Гегель как судьба России

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Как отчасти видно из предисловия к болгарскому варианту книги, моим первоначальным намерением было построить работу шире. Она должна была иметь вид: «Гегель как судьба славян». Однако по мере работы стало ясно, что уже «русская тема» делает работу столь объемистой, что просто невозможно сочетать в одной книге даже Россию и Болгарию. Поэтому «Гегель как судьба славянства» был вынужден сузиться до «Гегель как судьба России». Но данное обстоятельство не нужно рассматривать как принципиальный отказ от первоначального замысла показать, что славян XX века связывает уже нечто большее, чем только кровное родство. Их теперь связывает идея.

Христианская идея, которая сплотила в одно целое западноевропейские народы, сделала их одной семьей, у славян сыграла, напротив, не объединяющую, а разобщающую роль. Часть славян находится в орбите западной христианской идеи, а другая часть крепко привязана к восточному варианту христианства. На славянах религиозная идея, таким образом, продемонстрировала свое бессилие. Объединить славян поэтому оказалась в состоянии не религиозная, а философская идея. Первоначально она их объединила в рамках своей исторической овнешненности в рамках коммунистической идеологии (как в свое время огнем и мечом крестоносцы пытались объединить народы именем религиозной идеи). Поскольку после падения коммунистической идеологии центробежные силы в славянском мире возобладали, то моим намерением было показать, как за внешним, грубым фасадом «марксистско–ленинской философии» скрывается истинная и глубокая философская идея, которая, вобрав в себя и результаты христианской религии, в состоянии объединить не только славян, но и весь мир. Совершенно замечательным, однако, является то, что эта идея уже мощно присутствует в жизни прежде всего славян. Она есть их особенность, их историческое лицо также как христианская идея есть лицо западноевропейских народов. Ограничившись выявлением этой идеи только на почве русской культуры, я, однако, постоянно имел в виду, что отмечаемые для России закономерности духовного развития являются не только особенностями русской истории, но и особенностями общеславянскими. Так, например, рассматривая новейшую историю Болгарии, я нахожу в ней все те элементы развития формы философского разума, которые характерны и для России. Конечно, духовная история Болгарии имеет свою специфику. Это, во–первых, позднее освобждение от османского господства, обусловившее и более позднее знакомство болгар с идеями немецкой классической философии. А во–вторых, нахождение болгарской культуры в сфере германского влияния в тот период, когда Россия уже пыталась жить своим «славяно–коммунистическим» умом (1930–40‑е гг.). Эти две особенности обусловили тот факт, что немецкая классическая философия и прежде всего Гегель в Болгарии были почти неизвестны в XIX в., а в XX в. их стали воспринимать через призму германской культуры XX в. Немецкое влияние 1930— 40‑х гг. дало для Болгарии только одного «гегельянца» — Янко Янева, чье «гегельянство» стоит под знаком того восприятия Гегеля, которое в этот период мы находим в Германии (Р. Кронер, Г. Глокнер). Тем рельефней, однако, выступает в Болгарии «гегельянство» коммунистов. Если в докоммунистический период в Болгарии не имелось ни одного перевода Гегеля на болгарский язык (даже в период теснейшего сотрудничества Болгарии с Германией!!!), то после попадания Болгарии в русско–коммунистическую орбиту, менее чем за двадцать лет огромными для этой страны тиражами выходят почти все основные произведения Гегеля, а некоторые переиздаются вторично[1]. Основным философским мотивом в рамках коммунистического развития болгарской философии, также как и в России, являются логические проблемы, которые, конечно же, развиваются в рамках «диалектической логики» и т. д. Таким образом, та прослеживаемая нами в книге закономерность духовного развития России всецело верна и для Болгарии. Вне всяких сомнений она также верна и для других славянских народов.

Характернейшим является факт того, что даже «прогермански» настроенный Янко Янев, теоретически и практически склонившийся на сторону не «славянского», а «германского» духа[2], в качестве аргумента этого выбора в пользу Германии также имел именно Гегеля. Более того, то, что он закончил свою жизнь под развалинами «третьего рейха», не помешало ему оставаться верным «славянской идее», которую он всю жизнь связывал с философией Гегеля. Он был, может быть, единственным славянином, который со всей отчетливостью заявил, что славяне и Гегель необходимы друг для друга, что для славян быть «гегельянцами» — это судьба: «…Тайна его (Гегеля — О. С.) судьбоносного влияния на славянскую мысль не только в прошлом, прежде всего непосредственно после его смерти, когда поляки и русские переписывали его книги как апокалипсисы и чертили с помощью его формул путь объединенной славянской культуры. Гегель продолжает влиять на славянский мир и в новейшее время… Может быть Гегель является единственным славянским философом, единственным, кто мыслил и переживал мир душой славянина, и не случайно он был воспринят с наибольшим восторгом именно в России и Польше. Та пророческая интуиция, которая волновала Достоевского, «что русская мысль означает всепримирение идей и всемирную грусть обо всех… — есть самое верное славянское выражение учения Гегеля»[3]. Определение Гегеля Яневым как «славянского философа» есть фактически не зачисление Гегеля в славяне, а попытка высказать мучившую его мысль, что сами славяне оказались пробужденными ко всемирно–исторической жизни философской идеей.

9 мая 1997 г., София