Генерал армии Черняховский

ОДИН ДЕНЬ КОМАНДУЮЩЕГО

Во многих воспоминаниях и юбилейных статьях о Черняховском, которые опубликованы в газетах и журналах, присутствует одна фраза о том, что Иван Данилович всегда стремился поближе к войскам, к переднему краю, общался с окопными солдатами и офицерами.

Обычно такими похвальными утверждениями и кончается желание рассказчиков показать смелость, общительность Черняховского. Однако, что происходило, какие вел беседы, какие вопросы для себя, как командующего, прояснял Черняховский, об этом не говорится. В большинстве случаев объяснялось это необходимостью рекогносцировки и уточнением задач.

Изучая материалы к этой книге, я обнаружил в воспоминаниях генерала Алексеева описание конкретной работы Черняховского, сначала в течение одного дня, а потом и одних суток. Мне (да и читателям), считаю, очень повезло в том, что Алексеев описывает выезд Черняховского на направление, где действовали 134-я стрелковая дивизия и 629-й ее полк, в котором я тогда служил. Все, с кем встречался комфронта, места, где это происходило, мне хорошо знакомы. При чтении и дальнейшем моем изложении этого выезда Ивана Даниловича меня охватила теплая ностальгия, потому что все это мне очень близко и дорого. Заранее прошу читателей извинить мне эту старческую, ветеранскую слабость.

Привожу воспоминания Алексеева с сокращениями, небольшой моей редактурой и с моими личными переживаниями. (Поэтому не ставлю текст Алексеева в кавычки — трудно отделить его и мои слова, получится непонятное скопление этих кавычек. Но, чтобы не было нареканий или, не дай Бог, неприличных подозрений, сразу заявляю о том, что я заимствую эти эпизоды из опубликованных воспоминаний генерала Алексеева.)

Вот и сегодня потянуло командующего туда, где будет решаться судьба Витебска, — на правый фланг фронта. Умывшись до пояса после утренней зарядки, вытираясь полотенцем докрасна, он взглянул на часы и ахнул: стрелки показывали девять утра.

— Комаров! Как же так, дорогой? — бросил он укоризненный взгляд на адъютанта.

— Если будете до зари работать, то скоро и ног не потащите, — оправдывался Комаров.

Командующий позвонил генералу Макарову.

— Доброе утро, Василий Емельянович! Завтракали? Поедем на левый фланг хозяйства Людникова. А на обратном пути заглянем к Вольхину. Форма одежды, — полушутя-полусерьезно продолжал, глядя на ползущую тучу, — кожаное пальто.

У этих двух людей с первых дней их совместной службы сложились прекрасные товарищеские отношения, впоследствии переросшие в настоящую боевую дружбу. И теперь во всех поездках в войска они были вместе. Это было очень хорошо, так как там, на месте, они сразу же решали все вопросы компетенции Военного совета.

Командир дивизии встретил их на Витебском шоссе, там, где за деревней Хмелево дорога уходит влево в лес, и провел прямо к себе на КП, куда были вызваны начштабдив и начальник разведки. Познакомившись с обстановкой и состоянием дивизии, Черняховский углубился в карту и, что называется, загонял разведчика, расспрашивая о поведении противника, о системе его обороны, о характере занимаемой им местности на всю тактическую глубину.

В подтверждение, что Черняховский приехал в штаб нашей 134-й дивизии, сообщаю: блиндаж, в котором я жил со своими полковыми разведчиками, находился под насыпью упомянутого Витебского шоссе, только гораздо ближе к передовой, чем штаб дивизии.

Алексеев не запомнил и не указал фамилии офицеров, я их дополняю: командир дивизии полковник С.Я. Яковенко, начальник штаба полковник М.И. Симиновский, начальник разведки майор Василий Рубанский.

— Что собой представляет Суходровка? — Черняховский остановил карандаш на излучине реки.

— Суходровка сейчас разлилась… А так она неширокая… — докладывал майор Рубанский.

— А берега топкие? — Командующий хотел знать, пройдут ли танки.

— Сейчас трудно сказать — все залито водой. Берега низкие. Полагаю, топкие.

— Надо твердо знать, — промолвил генерал и повел карандаш дальше, через железную дорогу, шоссе. — А Лучеса?

— Берега Лучесы на нашем направлении обрывистые… — Комдив поспешил выручить своего разведчика.

— Это достоверно? — Черняховский испытующе смотрел не на комдива, а на майора.

— Железнодорожники на разъезде это подтверждают, — доложил Рубанский.

— Это направление, — командующий провел карандашом по дуге через Березучи, Островно к Западной Двине, — должно нас, генерал, интересовать. Вы находитесь на левом заходящем фланге армии, и, видимо, вам придется бить на Кузьменцы, Замосточье. Здесь, — стучал карандашом по восточной излучине Лучесы, — форсировать реку, охватом с юга окружать витебскую группировку генерала Гольвитцера. А после ее разгрома развернуть дивизию на запад и стремительно преследовать врага.

— Понимаю, товарищ командующий, — привстал комдив, довольный такой сложной и в то же время благородной задачей.

Черняховский перевел карандаш к деревне Языково.

— Откровенно говоря, я беспокоюсь за ваш левый фланг. Здесь можно ожидать от противника любой гадости. Гитлеровцы, наверное, давно разведали, что это стык армий.

— Вероятно, так, товарищ командующий.

— На вас и на вашего соседа, командира 72-го корпуса, — продолжал Черняховский, — возлагаю персональную ответственность за этот стык…

Наконец командующий встал.

— Пока все! В шестнадцать ноль-ноль, — обратился он к комдиву, — соберите командиров полков, их заместителей и начальников штабов. Место — по-вашему усмотрению. А сейчас вот сюда, — показал он на карте левый фланг левофлангового полка.

— Туда? — удивился комдив. — Не рекомендую. Туда никакая машина не пройдет. Распутица все дороги размочалила.

— Докуда можно, поедем, а там — пешком. Как, Василий Емельянович? — Генерал Черняховский подзадоривающе смотрел на генерала Макарова: мол, нам это не впервой!

Не проехали и полкилометра, как у разлившегося в лесу ручья их остановил одетый еще по-зимнему командир полка. Пришлось машины оставить, ручей перейти по скользкой бревенчатой кладке и, задрав полы, шагать по месиву грязи.

На КП полка командующий задерживаться не стал и предложил командиру вести его в левофланговый батальон. Долго они петляли по лесным топким тропам и наконец, измазанные, по колено в грязи, подошли к ходу сообщения, где их встретил человек, мало чем отличавшийся от бойцов, в таком же, как и они, полушубке и ушанке.

— Не жарко, майор, в полушубке-то? — приняв рапорт, протянул руку Черняховский.

— Жарковато, товарищ генерал, — ответил майор. — Но в этой грязи все же лучше, чем в шинели. — И, скользя по жердяному настилу, тонувшему в бурой жиже, повел начальство ходом сообщения. Вдруг сзади сухим треском грохнул разрыв мины, за ним второй, третий. Осколки со свистом пронеслись над головой. — В укрытие! — сдавленно скомандовал майор и сильно толкнул командующего в землянку, а затем генерала Макарова.

Обстрел затих. Командующий прошел на НП комбата, поднял бинокль, стал рассматривать передний край. Там по-весеннему широко разлилась и вплотную подобралась к окопам и заграждениям врага р. Суходровка.

Командующего сейчас интересовало все, что было доступно взору. Комбат был на высоте, кому еще доведется такое счастье — докладывать командующему фронтом на своем НП, — и он обстоятельно рассказывал об обороне противника, как будто только что сам вернулся из стана врага.

— А кто против нас?

— Позавчера ночью, вон там, за обрубленными елями, захватили рядового 197-го фузелярного батальона. А до этого оборонялся 347-й пехотный полк. («Языка» этого брал я со своими пятью разведчиками.)

Командующему нравился этот боевой комбат, и он, передавая бинокль генералу Макарову, шепнул ему:

— Присмотритесь к нему, подходящий кандидат на полк. — Потом он обернулся к комбату. — Говорите, фузелярный? — и сам же ответил: — М-да! Это что-то значит, майор?..

— Так точно. — Комбат с удивлением посмотрел на генерала Черняховского: такого простого в обращении и в то же время пытливого командующего он видел впервые.

Покинув НП, комдив повел ходом сообщения Черняховского и Макарова направо. А вперед неведомыми путями уже понесся «солдатский вестник»: «У нас на передовой большое начальство». Черняховский остановился у землянки, возле которой солдат, сидя на лавочке, старательно чистил снайперскую винтовку. Увидев начальство, солдат выпрямился, одним взмахом одернул гимнастерку и пятерней прошелся по рыжей голове.

— Здравствуйте, снайпер! Как жизнь? — с добродушной улыбкой поздоровался командующий.

— Здравствуйте! — выпалил солдат и замялся, не зная, как титуловать этого, в кожаном пальто, без погон человека. И застенчиво сказал: — Не знаю, как вас величать по званию…

— Генерал, — приветливо улыбнулся командующий.

— Жизнь-то, товарищ генерал, ничего… — начал было солдат и остановился, бросив растерянный взгляд на своих начальников.

Генерал Черняховский понял, что солдат чего-то не договорил, и, предполагая, что могло его волновать, спросил:

— Как с табачком?

Солдат обвел взглядом своих начальников и начал витиевато:

— Видите, как развезло — в окопе тонем. А уж там, — кивнул он в сторону, — ни проехать, ни пройти. Все боеприпасы и харч на своем хребте на передовую тащим…

— А с табачком все же как? — прервал Черняховский.

— С табачком-то? До табачка очередь не дошла… — Почувствовав, что подвел начальство, он поправился: — К вечеру обещали.

— Табак, товарищ командующий, будет, — поспешил ответить командир полка на суровый взгляд Черняховского. А стоявший за углом хода сообщения расторопный адъютант комдива со всех ног помчался к землянке комбата.

— Много гитлеровцев на счету?

— Немного, всего четверо, — виновато пожал плечами солдат. — Я здесь недавно, с… запамятовал, товарищ генерал. — Он торопливо вынул из кармана обложечку со справками о ранении и в одной из них вычитал: — С 14 марта.

— Давно воюете? — Черняховский взял у солдата эту, уже основательно потрепанную обложечку. Его удивило: снайпер — и ни одной медали.

— Как вам сказать, товарищ генерал. Мы ведь пехота, в бою живем недолго, больше по госпиталям. — Солдат с волнением смотрел, как генерал в кожанке листает дорогие ему бумажки. — Лежал три раза по легкому ранению, два — по тяжелому.

— Вижу, дорогой Иван Васильевич, вижу. — Черняховский возвратил солдату справки. Ему хотелось сейчас наградить этого солдата орденом. Но это значило бы ударить по авторитету его начальников. И он, отойдя от солдата ходом сообщения, повел разговор с комбатом.

— Вот что значит пехота, товарищ майор. Пришел солдат на передовую, не успел еще как следует осмотреться, познакомиться с товарищами, как тревога, а там — атака. Ура! Вот первая, вторая, а может быть, и третья позиции взяты. А тут раз — пуля, и в госпиталь. Кажется, солдат ничем не отличился, и награждать будто бы не за что. А в действительности он проявил в боях и волю, и доблесть, и отвагу, и мужество. Да не только проявил, а и кровь пролил! И такой солдат… — Генерал Черняховский смотрел с упреком на комдива.

— Снайпер Грачев — прекрасный солдат, достоин награды, — доложил комдив. — Я с его справками знаком и представил его к ордену Красной Звезды.

— Прекрасно, — промолвил Черняховский и направился в первую траншею. Начальники ушли, а порученец командующего записал все необходимые данные для оформления награды.

Командующий и член Военного совета обошли вторую и первую траншеи. Не преминули заглянуть и в землянки. Не заметили, как прошло время. Черняховский попробовал в землянке обед из солдатского котелка. Он с удовольствием ел борщ и гречневую рассыпчатую кашу, заправленную салом и луком.

— Хорошо! Вкусно! — сказал Черняховский, возвращая ложку. — Всегда вас так кормят?

Лица начальников насторожились, но затем расплылись в довольной улыбке, когда дружно со всех сторон прогремело:

— Всегда, товарищ командующий!

Из этой дивизии выбрались в седьмом часу вечера и прямиком проскочили часика на два в хозяйство Вольхина, находящееся в резерве армии в лесу восточное деревни Маклаки. Там задержались допоздна. Возвращались к себе на КП около полуночи. Первой по Витебскому шоссе неслась машина командующего, за ней — генерала Макарова и последней — «виллис» с охраной. Все сильно устали. Сзади послышалось резкое тарахтение, похожее на звук нашего По-2. Так все и решили, что это возвращается наш самолет с ночного задания. И вдруг впереди со страшным треском краснопламенные вспышки взрывов разорвали темноту и разбросали машины, засыпая их осколками; машину командующего отбросило вправо, в кювет, и повалило набок; машину члена Военного совета — влево, сунув радиатором в ствол дерева, «виллис», крутнувшись и сделав несколько витков, стал нормально по своему ходу. Генерал Макаров с силой рванул дверцу и помог командующему выйти.

— Ну как, цел?

— Цел, но вот глаз… что-то режет.

— Беспалый! Свет! — прокричал Макаров. Действительно, в правом глазу, ближе к виску, что-то чернело.

Ничего не говоря, генерал Макаров взял командующего под руку и посадил его в свою машину.

— Поехали! — скомандовал он шоферу.

— Куда? — спросил Черняховский.

— В медсанбат. Здесь недалеко, за лесом.

— Василий Емельянович, нужно домой, там нас люди ждут.

— Нет, — твердо ответил Макаров и сказал шоферу: — На перекрестке поворот направо.

В медсанбате все спали. Услышав, что приехал командующий фронтом, командир медсанбата растерялся.

— Как же так?.. — бубнил он. — Я не глазник… Я только хирург… Надо в Гусино, в госпиталь, там есть специалист…

— Доктор! Возьмите себя в руки, — строго сказал генерал Макаров.

— Конечно, конечно, — сдался командир медсанбата и приказал дежурному врачу: — Запустите движок и сюда, вместе с сестрой.

Дальше все шло с необыкновенной быстротой. Через минуту гулко захлопал движок, мгновенно появился свет, в операционной уже стояли в чистых халатах и шапочках дежурный врач и медицинская сестра.

— Товарищ командующий… — начал было рапортовать командир батальона, уже облачившийся в халат.

— Я сейчас больной, — прервал его командующий, а заботливая медсестра подхватила Черняховского под руку, посадила его в кресло под большой колпак лампы. Врач с ловкостью опытного хирурга-глазника извлек из глаза тоненький черный квадратик и положил его на стеклянную крышечку.

— Вы, товарищ командующий, под счастливой звездой родились… — И доктор квадратиком срезал кусочек бумажки. — Если бы он шел вот так, ребром, то было бы плохо. — Доктор завернул этот кусочек металла в бумажку, протянул командующему на память и предложил переночевать. Черняховский отказался.

— Спасибо. Некогда. Надо спешить.

— А вы боялись… — Генерал Макаров пожимал руку командиру медсанбата.

— Забоишься, товарищ генерал. Ведь командующий!

Осколок, острый как бритва, ударил в глаз плашмя, а если бы чиркнул, как лезвие? Добавлю, что могло быть на НП нашей дивизии, по рассказу члена Военного совета 39-й армии генерала В.Р. Бойко. Это произошло спустя несколько дней после визита Ивана Даниловича в нашу дивизию. А могло быть и в день его приезда. Я это хорошо знаю потому, что сам едва не стал «участником» этой беды.

А случилось следующее.

Мне приказали доставить очередного «языка» на НП командира 134-й дивизии полковника Яковленко. Я прибыл с пленным к НП, но там было не до меня, с комдивом беседовал член Военного совета генерал Бойко. Я сидел в сторонке, ждал вызова. Вот что пишет в своих воспоминаниях В.Р. Бойко:

От себя добавлю, в этом блиндаже погиб и начальник разведки дивизии майор Рубанский. Он очень хорошо ко мне относился. Именно он приказал мне в тот день доставить пленного на НП дивизии. Вот и могли меня позвать в блиндаж с пленным, если бы потребовались в тот момент свежие данные о противнике. И погибли бы от того злополучного снаряда и генерал Бойко да и я вместе с командованием дивизии.

Но, как говорится, Бог оберег командующего и меня грешного.

В тот день солнце уже зашло за горизонт, а Черняховский по-прежнему был бодр, в то время как Макаров от усталости помрачнел.

— Что вы такой грустный? Нездоровится? — не без тревоги спросил Черняховский.

— Сегодня словно обухом по голове огрел меня Добряков (начтыла)… — Макаров потряс бумагой, свернутой в трубочку. — Все вагоны да исковерканные пути в голову лезут. Даже и сейчас очухаться не могу.

— А что такое?

— А то, что не хватает пропускной способности по железной дороге. Для перевозки только одних боеприпасов нужно свыше пятнадцати тысяч вагонов! Это примерно около четырехсот поездов. А ведь еще нужны многие тысячи вагонов для перевозки людей, продовольствия, боевой техники, горючего!

— А вы, Василий Емельянович, не отчаивайтесь. — Черняховский взял у генерала Макарова «страшную» таблицу. — М-да! Загвоздка! — произнес он. — Ее так просто, за один присест не решить. Надо подумать и с карандашом в руках рассчитать, что везти по железной дороге, что автотранспортом, а что просто положить на грунт…

— Обо всем этом я, Иван Данилович, думал основательно и пришел к выводу, что надо не вообще везти «всем сестрам по серьгам» — пять боекомплектов, а определить какой-то минимум — кому три, а кому и полтора… где главное.

— Ну что ж, давайте.

Черняховский взял карандаш, занялся расчетом. Они сидели еще часа два, никого не принимая.

Решив эту сложную задачу, Черняховский поехал с Макаровым, Покровским и группой офицеров штаба к генералу Крылову, командующему 5-й армией. Прибыли они на КП армии как раз к началу занятий. Вокруг громадного ящика с песком, устроенного на площадке под тенью сосен, разместились командарм, его штаб, начальники родов войск. Здесь были и командиры корпусов со своими начальниками штабов и командиры дивизий.

На песке в ящике, как на ладони, простиралась лесисто-болотистая часть Витебщины. Город Богушевск входил в полосу 5-й армии.

От края до края этого ящика синими и красными линиями, специальными значками была обозначена оборона армии генерала Крылова и войск противника.

Оперативное построение войск резко делило фронт армии на две далеко не равные части: на левом фланге, на пятнадцатикилометровом фронте от Юлькова до Рублева, была растянута одна стрелковая дивизия, на одиннадцатикилометровом участке правого фланга в первом эшелоне находились четыре дивизии, усиленные 252 танками, самоходками, большим количеством артиллерии и «катюш», и еще им в затылок стояли две дивизии.

Это генералу Черняховскому нравилось, так как в таком построении он видел выполнение своего замысла: мощный удар на Богушевск, стремительный выход на Сенно, в результате разобщение и разгром 3-й танковой и 4-й полевой армий противника!

— Молодец Николай Иванович, — шептал Черняховский на ухо Макарову, восхищаясь умелым руководством генерала Крылова.

Желая, чтобы командиры корпусов, их штабы да и штаб армии основательно отработали все сложные вопросы проведения операции, Черняховский в течение всего проигрыша создавал сложную обстановку: то вдруг части армии нарывались на промежуточную или отсеченную позицию, то на скрытую противотанковую артиллерию, то вдруг их контратаковали с фланга или тыла.

В заключение «на четвертый день боя», когда правофланговый корпус генерала Казарцева продвинулся далеко на Сенно, в его тылу «появилась десятитысячная группировка немцев», «вырвавшаяся» из окружения в районе Островно.

Возвратясь к себе, Черняховский принял генерал-полковника Т.Т. Хрюкина — командующего воздушной армией. Рассказав ему о движении войск, о местах сосредоточения прибывающих армий и корпусов, он просил надежно прикрыть их авиацией. Прикинули, как поддерживать войска в ходе операции, особенно на главном направлении.

Расставшись с командармом, Иван Данилович вызвал по телефону начинжа фронта генерал-лейтенанта Баранова. Долго командующий сидел с ним, внимательно слушая соображения по инженерному обеспечению.

— Большое спасибо, Николай Парфентьевич! — Черняховский с признательностью посмотрел на Баранова. — Вы укрепили во мне веру в реальность нашего плана наступления на Богушевск.

Густая сеть траншей и заграждений, противотанковых районов и артиллерийских позиций представилась ему по обе стороны Минской автомагистрали, по ту сторону фронта.

«А сколько еще не раскрыто?» — подумал он.

Вот так проработал одни сутки командующий 3-м Белорусским фронтом. Напряженная и умелая работа Черняховского в этот день и в те сутки не только интересна для читателей, она служит образцом для использования его опыта и в сегодняшние дни. Как сказано выше, мне подарил свою книгу генерал армии Лащенко — «Искусство военачальника», приведу из нее еще одну цитату, в которой читатели легко обнаружат обобщенное отражение работы Черняховского, которая описана выше.