Где ты, Маленький 'Птиль'

-- Само собой. Как винты?

-- Да стрекочу помаленьку. Сверху тучи, пониже водичка. Вообще-то я над ней недавно. Иду прямо на север.

-- Понял, -- сказал Рольт и шепнул нам, что это Фи-лол и он почему-то в воздухе.

-- Есть информация, -- сказал Фи-лол.

-- Важная?

-- Да, очень. Целых четыре. Необходимо повидаться.

-- О! -- сказал Рольт. -- Тогда держите курс, я выхожу на него. Засеку вас издалека, пару слов -- и встреча!

-- Есть! -- сказал Фи-лол.

-- Поняли, почему четыре важных информации? -- спросил у нас Рольт. Нет, никто ничего не понял.

Минут через пятнадцать Рольт отдал команду приблизиться немного к поверхности и прощупать небо. Прощупали -- все было нормально. Немного погодя Рольт приказал всплыть, и дальше мы уже шли под открытым небом. Рольт включил видеоустройство, и мы могли наблюдать за морем в любом направлении, и за небом.

Позже Фи-лол опять связался с подлодкой, и они с Рольтом выровняли свои курсы для встречи. Все небо было в рваных тучах, волны были приличные, и иногда прокатывались по корпусу лодки. Неожиданно коммуникатор Рольта стал попискивать: нечто вроде азбуки Морзе.

-- Это Фи-лол, -- после паузы, сказал Рольт. -- Не нравится мне ситуация.

-- Чего это он? -- спросил я. -- Что-нибудь в небе...

-- Говорит нашим шифром: откуда-то вынырнул военный винтокрыл, патрульный, наверное. Требует от Фи-лола зависнуть для проверки. Фи-лол шпарит дальше, а патрульный открыл огонь.

Вскоре точкой возник в небе винтокрыл Фи-лола. Чуть позже и выше над ним мы увидели патрульный винтокрыл. Фи-лол приближался. Его швыряло в воздухе. Рольт включил звуковой канал, и мы услышали выстрелы патрульного.

-- Обработайте патрульного! -- крикнул Рольт по внутреннему каналу.

Потом без всякого шифра -- Фи-лолу: -- Тебя прилично задели? -- Лодка открыла огонь по патрульному винтокрылу. -- Фи-лол, вы как?

-- Мне не выровняться. Есть раненые.

-- Прыгайте!.. Десять аквалангистов в воду!

Мы увидели несколько взрывов рядом с патрульным винтокрылом, его поволокло вбок, корпус Фи-лоловой машины начал, переваливаясь, падать, и одна за другой от него отделились пять фигурок с парашютами, и их начало ветром относить в сторону. Винтокрыл Фи-лола ушел под воду, лодка продолжала вести огонь по патрульному, и наконец он завертелся, закувыркал-ся и тут же рухнул в море.

Мы молча смотрели на экран. Минут через десять открылся люк лодки, матросы опустили на воду подъемные рычаги, появились в воде аквалангисты, поддерживая ту пятерку, и их стали поднимать на борт (Рольт ушел), двоих из пятерки аквалангисты поддерживали и на площадках рычагов, и на борту, пока их не приняли в люке; это были, кроме Фи-лола, Олиф, Кирст и две женщины.

Минут через двадцать в кают-компанию вернулся Рольт, совершенно подавленный, и с ним Олиф, незнакомая женщина, молодая и молчаливая (жена Кирста, как оказалось), и Фи-лол, уже переодетые. Рольт почти сухо представил нас жене Кирста и Олифу, добавив, что Кирст ранен, а жена Олифа -- ранена тяжело.

-- Ну вот, -- хмуро сказал Фи-лол. -- Мне не то чтобы не следует появляться в Тарнфиле, но и не на чем.

-- Так что выбирай, -- сказал Рольт. -- Либо ты становишься матросом моей подлодки, либо...

-- Я и сам думаю, не уйти ли мне к а,Тулу.

-- Он уже значительно сместился к Тарнфилу.

-- Уль Орик да и вы можете связаться с ним, и, может быть, уль Орик по пути в Тарнфил забросит меня к а,Тулу.

-- Это можно, -- сказал Орик. -- Но опасно лететь. Проверки. Как долетит с нами Алург? Никто не знает, что это за гелл, но то, что мы летим с той стороны моря, где геллы свободны, патрульным известно.

Пилли молчала, она пересела к Олифу и некоторое время держала его за руку: она хорошо знала и Олифа, и его жену. Олиф сказал:

-- Мы были с Кирстом в квистории, даже секунду -- у самого квистора. Следовало его успокоить, что геллы снова в его руках, но мы шли в квисторию, уже решив лететь к вам с Фи-лолом.

... Через несколько часов мы распрощались с Рольтом, Ки-ланом, Олифом, женой Кирста и Фи-лолом (он пока решил остаться у Рольта) и прямо из грота вылетели к моро.

Олуни и я долго обнимали друг друга, как и подобает братьям. Более сдержанно обнялись Малигат и Ир-фа (Малигат когда-то спас Ир-фа на охоте); Ир-фа был виртуозным охотником и свободно владел языком моро; он, для Малигата, был абсолютно свой политор. Очень тепло моро приняли Алурга. А Сириус "изменил" Алургу и занял место на коленях Малигата: может, он помнил, как Малигат ласково держал его в руках, стоя на вершине скалы над морем, а может быть, -- кто знает, -- когда Сириус скрылся от нас в скалах, ему угрожала опасность, и Малигат спас его.

Снова пошел дождь и шел почти до ночи. Весь день мы провели у моро и вылетели, когда начало темнеть. Прощаясь с нами, Малигат крепко обнял меня, крепче, чем при встрече. Олуни -- тоже. И я, и папа чувствовали, что мы прощаемся с моро навсегда. Мы взлетели, договорившись о встрече с Ир-фа, и "поплыли" к Тарнфилу, освещая себе дорогу работающим в пятую часть режима прожектором Орика. Вероятно, он полагал, что в темноте патрульщики будут идти с яркими прожекторами, мы увидим их издалека, и Алург из последней машины соскользнет вниз. Был еще веселый "план": завернуть его в шкуру кольво.

Но добрались мы в полной темноте до Тарнфила, а потом и до "нашей" квартиры без приключений. (Позже мы узнали, что Кирст через два дня был на ногах, а жена Олифа -- умерла, и ее похоронили в море.)

Сложно было размышлять заранее по главному вопросу, который должен был возникнуть в разговоре с квистором, хотя он вряд ли организовал бы наш вылет на Землю завтра. (Мы с папой договорились, что если вдруг он захочет отправить нас завтра -- мы должны этому как-то "помешать".) Действительно, улети мы завтра, когда победа на Политории повстанцев до конца неясна, неясным было бы и то, что могут сделать с нами в космосе, отпуская нас на Землю. Возникла проблема, где мы будем во время самой войны и какова будет именно наша, а скорее роль папы в этой войне. Обе предполагаемые роли не укладывались в голове. Если он будет отсиживаться -- это не укладывалось в его голове. Если же будет воевать -- в головах наших друзей, считавших, что мы можем помогать им как угодно, но уж никак не с оружием в руках, так как не должны рисковать собой.

... Я сказал папе, что звонить квистору следует с таким расчетом, чтобы по дороге к нему обязательно заехать в магазин игрушек.

-- Это еще зачем? -- спросил папа.

-- Тайна, -- сказал я. -- Мне хочется быть на приеме у квистора с игрушкой, которая вызвала бы его улыбку.

-- И что? -- спросил папа.

-- Да ничего, -- сказал я. -- Я же ясно говорю: тай-на.

-- А-а. -- Он сделал понимающее лицо.

Наконец вернулся Орик. Он много летал, повидал кое-кого, в частности, помнишь, сказал он мне, кулачных бойцов на вечере: Эл-ти и Трэга. Эл-ти наладил связь с одним пареньком-политором из энергосети освещения квистории, которое (странно!) было не автономным, но зависело от аппаратуры прилегающей части города.

-- А это подарок тебе, Алург, -- добавил Орик и отдал Алургу нечто в сумочке. Во время обеда и до разговора с квистором я попытался изложить всем свои "выкладки". Конечно, все понимали, что это не такая уж реальная комбинация, когда бы и квистор принял нас сегодня, и наш визит был бы для него последним по времени дня, и чтобы кабинет его мы -- квистор, папа и я -- покинули одновременно.

Неожиданно все мы услышали основательный гул.

-- На балкон! -- крикнул Орик, выбегая первым. Мы высыпали за ним. Алург стал сзади всех. Среди аккуратных и витиеватых дорожек верхнего города, вившихся среди зелени голубых и розовых прудов, были, разумеется, дороги пошире и попрямее, и на дальней от нас и не очень хорошо видимой из-за крон деревьев я рассмотрел колонну серых машин, явно тяжелых, по виду напоминающих мощных жуков.

-- Это... танки, -- сказал Орик, и тогда мне показалось, что я вижу гусеницы. Я объяснил Орику, что такое гусеницы, он кивнул, поняв, но сказал, что эти машины все же на колесах, но они же и на воздушной подушке, плюс -особое устройство -- резко выбрасываемые и подымающие машину вверх четыре металлических "ноги"; именно таким образом боевая машина совершает маневр поворота наиболее быстро.

Одновременно над нами промчались три эскадрильи быстрых ракетных машин: "сигары" без крыльев. Орик включил телек, "побродил" по каналам, и тут же передали сообщение: в лесах Лукуса, Ромбиса и Калихара шли короткие стычки повстанцев и войск квистории, но военное положение в стране так и не было объявлено. Все выглядело так, что раз повстанцы и не пытаются брать города, то они как бы оставляют квистории возможность согласиться на их, повстанцев, требования и снять напряженную атмосферу, изменив условия и оплату труда политоров.

-- Не пора ли позвонить квистору? -- сказал Орик.

Мы с папой вздохнули: очень уж не хотелось получить свидание в неудобное нам время, тем более -- завтра, но решение квистора зависело неизвестно от чего. Алургу пришлось покинуть столовую, а папа попросил Пилли и Оли убрать со стола, будто мы еще и не обедали: связаться с квистором мы хотели по стереоканалу, так вежливее.

Все "приняли" вид измученных и только что прилетевших путешественников, и папа набрал номер квистора. Квистор широко улыбнулся нам, он был самую малость занят и, извинившись, сказал, что перезвонит нам буквально вот-вот. За крупным в кадре лицом квистора виднелось благообразное лицо другого политора, и Орик пояснил нам, что это глава воздушных военных сил.

Квистор действительно довольно скоро перезвонил нам.

-- Ну как, дорогие путешественники, -- сказал он. -- Довольны ли вы? Рыбная ловля, дикие леса, охота?

-- О да! -- сказал папа. -- Огромное вам спасибо, уль Горгонерр. Улетать прямо не хотелось! Но... погода, да и дела. Я звоню вам сразу по прилете, мы даже не пообедали...

-- Трудно было, уль Горгонерр, -- вставил я, -- оторваться от ловли на южном берегу: ловилось отлично.

-- И поймали что-нибудь солидное? -- то ли демонстрируя вежливость, то ли затягивая разговор, спросил квистор.

-- Да, -- сказал папа, -- но пришлось, как говорят на Земле, "сматывать удочки": вы обещали, простите за напоминание, встречу со мной и сыном в день звонка, даже если и не сразу.

-- Не буду скрывать, уль Владимир, обстановка не очень-то радующая, много дел, но я обещал... Простите, сколько времени, как вы думаете, потребует наша беседа?

-- Уль Горгонерр, -- сказал папа. -- Это зависит от вас, но думаю, что заняло бы полчаса, и если вы примете нас сегодня вечером, в конце вашего рабочего дня...

-- Ну что ж... давайте... пожалуй. -- Как бы не до конца уверенно сказал уль Горгонерр, а я прямо весь напрягся. -- Давайте так и поступим, -добавил он уже твердо. -- Я жду вас в четверть седьмого, сам же покину квисторию в семь ровно.

Улыбка квистора -- кинокадр.

Улыбка наша -- тоже в этом духе.

... Мы вылетели с папой с таким расчетом, чтобы действительно побывать в магазине игрушек или хотя бы в игрушечном отделе, что мы и сделали. Я "купил" себе (чтобы не выдавать себя второй игрушкой на визите у квистора) превосходную модель звездолета, а также большого симпатичного политорского медведя (если вообще медведя) с длинным пышным хвостом. Этот медведь при нажатии ряда кнопок, спрятанных в шерсти, издавал разные звуки: от нежного урчания до грозного рычания. Была даже кнопка, когда медведь чихал, храпел и хныкал.

Пропуска на нас в проходной квистории были выписаны. Вооруженные охранники нам улыбались, однако (с миллионом извинений -- правило!) позаглядывали в иллюминаторы звездолета и потискали медведя. Фотокамеру (обычную) проверили в темной комнате. Медведь при проверке "изобразил" всю гамму чувств, а когда чихнул -- охранник, вскрикнув, уронил его и долго извинялся. Нас провели к квистору, и он встретил нас, обняв за плечи. Почти вся задняя, дальняя стенка его кабинета была занята стеллажом с книгами. Правее его, возле голой стены и рядом с выгнутыми наружу секциями длинного окна стоял огромный сейф. Стол квистора был возле стеллажа, и он сидел спиной к нему; взгляд его, таким образом, был направлен на дверь или на собеседника. Я подумал, если собеседник ему скучен, он может третьим глазом рассматривать корешки своих книг.

Квистор усадил нас в кресле перед собой и сказал многокрасочное "О!", увидев мои игрушки. Он знал, что я был почти "готовым" ученым, а игрушка-звездолет может понравиться даже ученому. А "медведя" я, возможно, "купил" в подарок. Для начала мой номер прошел успешно в том смысле, что никакого особого удивления у квистора не вызвал, скорее -- умиление. И тут же я понял, как нам повезло с погодой: было прохладно после дождя, и окна кабинета были закрыты, а будь жара, и будь они открыты настежь, квистор перед уходом закрыл бы их сам, и тогда...

-- Уважаемый квистор, -- начал папа. -- Начну сразу с дела. Я и ощущаю, и приблизительно знаю, какова обстановка на Политории. В строгом смысле вам не до нас. (Квистор изобразил активный возражающий жест.) Я же, как и говорил вам в волнующие минуты встречи и знакомства, обязан вскоре вернуться на Землю. Какова, по-вашему, форма отлета? Я имею в виду отнюдь не характер проводов, а именно форму отлета.

-- Что же, я думаю, -- сказал квистор, -- здесь мудрить нечего. Уль Карпий совершит полет с вашим космопланом на борту до той точки, где мы счастливо встретились. Далее -- "расстыковка". Или чуть позже, если вы убедитесь, что вашего топлива для возврата на Землю маловато.

-- Отлично, -- сказал папа. -- Я вынужден напомнить: я не могу при "расстыковке" сообщить вам курс на Землю -- это государственная тайна, а я, скажем так, -- патриот Земли, как вы -- патриот Политории. Здесь важны уточнения позиций, а не заверения в лучших намерениях, не так ли, квистор?

-- О, разумеется! -- сказал квистор.

Тут я, дав разговору развиться, крикнув "простите", подбежал к окну и, обернувшись, добавил:

-- Красивая какая птица. Спряталась в ветках на дереве. Вот прелесть!

Квистор улыбнулся мне (тем более я продолжал быть с игрушками в руках), я стал к папе и квистору спиной, внимательно слушая разговор и рассматривая "птицу". Я решил подбавить еще жару и, держа медведя под мышкой, со звездолетом в поднятой руке, сделал пару кругов по кабинету, жужжа будто двигатель звездолета. Потом я пронесся совсем рядом с квистором со звездолетом в руках, на котором теперь верхом сидел медведь с пушистым хвостом. Я "совершил" мягкую посадку звездолета возле края оконного стекла, вернулся к столу без игрушек и с жаром сказал квистору, что мы с папой очень хотим оставить себе на память снимки: мы в кабинете квистора вместе с самим улем Горгонерром. Он сказал, конечно, снимайте, уль Митя, -- какие разговоры. Я занялся съемкой с разных точек, а папа продолжал:

-- Теперь о дате отлета. Наше время заканчивается через два-три дня, думаю, что решать наш отлет в спешке послезавтра неудобно вам и как-то даже грустновато для нас. Внутренне очень трудно вдруг сорваться сразу, хочется еще немного побыть вашими гостями.

-- Ну, конечно! Конечно же! -- воскликнул Горгонерр.

-- Пап, передвинь кресло чуть-чуть сюда, для выразительности кадра! -сказал я.

Папа после кивка квистора сместился, и теперь получалось так, что квистор сидел ко мне под некоторым углом, глядя на папу, так что его глаза, и передние, и задний, меня не видели.

-- Значит, -- продолжал папа, а я отошел с камерой вплотную к окну, к кнопке на нем. -- Значит, если мы решим сейчас, что наш вылет будет на третий день, не считая сегодняшнего, это вас устроит, уважаемый уль Горгонерр?

-- О да, конечно, -- сказал квистор, и пока они с папой рассуждали на предмет того, какое время удобнее для вылета, я непрерывно щелкал камерой, меняя точки, то отходя от окна, то возвращаясь к нему, и в какой-то момент пальцем у себя за спиной нажал кнопку и тут же (пауза -- чуть больше нуля) отпустил ее. Быстрого поворота головы мне было достаточно, чтобы убедиться: ура, щелочка есть, как раз для мизинца, даже чуть меньше, лишь бы ветром, лишь бы холодком не потянуло, думал я, лишь бы квистор ничего-ничего не заметил, не почувствовал. Потом я, весело смеясь, и уже вновь с игрушкой, подбежал к папиному креслу, отдал камеру ему, попросил его снять меня с квистором и сказал квистору:

-- А мы давайте беседовать, а? Ну, чтобы на снимках было все натурально.

-- Охотно, -- сказал квистор. -- О чем же?

-- Если вы помните, капитан уль Карпий подавал нам ваши сигналы, а мы их и не почувствовали: может, разная аппаратура, разные частоты, они до нас и не дошли.

-- О, это верно, -- сказал квистор, а я думал: "Только бы в щелку не задуло, только бы не задуло".

-- Так не лучше ли решить эту проблему до отлета?-- сказал я. -- Вдруг возникнут технические сложности, устранимые только здесь. Папа сказал:

-- Может быть, уль Горгонерр, технический аспект нашей связи следует обсудить с милой Пилли?

-- Отличная мысль, -- сказал квистор. Он поглядел на часы, готовый встать. -- Пилли разумный ученый.

-- Тогда все, -- сказал папа, уловив жест Горгонерра. -- Благодарим вас ото всей души за прием. -- Горгонерр встал, выключая кнопку "кондишн".

-- Все ясно, -- сказал квистор, обнимая нас с папой за плечи и направляясь к выходу. -- Утром на третий день или вечером на четвертый -звоните мне. -- Он распахнул дверь в комнату секретаря, пропустил нас вперед, вышел сам, потом сам закрыл ключом дверь (мой вздох облегчения) и, кивнув секретарю, сказал:

-- До завтра, уль Триф.

-- Долгой жизни, уважаемые гости и уважаемый квистор.

Лифт, проходная (без всякого осмотра), сердечное прощание с квистором, он -- в машину к своему шоферу и охране, мы -- в свою. Обоюдное прощание, и мы разлетелись.

А я вздохнул, выдохнул еще раз с буквочками "уф-ф!" в голосе. Однако если щелка в окне так и останется, это еще не только не полдела, но, скажем, энная его часть: все упиралось не в количество, а в качество сложностей.

... Мы сидели за вечерним чаем в полном сборе: Пилли, Оли, Орик, Алург, папа и я. Были и гости. Два кулачных бойца: Эл-ти и Трэг. Позже появился Палиф -- ученый по биополям и доктор Бамбус, главный врач клиники, куда попали два шпика после схватки с Олуни и Кальтутом. Бамбус, как это часто бывает в жизни, вполне оправдывал свое имя -- это был единственный не только не высокий политор, но и толстенький; лицо у него было очень приятным.

Эл-ти сказал:

-- На этом участке энергосектора с двенадцати ночи будет главным Ли-гар, второй -- уйдет вместе с Ли-гаром ровно в два ночи, и они "улетят" к а,Тулу. Это риск, но вариантов нет.

-- Почему именно в два часа ночи? -- спросил Бамбус.

-- Видите ли, -- сказал Трэг. -- По просьбе уля Орика мы два дня следили за небом над Тарнфилом. Летают круглые сутки, и ночью тоже, но с часу до трех -- машин меньше всего.

-- Над квисторией они есть всегда, -- сказал Палиф. -- Она, точнее.

-- Да, -- сказал Эл-ти, -- летает по большому кругу, наверняка снабженная сильной оптикой. Летит она не быстро, и если ровно в два будет ясно, что нужное окно в пределах ее видимости, -- придется подождать несколько десятков секунд.

Вздохнув, Орик сказал:

-- Словом, одна машина в воздухе будет точно, плюс пролетающие. И конечно, есть своя вероятная несинхронность в комбинации: положение дежурной машины в воздухе и точки нахождения охраны в саду; их, как выяснил Трэг, по кругу ходит трое, причем один и двое ходят навстречу друг другу. Так что идеал, это когда и дежурная машина, и встреча трех охранников внизу в своем положении относительно окна квистора (то есть с другой стороны от него) совпадут. Но чудес, как и ничего идеального, не бывает. И огромная помеха -внешняя охрана квистории. Они ходят и перед оградой.

-- Главная проблема, -- сказала Пилли. -- Все сделать сегодня. Иначе, как мы организуем повторное "затемнение" квистории и всего сектора? Вдруг молчавший папа сказал:

-- По-моему, здесь не обойтись без моро. Ночью моро бесшумно занимают позицию вокруг дворца. Гаснет свет, и, считайте, внешней охраны нет, им крышка. Нет через минуту и внутренней охраны: решетка высока, а потому без сигнализации и уже не под током. Остается машина-дежурный с мощной фарой и вооруженными политорами. Но только она одна!

-- Спасибо, уль Владимир! -- Орик вскочил и с коммуникатором исчез на балконе. -- У нас еще минимум шесть часов!

В наступившем молчании Оли вдруг сказала такое, от чего я побледнел, покраснел, потом захохотал, а за мною и все остальные. Полуехидно она улыбнулась и "выстрелила":

-- Уль Митя, я ни разу не слышала, чтобы вслух вы или ваш папа произнесли нам т о главное, без чего невозможно что-либо сделать, -выполнено: приоткрыть незаметно ма-аленькую щелочку в окне квистора.

-- Да, действительно! -- сказал я. -- Вот умница я -- ничего вам не сообщил! Вот это номер! Со щелочкой все в порядке!

-- Странно, -- сказала Пилли. -- Сколь многообразна логика у женщин, о которой политоры-мужчины говорят, что ее вообще нет. Я, в отличие от Оли, именно потому, что разговор начался, решила, что с этим все в порядке. Говорить Мите следовало только о неудаче со щелью, и это бы он не забыл.

-- Мне несколько стыдно перед Малигатом, -- сказал вернувшийся Орик, -это же не игрушки с теми классными кулачными бойцами, здесь, возможно, сработает огнестрельное оружие... нет, это слишком серьезная просьба, хотя Малигат и не отказал бы мне. Я позвонил моему тренеру Киолу, с его слов среди наших кулачных бойцов больше цирковых артистов, чем я думал. Сочетание их качеств кулачных бойцов и циркачей скомпенсирует нам отсутствие моро. Квистория окружена чуть отдаленными кустами, и я думаю, когда вырубят свет...

-- Придется решить и вопрос о прицельной стрельбе издалека, если подоспеет сверху дежурная машина, -- сказал Палиф.

-- Как это подоспеет? В темноте? -- спросил доктор Бамбус.

-- В какой темноте? -- спросил Орик.

-- Я понял, что охрана, даже если успеет моментально включить фонари, будет быстро ликвидирована.

-- Но дежурная машина "спрыгнет" вниз с прожектором.

-- Простите, -- сказал доктор Бамбус. На этом все кончилось. Алург не произнес ни слова. Гости покинули наш дом вскоре, Алург и Орик -- в полвторого ночи.

... Квистория была освещена нормально, достаточно ярко, как всегда ночью. Вот прошли солдаты наружной охраны перед решеткой. Минутная пауза -затем за решеткой появились охранники, совершающие обход вдоль самих стен квистории. Ситуация эта повторилась несколько раз: то одни прошагают, то другие. Машина-охранник была достаточно высоко. Тоже круговые движения, то по часовой стрелке, то против. Горят бортовые огни, рыскает луч поискового прожектора. Кольцом кусты вокруг квистории, снаружи от решетки не далеко -не близко; прямо в кустах через равные интервалы -- столбы с фонарями. Внезапно (ровно в два ночи) все изменилось. Полная темень. Все освещение вырубилось. Только слабые бортовые огни высоко в воздухе и тонкий яркий луч поискового прожектора. Вдруг, после паузы, луч заметался. Тут же загорелись фонари охранников. Охранники еле видны в темноте и еле видны неясные фигуры политоров, метнувшиеся от кустов к охранникам. Зигзагами мелькают, падают на землю их фонари. Такое ощущение, что в схватке слышны короткие вскрики, хрипы. Полминуты, не больше -- и уже видны тени политоров, быстро взлетающих по стенкам решетки вверх. Вот они на самом верху решетки, вот уже по ту сторону ее, -- и только тогда появляются тени и фонари охранников за решеткой. Вновь едва видимая короткая схватка, фонари -- на земле... исчезают во мраке тени напавших на охрану политоров. И тут же, черт, ничего почти не видно, только мечется луч быстро снижающейся машины-охранника; едва уловимая глазом тень большой птицы, взлетевшей из кустов, -- над решеткой, к окну квистории. И не видно, скорее ощущается, что окно приоткрылось, а тень растворилась за стеклами окна. Машина-охранник "прыгнула" на землю, включив дополнительные бортовые огни, стало светлее, и видно, как выпрыгивают из машины солдаты квистора, начинают палить, не разбирая, в какую сторону, потом все-таки палят в одну: вероятно, туда, откуда издалека ведут огонь повстанцы. Некоторые солдаты квистора, выбросив руки вверх, рот открыт в крике, падают на землю.

Какая вспышка за окнами квистории! Неслышимый мощный взрыв! Из пустого, без стекол, окна выпархивает гелл -- и сразу неуклюже вверх, вверх, в темное небо, а солдаты палят теперь тоже только вверх, вверх... Та-та-та! Та-та-та! Где гелл?! Упал, что-то мелькнуло: сверху-вниз! Или это не он? Или он?!. Или вовсе не он, просто показалось!

... Так все это выглядело на кинопленке уже на другой день, пленку отснял с той точки, откуда вели по квистории огонь повстанцы, кто-то из них же; как оказалось потом -- прямое задание Орика. А после того, когда события происходили на самом деле раньше, ночью, нам -- Пилли, Оли, папе и мне -оставалось только мучительно ждать. Сколько -- неизвестно. Орик появился в четыре ночи, один. Волнуясь (не то слово), все мы ждали и Алурга, но Орик был один и все же почти светился. Кому-то показалось, что они видели падающего Алурга, кто-то не видел... Будем ждать. А слышали ли мы взрыв? Да, но очень-очень отдаленный. Это не главное. Главное, что сейчас делается со всеми геллами Политории. Они -- свободны!

Еще надеясь, но уже подавленные, мы не спали и ждали прилета Алурга до утра. Утром Орик включил стереотелек. Диктор сообщил следующее: ночью совершено варварское нападение повстанцев на квисторию, и так далее, и тому подобное. Раздался взрыв в самой квистории, неизвестный хотел взорвать кабинет квистора уля Горгонерра... Повстанцы издалека открыли стрельбу по выскочившим из машины-охранника военным... Взрывавший вылетел из окна, так как был геллом, и был убит; как врага Политории его изрешетили пулями, частично он был задет своим же взрывом; имя его не удалось установить. Остается загадкой, как это именно гелл оказался способным на столь варварский поступок.

Часть 4

1

Я стоял на дикой жаре в одних трусиках высоко на скале, над морем, где когда-то (мне казалось почему-то, что очень давно) стоял незнакомый мне еще, замкнутый и гордый вождь Малигат с Сириусом на руках. Ветра не было, ни рябиночки на воде, тем более -- в лагуне, в бухте, где мы однажды охотились; вода была чистейшей, и сверху я видел тени проплывавших в глубине рыб. Пилли, папа и Оли -- я знал -- лежат подо мной на пляже, но я не глядел на них. Думал я об этом каждую минуту или не думал, но будто какая-то невидимая пластина с отрицательным зарядом была накрепко вмонтирована в мою, ставшую чуть-чуть политорской душу: погиб Алург. Я вспоминал его маленькое крепкое тело, мягкие крылья, доброе и одновременно очень жесткое лицо, и мне было худо, не по себе, плохо. Неизвестно, зачем в сознании возникала необязательная параллель: оставленная мною в окне планетария щель, гелл Латор, его полет на Тиллу, моя модель в космосе по дороге к Земле, к маме -жизнь, и мною же оставленная щель в окне кабинета квистора, гелл Алург, лазер, "окно" в сейфе, брошенная бомба -- смерть. Я понимал, головой-то я понимал, да и душой чувствовал, что и эта бомба, и гибель адской машины, и смерть Алурга -- все это тоже жизнь, жизнь геллов, их свобода, жизнь Политории, даже ее счастливая жизнь, завоеванная и с помощью Алурга, но мне некуда было деться от постоянного ощущения, что его нет среди нас, нет и не будет, хоть плачь, хоть улетай на Землю и возвращайся снова на свободную Политорию -- Алурга уже не будет.

Когда утром той ночи взрыва в квистории и гибели Алурга мы узнали об этом по телеку, нас всех прямо как камнем придавило, огромным камнем, плюс еще маленьким камешком сверху, чтобы уж точно не выбраться, не уйти от этой боли, хотя все мы знали, на какой риск шел Алург. Была потом большая какая-то "пауза" -- полчаса, час, -- не знаю, и уже черт те что творилось в воздухе: геллы бросили свои дома, они носились, как сумасшедшие, над Тарнфилом, хохотали, смеялись, рыдали. Они ничего пока не знали о себе, уж в момент такого риска их никак нельзя было из соображений конспирации предупредить заранее -- геллы без всякой сдержанности, в полной мере переживали ту бурю внутри себя -- шквал, смерч, -- который захватил, завертел их добрые души, и вовсе не сразу они хоть как-то успокоились и узнали, в чем тут дело. И уже весь Тарнфил знал, что именно произошло, а вскоре и вся Политория. Представляю, что творилось в душе Горгонерра, но по геллам не стреляли, хотя те, кто мог бы стрелять, да и сам Горгонерр в своей норе (не сидел же он в полураскуроченном кабинете) знали, догадывались, какая сила высвободилась из-под их контроля, и к а к эта сила, перестав метаться, хохотать и рыдать, придя в норму, может на них обрушиться, да скорее всего и обрушится. Но никто не стрелял: видно, эти стрелки понимали или им дали понять, что пусть уж лучше война, чем этот страшный неукротимый взрыв, который может последовать, коснись сейчас хоть одна пуля хотя бы одного из геллов.

Чтобы даже намеком пока не выдавать себя, Орик обязан был позвонить Горгонерру, что он и сделал через час после объявления по телеку, то есть позвонил, уже зная по официальным каналам, что произошло.

-- Уль Горгонерр, -- сказал Орик. -- Я звоню вам, чтобы сообщить, что полностью в курсе того, что произошло на самом деле. Этот налет был связан с попыткой уничтожить машину с биополем влияния на геллов (я не знал, что она в квистории), и эта попытка удалась. Так говорят в Тарнфиле.

-- Вероятно, уль Орик, -- сухо сказал Горгонерр, -- вы довольны подобным обстоятельством?

-- Почему, квистор? Этот вопрос многосложен, по крайней мере, мои ощущения не однозначны.

-- Я не понимаю подобных логических игр, -- строго сказал Горгонерр. -Мне известно, вы, как член оппозиции, всегда выступали в гуманных, так сказать, целях против этой машины.

-- Вы помогаете моему ответу, квистор. Да, я выступал в правительстве против этой машины, и правительстве, а не на площади перед повстанцами с призывами ее уничтожить.

-- Какая разница? -- почти резко сказал Горгонерр.

-- Разница есть, и я вам ее объяснил. Только что.

-- Простите, уль Орик, сейчас я занят не столько размышлениями о ваших принципах и реакциях, сколько о ситуации предательства. Оба ученых, следивших за машинами, и их семьи, жены -- исчезли. Как они могли выдать местонахождение машины? Они же не...

-- Не знаю, как, -- перебил его Орик. -- Не вы же и не те двое членов правительства, знавших тайну, выдали ее.

-- В себе-то я уверен, -- едко рассмеялся Горгонерр, -- но теперь не очень-то доверяю своим коллегам. Оба ученых не только не знали, что это за машина, но знали даже абсолютно иное ее назначение: охрана всеполитор-ского воздушного и космического пространства над планетой.

-- Они что, -- спросил Орик, -- не могли догадаться, эти ученые, что вы их, скажем изящно, -- дезинформировали?

-- Нет, догадаться они не могли.

-- Если так, квистор, -- сказал Орик, -- тогда, простите, ищите разгадку в среде посвященной элиты. Увы!

-- Конечно, мы построим новую машину, построим, но не сейчас, а когда выиграем войну, да поможет нам Чистый Разум!

-- Вы полагаете, война будет? -- спросил Орик.

-- Да ну вас, право! -- резко сказал Горгонерр. -- Если взорвали машину, вы что думаете, повстанцы на этом успокоятся?

-- Простите, квистор, -- сказал Орик, -- мне неприятен ваш тон и ваше небрежное отношение к собеседнику.

-- Извиняюсь, -- сухо и нехотя сказал Горгонерр. -- Теперь, когда геллы свободны и, допустимо, озлоблены, стоит подумать и об уступках. Кстати, как это именно гелл мог швырнуть бомбу, это с их-то добродушием?

-- А разве вы не помните историю с геллом, повредившим голову, -биополе перестало на него влиять.

-- Но как он проник в мой кабинет?

-- Раздавил стекло.

-- Не смешите меня! Оно непробиваемо.

-- Значит, лазером. Кое-где они...

-- Они давно запрещены. Законом.

-- К употреблению. Но где-то же они сохранились?

-- Но стекло не было оплавлено.

-- Даже я больше знаю, -- сказал Орик. -- Этих следов и не могло быть, частично стекло было разрушено взрывом.

-- Сообщаю вам, что через час я назначил экстренное заседание моего кабинета в полном составе. Не в моем кабинете буквально, конечно, -- добавил он с ухмылкой. -- Прошу вас присутствовать.

Орик попросил нас не покидать дом, ждать его, и улетел.

... Средний "этаж" в воздухе занимали еще не пришедшие в себя геллы, верхний был, по ощущению, переполнен мчащимися военными машинами, машины гражданские опасливо держались на маленькой высоте, а по некоторым дорогам пошире шли иногда колонны серых танков. При этом не слышно было ни единого выстрела.

Мы включили телек и сразу же наткнулись на правительственное сообщение "всем политорам" государства. Оно было кратким: через полчаса в правительственных кругах начнется дебатирование вопроса об улучшении условий труда и повышении заработной платы. Сами дебаты транслироваться не будут, но часа через два результаты их будут обнародованы.

-- Как страшен мне этот квистор, -- задумчиво сказала Пилли.

-- Типичный политик и обязан на всякий случай сделать этот ход, показав, что признает силу противника, -- сказал папа.

-- Еще бы, -- сказала Пилли. -- Геллы-то -- свободны!

... Я слушал их тогда, и мне казалось, что, хотя они говорят и на важные темы, может, сам их разговор -- это прежде всего не молчать, не молчать и не думать, замкнувшись, об Алурге. А сейчас, стоя на скале над ними и не слыша никаких разговоров, я думал, что говорят они теперь вовсе о другом, потому что война уже началась.

А тогда, когда мы все ждали Орика и (зачем-то) решения квистории, я думал о словах папы, что война может оказаться затяжной. Опять показались вдалеке и внизу танки квистора, и Пилли сказала:

-- Экипаж танка, если надо, включает некую аппаратуру, ну, как бы максимально уплотняющую воздух впереди себя метров на четыреста -- пятьсот. Нет, это не ветер. Это как бы плотное тело, которое отталкивает буквально все впереди себя: и врагов, и их технику, и гранаты. Страшное оружие.

-- Я все думаю и думаю: как нам-то вам помочь!

-- Вы и так помогли сверх меры! -- сказала Пилли.

-- Алург, -- сказал папа. -- Помог Алург, а не мы.

Я смотрел в этот момент в небо на летающих в беспорядке геллов, и вдруг увидел через широко открытые двери на балкон, как трое геллов, взявшись за руки (а в середине -- маленький гелльчик), стремительно летят в сторону нашего дома.

-- Латор! -- заорал я. -- Это Латор, Лата и Мики!

Через минуту Латор, Лата и Мики, громко смеясь, оказались на нашем балконе, а потом и в комнате.

Какое там -- чай или завтрак! Геллы места себе не находили. Они хохотали, вскидывали руки и крылья вверх, маленькая Мики несколько раз в восторге выбегала на балкон, выпархивала вверх и, сложив крылья, бросалась с огромной высоты вниз, и только пролетев метров пятьдесят, распрямляла крылья и мигом возвращалась обратно, -- страшно было смотреть на ее веселые игры.

-- Ты еще не улетел! Не улетел! -- повторяла она, каждый раз подлетая ко мне, обнимая меня маленькими ручками за шею и повисая на мне. Мило улыбаясь, даже краснея, Лата сказала:

-- Я не понимаю, что со мной, Пилли! Я совершенно ничего-ничего не понимаю.

В этот момент мы увидели по телеку лицо ведущего диктора, и Оли сразу врубила звук. Диктор сказал:

"Только что закончилось важное совещание в квистории, которое провел главный квистор, уль Горгонерр. Совещание носило характер дебатов, и квистория приняла важное решение: в течение недели будут устранены самые существенные недостатки в условиях труда политоров и будут введены новые расценки всех трудовых операций... "

-- Да отключите вы его! -- со злостью сказала Пилли.

Вскоре появился Орик. Он не стал рассказывать о подробностях дискуссии, добавив лишь, что, конечно же, он выступил за нормализацию условий труда и оплаты.

-- Но этого не будет, -- сказал он. -- Только схватка!

-- Да! -- сказал Латор. -- Только схватка! И свобода!

Извинившись перед гостями, Орик добавил, что все мы должны быстро собрать свои вещи: мы срочно летим к Малигату, и это не для разглашения.

-- События обогнали нас, уль Владимир, -- сказал он. -- Мы так и не сумели точно определить, что и как будете делать лично вы и где будет уль Митя. Но принято твердое решение -- максимально оградить вас от риска.

Все остальное произошло достаточно быстро: и завтрак, и сборы, и прощание с геллами. Мы обняли их, они скользнули в небо, мы закрыли все окна и двери, забрали с третьего этажа шкуру кольво, прихватили Сириуса и спустились к машинам, заперев дом. Орик сразу же лег на дно машины, укрывшись клеенкой (Пилли села за руль), Оли проделала маневр отца в машине папы, я сел в машину один. По распоряжению Орика мы полетели медленно и не очень высоко, как все, немногочисленные сегодня, гражданские машины. Покинув Тарнфил, мы увеличили скорость и взяли курс к морю, -- не самый короткий путь, но так велел Орик. Не успели мы покинуть Тарнфил, как уже через десять минут услышали выстрелы со стороны города.

-- Началось! -- громко сказал Орик, выбираясь из-под клеенки, но Пилли строго велела ему снова лечь.

Мы поднялись выше, над деревьями, и пошли на максимальной скорости к морю. Все (вероятно, военные) машины шли к городу много выше нас. Достигнув моря и не снижая скорости, мы полетели над самым берегом на запад, время текло или мчалось незаметно, и скоро мы, перевалив хребты скал, немного недолетая грота, оказались в селении моро. Нас приняли с радостью, но сдержанно -- моро понимали, что обстановка исключает веселье, ситуация им была известна. Я был рад снова увидеть Ир-фа, но он тоже был как-то суров и сдержан, даже обнимая меня. Сразу же после обеда Орик и Ир-фа сели в машину моро: один молодой моро должен был забросить их к а,Тулу. Перед тем как сесть в машину, Орик сказал папе, чтобы мы держали связь с ним, Ир-фа и а,Тулом, потом вручил мне пистолет с самонаводкой, тот, который пристегивался к кисти, потом отошел в сторону с Пилли. Не далеко и не близко -- в сторону, под деревья, где начинался лес. После (я увидел случайно) он быстро привлек Пилли к себе и поцеловал ее в голову, а она его в лоб и щеку. Они вернулись к нам, и Орик сел в машину. Они с Ир-фа подняли, прощаясь, руки, машина взлетела и вскоре исчезла за деревьями.

2

Мы остались одни среди моро. Я и папа вернулись в свой домик, Пилли и Оли -- в домик Орика. Вновь было жарко и очень тихо в селении. Не знаю, как остальные, но я места себе не находил: сидеть у выхода из домика, лежать на горячем песке пляжа, охотиться под водой или ловить рыбу -- все было едино, все -- не то, все -- сплошное ожидание и мучительное безделье. Даже когда мы вечером заплыли с папой поохотиться в бухте -- это был сугубо деловой заплыв, для еды, чтобы не быть иждивенцами моро, -- ни тени азарта или удовольствия. Телек под наблюдением Пилли и Оли работал весь день, его брали даже к морю, но ничего существенного мы не узнали. О реальном положении дел не было ни слова, разве что иногда сменялся диктор и коротко сообщал даже не о потерях одной или обеих сторон, но исключительно о том, как постепенно затихает вспышка и как вытесняются повстанцы из города. Нам в это верить не хотелось.

Потом телек как отрубило на несколько часов, хотя сам световой сигнал был. Поздним вечером экран вдруг ожил, и мы увидели нового "диктора", незнакомого, и незнакомого же гелла рядом с ним. Оба были в разодранной одежде, с ружьями, голова гелла была забинтована. Гелл был явно смущен, что его видят миллионы глаз, и заговорил другой политор:

"Граждане Политории! Стоит ли объяснять, кто мы? Как вы сами видите, телецентр -- в наших руках, также -- целый ряд газет в Тарнфиле! Сообщаем вам, что в главных городах страны происходит то же самое. Здесь в Тарнфиле идет жесткая борьба на улицах города. Видеоцентр окружен нашими войсками, и пока мы ведем передачу, нас буквально защищают внизу, так как враг, естественно, хочет вернуть видеоцентр себе. Пока сообщаем вам, что положение в Тарнфиле очень напряженное, уличные бои в разгаре, подкрепление сил поступает с обеих сторон, схватки и бои идут и за пределами города. Охрана центрального и других космодромов -- ликвидирована. Космические корабли охраняем теперь мы! Сообщаем еще, что наши гости с Земли тоже охраняются нами в надежном месте. Взяты заложниками член правительства уль Орик и его дочь. Квистор и его люди -- в казармах своих войск, где защита пока надежна. Будем верить в успех! Мы постараемся защитить видеоцентр и будем выходить в эфир раз в час. Долгой жизни и победы, политоры!"

Оба они исчезли из кадра, студия уплыла из эфира, остался только светящийся экран. Мы четверо встали и обнялись.

Пилли, которая немного знала язык моро, попросила свидания у Малигата и все рассказала ему. Вечером состоялся вроде бы торжественный, но молчаливый общий ужин, только глаза моро были теплее, чем обычно. В полной тишине Малигат сказал всего несколько слов.

-- Пусть победит тот, кто веками не имел ничего, кроме страданий, а его маленькие радости станут большими и вечными. Прикоснемся нашими душами к душам тех, кто взял в руки оружие, чтобы вернуть себе свободу!

До начала ночи телек заработал еще трижды. В первый раз это было короткое сообщение, что все воюющие геллы получили в руки оружие. Во второй раз (мы обмерли!) диктор оказался прежним, "официальным", он заявил, что войска квистора отбили видеоцентр и "вы вновь узнаете правду о событиях в Тарнфиле и стране". Пока он говорил, а мы, пораженные, тупо глядели на него и не слушали, в студию вновь ворвались повстанцы, диктор был уведен "под белы рученьки", а один из ворвавшихся повстанцев заявил, что события постоянно меняются, они, повстанцы, были выбиты из видеоцентра, но теперь вновь завладели им. Третий "эфир" был снова повстанческим; в коротком сообщении было заявлено, что взят в плен главный военачальник квистории -уль Патр. К сожалению, потери повстанцев значительны, как, впрочем, и войск квистора, но новые повстанцы прибывают.

... Я стоял на краю скалы, обрывающейся к морю, и глядел в воду. Странное это было ощущение: скала, море внизу, нечто подобное было со мною и на Земле, когда папа, мама и я ездили в Коктебель и со стороны Золотых ворот нам позволили подняться на Карадаг. Эти непохожие картины (тогда и сейчас) все-таки так совпадали по облику, что я, на какие-то мгновения перед этим, невольно как бы уносясь на Землю, очень резко ощущал потом, где я.

Нелегко мне давалось и "соседство" с папой: он, зрелый мужчина (здоровый мужик, как иногда говорили у нас на Земле), войну и в глаза не видевший, явно переживал, что друзья его воюют, невольно -- и за меня, и за него, и за Землю, против возможной войны с Землей, а он, видите ли, полеживает на пляже, загорает. Я был почти убежден, что, когда я спущусь вниз, мой папаня будет обсуждать эту тему с Пилли и Оли. Спустившись к ним, я понял, что не ошибся, правда, говорила Пилли, а не папа.

-- Как мы поглядим в глаза землянам, прилетев к вам, когда они узнают, что мы не уберегли хотя бы одного из вас. Мы привезем на Землю возвышенные слова о вашем героизме и мертвое тело? Хорошенькая встреча для первого раза! Нет, вы обязаны подчиниться решению Центра. Может, это вас успокоит? К тому же, простите, мне неловко за вас, когда я вижу ваши переживания, а свои-то считаю посерьезнее ваших: Орик ушел сражаться... а... у меня нет больше никого на свете, и у Оли -- кроме него.

Это был какой-то тягостный монолог, и я обрадовался, когда вдруг заработал телек и мы увидели возбужденное лицо повстанца, другого, нежели вчера. Этот "диктор", с рукой на перевязи и с пистолетом, пристегнутым к руке, сказал, что второй день восстания отличается жесткостью, постоянным огнем и огромным напряжением сил. Трудно сказать, каковы реальные потери с обеих сторон, они велики, но в ряды повстанцев вступают все новые и новые политоры, в том числе и политоры, бросающие армию квистора. Неплохо с боеприпасами и огнестрельным оружием. Гораздо сложнее -- с танками и летательными боевыми аппаратами, кое-какие экипажи еще ранее перешли на сторону повстанцев, но машин (и наземных, и воздушных) у квистории куда больше. Трудно с медикаментами, с врачами, с медицинскими сестрами. Геллы подорвали одну из казарм, и были взяты в плен еще три военачальника квистории. Определить точно, где именно находится сам квистор, -- не удалось. По-прежнему очень бдительно охраняются космодромы и сами звездолеты. Повстанцы все время начеку, космодромы никто не бомбит с воздуха, так как, похоже, квистория очень дорожит звездолетами, может быть, готовясь к бегству. Борьба -- продолжается.

Теперь по капельке, по малой малости, день за днем, острота переживаний гибели Алурга будет уменьшаться, и увеличится тревога за живых: за Латора, Рольта, Ир-фа и, конечно, Орика. Странно, подумал я вдруг, чего это Сириус натянул до предела длинный поводок в папиных руках и стоит у самой воды, ощетинясь. Моллюск, что ли, подполз к самому берегу? Сириус вякнул несколько раз и поднял лапу. Внезапно вода у самого берега выгнулась, Сириус отскочил, и секундой позже мы увидели аквалангиста в голубоватом, под цвет воды, костюме. Не вставая из воды и выбросив руки (одна с пристегнутым пистолетом) на песок, он "выплюнул" изо рта трубку и несколько секунд спокойно фыркал и отдувался. На его спине были голубые баллоны и винты -- маленькая подводная лодочка. Не вынимая лица из воды, он помахал нам рукой, но мы сидели неподвижно, пока он не снял с лица маску, и только тогда вскочили: это был Фи-лол.

-- Ну как вы тут? -- спросил он, подымаясь из воды.

-- Мы-то унизительно отдыхаем, -- сказал папа. -- А вот как вы?

-- Я в порядке. Я пилот винтокрыла, и, как видите, у меня за спиной винт, а где шпарить -- в воздухе или воде, это уже детали. Рольт и Ки-лан -отлично, ученые -- тоже. Олиф, конечно... не очень. Рольт в море. Он вас издалека высмотрел и послал меня узнать, как дела. Орик волнуется. Он поговорил с Рольтом, может, вам лучше перебраться на подлодку. Или податься к Тульпагану, к моро -- все подальше от военных действий.

-- Здесь ближе Тарнфил, -- сказала Пилли. -- Там мало медсестер.

-- Но на этом берегу уже нет перемещений наших войск к Тарнфилу, а на северном есть. Как вы доберетесь? Северный берег вам выгоднее.

-- Своей машиной, -- сказала Пилли. -- Как же еще?

-- Привет! -- Фи-лол прыгнул, надев маску, спиной в воду.

-- Вы это серьезно про Тарнфил, Пилли? -- спросил папа.

-- Вполне.

Папа как-то растерянно затрепыхал руками.

Вдруг мы услышали над головой тихую и протяжную песню моро; мы обернулись -- по ущелью к нам спускался Олуни. Его длинный нож и тело были в крови, и он, улыбнувшись нам, быстро прыгнул в воду и омылся. Потом сел рядом с нами на песок, сказав, как бы между прочим, что две криспы-тутты мешали ему пройти в тоннеле скалы. Потом он рассказал нам о важном для всех моро событии. Еще неделю назад Малигат принял решение: мы живем на этой планете особняком, сказал он, но мы, моро, ходим по ее земле, ловим ее рыбу и едим ее мясо и плоды с деревьев, пьем ее воду; в воздухе городов, леса и моря пахнет войной, и войной справедливой, мы, моро, должны помочь политорам в их борьбе. Всем молодым моро уходить на войну нельзя: кто тогда будет кормить и защищать остальных? Пойдут триста человек. По берегам моря живет много племен моро -- пусть вождь каждого племени знает о решении Малигата. Вожди согласились с Малигатом, что моро трудно будет воевать в городах. Малигат решил, что войска квистора, терпя поражение, будут вынуждены отступать в леса, где их и встретят моро.

-- Завтра мы. уходим, -- закончил Олуни, -- надо сообщить об этом Орику.

Папа кивнул и долго пытался "изловить" в эфире Рольта.

-- Капитан? -- спросил папа. -- Это сварщик с берега. Недавно мы видели винтокрыльщика с вашего летательного корабля, но не знали тогда одной новости...

-- Внимательно слушаю вас, -- сказал Рольт. Папа замялся, стараясь придумать, как в разговоре обозначить моро; похоже, Рольт почувствовал именно это, так как спросил у папы: -- Это касается ребят, которые посильнее кулачных бойцов, да?

-- Да-да, -- обрадовался папа. -- Они завтра веселыми компаниями отправятся по всем городам, но в них входить не будут, будут в лесах рядом. Передайте кому следует.

-- Ясно, -- сказал Рольт. -- Завтра. Спасибо. Все?

-- Все!.. О вашем выходе завтра, -- сказал папа Олуни, -- я передал. -Папа улыбался, почувствовав себя "при деле".

Олуни кивнул, положив папе руку на плечо.

После обеда возникла мысль, чем бы заняться, хотя все "занятия" воспринимались мною в одну сотую их силы. Пилли и папа решили, что ничем не займутся, останутся в селении; несколько неохотно папа согласился на то, чтобы я и Оли побросали блесну на ближайшей речке. Пилли попросила нас набрать побольше красной травы, она очень бы пригодилась к ужину. Я положил свой пистолет и коммуникатор в маленький рюкзак, мы с Оли взяли снасти и улетели на одной из наших машин. Пилли спросила еще у Оли, взяла ли та свой "кистевой" пистолет, и Оли кивнула.

Прилетев на речку, мы сделали плавный поворот и "спустились" вниз по течению, выискивая красную траву и щели в скалах: стало уже привычным находить глубокую и не узкую щель, куда бы можно было спрятать машину. Так мы и поступили.

Нет, решительно, даже рыбалка не могла перешибить моего настроения, не говоря уже о сборе этой красной травы, которой мы набили с Оли весь мой рюкзак так, что (довольно небрежно с моей стороны) мой пистолет и коммуникатор остались на дне рюкзака, под травой. Рюкзак по привычке, приобретенной мною на Земле, я оставил за спиной, тем более он был очень легким. Оли шлепала блесной по воде как попало: бросала дальше, ближе, выше или ниже по течению, подмотку делала как-то нервно, но именно она вытащила-таки пару средних рыбок, и лицо ее так и сияло. Я улыбался ей в ответ. Обе рыбинки она вытащила прямо против щели, в глубине которой, за поворотами, стояла наша машина, и Оли отнесла рыбу в машину, в холодильник. Потом она вернулась, и мы продолжали блеснить, спускаясь дальше вниз по течению. Каким-то образом мне тоже попалась рыбина, посолиднее, неохота было возвращаться к машине, и я положил ее в рюкзак, приподняв сначала слой красной травы, -- не очень умно, конечно, если траве вовсе не полагалось пахнуть рыбой. Вдруг Оли подошла ко мне, как-то очень легко и свободно поцеловала меня в щеку и, сказав, что ей все поднадоело, отправилась обратно к щели, бросив на ходу, что подремлет в машине.

Минут через пять -- семь выше по течению речки появился низко летящий винтокрыл, он пролетел надо мной и скрылся за поворотом, и звук его быстро стих. Сменив блесну, я сначала поднялся чуть вверх по реке, и когда тронулся вниз и до поворота оставалось метров десять, из-за него появились двое винтокрыльщиков в очках и шлемах и, весело маша мне руками и смеясь, быстро оказались рядом со мной; один из них, улыбаясь, положил мне руку на плечо, и тут же я получил вполне оглушающий удар по голове, в полусознании я "поплыл" вниз, к земле, они подхватили меня, и я, чувствуя, что бессилен что-либо сделать, успел-таки сообразить и не закричал: Оли могла связать мои крик не с винтокрыльщиками, выскочить... нет, ею я рисковать не мог. Эти, легко приподняв меня, бросились бежать к повороту реки, я впился в руку того, что был справа от меня, тут же прогремел выстрел, этот правый упал, упал и я, успев заметить, как спряталась в щель Оли с револьвером, второй снова оглушил меня легким ударом, и я в каком-то полутумане, не имея сил бежать, видел только, как он склонился над своим напарником, непрерывно стреляя в сторону щели, потом махнул рукой, закинул меня себе на плечи и потащил дальше, отстреливаясь, так что снова Оли стрелять никак не могла; он, гад, стрелял не переставая. Уже за поворотом, ближе к винтокрылу, я получил еще один легонький ударчик, который лишил меня сознания... не знаю, насколько. Я очнулся уже в воздухе. Я был привязан какой-то веревкой к креслу, соседнему с пилотским, а сам пилот, ведя винтокрыл одной рукой, другой развязал мой рюкзак, поднял пук травы, увидел рыбу, лежащую тоже на траве, и снова бросил верхний пук травы на рыбу и пришлепнул мой рюкзак сверху рукой, не обращая больше на него внимания. Увидев, что я немного пришел в себя, он сказал мне:

-- Интересно, как хорошо ты видишь и хороша ли твоя память? Понимая, что терять мне нечего, я сказал:

-- Не исключено, что твой напарник не умер, а сильно ранен. Ты должен был бросить меня, а не его. Стало быть, ты не из повстанцев. Ну что, прав я? -- сказал я как-то даже грубовато.

-- Более того, -- сказал он и снял очки.

Это был... а,Урк. Тот самый кулачный боец, шпик квистории, которого вместе с а,Грипом чисто "вырубили" на вечере технициума Олуни и Кальтут. Я -- молчал.

3

Близилась ночь. Еще не совсем стемнело, винтокрыл стоял на маленькой поляне среди высоких деревьев леса, а,Урк ужинал, насильно запихивая куски еды и в мой рот, из чего напрашивался умный вывод, что я ему нужен живым. Поесть он мог и в воздухе, но мы уже давно сели, а несколько раньше он пробурчал: "Нет смысла лететь в Тарнфил днем, в самое пекло боя". Что я оценил довольно быстро, когда прошло головокружение от трех легких "педагогических" ударов а,Урка, так это свое незавидное положение.

-- Ну, узнал ты меня? -- спросил а,Урк, когда мы еще летели, а я немного отошел и думал: хвала небу, папа и остальные хоть будут знать от Оли, где я приблизительно, а не то чтобы просто как в воду канул. -- Узнал или нет? -- повторил а,Урк. А я подумал: коммуникатор-то мой и пистолет в рюкзаке под травой он не видел.

-- Нет, -- соврал я. -- Не узнал.

-- Плохое зрение, что ли? -- спросил он. -- Ты сидел в зальчике этого идиотского технициума, а я и мой напарник показывали, что такое кулачный бой, настоящий кулачный бой... Все это было подстроено. (Я молчал.) Небось эти двое моро первую нашу пару не тронули, потому что, я думаю, были с ними в сговоре, заодно.

-- Что значит "не тронули?" -- сказал я. -- Моро выиграли.

-- Вот именно. А нас они искалечили.

-- Как это?.. -- удивился я. -- Вы же опытные бойцы. Просто они у вас тоже чисто выиграли, так как вообще сильнее всех вас.

-- Сильнее?! -- прохрипел а,Урк. -- Заткни глотку. Они нас искалечили. Мы лежали в больнице. В обмороке, с переломами.

-- Ничего я не знаю, -- сказал я. -- И ничего я не заметил. Они вас уложили, и занавес опустился. Никто ничего не видел.

-- Вот именно, -- зло сказал а,Урк. -- Чистая работа. Было у нас с а,Грипом одно дельце, не скрою, хотя и не скажу, какое. Острое дельце и денежное. За это нам и отомстили, но -- бей меня по башке самым большим шаром здания квистории -- ума не приложу, откуда они узнали об этом деле. Знали двое: я и а,Грип.

-- Кто они-то? -- глупо спросил я.

-- Не твое дело. Не моро, конечно. В больнице мы кое-как пришли в себя, ну, все, думаю, пригрозили нам -- и ладно. После разберемся. Бамбус, врач, кабан этот, жмет нам руки, мол, пока. Мы идем менять больничную одежду на нашу, в этой комнатке нас и связали. Кляп в рот, руки в наручники, ноги -веревкой, их там человек шесть из шкафа выскочило. В машину -- и под Калихар, к повстанцам. Конечно, они нас там собирались кокнуть, но сначала само собой кое-что из нас вытянуть. Мы перестали врать, одну правду говорили -- жизнь дороже. Не в том смысле, что они нас благородно отпустят, а что контроль будет послабее. В наручниках, но гуляй где хочешь -- понимали, что мы с наручниками и без оружия в лес не уйдем. Но в одном они просчитались.

"Душу раскрывает, гад, -- подумал я. -- Или хвастается".

-- Мы и в наручниках -- кулачные бойцы. Тем более я когда-то летал. Оказались мы у винтокрыла, стоявшего с краю, а там двое всего повстанцев было. Два сильных удара ногами -- те вповалку до утра. А мы -- в машину и в небо. Это я мог сделать и в наручниках. Пока летели, а,Грип распилил наручники...

-- Зачем ты мне все это рассказываешь?! -- нарочито грубо спросил я. Он поглядел на меня, расхохотался и сказал:

-- Чтобы ты знал, с кем имеешь дело!

-- Я это давно знаю. По трем ударчикам по голове.

-- Кто стрелял?! -- рявкнул он. Заревел как хурпу.

-- А я откуда знаю? Мы жили в глуши, в палатке, я и отец. Недалеко был поселок моро, километрах в трех. Моро говорили, что рядом скрывается отряд повстанцев. Наверное, они и стреляли.

-- Это почему это?! Из-за тебя, что ли?!

-- А хоть бы и из-за меня! -- Это я даже прохрипел зло. -- Когда-то меня уже украли, кое-кто из квистории, делая вид, будто это повстанцы. Потом меня действительно выкрали повстанцы, разницу-то в обращении я заметил. И знаю...

-- Это как же ты заметил? И что ты такое знаешь?!

-- Я думал, ты умнее, -- сказал я, наглея на глазах. -- Ты же сам мне все рассказал. Вас ищут -- это факт. Стрелять по вам могли и повстанцы-соседи: узнали о вас по коммуникатору...

Он глухо зарычал, но мне показалось, что в глазах его мелькнуло нечто вроде уважения ко мне.

-- Да. телек я у повстанцев смотрел и слушал, -- сказал он. -- Слышал, когда они хвастались, что взяли вас под свою защиту, а Орика и дочь превратили в заложников. Взяли вас под защиту, а бросили в глухом лесу.

-- Кулачный боец ты классный, -- я рассмеялся, -- но думаешь с трудом. Твоего дружка кокнули, а мы, видите ли, были без защиты в глухом лесу. Учти, по а,Грипу, мертвому или живому, "вычислят" и тебя.

-- И все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине.

-- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я.

-- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься!

-- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром связаться с Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего дружка.

-- Каким это образом? Ради чего?

-- Плохо у тебя с головой, -- сказал я. -- Да из-за меня, из-за меня же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что он повстанческий, а вот когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?! -резко спросил я.

-- Ты мне голову не задуряй, -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас, от землян, в восторге. Квистор, того и гляди, выменяет своего члена правительства, уля Орика, на тебя.

-- Да-а, я в тебе ошибся, -- сказал я. -- Расчет умный. Тебя, может, даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором.

-- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили, доставь я им Орика -- члена правительства. Но еще больше -- за Орика-предателя.

-- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я.

-- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и не знает, а я знаю. Повстанец он, этот ваш Орик, а по телеку объявили, что он заложник, для отвода глаз.

-- Если он повстанец -- в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То они его за меня не выдадут.

-- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты спас его дочурку, красу Политории! Да они готовы его же кровью заплатить за твое всеполиторское благородство!

Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в Тарнфил теперь никто не удержит. Почему этот гад столько времени, можно сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг понял: у него была та же реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово привязывало его к креслу, он хотел понять, разобраться, потому что был в себе не уверен, потому что боялся. И а,Урк тоже боялся, он, сам того не понимая, говорил со мной, желая услышать что-то успокаивающее, хоть что-нибудь. Он -- боялся.

-- Не пора нам лететь, а? Или мы заночуем в лесу? Развяжи меня, все тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь?

-- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу!

-- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?! А?!

-- Не хнычь, -- грубо сказал он, развязывая на мне веревку. -- Давай быстро вместе со мной, и летим.

Ночь пришла абсолютно темной, без единой звезды на небе. Кругом нас была сплошная тьма, кроме слабого свечения приборов на приборной доске винтокрыла. В какое-то мгновение я почувствовал себя пружиной, точным хронометром, хотя и не думал о себе этими, да и другими словами. Чисто интуитивно я дал а,Урку спрыгнуть первым, и только после, но сразу же спрыгнул сам -- веревка, которой я был привязан, и мой легкий рюкзачок (я схватил его за лямки, не завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной темноте, и а,Урк этого не видел. Сразу же я залепил громкую фразу позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.

-- Как ты взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая, ничего у тебя не выйдет, понял?! -- грубовато добавил я и хохотнул. Я сердцем чувствовал, что именно в длине его ответа все и заключено, сказать вторую фразу я уже не смогу, не буду иметь права, если создал нужную ситуацию.

-- Ты что, обалдел малость?! -- рявкнул он. -- Или я тебя сильновато пристукнул по башке?! Темнота, видите ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет, этого тебе не понять! Ты на своей Земле, наверное, и не видел винтокрылов, а?! А прожектор?! Соображаешь? Вряд ли ты соображаешь! Какой-то умишко у тебя есть...

Да, я выиграл, пока выиграл: фраза его, громкая ругань и мерзкий смех -- все было длинным и громким; большими мягкими шагами я отступал куда-то назад... шаг, шаг, шаг, еще шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь бы скорее "пройти" поляну и упереться ногой, рукой, спиной в дерево, лишь бы побыстрее оказаться в лесу.

-- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой, как я. Учуял? -- продолжал он.

И этого хватило, чтобы я действительно наткнулся наконец на дерево, сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...

-- Ты готов? Чего ты молчишь?! -- рявкнул он, и я, продолжая большими шагами (вроде "гусиного", но назад) отступать в лес, услышал, как он взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:

-- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но я молчал, застывая и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь на деревья и обходя их.

-- Сдох ты, что ли?! -- заорал он. Потом пауза. И потом, вероятно, увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:

-- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!

Отступая и отступая назад, легонечко, чтобы ветка не хрустнула, я слышал, как он, мерзко ругаясь, вывалился на землю из кабины, тут же перестал орать и остановился (шагов его не было слышно); его окружала полная тьма и он сообразил, что, куда ему броситься за мной, он не знает, потому что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня вернуться, крича о непроходимости леса и о диких зверях, а я все отступал и отступал назад, в полный и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в своем мерзком крике маленькие паузы. Продолжая гадко ругаться, он вновь залез в машину (я подумал -- за фонарем), голос его из машины звучал тише, да и он еще с меньшей вероятностью мог из кабины услышать меня, и я все отступал, отступал, отступал...

Он, сообразив видно, что я не такой дурак и что вряд ли пошел в ту сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери. По тому, куда ярко светил его прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес сумел я отступить, и теперь уже а,Урк ничего не сможет со мной поделать. Я догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он покружит в этом районе, "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я уже отступал назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро стали тише, еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он летал над лесом кругами, взяв за центр поляну, на которой мы сели, он все увеличивал круги, и вдруг я, обмерев, услышал, как заработал пулемет винтокрыла и редкие постукивания пуль по листве. Это он уже делал зря: он рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою смерть, если бы потом меня нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.

Наконец он улетел, шум двигателя замер вдали, и я остался один в абсолютно полной темноте. Я сел в невысокую траву, прислонясь спиной к дереву и напряженно вслушиваясь в шорохи дикого леса, попробовал думать. Потом почти сразу же встал, поняв, что первым делом мне следует "покинуть" землю. В темноте это было сложно. Завязав и надев на себя рюкзак и спрятав веревку в его кармашек, я стал ходить от дерева к дереву, щупая ствол каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При этом все еще "помня" лицом направление, по которому я удалялся от поляны, я старался не утратить этого ощущения. Конечно, все это было до чертиков глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх, обхватил дерево руками и, опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я лез вверх упорно и вдруг почувствовал, что ствол слегка наклоняется все больше и больше к земле, согнут, кривой; я чувствовал, что наклон ствола увеличивается и что он тянется почти параллельно земле, и в тот момент, когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар, я нащупал руками одну ветку, другую, третью, они росли и вверх, и вниз, и тех, которые росли вверх, торчком, было несколько, и все они были вполне прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю защищали бы ветки, и я так и сделал, привязал веревку к рюкзаку, закрепил его на стволе так, будто это подушка, а потом уже и сам лег, привязав веревкой к основному стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво, жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.

Только улегшись таким образом, ерзая и ища наиболее удобное положение тела, я и начал думать, постаравшись забыть, что если здесь есть крупные кольво, то дерево для меня не защита. Но эта мысль не лезла у меня из головы, я снова отвязал себя и рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его) работал из рук вон плохо: треск, шумы, хрипы, и ни с кем из своих я связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится без страшных хищников; поляну я найду; как именно а,Урк сел на нее относительно курса на Тарнфил, я определю курс на Тарнфил, пусть без гарантий, что выйду прямо на него, но грохот и гул сражения мне подскажут. Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев -- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут, они меня знают, видели по телеку, я для них тоже гость, -- не кокнут. Да, может, я и от них опять сбегу. А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать меня. Кажется, я "прилежался" на этом дереве, чуть расслабился, почувствовав, как одни мышцы моего тела нашли удобные точечки, а другие, найдя неудобные, смирились, даже привыкли, адаптировались. "Неужели я засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось: этот полусон, сами кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря, счастливое лицо Оли), потом -- сцены кулачных боев, рыбы, рыбы, морские, яркие, "цветики степные", -- замелькали на темном фоне за прикрытыми веками глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое, улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.

4

Поразительно: мое застывшее тело проснулось, вопреки неудобствам и мыслям о кольво, вовсе не рано утром, скорее днем.

Отвязался и слез я довольно быстро и стал "тянуть" все мышцы: шеи, ног, рук, спины -- этакая зарядочка, которую я не очень-то любил в обычной жизни. Первым делом после зарядки я занялся коммуникатором -- и опять никакого результата. Спрятав в рюкзак веревку, а его закинув за спину, я добрел до поляны, она оказалась метрах в семидесяти от моего "спального" дерева. Вот здесь стоял винтокрыл (следы в траве), вот там мы садились, и стало быть ощущая заход на посадку, можно было предположить: скорее всего путь на Тарнфил -- такой. Было еще не жарко, есть вдруг захотелось жутко, и я, побаиваясь, не испортилась ли рыба, решил, идя по выбранному направлению и все время делая поправку на движение солнца, -- решил найти в лесу волу. Я брел по лесу, очень густому наверху и довольно просторному внизу (толстые стволы, трава и никаких колючих зарослей и лиан), и все думал, как выгоднее идти: медленно, сберегая силы (а тогда, может, и еще одна ночь впереди), или все же быстро. Проснувшиеся птицы порхали на разных "этажах" леса, кричали, чирикали, пели. Никаких зверей я не видел. Но все же стал повнимательней, когда услышал впереди себя журчание воды: наконец-то я мог попить, но, возможно, и звери здесь, а то и криспы-тутты. Метров через сто я вышел к неширокой речке, скинул рюкзак, разделся, быстро выкупался, напился вволю и только тогда достал из рюкзака свою рыбину. Обнюхав ее со всех сторон, я понял, что она свежая, не испортилась (может, из-за травы?), достал свой перочинный ножик, вскрыл рыбу и еще раз внимательно "понюхал" ее -- свежая. Войдя в речку, я стал чистить рыбу, вырывая из нее и выбрасывая в воду куски и ошметки ее внутренностей. Куски эти быстро "сплавлялись" по струе, и метров через пятнадцать, на перекате (я даже обомлел), кто-то снизу, сделав резкий бурун на поверхности воды, хватал их. Подумав, я часть внутренностей оставил на берегу, промыл рыбу, понюхал, отрезал кусок и приготовился есть скорее всего гадость -- соли-то не было. Не знаю, инстинкт, что ли, но я сполоснул в реке кустик травы, ну, этой красной, и засунул ее в рот. Да-а, тут мне крупно повезло, трава была ароматной, не жесткой и чуть солоноватой на вкус -- ну, просто находка для гарнира к несоленой рыбе. Я съел с травой куска три, засунул остатки поглубже в траву в рюкзаке, в пузо ей тоже сунул травки и, зная, что время дорого, рискнул-таки произвести опыт. Всегда в моей рубашке или куртке торчала булавка (папа приучил), я отстегнул ее и перочинным ножом согнул ее острие; еще раньше этой "операции" я отплел от веревки одно волокно, оно оказалось крепким, я соединил четыре таких, привязал за колечко булавку -- получилась грубая и нелепая снасть метров двенадцать длиной. Я насадил на булавку приличный шмат рыбьих внутренностей, взял покрепче в руку другой конец этой дикой "жилки" и, присев у воды и подкравшись чуть ближе к перекату, забросил свою могучую снасть на струю. Насадка двинулась быстро вниз по течению, достигла переката, и в тот момент, когда снасть натянулась -- возле нее вскипел бурун, я почувствовал резкий удар в руку и, не давая снасти слабины, скоро выволок к своим ногам отличную рыбину, граммов на шестьсот весом. Быстро я изловил вторую, почистил обеих, выбросив внутренности в воду и накормив оставшихся на перекате рыб. Свою рыбу промыл, протер краем рубашки, уложил в траву в рюкзаке, рюкзак -- за плечи, снасть, намотав на веточку, -- в карман, и двинул по лесу дальше: едой теперь я был обеспечен. Солнце стало еще более отклоняться от моего пути, поднимаясь все выше и выше; стало жарко в лесу, душно, влажновато, и я снял куртку. Днем, сейчас, я куда меньше боялся зверей, тем более что город был не так уж далеко, это звери должны были его бояться, а не я их, -- но где же тогда взрывы и пальба, почему их не слышно, почему? Но выбора не было -- я придерживался по ощущению курса винтокрыла: думаю, тогда а,Урку не было смысла идти на Тарнфил какими-то финтами. И еще речки. Их я, шагая по лесу, перешел вброд, наверное, четыре или пять, и все они текли в сторону моря: все, я надеялся, было верно, хотя бы в смысле общего направления. Я шел уже часа два, солнце близилось к зениту, правда, я не знал точно, где у них зенит в это время года. Еще через час возле маленького ручья я перекусил, отдохнул немного и двинул дальше, сообразив, что ручьев и речушек стало побольше на моем пути, появились густые заросли растений, несколько похожих на папоротники; полукеды мои давно промокли и через речки я шагал, уже не снимая их. Вдруг, поглядев наверх, я увидел странное существо, зверя, скорее зверька (но я успел вздрогнуть). Он сидел высоко на ветке и глядел на меня. Если сравнить его с нашими, земными, то получалось, что зверь он -"комплексный". Хвост его, большой и пушистый, был как у лайки, только закручен чуть ли не в три витка, да и сам зверь был очень пушистый, коричнево-золотого цвета, в полоску, глаза у него были блюдечками, огромные, как у лемура, но он был с ушами, широкими и тоже пушистыми, но и длинными, как у зайца. Пожалуй, он был все-таки не зверек, но и не зверь, не зверище, -- размером с крупного молодого поросенка. Он глядел на меня, помахивая хвостом, с огромным любопытством, просто глаза у него были такие, изумленные. Я сделал шаг вперед, он не испугался, не убежал, просто кашлянул или крякнул -- что-то среднее. Я поднял руку -- и он снова крякнул. Тогда я сделал два шага в его сторону, а он аккуратненько продвинулся по ветке шажка на два к стволу дерева. Он похоже не собирался на меня прыгать или удирать, и тогда я сделал вперед целых четыре более быстрых шага, -- тут уж он не выдержал и быстро "взлетел" по основному стволу вверх, но выше не полез, а повернул голову в мою сторону и пару раз снова крякнул. Я, как умел, крякнул тоже, а он -- вроде как бы чихнул, я не быстро пошел к его дереву, и тут он жалобно и плаксиво завопил, бросился вверх по дереву и исчез в густой кроне. Славный был зверь. Я пошел дальше, повеселев, даже насвистывая что-то. Вскоре я почувствовал под ногами нечто мягкое, поглядел -- вроде мох какой-то, и действительно, лес вскоре поредел, и я вышел на болото. Осторожно я сделал несколько шагов в глубь его и, чувствуя, как меня затягивает, вернулся на менее топкое место, испугавшись, что болото может быть длинным в обе стороны. Я пошел вправо, сделал, должно быть, шагов шестьсот, и мне показалось, что болото стало уже, а может быть, и менее топким. Я вновь вошел в него: действительно, меня уже почти не затягивало, и осторожненько я пересек его и пошел обратно налево, среди каких-то папоротников, но не зеленых, а почти черных, и, пройдя свои шестьсот шагов, вновь повернул в сторону предполагаемого Тарнфила. А что, если снова болото, и не одно, и тем более неизвестно какой длины? Я приуныл. Тропический лес -не лужайка на берегу тихого пруда, даже постоянное перешагивание через упавшие стволы показалось мне ерундой рядом с воображаемыми болотами.

Я продолжал идти, лес был такой же однообразный, разве что стал пониже, посветлее, по-прежнему я перешагивал через павшие стволы и ручьи, переходил вброд речки, но болота долго не попадались. Через час я так устал, но так тем не менее втянулся в эту однообразную ходьбу, что без особой охоты остановился быстро перекусить и снова зашагал по лесу: новая ночевка в лесу? -- нет, это было сильнее усталости, хотя кто, в сущности, мог сказать, в каких условиях я буду ночевать в Тарнфиле, если доберусь до него.

Еще через час началось нечто странное. Лес стал более редким, солнечных лучей через крону пробивалось все больше и больше, но впереди себя я увидел сплошную полосу дыма и вскоре вошел в нее, а точнее -- она сама вдруг, эта полоса, надвинулась на меня, наплыла и окутала со всех сторон. Как я ни втягивал в себя воздух -- ничем не пахло, это был какой-то странный движущийся туман: я и глазами, и физически ощущал, как он быстро движется, обтекая и меня, и деревья даже с каким-то легким дуновением и шорохом; деревья впереди меня то почти исчезали в тумане, то вновь выплывали, но не только деревья иногда исчезали, но и полосы солнца, потом эти полосы вовсе исчезли, хотя туман несколько поредел и стали видны ближние и дальние стволы деревьев. Он рассеивался на моих глазах, этот странный стремительный туман, но солнце не появилось; увеличив темп, пока туман в лесу исчез, я поднял голову и через просветы более редких крон увидел, что все солнце заволокло тучами, и не успел я пройти еще с полчаса -- хлынул ливень. Я встал под первое же попавшееся дерево, чтобы переждать этот ливень и страшный грохот прямо над моей головой, а молнии секли небо то здесь, то там, казалось -всюду. Вскоре я вымок до нитки и пошел дальше: надо было идти, если уж я решил не ночевать в лесу еще раз. Пораженный, я вдруг увидел, что впереди, вдалеке, мой лес вообще кончается. Я стоял не только на краю леса, но и на краю явно сбегающей вниз горы, склон которой был и слева и справа от меня, уходя на огромные от меня расстояния так, что терялся в дали и в дожде. Глубоко внизу, под горой, снова начинался лес, какой он -- я просто не знал.

Гром все грохотал, резвились молнии, дождь стал слабее, а я все стоял под деревом, теперь уже считая, что не могу идти прежним курсом, что, спустившись вниз, надо, видимо, идти градусов на десять правее: с воздуха я ни разу не углядел этой горы. И тут же чудеса политорской атмосферы продолжились: грохот громовых разрядов начал стихать, уходить куда-то за спину, а туча, закрывшая небо до горизонта, вдруг как бы оторвалась от него, обнажив длинную и поначалу узкую полосу голубого неба вдалеке, и двинула прямо в мою сторону, а та голубая полоса неба становилась все шире и шире, тоже приближаясь ко мне, и наконец оказалась прямо над моей головой и "уплыла" за спину, а туча успела за это время проскочить так далеко в сторону Калихара, что снова над моей головой засияло солнце. И пока я, спустившись чуть вниз прямо под лучи солнца, раздевался догола, чтобы просушиться, и прятал под рюкзак от солнца рыбу, я вдруг ощутил нечто странное: гром несколько стих, но явно маловато для той скорости, с какой ушла туча, и он слышался не сзади меня, а впереди.

Я протер ладонью мокрое еще лицо и глаза и буквально впился взглядом в ту голубую даль, откуда и доходил до меня этот грохот. О! Он был уже совсем с другими паузами, нежели грохот грома, разрывы и какое-то глухое буханье не напоминали гром, я не ошибся, нет, я даже различал на голубом небе слои дыма и даже, кажется, видел маленькие острые пики домов над лесом... Вдалеке и точно, правее градусов на десять, был Тарнфил, и я слышал гром и грохот войны.

Когда я обсох и высохли на солнце мой рюкзак, "плеер" и коммуникатор, я надел трусики, штаны и полукеды, рубашку и куртку подвязал к рюкзаку и начал спускаться вниз, но уже сразу под нужным углом и запоминая, как но отношению ко мне "стоит" солнце, -- в нижнем лесу я бы уже не видел дым над Тарнфилом и концы-иголочки высотных домов с шарами. Что там в нижнем лесу, сколько мне идти до Тарнфила, проскочу я в него или нет -- я не знал. Одно было очевидно: сумей я пробраться в город -- ключ-пластины от дома были в нашей машине и стало быть у папы. Я углубился теперь уже в настоящую чащу, хотя -хвала небу! -- поначалу не такую уж невообразимую, просто более трудную для ходьбы, чем на плато.

Здесь, в нижнем лесу, деревья были более тонкими, стоили плотнее, было влажно и душно, жарко, липко как-то, и, несмотря на это, мне пришлось надеть и рубашку, и куртку: появилось много кустов, через которые я продирался; обойти их, казалось, заняло бы больше времени. Валяющиеся на земле стволы были и тут в избытке, никуда не делись, да и трава была повыше, разве что ногами я не чувствовал, что почва более болотистая, и я этому обрадовался (не рано ли?). Птиц здесь было ничуть не меньше, чем на плато. Довольно быстро от жары, духоты и ходьбы я промок, но пару часов я шел в приличном темпе, не думая ни о чем. Гуще лес не становился, но над головой появилось некоторое подобие лиан, иногда густых, по ним сновали маленькие птички и какие-то зверьки вроде белок, но не хвостатые. Иногда под высокой травой оказывались лужицы поглубже. Одна лужа была почти по колено, а за ней и еще несколько, и я почувствовал, что почва стала более вязкой. Вскоре я уткнулся в узкое болото, я сделал маневр вправо, но болото оказалось длинным, я вернулся и с час времени потратил на собирание мелких, тонких, павших деревьев и на устройство прохода через болото. Очень мило будет, решил я, если болота пойдут одно за другим, а павших деревьев рядом не будет. Оч-чень мило! Пошел с Оли немного поблеснить -- и вот я уже тут, в гиблом каком-то лесу. Речки и ручьи все с более вязким дном попадались все чаще, и я почему-то с каким-то напряжением стал думать, что вот идеальное место для криспы-тутты, а то, что город рядом, тутте плевать, не такая она умная, как кольво, чтобы бояться города. Несмотря на усталость, внимание мое обострилось, и я держал руку с пристегнутым револьвером наготове. Еще через час я так намаялся от напряжения, выбранного темпа, рваного какого-то ритма, из-за продирания через кусты и вечного перешагивания через стволы и ручьи, что, перейдя вброд очередную речку и зацепившись за невидимый в траве упавший ствол, я грузно, как мешок, упал и с непонятной охотой минут десять лежал неподвижно в мокрой траве, в какой-то луже, лишь бы не шевелиться, не идти, не продираться через кусты; все это похоже было на "да ну все к лешему, никуда дальше не пойду!", на самом же деле я просто поддался неожиданной возможности отдохнуть, потому что знал, что все равно встать -надо. На-до. Вариантов нет.

Когда я снова побрел по лесу, мне показалось, что иду я довольно медленно. "В конце концов, -- думал я, тупо тащась по лесу, -- Тарнфил не далеко. Но чем скорее я встречу людей квистора, тем раньше начнутся новые проблемы. Если вдуматься, они даже не в том, что меня могут убить, а в том, что потащат меня за собой обратно, в сторону от Тарнфила".

С того момента, как я вступил в нижний лес, я перестал слышать далекие взрывы и выстрелы, которые я хорошо улавливал с края плато, но вдруг наконец-то я вновь услышал их, как-то внезапно и не очень далеко. Совершенно невольно я ускорил шаги.

... Это была обыкновенная, поперек моего пути, длинная просека абсолютно непонятного назначения. Она давно поросла травой, и чуть левее места, где я вступил на просеку, я увидел довольно большую, гладкую, на каменном фундаменте площадку. Она была с одного угла разрушена, и достаточно основательно; на самой площадке с краю лежала огромная груда камней. Не знаю, почему, но я взобрался на эту площадку и не просто пересек ее, а пошел наискосок, к этой груде камней, при этом неожиданно напрягшись, насторожившись и держа наготове пистолет. Какая, откуда взялась у меня интуиция? -- понятия не имею, но метрах в двадцати от себя, у развороченных камней, я увидел сидящую криспу-тутту. Она была еще далеко, смотрела, правда в мою сторону, но абсолютно не угрожала мне и не двигалась. Их убивали, вероятно, из-за неприязни к ним, или если с ними сталкивались нос к носу. Эта абсолютно не угрожала мне, ни капельки. Не знаю, что на меня нашло: то ли опять-таки неприязнь к зубастой и языкастой ядовитой гадине, то ли бессознательное желание попробовать биопистолет в деле, но я прицелился в тут-ту, и, не считаясь с тем, что полоса леса впереди меня могла быть неширокой и там могли оказаться политоры квистории, -- выстрелил. Тутта, подброшенная выстрелом, вскинулась вверх и упала, потом дернулась два раза и замерла. Я спрыгнул вниз и вошел в лес, подумав, нет ли на моем пути ближней речки, раз уж и на плите была тутта, и речка действительно скоро появилась. Поразительно, чуть левее через речку был перекинут мостик, примитивный, но не случайный: бревен было два. Этот мостик и более громкие теперь взрывы и выстрелы ясно говорили: скоро край леса перед Тарнфилом. Лес примыкал к городу невплотную, было вокруг города некое пустое кольцо без дорог. Как же я "проскочу" его, если оно широкое и пустое? Как?! И зачем я стрелял?!!

5

Я шагал по лесу довольно бойко, но и осторожно: выстрелы и грохот приближались ко мне именно с той стороны, куда я и шел. Я напряженно вглядывался в лес впереди себя, мне не терпелось выйти на его край и увидеть наконец перед собой Тарнфил; сделав три глубоких вдоха, я ускорил шаг и, пройдя между двумя толстыми деревьями, сразу же зачем-то обернулся: у каждого дерева стояло по политору, и оба улыбались мне. Оба были в военной форме армии квистории.

-- Долгой жизни, -- сказал я.

Оба, кивнув и улыбнувшись, сказали:

-- Долгой жизни.

Пора было прояснить ситуацию, и я сказал:

-- Вы, как я понимаю, войска уважаемого уля Горгонерра?

-- Разве вы видите войска? -- удивленно спросил первый.

-- Ну, не двое же вас здесь, -- сказал я. -- В лесу-то.

-- Верно, не двое, и мы из армии правительства.

-- Вы удивились, увидев меня, или...

-- Вообще-то, -- сказал первый, -- удивились -- не то слово. Да и вашему точному "попаданию" в зону нашего отряда удивились. Но еще больше тому, что вы, оказывается, сами по себе, без а,Урка!

-- Да, так уж вышло, я сбежал от него, -- сказал я.

-- А мы думали, что вы прилетите оба, -- сказал второй (прорвался, значит, гад, или по нему не велено было стрелять повстанцам). -- Сбегать от него вам не было смысла, -- закончил он. -- Ваш выстрел мы слышали, и он нас насторожил.

-- Это как же не было смысла? Когда началась война, уль Орик посчитал правильным изолировать нас, землян, от опасности и отвез к моро. А этот ваш а,Урк украл меня. Силой затащил в винтокрыл. Это не к добру. Я и драпанул...

-- А кто стрелял в а,Грипа? -- спросили они.

-- Понятия не имею. На рыбалке я был один, но со слов моро, где-то рядом были повстанцы. Наверное, повстанцы возле Калихара, когда а,Урк угнал винтокрыл, сообщили своим, а те...

-- Зря вы убежали от а,Урка. Лес -- дело нешуточное.

-- Да я испугался! Хватает, бьет, тащит, чего ему надо?! Он же драпанул в Тарнфил, нас могли бы и сбить над городом.

-- Да что мы стоим? -- сказал второй. -- Пошли. Пора вам, уль Митя, обсушиться, поесть.

Дальше разговор шел уже на ходу. "Знают они или нет от а,Урка об Орике?" -- думал я, шагая с ними рядом.

-- Чего же вы двинули в Тарнфил, в самый огонь, уль Митя?

-- Да я удрал от него прошлой ночью, по расчету мы были близко от Тарнфила. Куда же мне было идти? Обратно?

-- Да, это нелепо, -- сказал первый. -- А где вы ночевали?

-- Я? На дереве. В ветках. Подвязался веревкой и спал.

-- Уму непостижимо -- провести ночь в лесу на дереве!

-- Вы меня выследили? -- улыбаясь, спросил я.

-- Нет, просто увидели издалека. Да и выстрел' был.

-- Ваши рядом?

-- В километре отсюда.

-- А вы гуляли?

-- Мы -- офицеры, -- сказал второй, потом добавил: -- Ясно, почему вы шли к городу, ну, а здесь-то что бы вы предприняли -- не встреть вы нас?

-- Неужели вы думаете, что мой отец усидел на месте, узнав от повстанцев, что меня увез а,Урк? На своей машине он наверняка маханул в Тарнфил. Я должен как-то его найти.

Дальше мы медленно шли молча, а я размышлял, верно -- не верно, -- не знаю. А,Урк, потеряв меня, наверное, смолчал. Обо всем по телеку сообщили повстанцы. Но не рассказал ли а,Урк сгоряча об Орике?! Или сам а,Урк должен прятаться, если я, не дай бог, погиб в лесу? Ему ведь никто из высоких чинов не поручал уворовывать меня. Это была его некоторая вольность.

-- Извините, -- сказал я. -- Может быть, это заденет вашу честь, но я хотел спросить у вас, это важно для меня.

-- Мы слушаем вас, уль Митя, -- сказал первый.

-- Еще раз простите. Как складывается борьба? -- спросил я. -- А потому: каково ваше положение в лесу? Вы, извините, проиграли и отступили? Или ваш отряд цел и ждет команды? Вы намерены уходить в леса или идти на Тарнфил?

-- Ну... это же дела военные, тайна!

-- Ну, разумеется, -- сказал я. -- Тайна! Особенно важная для меня, так как я лазутчик повстанцев. Все гораздо проще. Если вы уйдете в леса, то мне как-то смешно идти обратно. Если в бой, то как мне быть? Я как раз собирался избежать боя.

-- Резонно, -- сказал второй. -- Положенне в Тарнфиле мы тем не менее сообщать вам не будем. Но в лес мы не уйдем. Мы ждем сигнала к бою.

-- И возьмете меня с собой?

-- А вы хотите пострелять вместе с нами?

-- Воюете вы, а мы гости всей Политории, не так ли? Да есть, простите, причина и поважней.

-- Какая же, если не секрет?

-- Мне моя мама уши надерет, если узнает, что я рисковал жизнью, не подумав о ней.

Оба они рассмеялись, и, честное слово, хотя они были сторонниками квистора, выглядели они оба довольно симпатичными.

-- А что уль Орик? -- спросил я. -- Он закинул нас к моро и улетел в Тарнфил. Как он?

-- Ходят слухи, что он перешел к повстанцам, хотя те объявили, что взяли его и его дочь заложниками.

-- Ну да?! -- я изобразил сомнение. -- К повстанцам?!

-- Он член оппозиции, и это было бы логично с его стороны. Кто-то, может, и огорчен этим, но не удивлен.

-- Как и другими сходными случаями? -- спросил я.

-- Ого! -- сказал второй. -- Вы глубоко копаете.

-- Ничуть, -- сказал я. -- Я тоже смотрел телек. Многие перешли на сторону повстанцев, в том числе и военные.

-- А,Урк потерял в лесу не лазутчика, -- сказал второй первому. -- Он потерял агитатора. Да, Рест?

-- Похоже, Митар, -- сказал Рест. -- Да, уль Митя, мы вам не представились: Рест... Митар. Я поклонился.

-- Я не агитатор, -- сказал я. -- Как вы знаете, я еще учусь в школе, но так уж вышло, что мы с папой попали в такую ситуацию, что многого понаслушались и понагляделись.

-- Вот как? -- сказал Рест.

-- И убейте меня на месте, если вы по характеру и даже облику чуточку не напоминаете мне повстанцев.

Рест и Митар расхохотались, а Митар сказал:

-- Как же быть с вами-то, уль Митя? Я пожал плечами и вдруг спросил:

-- А что слышно про Пилли, если вы знаете, о ком я говорю?

-- Знаю. Я знаю, -- сказал Рест. -- Мы даже дружили когда-то. Вчера ее видели среди повстанцев. В одежде медсестры.

-- Вот это да! -- сказал я бойко. -- Не ожидал!

-- Все возможно, -- сказал Рест. -- Между нами говоря, мой большой друг давно стал повстанцем -- капитан Рольт.

-- Капитан Рольт?! -- воскликнул я. -- Это тот самый, на знаменитой подлодке, да?

-- Он самый и есть, -- сказал Митар.

-- Потрясающе! -- сказал я. -- Уль Рест, тогда вам прямая дорога к повстанцам, если уж капитан Рольт ваш друг...

-- У нас с ним оказались разные представления о чести военного офицера, -- сказал Рест задумчиво.

-- Разные представления? -- спросил я. -- Не знаю, не уверен. Рест так же задумчиво посмотрел на меня, думая, вероятно, совсем о другом, потом сказал:

-- Что же с вами-то делать, вызвать сюда машину?

-- И что?

-- И в город. Риск? Все же меньший, чем если мы пойдем в бой. Не оставлять же вас в лесу. Головоломка какая-то!

-- А там-то как, в городе? -- спросил я. -- Где я буду?

-- В наших укрытиях. В казармах. Где же еще?

-- А как я найду отца?

-- А как бы вы нашли его, доберись вы до города сам? Мне оставалось только вздохнуть. Не мог же я сказать, где бы я стал его искать.

-- Может, он в нашем бывшем доме. Дом вряд ли тронут.

-- Да, конечно. Вы -- гости, -- сказал Митар, -- но... а,Урк...

-- Вот вы говорите а,Урк, а,Урк, -- сказал я. -- А кто он такой, собственно? Откуда вы его знаете?

-- Ну-у, он известный в Политории кулачный боец.

-- Да, -- сказал я, -- но говорите-то вы о нем не как о кулачном бойце. Он был в отряде повстанцев, бежал оттуда, он сам рассказал это мне. Он там был в плену, хотя он и не чиновник квистории, не военный. Кто он такой вообще?

-- Как вам сказать... он -- работник тайной службы квистории, что-то вроде этого, -- сказал Митар.

-- И исполнял приказ квистории? -- спросил я. -- Я имею в виду не его побег, а то, что "прихватил" и меня? Нам что, угрожали моро или повстанцы рядом? Смешно.

Рест и Митар были явно смущены. Пикнула "машинка" Реста.

-- Уль Рест, -- услышал я. -- Центр сообщает...

-- Что именно? -- спросил Рест.

-- Что скорее всего по ситуации наш отряд сегодня уже будет не нужен. Время позднее.

-- Понял, -- сказал Рест. -- Скоро будем. Приготовьте одежду среднего размера. С нами землянин.

-- Я вас понял. Все будет выполнено.

Через пару сотен метров из-за деревьев вышел солдат и отдал Ресту и Ми-тару честь -- прямая рука, резко выкинутая в сторону, параллельно земле. Честное слово, при внешней несхожести это напомнило мне жест фашистов. Поглядев влево и вправо, я увидел и других солдат, с равными промежутками стоящих в лесу по некоей кривой, вероятно, они окружали лагерь отряда в роли часовых. На секунду у меня замерло сердце -- я подумал о моро, о Митаре и Ресте; было такое ощущение, что шаг, другой -- и они сами уйдут к повстанцам (и вовсе не от страха поражения), но, появись моро, и Рест, и Митар стали бы сражаться и погибли бы, а мне не хотелось, чтобы они погибли.

Конечно, тот, кто связался с Рестом, рассказал отряду, что за "птицу" ведут их офицеры. Рест всех "успокоил", сказал, что ночь я провел в лесу на дереве, немало прошел, выбился из сил, так что вопросы ко мне потом. Лагерь отряда ничем особенным не отличался: двухскатные защитного цвета навесы и гамаки. Работало несколько печек -- готовился ужин. Я переоделся, обтеревшись полотенцем, повесил сушиться рубашку, куртку, брюки и достал, к общему восторгу, рыбу. Когда я показал снасть, которой я ловил, все ошалели от моей сообразительности. Рыбу зажарили, а я пока сидел на куске бревна, прислонившись спиной к дереву, и, кажется, какое-то время ни о чем не думал. Часовые молчали, начало темнеть, чуть тише и реже стали выстрелы и взрывы в Тарнфиле: надвигалась ночь. Ночь в гамачке, как когда-то -- сон днем летом на даче, на Земле, не так ли, Митя Рыжкнн, ученик-школьничек, а? Да-а, до этого восьмого класса надо еще дожить: выжить и долететь до мамы. Худо мне было на душе: отец не знал, что со мной, жив ли я, а я боялся выдать себя и кого-то еще, если наладить коммуникатор.

"Бежать сегодня же ночью, вот что!" -- решил я.

Когда совсем стемнело, я встал, пошатываясь, и всем стало ясно, что мне не до разговоров. Позже Рест показал мне мой гамак рядом с собой и Митаром; я отозвал его в сторону и, решившись, сказал, что очень беспокоюсь за отца, где он и что с ним, и не посмотрит ли Рест мой коммуникатор, что-то с ним неладно.

-- Обещаю вам, уль Рест, -- сказал я, -- что если налажу связь, я просто скажу, что жив-здоров и у кого я, но не скажу, где.

-- Я вам верю, -- сказал Рест, беря мой коммуникатор.

Рест вскрыл коммуникатор, внимательно осмотрел его, потом, сказав "контакты подсырели", протер их тряпочкой, помахал над печкой и наконец включил: эфир стал куда более чистым. Рест поставил на место защитную крышку, отключил коммуникатор и после моего "спасибо" тактично ушел. Сам я пошел куда-то вбок, пока хватало света неярких ламп возле печек, потом сделал шагов двадцать в темноту и встал за дерево. Долго я вызывал отца, было очевидно, что аппарат работает, но папа молчал. Молчал и Рольт. Я набрал номер Ир-фа и... поджилочки мои затряслись от радости: он мне ответил. Слышно его было плохо.

-- Охотник, миленький, -- зашептал я. -- Вы меня слышите?

-- О, хвала небу, -- прошептал он. -- Это ты, рыбак?

-- Я под городом, рядом, но не могу сказать, где.

-- Я тоже недалеко. Ночью буду в городе.

-- А где отец, папа где? -- зашептал я.

-- Успокойся, он или на севере, или уже летит оттуда.

-- Сделайте так, чтобы он знал: я жив и рядом.

-- Конечно, сделаю. Ты не ранен?

-- Не! А папу поймайте вызовом в полете.

-- Если будет возможность. Не волнуйся.

-- Я не могу сказать, где я, -- зашептал я. -- Долг чести. Но если я окажусь в городе, как мне быть?

-- Латор, -- шепнул он.

-- Он жив?

-- Да, хвала небу. Тебе нужна помощь? Не скромничай!.

-- Нет. Пока нет. Лучше не надо. Как я рад...

Не люблю я эти расхожие выражения типа "камень свалился с души", но, честное слово, со мной произошло именно это, я даже как-то обмяк, всякое напряжение снялось; хотя я и отдавал себе отчет в том, что мои проблемы далеко не разрешены, но копаться в них не следует, потому что достаточно выделить одну: как мне покинуть отряд Реста и Митара?

Прежде чем вернуться к гамаку, я внимательно огляделся в темноте. От лагеря шел слабый неяркий свет, вероятно, никто еще не спал. Я вгляделся в лес, став спиной к лагерю, и увидел наконец на равном расстоянии друг от друга шесть слабо светящихся точек. Свет этих шести точек был направлен в землю, и я догадался, что это шестеро ближних ко мне часовых. Каждый из них не видел другого, видел лишь слабый свет луча фонаря, направленного вниз. Свет горит -- значит, все в порядке: сосед жив. Прочесывать же лучом фонаря расстояние влево и вправо от себя каждый из них не мог: окажись рядом враг, он бы сразу понял, что это охрана, часовые.

-- Ну что? -- спросил меня Рест, когда я вернулся.

-- Старался, но все зря, -- сказал я. -- К отцу я пробиться не сумел. Не знаю, где он. И к улю Орику тоже. Либо он где-то далеко, очень, либо вы ошибаетесь, и он действительно заложник.

-- Дождемся утра, -- сказал Митар. -- Если нас не бросят в бой, вызовем для вас машину. Если же бросят, резоннее оставить вас в лесу, а потом попытаться забрать.

"Это было бы отлично, -- подумал я. -- Остаться одному".

-- А не пора ли нам спать? -- сказал Митар. Это был скорее приказ, который он тут же произнес громче, давая тем самым приказ и всем бойцам. Было отключено общее слабое освещение, и каждый стал укладываться в гамак, осторожно светя себе фонариком. Под двухскатным легким пологом помещалось четыре гамака, под пологом офицеров, Реста и Митара, было лишь два, для них, но мой, третий, поместился рядом с ними легко. Пистолет я давно уже спрятал в карман брюк, а ремешки коммуникатора и "плеера" застегнул на спине так, чтобы аппаратики не болтались. Мне был выделен гамак посередине между Рестом и Митаром, и я, демонстративно поставив свой рюкзак между собой и Рестом, улегся в гамак. Пора было спать. Если же говорить обо мне, -- то мучительно не спать. И при этом я чувствовал, что меня так и клонит в сон.

-- Как я слышал, -- сказал мне тихо Рест, -- на вашей Земле с войной покончено?

-- Да. Скопилось столько и такого оружия, что, начнись война, Земли бы просто не стало, ни одного живого существа.

-- Как бы ваша война убила самое себя? -- сказал Рест.

-- Что-то в этом роде, -- сказал я.

-- Это хорошо, -- сказал Рест, -- но мы поступили мудрее: уже очень давно мы, осознав свои возможности и возможности структур вещества, вообще отказались от сверхмощного оружия. Более того, Политория столь мала и мы так дорожим ее воздухом, а потому и лесами, что война в лесах запрещена обычными бомбами.

-- Это так мудро, -- сказал я, -- что непонятно, почему Политория вообще не отказалась от любых войн и, простите, всякого рабства.

-- Таков был порядок вещей, -- чуть сухо сказал Рест. -- Когда я молодым вступил в армию и не мог изменить этого порядка, я решил, по крайней мере, не столько поддерживать его, сколько посильно бороться с еще большим беспорядком, если он возникает.

У меня не было сил и права возражать ему, я лишь сказал:

-- И все же вы больше похожи на повстанца, чем на человека квистории.

-- Оставим это, -- сказал Рест.

-- Хорошо, -- сказал я. -- Прошу извинить меня.

-- Спим, -- сказал Рест; Митар уже тихонечко похрапывал.

... Глаза мои слипались. Я послюнил палец и протер их -- так-то лучше, бодрее. Я посмотрел на часы! Ого! С момента конца разговора с Рестом прошло почти два часа. Прилично. Пора думать и о делах. Я скинул с лица одеяло и минут пять прислушивался к тишине, к легкому храпу вокруг, к темноте. Митар храпел мощно. Рест -- едва слышно, спокойно.

Я начал специально не очень-то осторожно вылезать из гамака и произнес негромко "проверочную" фразу:

-- Черт! Сыро-то как.

-- Что? -- сонно спросил Рест. -- Вы куда?

-- Я... мне нужно... по малым делам, -- сказал я, вдруг напрягшись. Разбудил-таки Реста.

-- А-а, -- сказал он полусонно. -- Возьмите фонарь. -- Он засветил его, чтобы я мог перешагнуть его гамак, и я увидел рюкзак. Я взял из рук Реста фонарик, прошептав: "Стоит ли, я недалеко, рядом". Он что-то пробормотал в полусне, и я, опустив фонарик вниз, сделал несколько больших шагов и тут же выключил его: меня-то стоящие на постах не должны были видеть. Сами они, выбирая свои точки еще вечером, явно стояли на таких участках один по отношению к другому, когда между ними не было ни одного ствола, чтобы видеть точечки соседних фонарей. Делая очень осторожные шаги вперед, нащупывая руками деревья и обходя их, я наконец разглядел две точки фонариков соседних постовых -- ровно посередине между ними я и должен был пройти. Зная, что Рест уже, а часовые еще меня не слышат, я пошел быстрее, вытянув руку вперед и нащупывая то пустоту, то ствол дерева. Постепенно я подходил к линии между часовыми все ближе и ближе. Сердце, с которого у меня "свалился камень", когда я установил связь с Ир-фа, теперь бешено колотилось. Конечно, "бросся" за мной Рест (кстати, без фонаря) и найди он меня, он бы не разгадал мой замысел (ну, заблудился мальчик и заблудился), но тогда мой план полетел бы ко всем чертям. "Погони" я не слышал. Я снова "успокоился", не упуская из вида светящиеся точечки впереди, слева и справа от меня, и из-за того, что опасная прямая линия между часовыми была совсем рядом, пошел крадучись. "Замысел" выглядел простым: пересечь эту линию и начать уходить все дальше от лагеря, забирая не очень резко, но влево, а потом и совсем резко влево, и выйти к самому краю леса перед Тарнфилом. По ощущению я пересек эту опасную линию и начал чуть забирать влево; снова замелькал, скрываясь за деревьями и вновь появляясь, левый от меня фонарик часового; слегка загибая влево, я немного приблизился к нему и вдруг, остановившись на секунду, увидел, как его фонарик дернулся, качнулся немного и будто упал в траву, и услышал полуявный не то вскрик, не то хрип какой-то и замер. Не знаю, как назвать это чувство, возникшее у меня в темноте, -- интуицией, догадкой, но чувство это было ясным и четким, с оттенком уверенности, я ощутил, не оборачиваясь, что нечто подобное одновременно происходит и с соседним "фонариком", и стараясь сохранить правильное направление к первому часовому, твердо "двинул" вперед, внезапно вспомнив и начав негромко насвистывать песню, которую я слышал, сидя за столом в окружении политоров с темными гордыми лицами. Я сделал в выбранном направлении, вероятно, шагов сто, продолжая насвистывать, и не удивился, хотя и вздрогнул, когда кто-то жестко положил мне на плечо руку, и тогда я спросил:

-- Есть ли среди вас Кальтут и Олуни?

-- Нет, -- ответил мне в темноте голос. -- Они среди других.

-- Далеко? -- спросил я.

-- Недалеко. Сзади нас. Они спят. Кто ты?

-- Я... мальчик с Земли. Я брат Олуни, потому что он меня спас. Вот, -добавил я, нащупав на груди амулет Олуни и быстро посветив на него фонарем. -- Вот камешек с его шеи мне на память.

-- Олуни будет рад видеть тебя, -- сказал в темноте невидимый моро. -Откуда ты здесь ночью в лесу один?

-- Я сбежал из отряда войск квистора, -- сказал я. -- Мне нужно в Тарнфил, я от них сбежал, хотя они мне ничего плохого не сделали. Они бы увезли меня на машине к политорам квистора, а мне нужно найти отца и повстанцев.

-- Все часовые убиты. Скоро не станет и их отряда.

-- Слушай меня внимательно, моро, -- сказал я, -- отряд вон там. -- Я протянул руку. -- Потрогай мою руку.

-- Я знаю, где отряд, -- сказал он и тут же прокричал криком какой-то птицы. -- Я остановил своих, чтобы они не шли к отряду, пока мы с тобой говорим, -- пояснил он.

-- Там есть два политора, все лежат в гамаках по четверо под крышей, а эти -- вдвоем. Между ними -- мой мешок. Они должны остаться живыми, свяжите их, но не убивайте, они друзья Рольта с лодки, которая плавает под водой, они случайно пошли с Рольтом по разным тропинкам. Это хорошие политоры, они пока... как слепые... Пусть они живут, надо их переправить к Рольту, там они все поймут.

-- Что будешь делать ты? -- спросил он. -- Будешь с нами?

-- Нет. Я должен добраться до Тарнфила, куда вы не пойдете.

-- Да, -- сказал он. -- Не пойдем. Где ты будешь ночью?

-- Я пойду, как и шел, -- сказал я, -- к краю леса. Когда вы вернетесь к Олуни, скажи ему, где я. Он найдет меня.

-- Иди, -- сказал моро. -- Я сделаю, как ты решил.

Он исчез в темноте, вскоре я услышал тихие крики птиц -- моро перекликались. Я шел, наверное, минут десять, наконец лес кончился -- передо мной было темное пустое пространство и чуть дальше -- зарево огней Тарнфила. Я сел на землю, прислонившись спиной к дереву, и стал ждать утра. Со стороны Тарнфила раздавались иногда одиночные выстрелы. До рассвета, я думаю, было не меньше часа с лишним. Через полчаса я, светя фонариком, вышел на поле перед лесом, отошел метров на пятьдесят в глубь этого поля, чтобы Олуни, где бы он ни вышел из лесу, легко мог найти меня, и, присмотрев невысокий пригорок, сел на него. Прошло еще с полчаса, когда я вновь услышал крик неизвестной мне птицы, это был тот же крик моро. Но шел он явно от края леса. Крик повторился, и я стал светить фонариком в его сторону. Оттуда тоже засветили в мою сторону фонари, постепенно они приближались ко мне, я встал на пригорке и вскоре увидел Кальтута, Олуни и связанных Реста и Митара. Понимая, что делаю все правильно, я тем не менее очень неловко чувствовал себя перед обоими офицерами. Мы обнялись с Кальтутом, потом -- очень крепко -- с Олуни, и я немного сжался, чувствуя, что вот сейчас должен произнести нечто вроде речи. Рест и Митар молчали.

-- Уль Рест и уль Митар, -- сказал я, глядя в свете фонарика, как хмуро они смотрят вниз, в землю. -- Я не очень-то умею это делать, но я хочу... высказаться. Спасибо вам, вы приняли меня не как врага, не как "лазутчика", и вы не ошиблись. Уйдя из лагеря ночью, я хотел бежать в Тарнфил. Но я не наводил моро на ваш отряд. Они сами знали, где вы, а со мной столкнулись случайно. Я знал, что они могут здесь оказаться, -- не около вас обязательно, но в лесу, -- да, я знал это, но говорить вам об этом -- не мог: это была не моя тайна. А просьба оставить вас двоих в живых -- моя просьба. Как солдаты, простите меня, что я распорядился вашей жизнью.

-- Да, уль Митя, этого права вам никто не давал, -- сказал Рест. -Точно так же, как никто не давал вам права предупредить нас, что моро могут оказаться рядом. Но не нарушив одного права, вы нарушили другое. Чем мы вам обязаны? -- несколько иронично добавил он. -- Добрым обращением с вами?

-- Нет, -- сказал я. -- Помните, уль Рест, вы сказали мне, что были очень дружны с капитаном Рольтом? Я не сказал вам тогда, что он и мой друг. Я попросил оставить вас в живых только потому, что уверен, капитан Рольт одобрит мой поступок, когда вы двое окажетесь на его подлодке. Вы знаете его не хуже меня, а я убежден, что если вы не примете его предложения остаться с ним и с повстанцами, он освободит вас. Хотя бы потому, что не он взял вас в плен. Вы легко вернетесь в войска квистора, если захотите. Вот и все. Олуни, -- добавил я. -- Где вы будете весь этот день, когда взойдет солнце?

-- В этих лесах, -- сказал он.

-- Берегите уля Реста и уля Митара. Я постараюсь все сообщить капитану Рольту.

Каким-то чутьем я ощутил, что вот-вот начнет светать, сотую долю капельки даже уже начало.

-- Ну, я пошел, -- сказал я. -- Я хочу, чтобы мы опять увиделись, -добавил я. Снова Кальтут и Олуни обняли меня, а я их; я поклонился Ресту и Митару (они ответили мне едва заметным кивком) и пошел к Тарнфилу. Но голос Реста остановил меня.

-- Забирайте немного правее, уль Митя, -- сказал он, -- если хотите попасть к ближнему входу в подземный город.

Сказав ему "спасибо", я пошел быстрее и, как он велел, отклоняясь немного вправо. Я ждал начала рассвета, а зачем? Город я и так видел, по огням над ним. В темноте меня никто бы не заметил. Конечно, возле самого города я рисковал: ничего не видя, я мог угодить в какие угодно руки, но... Но уж идти по открытому пространству, когда рассветет, -- вовсе нелепо. Нате -- вот он я!

Постепенно я приближался к городу, оставляя за собой поле и лес; ухоженная растительность города, кусты и деревья надвигались на меня вместе с крайними, ближними к полю, домами-шарами, рассмотреть подробно самую окраину города я не мог, а там-то, за кустами, и могла скрываться опасность. В этом и был весь фокус: идти быстро, быстрее уходить с открытого пространства, пока совсем не рассвело, идти, как только можно быстро, -- так же быстро приближаясь к точке спасения или, может, и к точке опасности. Свет все больше и больше наполнял политорское небо, бежать я само собой не мог, но и сбавлять скорость тоже не хотел. Случайно я поглядел вверх и вправо и, потрясенный, увидел высоко в небе большой отряд геллов. То ли они хорошо знали военные условия этой окраины города и оптические прицелы с другого его конца были бессильны, то ли они рисковали, видя, по крайней мере, что нет воздушных кораблей (а видели они, по-своему, не хуже моро), но они летели разреженной большой группой, приближаясь именно ко мне, вернее -- к точке над моею головой. Мигом во мне что-то забурлило! Я рвал и метал, что на мне нет ничего белого, чтобы помахать им, я сжимал кулаки, понимая, что не докричусь до них, бесясь, я содрал с себя и куртку, и рубашку и стал размахивать, глядя на геллов, рубашкой, а потом, не переставая махать, вдруг брякнулся на землю и лег, распластавшись, -- может, так им проще было заметить меня. Я готов был против всякой логики заорать, но тут, чуть ли не задохнувшись, увидел, что они начали снижаться. Они начали снижаться! Я закрыл глаза. Наверное, они стремительно идут вниз. Подожди, подожди, говорил я себе, еще немного и... Я выждал паузу, и мне показалось, что секундой раньше, чем я открыл глаза, я услышал мощный шум их крыльев. Еще, еще мгновение, еще... и вот я уже вскакиваю, хохоча от радости, и гляжу на них обалдевшими от счастья глазами, а они стоят вокруг меня -- геллы! Конечно, все они слышали обо мне, кто-то из них само собой видел меня по телеку -- я об этом не думал...

-- Я... мне необходимо в Тарнфил, я ищу отца, я должен видеть Латора. Вы знаете Латора?! -- говорил я, захлебываясь.

Они весело смеялись, держа в руках оружие, как пушинки.

-- Значит, ты убежал от а,Урка? Вот это номер! -- сказал один. Второй, подняв мои руки, мягко обвязывал меня веревкой, все тело, и я не сопротивлялся. -- Как ты добирался, уль Митя?

-- Лесом, -- сказал я.

-- И долго?

-- Две ночи в лесу и целый день пути по лесу, -- сказал я. -- Из отряда квистора я тоже убежал, ночью. Я попал случайно в их отряд. Отряда нет -моро их ликвидировали. Двое живы по моей просьбе, они у моро, я обязан быстро связаться с Рольтом.

Они улыбались мне, смеялись. Кажется, последние слова я договаривал, когда четверо из них крепко взялись за веревку, которой обвязали меня, двое -- возле плеч, двое -- у бедер.

-- Не бойся! -- крикнули они. -- Не бойся! -- Но кричали они, кажется, уже тогда, когда я был вместе с ними метрах в десяти над землей. Четверо здоровых геллов летели, держа меня, вероятно, как перышко, остальные окружили нас со всех сторон, и, конечно, с земли я был не виден, хотя стре

лять стали бы не по мне, а по ним. Наверное, поэтому геллы, которые летели надо мной, видя, что никаких машин не появилось, заняли, нырнув, место внизу группы, и я догадался: случись что с геллами, которые держали меня, нижние успеют меня подхватить.

-- Нижний город наш?! -- крикнул я и даже в тот момент не осознал, как легко, не задумываясь, я сказал это слово "наш".

-- Наш! -- крикнул гелл, который держал меня за веревку возле моего плеча. -- Наш, и все входы хорошо охраняются!

Я настолько обалдел от счастья и полета, что только смеялся, глядя на них, и всем телом отмечал, как их группа делает резкие синхронные повороты, взмывает вверх, бросается вниз, летит среди высоких деревьев (это я увидел), проносится мимо зданий с шарами, идет на снижение; вдруг раздались выстрелы.

-- Герик падает, -- крикнули снизу.

-- Трое за Гериком, двое -- на страховку! -- крикнул гелл, летевший впереди меня. -- Крайние -- огонь!

Заработали пулеметы геллов, я ничего не слышал, кроме шума их крыльев и выстрелов, мы снижались, снижались...

-- Есть! -- крикнул кто-то. -- Они подхватили Герика почти у земли, все в порядке, они уходят в нашу сторону!

И вдруг так же внезапно, как я взлетел, я ощутил, что я на земле, в кругу стоящих геллов. Они расступились, и я увидел вход в нижний город и мощные баррикады вокруг него. Через равные промежутки по всему верху баррикад с геллами на них стояли на земле легкие и очень длинноствольные орудия, не считая пулеметов на самих баррикадах. К нам подошли пятеро геллов, четверо из них несли Герика, он был бледен и в крови.