Гений Умирает Дважды

МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ. ОСОБНЯК ВАХИ СУЛТАНОВА

Едва слышный звук, доносившийся из-за двери дамской уборной, насторожил Боксера. Ему уже давно не доводилось слышать такого. Тем более в стенах этого особняка — люди, способные на столь искреннее проявление чувств, сюда по своей воле попадали нечасто.

Он остановился, прислушался внимательнее. Представил, как это могло выглядеть, если бы кто-то увидел его со стороны. Однако сейчас было не до подобных мыслей — и в самом деле было похоже, что там, в дамской комнате, кто-то тихо, едва слышно, плакал. Собственно, звуков самого плача не доносилось — только по временам проникали сдавленные всхлипывания.

Входить в дамский туалет не принято (не то, чтобы запрещается — именно не принято) даже начальнику охраны. И все же… Поколебавшись, Боксер осторожно повернул ручку и чуть толкнул дверь. Хорошо отрегулированные и смазанные петли провернулись беззвучно.

Прислонившись спиной к голубому кафелю стены, прямо на мусорном бачке, закрыв лицо руками, сидела та самая блондинка, которая полчаса назад обрабатывала ногти на ногах Вахи Султанова. Сквозь ее пальцы просачивались мутноватые от размытой косметики слезы, мерно капали на распахнувшийся коротенький кокетливый халатик. Одна грудь — пышная, но еще крепкая, не кормившая, загоревшая, с большим коричневым окружием вокруг обмякшего сосочка — вылезла из-под материи, другая была видна только до половины.

Боксер шагнул в помещение, плотно закрыл за собой дверь. Услышав этот звук или просто почувствовав присутствие постороннего, девушка испуганно дернулась, едва не ударившись затылком о стену, уставилась на вошедшего своими синими, как васильки в поле, глазами. От этого движения обнажилась и вторая грудь. Мужчина невольно скосил взгляд на них, однако девушка этого не заметила.

Он присел перед ней на корточки.

— Не бойся, — Боксер постарался, чтобы его голос и слова звучали как можно доброжелательнее.

И тут же поймал себя на том, что не знает, как зовут эту педикюршу. Он вообще практически никогда не интересовался именами всех этих девиц — чаще всего именно столь любимых южанами блондинок, — их часто привозили сюда, они жили здесь более или менее длительное время и потом их отсюда увозили. Он всей душой презирал это бабское, настолько расплодившееся нынче, племя, прекрасно зная, на что здесь соглашаются эти самки ради того, чтобы получить плату побольше.

— Тебя как зовут? — он положил свою могучую, столько раз посылавшую противника в нокаут, руку на ее круглое мягкое плечо.

Педикюрша сначала вздрогнула от этого прикосновения, попыталась вжаться в стену. А потом вдруг напротив, подалась к Боксеру, вцепилась своими длинными острыми ногтями в лацканы его пиджака.

— Увези меня отсюда! — заговорила она горячечным шепотом. — Не нужно мне денег, ничего не нужно! Только увези!.. Здесь страшно!

— Ну-ну, милая, успокойся… — Боксер попытался привлечь девушку к себе.

— Hе трогай меня, — вдруг заверещала она, пытаясь вырваться из его рук. — Все вы одинаковые…

Этого еще не хватало! Если сейчас кто-нибудь услышит ее визг, черт знает что может получиться. Ясно же, что у нее с Вахой что-то произошло. И если этот кавказец узнает, что его подруга взбунтовалась, неизвестно, как поведет его "горячий южный кровь"!

Боксер сграбастал девушку в свои мощные объятья, крепко зажал ей рот ладонью.

— Ну-ну, успокойся, милая, — уговаривал он ее не привыкшим к шепоту голосом. — Все будет хорошо, только не надо кричать…

Она вырывалась, крутилась, билась в истерике… Да только куда ей совладать с мускулатурой мужчины, причем, мужчины весьма спортивного! Боксер приподнял ее, уселся сам на хрустнувший под его весом мусорный бачок, легко, как куклу, не обращая внимания на ее трепыхания, развернул девушку, усадил себе на колени. От этого пояс на ее халатике окончательно распустился, и его полы разошлись. Боксер, стараясь не смотреть на ее ладное загорелое тело, какое-то время просто сидел, удерживая девушку, ожидая, пока она хоть немного успокоится. Лишь бы не укусила, — думал он, стараясь, чтобы и в самом деле его пальцы не попали в ее широко раскрытый задыхавшийся рот.

Выждав некоторое время, он поймал момент, когда она пыталась втянуть в себя воздух, отпустил рот и несильно, но звонко шлепнул девушку по щеке. Та даже поперхнулась. И разом как-то обмякла.

— Ну что, все? — теперь Боксер говорил строго — мягкость, по его мнению, могла только спровоцировать новую истерику.

— Отпусти, — тихо сказала она.

— Вот так-то лучше…

Мужчина отпустил ее, поднялся сам. Встал так, чтобы она не смогла проскочить мимо него в коридор.

— Так что же все-таки случилось? — спросил он, с невольным обостренным вниманием наблюдая за тем, как она, и в самом деле опомнившись, запахивает на груди халатик, затягивает поясок.

— Увези меня отсюда… — безнадежно попросила она еще раз. — Увези…

— Увезу! — твердо сказал Боксер. — Обязательно увезу. Только скажи, что случилось!

Он и в самом деле решил увезти отсюда эту дурочку, которая — по глупости, по жадности или по даже по похоти — вляпавшись в это дерьмо, теперь пыталась каким-то образом из него выбраться. В конце концов, он ведь мужчина, к которому обратилась за помощью женщина! Он обязан отвечать за безопасность объекта, однако в его функции не входит силой удерживать здесь ни в чем не повинных людей!..

Но ведь удерживал же! И неоднократно! Сколько тут он уже насмотрелся за время работы на Ваху! И то, что сам он лично никогда никого не мучил, мало его оправдывало даже в собственных глазах. Его угнетало тут многое — и не на последнем месте стояло то, что он, истинный русский, помогал кавказцам «доить» своих же, русских. А тут еще эта истерика у женщины, в присутствии которой совсем недавно этот зверек Ваха откровенно издевался над ним…

Уж не потому ли она обратилась за помощью именно к нему, что почувствовала, что он тут, в особняке, не свой?.. Да нет, скорее всего, она бы сейчас бросилась просить помощь к любому русскому, кто оказался бы рядом и проявил бы к ней хоть капельку искреннего сочувствия. Или даже неискреннего.

Между тем Боксер был готов и в самом деле увезти ее отсюда. Ну а там будь что будет!

— Правда увезешь?

Она не верила. Но ей так отчаянно хотелось верить хоть кому-нибудь!

— Сказал же!

Блондинка подошла, уткнулась ему лицом в широкую грудь.

— Мне страшно, Боря, — тихо сказала она. — Мне так страшно…

Боря… Откуда она знает, как его зовут? А-а, кажется, Самурай обратился у нему по имени там, когда они были у Султанова…

— Так что же случилось?

И тут ее словно прорвало. Она заговорила торопливо, горячечно, не обращая внимания на то, насколько коряво и неправильно строит фразы.

— Ваха отправил Самурая и Ису выпытать у какой-то девушки, которую они вчера привезли, что именно они изобрели с каким-то стариком. А со стариком они тоже что-то сделали, не знаю что. Он сказал Самураю, чтобы тот научил, как это делается, выпытывать, Ису… А Иса сказал, что он обязательно хочет блондинку попробовать. Тогда Ваха сказал, что вечером даст ему меня… Они не знали, что я еще не ушла и была в соседней комнате, все слышала…

Ага! Значит, Самурай должен что-то выпытать у той девушки, которую они держат в подвале… Уж он, Самурай, выпытает это точно…

— Ну а ты сюда разве не затем приехала? — с досадой скорее на себя, чем на на нее, спросил Боксер. — Ну побывает у тебя лишний черномазый хрен — что, от тебя убудет, что ли?..

Девушка отпрянула от него, стукнулась задом о раковину умывальника. Уставилась на мужчину — в первый момент скорее удивленно, чем возмущенно или обиженно. Потом глаза ее стали наполняться слезами.

— Умойся! — Боксеру было искренне неловко за свою вспышку. — Иди к себе и жди меня!.. Или нет. На выезде из гаража, у края кустарника, где скамейка…

Он резко повернулся и вышел. Все! Он решился! Хватит!

Шагая по коридору в сторону ведущей в подвал лестницы, Боксер едва не вслух разговаривал с собой, задавая себе вопросы, на которые чаще всего не в силах был ответить.

До какой же низости ты опустился, бывшая надежда и гордость советского спорта! При твоем попустительстве, при твоем пассивном соучастии сейчас издеваются над совершенно ни в чем не повинной, совсем еще юной девушкой. Ты стоишь и молчишь, когда над тобой откровенно издевается это обнаглевшее человекообразное существо, разбогатевшее на грабежах и убийствах твоих же земляков. Ты охраняешь практически мафиозную базу банды, которая терроризирует, обирает твоих сограждан… Да, при прежнем руководителе банка, при ныне уже покойном Самойлове, тоже не раз доводилось идти против закона. Но они в то время никогда не опускались до похищения и пыток девушек. Самурай, конечно, и тогда творил многое — но все это происходило где-то в других местах, ему, Боксеру, не приходилось видеть все эти мерзости. Более того, когда малыш Джонни отказался убить какую-то девчонку, Самойлов, на что уж был безжалостным человеком, не позволил даже наказать Джонни![3] А Ваха? Да у него даже капли сомнения не возникло бы, приведись наказать какого-то русака! Своего — ни в коем случае. А русского — ни секунды колебания!

Ну а теперь все, хватит! У любого предмета, у любого материала есть предел прочности, и гнуть его можно только до этого самого предела. Боксер почувствовал, что нынче он дошел до такого предела — он больше не мог и не хотел быть здесь, он больше не желал охранять все то дерьмо, которое здесь находится! Сейчас уедет отсюда — и ищи его!.. Деньги у него есть — припрятаны в надежном месте, комплект почти подлинных документов имеется, квартира прикуплена… Начнем жизнь заново!

Боксер достиг лестницы и легко сбежал по ней в подвал. Он хорошо знал, куда нужно идти.

…В камеру вошли трое — Самурай, Иса и один из охранников. Карина уставилась на них с ужасом. Она вообще мало что понимала — со вчерашнего дня, как только ее сюда привезли, как забилась в угол камеры, на жесткий топчан, так и просидела там. Несколько раз забывалась в коротком тревожном сне, поднялась пару раз — выпить несколько глотков воды из стоявшего на столике графина, да сходить по нужде — а остальное время сидела и сидела, покорно ожидая, что ей уготовила жестокая судьба. Ничего хорошего для себя она не то что не ждала — всем ее существом безраздельно завладел ужас. Этот ужас парализовал ее, затмил разум, сковал волю, лишил возможности думать хоть о чем-нибудь… Перед глазами раз за разом вставала одна и та же картина: на белых халатах медленно, словно в замедленном кино, одна за другой возникают, проявляются, увеличиваются красные пятна от впивающихся в тела пуль. Вот они стоят, ее сотрудники, у стены, стоят, с ужасом глядя на прохаживающего перед ними безжалостного человека. Они еще живые, еще на что-то надеются, потому что ничего сделать не могут. А потом на их халатах проявляются эти страшные кровавые пятна. И они падают, валятся друг на друга: вновь и вновь вздрагивают от новых и новых попаданий. Кто-то из ребят все сучит и сучит по полу ногами, обутыми в старые туфли со стоптанными каблуками; у кого-то из женщин порвались колготки и сквозь лопнувшую лайкру видна свежая ссадина на коленке. И глаза — почему-то все падали с открытыми глазами — глаза, которые теперь вдруг кажутся жутко похожими друг на друга в своей предсмертной муке и мольбе. Кровь, живая горячая кровь струится по полу, остается размазанными пятнами на окрашенной масляной краской стене…

А потом словно вдруг обрывается пленка — и они опять стоят у стены, со страхом глядя на прохаживающегося перед ними безжалостного человека — и все начинается сначала. И так раз за разом, раз за разом, раз за разом… Уже вторые сутки.

Карина сразу узнала Самурая. Да и как она могла не узнать, если его образ буквально врезался в ее память, в ее мозг, в ее сознание! И когда он с ней заговорил, девушка от каждого его слова вздрагивала, как от разрядов электрического тока.

— Ну что? — остановившись перед топчаном, на который с ногами забилась Карина, спросил Самурай. — Не соскучилась еще за мной?

Она ничего не ответила, просто сидела и смотрела в лицо этому человеку, переводя взгляд с его похотливых глаз на шевелящийся рот. Его слов она не воспринимала, только вздрагивала от каждого исходившего от него звука. Картина, которая преследовала ее вторые сутки, вдруг оборвалась. А изображение того, что происходило перед ней теперь, вдруг стало плоским, словно на экране. И этот экран начал постепенно уменьшаться, фигуры, которые она видела перед собой, удалялись, становились все более мелкими. А со всех сторон на эту уменьшавшуюся картинку плотно наступала непроглядная мгла…

— Вах, какой невоспитанный девочка, — вставил свою реплику Иса. — С ней разговоры говорят, а он молчит…

Вмешательство этого мальчишки Самураю не понравилось. Ну да тут ничего не поделаешь — родственник хозяина, и с этим приходится считаться. Поэтому он попросту проигнорировал его реплику.

— Ты хочешь отсюда уйти? — Самурай надеялся, что эти его слова прозвучали ласково, по-доброму.

Он присел на топчан. Карина подалась от него, поджала под себя ноги, еще сильнее вжалась в покрытую кафельной плиткой стену. Она по-прежнему молчала.

— Ну что ж, — с деланным сожалением вздохнул Самурай. — Я хотел с тобой по-хорошему. А ты…

Он приподнялся, протянул руку к девушке, взял за отворот платьица. Карина уже мало что понимала, она просто была не в силах что-либо воспринимать. Тянувшаяся к ней страшная рука воспринималась ею словно в замедленном фильме — и она ничего, кроме этой большой, в густых черных волосках, руки, высунувшейся, выдвинувшейся из затянувшего все мрака, не воспринимала. И она по-прежнему не издала ни звука.

Ее молчание немного насторожило Самурая. Вдруг она онемела от страха? Как тогда выполнить поручение Вахи и выпытать у нее, чем они занимались со стариком?..

Впрочем, колебался он не больше мгновения. В конце концов, этот секрет ему лично нужен не больше, чем дельфину акваланг или пингвину плавки. Вот до тела ее поскорее бы добраться — уж очень хороша девчонка!

Самурай рванул на себя платье. Материя поддалась не сразу, легкое тельце девушки оторвалось от стены, ее лицо оказалось вскинутым к лицу насильника. Ох, как же она хороша — опять оценил про себя Самурай. Особенно эти большие, черные, полные животного ужаса, глазищи!..

Как же приятно трахать женщину, которая тебя вот так, до сжимающего все внутри ужаса, боится!.. Как же невероятно приятно вонзаться в женское тело, которое тебя не только не хочет принимать — которое тебя ненавидит, которое тебя отторгает!.. А ты его имеешь и чувствуешь, что внутри тебя кипит, всевластвует ликование самца, овладевшего очередной, а точнее, внеочередной самкой!.. Сила, сила, сила — кому они нужны, эти любовные сопли!..

И он больше не стал сдерживаться. Он почувствовал, как наливается необузданной силой его мужское естество и параллельно затуманивается голова. Он больше ничего не видел и видеть не хотел, кроме этого беспомощного существа, которое оказалось в его полной власти. Еще одним движением он разодрал-таки платье. Маленькие крепенькие грудки, которые она инстинктивно попыталась прикрыть извечным женским жестом, плоский животик, точеное загорелое тельце… Давно у похотливого Самурая не было такого юного совершенного создания… Он легко, одним пальцем, зацепил ее тоненькие трусики; они лопнули от первого же его движения.

Но чего ж она не кричит-то, не молит о пощаде?.. Они ведь всегда просят не трогать, такие вот молодые… А-а, ладно! Все потом, потом, после того, как вся его похоть сладостными толчками выплеснется в это чудесное покорное тельце! Только тогда к нему вернется способность соображать… Самурай отшвырнул в сторону тряпки, которые только что были женской одеждой, начал торопливо расстегивать пояс.

Иса на происходившее смотрел с откровенным удовольствием. Как же замечательно, что у его отца есть такой двоюродный брат, как Ваха. Как здесь все здорово! Сейчас он тоже навалится на эту смугленькую девчонку. А потом, вечером, Ваха уступит ему ту блондинку… И все это достается ему само собой, без малейшего с его стороны усилия. Здорово!

Самурай наконец совладал со своей одеждой, опять схватил по-прежнему молчавшую, как будто безразличную к происходившему девушку, повалил ее на спину. Она не сопротивлялась — лишь крепко сжимала поджатые к животу ноги, а руками закрывала груди… Впрочем, ее груди Самурая ничуть не волновали. Своими сильными руками он развдинул ее ноги и всей тяжелой волосатой тушей навалился на девушку…

Третий мужчина, присутствовавший в камере, один из охранников, глядя на происходившее, досадовал только на одно — что ему еще долго ждать своей очереди. Самурай знал, кого нынче с собой брать в подвал — была б его воля, он бы уже давно выгнал этого Боксера к чертовой матери и поставил начальником охраны именно этого импонирующего ему парня. Он не из чистоплюев, какого корчит из себя отставной спортсмен. Подумать только, шишка на ровном месте — член олимпийской сборной Союза, призер какой-то Олимпиады!.. Толку-то от этого олимпийского прошлого — надо жить настоящим! Вот этой девчонкой сейчас нужно жить, этим маленьким тельцем, на котором сейчас, сладостно постанывая, елозит покрытое густыми зарослями жестких волос туша Самурая.

…Самурай отвалился скоро — наверное, слишком завелся при виде смуглого юного тела. Удовлетворенно зарычал и расслабленно замер. До крайности возбужденный, Иса нетерпеливо потрепал его по мохнатому плечу.

— Слезай, дай мне!

— Ага, сейчас…

В чем, в чем, а в этом он сопляка сейчас прекрасно понимал — когда при таком присутствуешь, и в самом деле трудно сдержаться. Особенно по молодости. Еще не вытерпит, да штаны мужским добром намочит… Гы-гы-гы, во картина была бы, если бы он сейчас не успел до нее донести это самое добро!..

Так их и застал Боксер, резко, рывком распахнувший дверь в камеру.

Карина безучастно лежала на спине, раскинув вытянутые ноги, расслабленно вытянув вдоль тела руки и равнодушно глядя в потолок. Готовый навалиться на нее Иса не стал даже раздеваться, лишь спустил до колен столь любимые кавказцами «фирменные» спортивные штаны. Самурай подтирался порванным женским платьем и довольно смотрел на свою жертву. Предвкушавший свою очередь возбужденный зрелищем охранник уже начал снимать джинсовую рубашку, чтобы потом, когда придет его очередь, не потерять ни единого мгновения…

Животные! Двуногие животные… Даже разумными их не назовешь…

Все трое мужчин резко повернулись на звук распахнувшейся двери. Карина на это не отреагировала никак.

— Ты это чего?.. — успел произнести удивленный Самурай.

Его вопрос заглушил громкий дуплет выстрелов. Одна пуля разнесла череп охраннику, который, так и не успев ничего понять, ткнулся окровавленным лицом в установленный в углу камеры унитаз. Вторая отшвырнула к стене Ису; тот сполз на пол голым задом, удивленно глядя на своего убийцу уже ничего не видевшим взором (Боксеру бросился в глаза большой, смуглый, по-мусульмански обрезанный член уже мертвого человека, который обмякал и опадал, заваливаясь головкой влево)…

— Ты что?.. — уже иначе, со страхом, повторил голый Самурай.

Услышавшая выстрелы девушка уже сжалась в крохотный комочек, забилась в угол, почти осмысленно уставилась на черную отверстие дула пистолета, смотревшего на насильника. Но кричать даже не пыталась — она вообще не выдавила из себя ни звука с того времени, как ее привезли сюда и заперли в этой комнате.

— Мне все это надоело, Самурай, — сказал Боксер. — И я выхожу из игры. Эту девушку я забираю с собой — может, это мне зачтется когда-нибудь… И не вздумай мне мешать — я выстрелю раньше, чем ты дернешься.

— Я не собираюсь тебе мешать, — торопливо проговорил Самурай, медленно подаваясь в дальний угол. — Делай, как знаешь… — Наконец он достиг стены, прижался к ней и теперь стоял, с интересом и с опаской наблюдая за происходившим, ничуть не стесняясь своей наготы. — Ты что же это, ментам сдаваться пойдешь? На нары захотел?..

Не отвечая, Боксер подошел к девушке, протянул к ней руки, при этом не забывая все время коситься на жавшегося в углу Самурая. Довериться Самураю мог только человек, который его вообще не знал — Боксер же знал его слишком хорошо… Карина засучила ножками, стараясь отодвинуться от мужчины еще дальше.

— Не бойся, малышка, иди ко мне, — Боксер старался успокоить ее, говорить как можно ласковее.

— Она не пойдет, боится, — подал реплику Самурай. Он чуть успокоился — если бы Боксер хотел его убить, сделал бы это сразу. — У нее, похоже, крыша поехала…

— А ты ее изнасиловал!..

Взбунтовавшийся начальник охраны постарался вложить в эти слова как можно больше осуждения. Только для насильника это было не больше, чем сотрясение воздуха.

— А какая разница? — хохотнул тот, правда, несколько нервно. — Дырка-то у нее, как и у всех, вдоль, а не поперек.

— Дебил… — с досадой прокомментировал Боксер.

Он уже снял с себя и накинул на девушку свой просторный пиджак.

Карина торопливо закуталась в него. После этого доверчиво придвинулась к мужчине, позволила себя обнять и взять на руки.

— А ты-то не дебил? — не обиделся Самурай — он и в самом деле не понимал поступок Боксера. — На нары собрался? — повторил он, искренне пытаясь понять, что же происходит.

— На нары не хочу. Но и участвовать в этом дерьме больше не желаю.

Боксер поднял Карину на руки. Стоял большой, сильный, с приплюснутым, перебитым когда-то носом, со сбившимся набок галстуком, с перетягивающими его мускулистое, чуть подернутое жирком тело ремнями пустой подплечной кобуры… Его большой автоматический пистолет торчал из-за пояса, руки были заняты свернувшейся в клубок девушкой.

— Слушай, Самурай, — заговорил Боксер. — Мы с тобой не первый год знакомы, во многих делах вместе участвовали… Потому я тебя и пожалел, не убил. Прошу тебя только об одном: не останавливай меня, не поднимай тревогу хотя бы минут пятнадцать… Скажешь, что я тебя оглушил или связал — найдешь что сказать… Договорились?

— Конечно, — торопливо согласился Самурай. — Ты же меня не тронул…

Боксер ему не поверил. Но и выхода другого у него не было — Самурая убить он не мог: они всегда были в одной команде, еще у Мастера Стаса вместе начинали[4] , потом под покойным Самойловым вместе ходили… Как бы он ни относился к этому убийце и насильнику, они с ним были одной крови…

— Тогда прощай. Я тебя найду, если потребуешься.

Было сделано только самое простое. Выбраться с территории дачи было куда труднее.

Выйдя из камеры, Боксер повернул в замке ключ, запирая ее снаружи, торопливо прошел по коридору и, никем не замеченный, оказался в подземном гараже. Здесь тоже никого не было, что ничуть его не удивило — по случаю теплого времени все машины, которыми сейчас пользовались, размещались на летней площадке.

В гараже стояло несколько машин. Ближе всех к выходу оказалась принадлежавшая ему белая «вольво». Впрочем, чья конкретно машина оказалась бы ближайшей к выходу, не имело никакого значения — можно было брать любую. Боксер знал, что каждая заправлена и готова к выезду в любой момент. Тут на аккумуляторах не экономили. Дверца чуть приоткрыта, ключи лежат на приборной панели…

Мужчина осторожно, ногой, приоткрыл правую дверцу, опустил девушку на сиденье. Та безропотно покорилась, только судорожно сильнее закуталась в пиджак. Боксер натянул и защелкнул ремень безопасности, захлопнул дверь, повернулся в сторону телекамеры слежения, успокаивающе махнул рукой. Hа центральном пункте охраны, у блока мониторов, сейчас сидел кто-то из его подчиненных, который обязан докладывать обо всем непонятном, происходящем на «подведомственной» территории, своему начальству. Но теперь, когда само начальство что-то вынесло и собирается вывозить с территории — это уже дело самого начальства, пусть само разбирается. Так он должен рассудить, сидящий за пультом охранник, а потому его лучше успокоить, показать, что все в порядке. После этого Боксер неторопливо обошел машину, плюхнулся на сиденье водителя. Схватил ключи, отыскал нужный брелок, направил его в сторону двери, нажал кнопочку. Створка медленно, непозволительно медленно, раздражающе медленно, поползла вверх… Теперь бы не сорваться, не газануть излишне сильно, не заглохнуть ненароком, не привлечь внимания!..

Машина тронулась с места плавно, выехала из гаража и покатила по дорожке медленно, как и положено ездить по территории, прилегающей к особняку. Боксер на всякий случай достал из-за пояса свой пистолет, положил на колени — он объявил войну Вахе и его команде, тем самым поставив себя вне закона. Самурай же, по всей видимости, уже ломится в запертую дверь. При его силище она долго не выдержит.

Блондинка (как же ее все-таки зовут? — мелькнула и тут же бесследно исчезла мысль) ждала его именно там, где он и назначил. Она торопливо стала дергать ручку дверцы, однако ее дрожащие пальцы никак не могли совладать с замком.

— Успокойся! — Боксер перегнулся через спинку сиденья, подцепил ручку изнути и толкнул дверцу.

А сам тут же поддал газу, удерживая сцепление выжатым. И, едва услышал сзади щелчок закрывшегося замка, стронул машину с места. Теперь бы только благополучно миновать ворота… Там тоже охрана, ворота можно заблокировать, так что если Самурай поднял тревогу, изнутри это уже могли сделать.