с розоватой водой и бассейны для плавания возле каждого дома -- уже с голубовато-зеленой... И вдруг... вдруг... мы с папой одновременно увидели вдалеке множество черных птиц, что ли, но каких-то странных, длинных, и тут папа схватил меня за руку, а другой показал вверх: оттуда на нас стремительно планировала эта самая птица, все ближе, ближе... и, когда она была уже метрах в пяти от нас, мы увидели, что это человек, политор, весь в черном обтягивающем трико и с черными же крыльями. Через секунду этот... не знаю как сказать... человек-птица уже сидел, улыбаясь, на перилах нашего балкона и смотрел на нас.

-- Жители Политории и Тарнфила приветствуют вас! -- сказал он, продолжая улыбаться. -- А я после работы рискнул, забрался как можно выше в небо и скользнул вниз, чтобы меньше было шансов, что меня заметят, я уверен, нам, геллам, появляться здесь у вас категорически запрещено.

Папа протянул ему руку, и политор легко соскользнул на пол балкона.

-- Спустимся на лифте вниз, -- сказал папа. -- Там никого нет, мы одни дома до семи. (Я видел, он был потрясен.)

-- О, спасибо, -- сказал политор, -- а там уже стемнеет, я улечу незамеченным.

-- Вы голодны? -- спросил папа дрожащим каким-то голосом.

-- О, вы ни о чем не беспокойтесь. Просто все с ума посходили, вы же... в миллионах километрах от нас... это же... И огромная просьба, если будет сигнал видеотелефона, не нажимайте ответную кнопку сразу, ладно? Сначала я выйду.

-- Хорошо, конечно, -- сказал папа. -- Садитесь, я -- Владимир, это -Митя, мой сын. А вы... послушайте, ведь это же не планирование, нет? -- И он показал на черные, легшие складками крылья политора. Тот рассмеялся.

-- Ничего общего. Мы -- геллы, то есть я -- гелл.

-- Нам не сказали, что вы... летаете.

-- Конечно, летаем. Меня зовут Латор, верно, смешно?

-- Почему?

-- Как высокородного. Никакой черточки в имени нет. Просто Латор.

Как-то уж так вышло, что имена у нас, как у высокородных. Ой! -- Он стал боязливо оглядывать комнату, а я сидел, открыв рот, как будто ору на весь лес.

-- Нет, никаких устройств нет, -- сказал папа.

-- Это хорошо. И пожалуйста, никому не говорите, что я прилетал. Так-то, встреться мы в городе, мы вполне имели бы право поговорить, но являться... Что вы на меня так смотрите?

-- Я... ничего не понимаю. С крыльями!!!

-- Разве у вас на Земле нет летающих землян?

-- Нет, -- сказал папа. -- Кстати, а у вас есть третий глаз?

-- Нет. Глаза нет. Это только у нелетающих, но у их женщин тоже нет.

-- Я ничего не понимаю. Откуда вы вообще взялись, такие?

Латор сказал:

-- Все женщины и мужчины геллы очень добродушны, веселы, терпеливы, очень сильные, сильнее нелетающих, и, пожалуй, добрые -- потом я объясню почему. Не знаю уж, от кого в древние времена на Политории произошли птицы, но все политоры произошли от птиц...

-- М-можно я потрогаю ваше... крыло? -- тихо спросил я.

-- Конечно, -- сказал Латор. -- И саму руку тоже.

Крыло было мягким, а мускулы руки -- камень. Просто камень.

-- Эти птицы, -- продолжал он, -- имели высокие ноги и тело держали вертикально. Это помогло развитию языкового аппарата. Шли тысячелетия, и, по непонятным причинам, часть политоров, тяготеющая больше к земле, развивалась самостоятельно, отказавшись от полетов, а мы, геллы, как-то тяготели больше к полетам, так что развились в особый вид. В древние времена (так записано в книгах) мы, уже будучи разумными, жили от наземных политоров отдельно, даже далеко друг от друга, но враждовали, -- правда, по их вине. Похоже, они не могли нам простить, что мы и ходить умеем, и летать. О! Внимание!

Мы тоже услышали звонок видеотелефона. Латор, легко вскочив, скрылся за дверью, папа потыкал кнопки, экран засветился -- это был Горгонерр.

-- Долгой жизни, уль Владимир и уль Митя!

-- Долгой жизни, уль Горгонерр, -- сказал папа.

-- Как проходит время? Не скучно?

-- О нет, что вы! Мы, я бы сказал, переполнены впечатлениями. Орик и Пилли отличные рассказчики и очень милые...

-- Я рад, -- сказал Горгонерр. -- Я уже звонил вам.

-- Простите, я был в ванной, а сын возился с машиной. Мы так перенасыщены, что вряд ли сегодня выберемся в город, хотя...

-- Ходите, гуляйте, вы абсолютно свободны, разве что без Орика вас будут окружать толпы. Кстати, как насчет встречи с нашими учеными завтра.

-- Можно ли это обсудить утром? Мы надеемся хорошо выспаться.

-- О, как вам будет угодно. Когда вам позвонить?

-- В девять вас устроит?

-- Вполне. Отдыхайте. Долгой жизни!

Латор влетел в комнату, не буквально, конечно, просто вошел легко и быстро.

-- Латор, -- сказал папа. -- Все это уму непостижимо, понятно -- как сказка, не более. Как же так получилось, например, что нелетающие политоры имеют сзади глаз, третий, а вы -- нет?

-- Есть гипотеза, что мы, геллы, много летая, все время подставляли глаз солнцу, естественно, жмурились, закрывали его, и он постепенно утратил свои функции... исчез, отпал.

-- Вы ученый, Латор? -- спросил папа. Латор долго и весело хохотал.

-- Сейчас вы узнаете, кто я и кто мы. Да-а, вы меня рассмешили! Сказать, что я ученый, это то же самое, что сказать, что у политорок нет сзади глаза потому, что они тысячелетиями обожали загорать и он "отпал" у них, как у нас. Кстати, то, что у них нет глаза, -- загадка для наших медиков.

Откуда-то возник зевающий Сириус.

-- О, кольво, -- сказал Латор. -- Вы не боитесь их? Геллы не боятся, мы их быстрее.

-- Это наш кольво, -- сказал папа, -- с Земли. Даже не спросив, ядовит ли он, Латор продолжал:

-- Мы, геллы, ушли от вражды и жили далеко, в тех же почти местах, где и моро. Вы о них уже слышали? Моро, говорят ученые, произошли от каких-то... обезьян, существ, которых мы и не видели никогда, на Политории их не было и нет. Ученые считают, что моро завезли сюда на кораблях очень давно какие-то разумные существа, потому что там, где жили моро, после дождевой бури вода стала отравленной, и они начали умирать. Мы с моро жили, в общем, мирно, но как-то отдельно, хотя узнали и сейчас знаем их язык. По причинам нам неизвестным, мы, геллы, развивались медленнее, чем нелетающие политоры. Более того, они очень существенно нас обогнали, и тогда пришло горе. И может быть, это двойное горе, потому что мы его не чувствуем, только понимаем. Политоры (это случилось века два назад) сделали из нас не политоров, а только геллов. Они проводили кое-какие опыты, пробовали их на себе -безрезультатно, тогда украли гелла, и оказалось, что геллы поддаются воздействию их аппаратуры. Они изменили наш характер, сделав нас только мягкими, только добрыми, послушными, работящими... Существует тщательно охраняемая машина, постоянно излучающая какое-то определенное психическое поле, которое и делает нас такими. Поразительно, что не возникает никакого желания найти эту машину, сломать... Я не знаю, что еще... освободиться. Мы добродушны -- и все тут. Мы не воинственны и не можем никуда улететь, мы же не можем летать без воздуха.

-- А для чего это было нужно? -- спросил папа. -- Дико.

-- Если у вас самих на Земле высокая цивилизация, вы знаете, что все равно есть грязная работа, черная, неинтересная. Для этого у политоров есть геллы. Тяжелая работа в рудниках, шахтах, вырубка лесов, иногда они нас возят на две соседние планеты...

-- Что это за планеты? -- спросил папа.

-- Там живут разумные, но неразвитые существа, и там много нужных руд, металла, топлива, редкого дерева. Политоры практически обирают их, обкрадывают, те-то, хозяева планет, какие-то вялые, слабые, работают лениво. Их и хлыстом не заставишь работать как следует -- они лучше умрут.

-- Но если политоры так жестоки -- почему они их не уничтожили?

-- Невыгодно. Там несколько иные космические условия, поисковые машины политоров плохо отыскивают залежи на глубине, а те, хозяева планет, как носом чуют, где что зарыто. Не убивать их -- экономичнее, не строить же новую аппаратуру. Политория невелика и беднеет, кое-какие виды энергии они создали чисто техническим путем, но не все, а с металлами вообще туговато...

-- Латор, а как вы живете, где? -- спросил папа.

-- В подземном Тарнфиле...

-- Птицы -- и под землей?! -- воскликнул я.

-- Иногда мы, когда тепло, делаем гнезда на деревьях, за городом. По утрам нас будит гудок, и мы летим на работу.

-- А деньги?

-- Ну, платят нам мало. Едва хватает. Рассказывают, что лет сто назад один гелл случайно получил сотрясение головы, и это психическое поле перестало на него действовать. И он взбунтовался, один. Его объявили сумасшедшим, ловили, он искал эту машину один, и они его убили.

-- Не понимаю, ведь не все политоры такие!

-- Конечно нет, борьба существует -- только это я и могу сказать. Многие политоры хотели бы изменить такое положение и ради себя, и ради нас, и их немало таких, но...

-- Горгонерр и его окружение? -- прямо спросил папа.

-- Да. Он. И все его предшественники много веков подряд. Их разведка, их армия...

-- Вы женаты?

-- Да, -- Латор улыбнулся. -- Мою жену зовут Лата. И дочка Мики. О, если бы видели, как изумительно она летает! Мне показалось -- я сейчас зареву.

-- А были войны на Политории? -- спросил папа.

-- Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство. А у вас?

-- Две. Потом Земля отказалась от войн навсегда. -- А с другими планетами вы воевали?

-- Латор, -- папа засмеялся. -- Ваша планета первая, где появились люди, мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а сейчас не знают, что мы здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я никогда не увижу свою жену, а Митя -- маму. И никто никогда не узнает, куда мы исчезли.

-- О, -- сказал Латор. -- Так нельзя. Тем более если я правильно догадываюсь. Земля не хотела бы воевать.

-- Да, не хотела бы.

-- Но... почему вы можете не вернуться... домой?

-- Мне кажется -- это Горгонерр. Из-за него.

-- Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.

-- Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.

-- Но почему?

-- Я сам ломаю голову -- почему, а вернее, как избежать плена. Знаете, поговорим об этом после -- голова пухнет.

-- Вы не против увидеться со мной еще раз?!

-- Конечно! И с вами, и с вашей семьей, -- но как?

-- Если только вы зайдете ко мне тайком. Спросите, где живет Латор. Спрашивайте тихо и только у геллов.

-- Пора прощаться, -- папа вздохнул. -- Извините меня: должны появиться Пилли и Орик.

-- О, Орик, -- сказал Латор. -- Это достойный политор. Ну, я полетел! -- Он опять очень легко поднялся, и мы проводили его на лифте наверх. При всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой дикой высоты. Мы стояли высоко над землей на темном балконе, мы видели только силуэт Латора.

-- Долгой жизни! -- сказал он, садясь на край высоких перил, и чуть тише добавил: -- Передайте поклон Орику. -- И тут же скользнул в полутьму, но не вниз, а вперед и вверх, как бы скользнул в небо. Несколько мощных взмахов крыльев -- и его не стало.

Папа обнял меня за плечи.

-- Это сон, Митяй, да? -- сказал он.

-- Сон, -- сказал я. -- Это не сон, пап. Если бы это был сон.

13

-- Ей сорок лет, -- сказал я папе.

-- Кому? Пилли?! Этой... этой девушке -- сорок?

-- Да, они живут до двухсот, -- сказал я. -- Как боги.

Тут-то она и позвонила, причем сигнал шел сразу на три аппарата: на основной, домашний, и два маленьких коммуникатора, которые оставил нам Орик.

-- Говорит уль Дмитрий, -- важно сказал я.

-- Это Пилли. Митя! Удобно мне подняться к вам?

-- Пулей! -- сказал я. -- В темпе.

-- Что?

-- Как можно быстрее. Мы ждем вас.

Через минуту она была с нами. В другом уже платье, не цветастом в обтяжку, а более скромном, однотонном, с рукавами, как крылья у геллов. Боже, какая у нее была улыбка! Это еще нужно было себя уговаривать, что она -- физик.

-- Я поняла, почему должна подняться мигом, -- сказала она. -- Вы, конечно, голодны?

Папа пошел на провокацию:

-- Как бедные моро, Пилли.

-- Да, как бедные моро.

-- А почему они голодны?

-- Все зависит от того, хороша ли охота. А она несколько ограничена правительством. Простите. Ужин! -- Она исчезла и быстро вернулась. -- Не умирайте!

-- Ваши рукава, как крылья у геллов, -- сказал я.

Она внимательно посмотрела на меня, изучающе:

-- Вы были в городе? В подземном Тарнфиле? А?

-- Да нет, -- сказал папа. -- Просто мы сели в нашу машину и покатались над Тарнфилом. Ну и покалякали с геллами.

-- Я вам не верю, -- ехидно, но очень мило произнесла Пилли.

-- И правильно делаете, -- сказал папа.

-- Вот уж не думала, что земляне такие врунишки, -- сказала Пилли. -Как вам геллы? Или гелл? Или гелла?

-- Как? -- сказал папа. -- Это просто в голове не укладывается -- вот как. На Земле этого нет. Мы с такой же завистью смотрим на птиц на Земле, как вы, бескрылые политоры, -- на геллов. Теперь-то я понимаю, почему вы отказались от колесного транспорта, а все летаете, хоть и в метре от земли: глядите, мол, геллы, мы тоже не лыком шиты. Летаем!

-- Не ехидничайте, -- сказала Пилли.

-- Здесь, знаете ли, не до ехидства, -- сказал папа, глядя на Пилли, и она сразу же очень серьезно поглядела на него.

-- Да, вы правы, -- сказала она. -- Но их судьба вроде в надежных руках, и те, кому хотелось бы до этих рук дотянуться...

-- И ударить по ним... -- сказал папа, -- и освободить...

-- Вряд ли сумеют дотянуться, -- продолжила Пилли грустно, поняв, что каким-то образом мы уже успели узнать о наличии поля для геллов.

-- Вероятно, и планирование, как политорское увлечение, -- тоже вид неполноценности, желание не отстать от геллов.

-- Возможно, -- сказала Пилли. -- Хотя это приятно само по себе. У меня высший разряд -- я знаю, что говорю.

-- Геллы умны, -- сказал папа. -- Я уверен, не стань они геллами-изгоями, а политорами-геллами, они бы благородно "не ощущали" своего превосходства.

-- Ну да. А политоры еще больше страдали бы комплексами.

-- Похоже, -- сказал папа.

-- К вашему сведению, -- снова мило ехидничая, сказала Пилли, -- очень многие политоры с радостью смирились бы с этой разницей и даже...

-- Понимаю, -- сказал папа. -- Но на них есть Горгонерр.

-- Не мучайте меня, -- сказала Пилли, устало опуская ресницы. -- Это тяжелая тема. У полноценного разума отняли больше половины эмоций.

-- Вам нравятся моро? -- спросил папа.

-- Нравятся. И очень. Очень.

-- Кстати, земляне и моро ближе друг другу: наш предок -- обезьяна, а вы, Пилли, -- птица, хоть и не гелла.

-- Ах, вы об этом, -- Пилли улыбнулась. -- Да какое это имеет значение, если я -- птица и вы -- некая обезьяна легко общаемся с помощью этой вот штучки. Да и обезьян мы не видели, только слово слышали.

-- Но моро кажутся вам чем-то бесконечно от вас далеким, ведь речь идет о развитии, а не о происхождении.

-- Кое-кому плевать на развитие. Я одна из тех, кто может общаться с моро, не боясь их. Даже немного на их языке.

-- А как относятся к этому ваши родители? -- спросил папа.

-- Они погибли в космокатастрофе.

-- Простите, -- сказал папа.

-- Важнее, как может отнестись к этому Горгонерр, Друг моих покойных родителей, -- усмехнувшись, сказала она.

-- А что плохого, если вы общаетесь с моро? -- спросил папа.

-- Моро -- низшие, нецивилизованные. Если же они для меня разумные существа -- неизвестно, куда заведут меня мои наклонности. Может быть, в оппозицию?

-- Пилли! -- сказал я. -- Как бы ни сложилась наша с папой судьба, я бы очень хотел попробовать "планирование", побывать на море, в лесу, у племени морю.

-- Постараемся, дитя, -- сказала она.

-- Отлично! -- сказал я. -- И еще я дико хотел бы посмотреть политорскую карту звездного неба, на Земле я увлекался астрономией. -- Папа быстро взглянул на меня.

-- Смешной ты, -- сказала Пилли, -- у нас же здесь есть свой... планетарий, -- и добавила: -- Не лень вам обоим встать?

Настоящие мужчины -- мы сразу вскочили. Поманив рукой, Пилли повела нас на третий этаж дома, оттуда мы взлетели на лифте наверх. Пилли нажала кнопку, загорелся неяркий светильник, и она показала нам лестницу, которая по внешней стороне шахты лифта вела еще выше, и, пока мы поднимались по ней, Пилли сказала, что острие купола -- не идеальная игла, но со срезом, и три последних метра иглы имеют поворотное устройство не по оси, но в разные стороны, шарнирное. Мы ступили на площадку -- крышу шахты лифта, -- и сразу же все стало ясно. Над нами, близко, была линза: мы стояли под телескопом.

-- Любуйтесь, -- сказала Пилли. -- А я пойду приготовлю что-нибудь Орику, он голоден. -- И она укатила вниз.

Обалдевшие, мы долго разглядывали политорское небо, постепенно вращая телескоп по кругу.

-- Их спутники довольно редки, -- сказал я.

-- Тебе это важно знать?

-- Очень. И нужен планетарий -- полная картина неба. Каков контроль в их атмосфере и выше?

-- Так? А дальше как?

-- Не знаю. Я предполагаю, но не сглазить бы.

... Пилли что-то напевала и играла на ковре с Сириусом. Она, лежа, замирала, а потом легонько шевелила пальцами, и тогда Сириус пулей вылетал из укрытия, легонько зубами хватал палец Пилли и тут же отпускал.

-- Как небо? -- спросила Пилли. -- Что-то мне не верится, что ваш кольво ядовит, а вы им управляете.

-- А нам не верится, -- смеясь, сказал папа, -- что кое-кто с легким сердцем разрешает вам иметь дома лабораторию.

-- Ну... у нас многие ученые работают дома.

-- Разрешает именно вам, -- сказал папа.

-- Пока лаборатория цела, -- вскакивая с пола и смеясь, сказала Пилли, -- со мной не так-то просто, я участник разработки новых космических кораблей...

-- Вот он. -- Папа ткнул пальцем в мою сторону. -- Хотя по вашим меркам, ему всего семь лет, -- ваш коллега, Пилли.

-- Ну да?! -- Похоже, это ее потрясло. -- Каким образом?

-- Он принимал прямое участие в конструировании нашего нового межпланетного корабля. Был даже руководителем научной группы, в которую входил я. Он был моим начальником, представляете?

-- Какой ужас! -- сказала она, смеясь. -- А такие дети только у таких пап, как вы, да?

-- Разумеется, -- сказал папа, улыбаясь. -- А если без шуток, у нас таких детей немного... но есть.

-- И все-таки... ты ходишь на службу, что ли, а, Митя?

-- Это было недолго. Просто учусь в особой школе.

-- Гром небесный! -- сказала Пилли. -- Земля опасна!

-- Не бойтесь, -- сказал папа. -- Вы же убеждены, что в военном отношении мы куда слабее и -- в любом случае -- не сможем добраться до вас. Кстати, Пилли, а есть в правительстве достаточно сильные политоры, -- но не такие умные, как Горгонерр. -- склонные не выпускать нас, а раз так, то по логике -- убить.

-- Теоретически, увы, да. Если говорить об уровне их ума и агрессивности из-за немотивированного страха...

В этот момент снова в трех точках заработал телефон, и папа, нажав кнопку коммуникатора, сказал:

-- Да!

-- Уль Владимир? -- Это был голос Орика.

-- Да, Орик. Рад вас слышать.

-- Я лечу к вам, вас предупредили, что я чуть задержусь?,

-- Это не страшно, Пилли, мы и Сириус ждем вас.

-- Удобно, если я прилечу со своей дочкой?

-- Вполне. Даже желательно.

-- Отлично! Спасибо! Пилли! -- крикнул Орик. -- Настрой стереовизор! Горгонерр!

"... И этим пользуется, да, именно пользуется определенная часть наших сограждан. Но должна быть гражданская совесть. Я подробно говорил с капитаном улем Карпием, плюс то, что вы прочли в газетах. Уль Карпий посетил Тиллу-один и Тиллу-два. С ним был отряд геллов. Тиллиты проявили максимум лени, а разработки на местах, указанных ими, лежат на огромной глубине, условия сложны, и геллы без помощи тиллитов были не в состоянии делать эту работу быстро, при всем их желании (я заметил, как Пилли скривила губы). Без рабочих-политоров не обойтись. Наличие необходимых нам всем, подчеркиваю -всем, ресурсов -- мало, финансовый баланс Политории таков, что, даже если политоры согласятся лететь работать на Тиллы, мы не сможем повысить их заработную плату, несмотря на то, что условия там сложнее, и даже на то, что и без того политоры-рабочие провели несколько забастовок, забыв об общих нуждах всей планеты. И есть сведения, что многие политоры отказываются лететь на Тиллы. Более того, спровоцированные частью политоров из родов разной древности, они вместе с последними покинули Тарнфил. Нечто подобное произошло и в таких городах, как Калихар, Ромбис и Аукус. Все эти несознательные, реакционные элементы объединились, они вооружены и передали по коммуникатору, что требуют повышения заработной платы, отказываются работать в рудниках и будут ждать наших решений, угрожая при этом военными действиями. Я, однако, по решению правительства, не объявляю военного положения, надеясь на совесть и разум моих сограждан. Внемлите же, политоры, голосу рассудка!" -- Горгонерр поклонился в кадре, и передача кончилась. Помолчав, Пилли сказала:

-- Ну вот, повезло вам... Нечто для вас новенькое!

Тут же появился Орик со своей дочкой. Оли -- так он ее быстро представил папе и мне, но раньше успел крикнуть:

-- Сумели посмотреть передачу?!

-- Да, конец самый, -- сказала Пилли. -- Но и так все ясно.

-- Оли! -- сказал Орик. -- Подымись с Митей на третий этаж. Митя, возьми с собой Сириуса.

-- А кто это? -- спросила Оли; она, я заметил, была очень хорошенькой, даже красивой, чуть старше меня. -- Неужели вот этот Митя. -- Она несколько небрежно махнула рукой в мою сторону. -- Живет в тысяче тысяч километрах отсюда?! Не верится. Все вранье. Он похож на политора, никакой он не инопланетянин. -- Но глаза ее были широко раскрыты.

Я оторвал присоску от шеи и сказал Оли:

-- Ты очень-очень глупая девочка, у меня грудь вовсе не колесом, нет горбинки на носу и третьего глаза на затылке.

Папа засмеялся, а я вернул присоску на место.

-- Ужас! -- сказала Оли. -- Это же что-то страшное!

-- Ну, Оли, -- сказал Орик, -- не стыдно ли? Таков их язык.

-- Повторяю то, что я сказал, -- сказал я, -- уже в переводе на политорский. -- И я повторил буквально все, включая "ты очень глупая девочка". Теперь уже смеялись все.

-- Инопланетяне! -- сказала Оли. -- Но я не глупая, запомни, я невнимательная, а это разные вещи, -- понял, хилый землянин?

-- Понял, -- сказал я. -- Пошли, умница. -- Мы поднялись наверх, и я плотно прикрыл за нами дверь. Сириуса я забыл.

Позже, когда улетели Орик и Оли, а Пилли осталась, оказалось, что, пока мы с Оли были наверху, по коммуникатору Орика позвонил Горгонерр, но Орик сказал, что он еще летит к нам, и тогда Горгонерр позвонил нам по видеофону, Орик и Пилли быстренько вышли, и Горгонерр спросил у папы, не смотрел ли он только что стереопередачу.

-- Нет, -- сказал папа. -- Что-нибудь случилось?

-- Пожалуй, -- сказал Горгонерр. -- Я выступал в связи с тем, что немногочисленная группа воинственных политоров ставит кое-какие условия правительству, опираясь на оружие. Но их объединенная группа далеко от Тарнфила. В общем, неприятно, но ничего страшного.

... Когда мы на третьем этаже остались с Оли вдвоем, получилось куда хуже, чем если бы мы с Оли были так же незнакомы, но она была бы землянкой или я -- политором. Тем более мы не просто столкнулись, незнакомые, а нас, как маленьких, "отослали в детскую". В таких случаях начинаются разговоры о чем попало, лишь бы не молчать, но здесь, в конкретной ситуации, этим "что попало" была тема Земли.

-- Совершенно не представляю себе Землю, -- сказала Оли. -- Да и вообще то, что она есть. Где-то там... Бред.

-- Есть, -- сказал я. -- Большая. Относительно, конечно.

-- А еще какая -- круглая, шар?

-- Почти, -- сказал я. -- Скорее, формой, как груша.

-- А это кто такая? Или кто такой? Груша.

-- Фрукт. Груша -- шар, но не совсем, один бочок у нее вытянут и как бы заостряется, честно.

-- Да, я верю, -- сказала она. -- Лет тыщу у нас говорили об инопланетянах, а тут вдруг -- правда! Даже противно, что вы так на нас похожи, -- лучше бы вы были похожи на какие-нибудь шарики безглазые, а вместо ног -- пружинки.

-- Или вы, -- сказал я.

-- Не груби, -- сказала Оли.

-- Я не грублю, -- сказал я. -- Конечно, и мне жаль, что мы похожи, но в то же время -- и не жаль, ты, например, очень красивая девочка...

-- Да, я красивая, -- сказала Оли. -- Многие так говорят.

-- Очень мило, -- сказал я. -- У нас многие девочки тоже так про себя говорят, ну, что многие про них говорят, что...

-- Значит, у нас общая психология, -- сказала Оли. -- Это даже как-то странно или страшно. А ты был влюблен в какую-нибудь девочку, красивую? Только не врать. Это же научная информация, она должна быть точной.

-- Да, был, -- сказал я, но как-то строго сказал.

-- А она была красивее меня?

-- Она не "была", а есть, -- сказал я.

-- И ты ее по-прежнему любишь?

-- А чем ты занимаешься? -- спросил я.

-- Я заканчиваю технициум первой ступени.

-- И кем ты хочешь стать? Или кем будешь?

-- Философом и биопсихологом в промышленности. А ты?

-- Учусь в школе. Буду конструировать межпланетники.

-- Колоссально! Говорят, что ваши корабли до нас дотянуть не могут.

Вас довез Карпий.

-- Может быть, твой папа, Орик, просто еще не успел тебе ничего рассказать? Твоя информация -- по стереовидению, да?

-- Да. И из печати.

-- И ты -- философ? Ты лучше расспроси Орика, конечно, если ты не болтлива. Или наоборот -- болтай, рассказывай всем.

-- А что болтать-то?

Я рассказал ей правду.

-- Какая гадость! -- сказала Оли. -- Почему же папа...

-- Мог не успеть. Или это правительственная тайна.

-- Ну... тайна, -- вдруг как-то очень грустно и по-взрослому сказала Оли. -- Политоры вполне могут не доверять Горгонерру вообще, к тому же так приятно считать, что вы гости. -- Вдруг она резко сменила тему: -- У вас с собой кольво, да? А где он?

-- Принести? Я забыл его взять с собой наверх.

-- Ой, и не надо. Он же ядовитый. Зубастый!

-- Да ну, какой он там ядовитый. Кольво как кольво.

-- Лучше не надо! (И вдруг.) Ты хочешь меня поцеловать? "Инопланетянку?" -- почему-то с ужасом подумал я.

-- Я -- не знаю, -- прошептал я. -- Я... ну я...

-- И ты не боишься меня обидеть?! -- надменно спросила Оли. -- Он, видите ли, не знает!

-- Да, боюсь. Или нет, не знаю, не знаю... -- забормотал я. -- У нас, на Земле, это, ну, я не знаю...

-- У вас это по-другому, да? -- обрадовалась она. -- Да?

-- Да, -- сказал я. -- Не так сразу, что ли, я не знаю...

-- Ну, хорошо, -- сказала она. -- Я не очень-то поняла, но я не сержусь. Если ты захочешь, ты скажешь, да? Скажешь?

-- Да, -- сказал я, на полчаса -- так мне показалось -- опустив голову. И тут же нас пригласили вниз.

Я взял на руки Сириуса, чтобы Оли не боялась, зажал ему мордочку ладонью, и она его погладила, касаясь рукой моей руки. Ее рука была теплой и очень гладкой. Нежной.

-- Митя, -- сказал Орик. -- Завтра никаких официальных встреч не будет: в стране легкий бунт, но я не тот человек, которого мечтает видеть Горгонерр, к тому же я ваш гид. Подумай, как нам лучше провести время.

-- Спасибо, уль Орик, -- сказал я. -- Мне бы хотелось с утра сходить в планетарий.

-- Отлично, -- сказал он. -- Я прилечу к концу завтрака.

Мы с папой проводили их до лифта, они залезли в кабину, и, уже уезжая вниз, исчезая, Оли успела погрозить мне пальцем, я покраснел, но папа не заметил.

-- С вашего разрешения я задержусь, -- сказала Пилли. -- Приберусь чуть-чуть... И есть мысль.

-- Конечно! -- сказал папа. -- И уборка ни при чем.

-- Спасибо, -- сказала Пилли. -- Мысль тяжкая, но... Я почти убеждена, окажись у нас годное для вас топливо, так что вы и сами могли бы добраться до Земли, квистор бы вам его не дал. Он даст задание тому же Карпию, и тот опять внутри своей машины "довезет" вас до той точки, где он вас любезно принял на борт. А дальше варианты: покончить с вами там, в космосе... или...

-- Вы опасный человек, Пилли, -- сказал папа. -- Добрый...

-- Наиболее вероятно, что Карпий выпускает вас, милое прощание, и вы уходите к Земле, а Карпий -- чуть обратно. Но на расстоянии, когда вам никак будет не прощупать Карпия, он легко прощупает вас, и курс на Землю станет для него очевидным.