Генеральская звезда

Ла-Гуардия. 1953

Я зашел во временный штаб, разместившийся рядом с главной ротондой. Командовавший «парадом» полковник кивнул мне.

— Гарри, они, похоже, опоздают минут на сорок, — сообщил он.

— А может, его надо было доставить сюда на гражданском самолете? — ехидно осведомился я.

— Очень смешно, — рассердился полковник.

Наступило время снова взглянуть на Маргарет. Она все еще беседовала с Айрин Миллер.

— Поженились мы через три недели после того, как Чарли выпустили из Вест-Пойнта, — рассказывала Маргарет.

— А знакомы были долго? — поинтересовалась Айрин.

— С детства. Отец Чарли был военным, и их семью, как и другие военные семьи, часто перебрасывали с места на место. Но все-таки корни оставались в Фоллвью, и после смерти мужа — он погиб во время первой мировой войны — мать Чарли окончательно переселилась в этот город. Жили они через три дома от нас. Дедушка и бабушка Чарли тоже проживали в Фоллвью.

— Вы вместе учились в школе?

— В общем да. Правда, я старше Чарли, и мы учились в разных классах. Чарли больше дружил в школе с моей сестрой Элен.

— Да?

— Они примерно одного возраста.

Я решил, что, пожалуй, им пора кончать беседу.

— Извини, Айрин, но мне придется на время позаимствовать миссис Бронсон.

— Что ж поделаешь, Гарри! Заимствуй! Спасибо, что дал возможность быть с ней столько времени.

Думаю, Маргарет без особого удовольствия слушала разговор, в котором она фигурировала как некая вещь, которую можно позаимствовать.

— Спасибо, миссис Бронсон, — сказала Айрин.

— Не стоит, я с удовольствием поболтала с вами.

— Вам есть кем гордиться.

— И есть кого ждать с нетерпением.

Два очка в пользу Маргарет!

Айрин ушла, и мы снова остались вдвоем.

— А ждать еще полчаса, не меньше, — заметил я.

— Чарли опять все портит, как всегда.

— Скажи, Маргарет, он когда-нибудь рассказывал тебе, как мы с ним ходили в разведку?

— Ты потом написал об этом очерк? Он показывал мне вырезку. А что?

— Ничего. Просто я тогда не заметил, чтобы он что-нибудь испортил.

— Вас ушло семеро, а вернулось трое.

— Четверо, включая сержанта.

— Он, кажется, умер?

— Да.

— Как только Чарли приложит к чему-нибудь руку, люди умирают. Постоянно так. Не удивлюсь, если самолет, который мы сейчас ждем, потерпит аварию.

— Вот это жена, нечего сказать!

— Что ты вообще знаешь о женах?

— Знаю все, что надо... Расскажи-ка лучше, как ты играла в бридж.

— Я могла бы рассказать очень многое, не забывай об этом. Хотела бы я взглянуть, стал бы ты тогда гордиться своим драгоценным генералом?

— А знаешь, ведь я, кажется, еще ни разу не поблагодарил тебя за хлебные батоны.

— Что еще за батоны?

— Маргарет, ты забываешь свое преступное прошлое. Разве ты не помнишь, как засовывала бутылки с виски в хлебные батоны?

— Как не помнить, — улыбнулась Маргарет.

— А помнишь, что тебе надлежит делать после прибытия самолета?

— Улыбаться, обнимать его, смотреть ему в глаза, пока снимают фотографы и кинооператоры. Не помешает, если я немного всплакну. Совсем капельку, как и полагается леди.

— Да, да, Маргарет, как Мирна Лой!

— Что же будет дальше?

— Это когда же?

— Да когда кончится вся эта шумиха.

— Он получит еще одну звезду на погоны и уйдет в отставку.

— И поселится в Фоллвыо? Чтобы раз в году, в День независимости, выступать с речью в парке имени Гранта? Или на ежегодных собраниях клуба «Ротари», а то и масонской ложи «Львы»? Или чтобы удостоиться чести стать командиром местного отделения Американского легиона?

— Или, может, чтобы написать мемуары?

— Которые для него сочинишь ты. Этого ты и добиваешься? Впрочем, вряд ли ты будешь так стараться из-за какой-то паршивой книжонки. Ты добиваешься чего-то более существенного, Гарри.

— Или, возможно, какой-нибудь провинциальный университет, нуждающийся в рекламе, предложит ему пост почетного ректора?

— Совсем неплохо!

— А может, его назначат председателем правления солидной фирмы, выполняющей крупные военные заказы. Она с удовольствием возьмет на содержание героя с двумя генеральскими звездами на погонах и очень хорошими связями в Пентагоне. В наше время большой спрос на отставных генералов. Особенно высоко котируются те, в честь кого устраивались всякие там парады и кто выступал на совместных заседаниях обеих палат конгресса.

— А что произойдет, когда Чарли наконец раскусят?

— Почему его обязательно должны раскусить?

— Гарри, но ты-то понимаешь, что именно неладно у Чарли?

— Нет. А что?

— Он ненавидит армию... Он допустил ошибку, когда выбрал карьеру военного. Он сноб, если только ненавидеть армию — это снобизм. Он сноб, если только нежелание жить в соответствии с армейскими традициями — это снобизм. Он сноб, если служить в армии и чуть не рыдать от скуки — это снобизм. Кстати, он не очень умело скрывает свои настроения.

— Как у тебя прошло с Миллер?

— Прекрасно. Я говорила именно то, что она хотела слышать. Рассказ о нашем молниеносном романе с Чарли даже мне самой показался возвышенным. У нее бы волосы встали дыбом, если бы она узнала, как было с вашим героем на самом деле.

— Хвалю за осторожность.

— Гарри, ты в самом деле считаешь меня обычной шлюхой?

— Ну, я бы постарался избежать такой формулировки.

— Ты уже после нашей первой встречи знал, что я собой представляю. Помнишь, как ты заявился к нам, когда газеты на все лады склоняли имя Чарли? «Я старый друг вашего супруга, миссис Бронсон, — сказал ты. — Не смогу ли я быть полезен теперь, когда из Кореи получены такие новости о вашем супруге?» Ты сразу меня понял, не так ли?

— Маргарет, ты хочешь узнать правду?

— А почему бы нет? Немножко правды никогда не мешает. Только немножко, Гарри. Не слишком много, прошу тебя.

— Да, я сразу понял, что ты собой представляешь. Не забудь, я кое-что слышал о тебе от Чарли.

— А наговорил он, надо думать, немало.

— Порядочно.

— Ну так я жду немножко правды.

— Пожалуйста. Ты очень много пила. Это сразу бросалось в глаза.

— Профессиональное заболевание армейских жен. Что еще?

— Ты явно не чуждалась хахалей. Я обнаружил у тебя некоторые симптомы эротомании.

— А что может быть хуже стареющей эротоманки?

— Почему же? Есть вещи похуже.

— Ну ладно. Значит, пьяница и стареющая эротоманка.

— Этого я не говорил. Я только сказал, что ты много пила и что я заметил некоторые симптомы эротомании.

— Как деликатно и как справедливо! Вы сама вежливость, мистер Уильямс! Но почему же у этой развратницы ничего не получилось с вами, мистер Уильямс? Вы дали обет воздержания? Или потому, что вы близкий друг моего супруга? Или, может, всякий порядочный джентльмен обладает врожденной порядочностью?

— Не знаю, почему так получилось, Маргарет. Честное слово, не знаю. Я всегда готов иметь дело с распутницами. Что касается генерала, то я знаю его мало. Ходил с ним в разведку — об этом ты знаешь; встречался с ним в Европе, а потом уже после войны, как-то вечером в баре на Сорок восьмой улице.

— Выходит, все дело во мне? Очевидно, я просто тебе не понравилась?

— Уж если мы ведем откровенный разговор, то скажу тебе, что это тоже не причина. Наоборот, ты мне нравилась. Зрелая, опытная женщина, не требующая никаких обязательств на будущее.

— Вот для Чарли ты трудишься в поте лица своего.

— Больше для вида. Его бы сделали героем и без меня. И все, что происходит сегодня, в общем-то произошло бы без меня. Я только чуточку смазал кое-где, чтобы колеса вертелись без скрипа.

— И вот мы ждем его здесь, чтобы насладиться зрелищем того, как родина торжественно встречает своего героя, — его преданный, бьющий в литавры друг и его любящая женушка, а проще говоря — стареющая потаскушка.

— Не слишком ли сурово, Маргарет?

— По отношению к кому?

— По отношению к нам обоим. Не знаю, почему ты стала такой, какая ты есть, но про себя могу сказать: лучший эксперт для самого себя — это я сам.

— Почему ты думаешь, что я какой-то стала? Я всегда была такой.

— Никто не становится сразу таким, какой есть сегодня. Ты вот спросила, какой мне смысл заниматься генералом и какую пользу из всего этого я хочу извлечь. Клянусь тебе — не знаю. Кажется, впервые в жизни не вижу смысла в собственных поступках. Конечно, на первый взгляд все как будто ясно. Конечно, я напишу за него мемуары, и мы поделим гонорар. Конечно, приятно посидеть с человеком в кадиллаке, когда его приветствует многотысячная толпа. Но не в этом же смысл. Может, генерал все-таки заслуживает немножко признательности и немножко аплодисментов, а? Может, именно в этом и состоит для меня весь смысл?

— Возможно, возможно, — кивнула Маргарет. — Послушай, Гарри, раз уж самолет задерживается, ты не будешь возражать, если я закажу себе бокал вина?

— А сама-то ты как считаешь?

— Нельзя?

— Дело твое, Маргарет. Сколько бокалов ты уже выпила сегодня?

— Четыре... Нет, пять, если считать тот, который ты отобрал, когда появилась Айрин Миллер.

— Ну, скажем, четыре с половиной.

— Пожалуй. Значит, нельзя выпить?

— Знаешь что, Маргарет, в конце концов я тебе не нянька, сама решай, можно тебе выпить или нельзя. Ты обязана знать, сколько можешь выпить, чтобы не скиснуть.

— Гарри, поверь мне, я боюсь.

— Чего же?

— Чарли. Ну не глупо ли? В моем-то возрасте бояться Чарли! Кажется, впервые в жизни я чувствую, что боюсь его. Он тебе нравится, да?

— Очень.

— Странно. Он всем нравится. Как-то однажды... А впрочем, неважно.

— Но все же?

— Однажды Чарли застал меня врасплох на вечеринке. Все мы перепились. Он забрел в спальню и застал меня с капитаном из нашего же гарнизона. Избил его.

— И дальше?

— Все.

— Как это все? Его же перевели потом, верно? Да еще с неважной характеристикой.

— Так ты знаешь? Он сам рассказал тебе?

— Он рассказал, что вечеринка закончилась дракой.

— Начальство обязано было дать ему нахлобучку. В армии лейтенанту не положено бить капитанов, даже если он застанет кого-нибудь из них в постели своей жены. И все же, Гарри, начальство отнеслось к нему по-человечески и перевело его по-доброму, хотя и с плохой характеристикой. Знал бы ты, как мне было неловко перед ним. Да и ему, наверно, передо мной.

— И перевод Чарли устранил эту взаимную неловкость?

— Как сказать. Нигде в мире так не сплетничают и нигде сплетни не распространяются так быстро, как в армии Соединенных Штатов. Нас перевели в другой гарнизон, а через пару дней там все и всё знали. Знали, например, что миссис Бронсон лакает виски, словно воду, а в подходящей обстановке и после некоторого возлияния не прочь переспать с первым встречным.

— Представляю, как чувствовал себя Чарли!

— Неужели ты думаешь, что я не такая, как другие? Разница лишь в том, что меня однажды захватили на месте преступления. Но и одного раза достаточно. В армии ничего не забывают, ни от чего не отказываются и никогда ничего не исправляют. В армейском лексиконе нет таких выражений, как бывшая пьянчужка, бывшая шлюха. Налепили ярлык — и конец! Так-то вот, братец.

— Но между вами в свое время что-то было?

— Между мной и Чарли? Мы поженились. Чего ты еще хочешь? Видно, что-то было. Да ты и сам мог бы прийти к этому выводу, Гарри. И сказать: «А, вы поженились? Значит, между вами что-то было!» Ведь мог бы?

— Мог.

— А вот и ошибаешься, Гарри! Послушал бы, что я наговорила Айрин Миллер о романе между генералом Бронсоном и его теперешней женой! Когда газеты напечатают эту чушь, во многих военных гарнизонах будут ржать до упаду. Неужели Чарли никогда тебе об этом не рассказывал? Или, может, рассказывал?

— Нет, до этого почему-то не дошло.

— А тебя так и подмывает все услышать, да? У тебя зуд? Тебе обязательно нужно, чтобы все факты встали на свои места — так уж у тебя устроен мозг. Все должно иметь свое начало, середину и конец, как хорошая газетная корреспонденция, да? Кто?.. Что?.. Где?.. Когда?.. Почему?.. Как?.. Именно этому вас обучают в школе журналистов? Шесть основных вопросов — шесть исчерпывающих ответов. Все по форме, все как полагается — аккуратно, подробно, в определенном порядке.

— Ладно, ладно, Маргарет! Какие же будут ответы?

— Кто?.. Мы с Чарли. Что?.. Наш брак. Где?.. В Фоллвью, штат Нью-Йорк, в родительском доме человека, ставшего в нынешнем году американским героем номер один. Когда?.. В 1932 году. Почему и как — ответить трудно, Гарри. А зуд все еще одолевает тебя, да?

— Я не смог бы заставить тебя замолчать, если бы и хотел.

— Да, не смог бы, если бы и хотел, Гарри. Может, ты добудешь что-нибудь выпить, хотя бы для себя. Мою историю куда лучше слушать, если орошать ее виски. Знаю по опыту.