Генрих Мореплаватель (1394—1460)

Глава IX ГЕНРИХ В САГРЕСЕ И ЕГО ПЕРВЫЕ ОТКРЫТИЯ (1418–1428)

Чем бы ни был обязан принц своему пребыванию в Сеуте помимо возникшего у него там желания сделать исследования делом жизни, после его второго и последнего визита туда (1418 г.) осуществилось именно это желание. С этого времени и до конца дней своих он оставил придворную жизнь Лиссабона, учредив вскоре собственный двор, соперничавший со столичным, — двор науки и морского дела.

Древний «Священный мыс» римлян, названный позднее Сагрес, а на картах Нельсона и на современных картах именуемый мысом Святого Винсента, стал любимым его пристанищем на ближайшие сорок лет, хотя он, должно быть, проводил немало времени в своем порту в Лагосе, расположенном неподалеку.

В 1419 г. король Хуан сделал его пожизненным губернатором Альгарви (южной провинции Португалии), и новый правитель сразу же принялся перестраивать и расширять старый морской арсенал на перешейке мыса, превращая лагерь в «Город принца». В Лагосе строились и снаряжались его корабли; там, как и в самом Сагресе, намечались маршруты всех плаваний, готовились карты и приборы, а сам принц сопоставлял тут донесения путешественников прошлых и нынешни) времен. Результаты этой его работы обнаруживались впоследствии в наставлениях капитанам и в оснащении каравелл. Священный мыс, который он теперь освоил, был во всех отношениях удачным местом для снаряжения океанских путешествий. Здесь, где Атлантика с трех сторон омывает землю, ему удобно было заниматься своими исследованиями. На оконечности Сагреса сохранились строения, возведенные еще в XI столетии; греческая география принимала это место за начальную точку своих грубых материковых измерений величины обитаемого мира, а Генуя, прибиравшая к рукам все удобные пункты на любом побережье, мечтала устроить здесь колонию, но Португалия еще не стала, подобно Византийской империи, амбаром для итальянских торговцев, а у Генриха были свои причины заботиться об уединенности мыса. Здесь он построил себе дворец, часовню, помещение для занятий, обсерваторию — первую в Португалии — и деревню для помощников и прислуги. «Желая достичь ободряющих результатов своих усилий, принц приложил к сему делу великое усердие и великую мысль и за немалые деньги приобрел услуги некоего мастера Джакоме с Майорки, человека, искушенного в навигации и приготовлении карт и приборов, которого выписали вместе со знаменитыми математиками из арабов и евреев для наставления португальцев в сей науке», — свидетельствует Де Баррос в книге «Португальский Ливий». Итак, в Сагресе, впервые в христианском мире, началось систематическое изучение прикладной навигационной науки; оно имело то преимущество перед подобными исследованиями в древнем университете греков в Александрии, с которыми его сравнивали, что оно было в основе своей практическим. Отсюда «наши моряки, — пишет Педро Нуньес, — выходили хорошо обученными, с запасом приборов и сведений, в коих нуждается всякий изготовитель карт». Нам очень хотелось бы побольше узнать об ученых занятиях Генриха; они обросли множеством легенд, и даже учреждение кафедры математики в университете Лиссабона или Коимбры, лучшее из имеющихся у нас свидетельств о не оставившей других следов деятельности его школы, подвергается сомнению некоторыми новейшими критиками и даже национальным историком Александром Геркулано. Но, во всяком случае, ученая деятельность принца Генриха имела следствием два великих достижения: первое — искусство составления карт, второе — постройка каравелл и других парусных судов.

Большая Венецианская карта Фра-Мауро (Камальдолезйкого монастыря в Мурано), законченная в 1459 г., за год до смерти Мореплавателя, иллюстрирует первое из них; слова же Кадамосто, опытного моряка, итальянца по рождению, служившего у Генриха, о том, что «португальские каравеллы на плаву были лучшими парусными судами», могут служить достаточным подтверждением второго.

И в том и в другом деле Генрих пользовался достижениями итальянцев и добивался успехов с их помощью. Подобно тому как позднее Колумб, Каботы и Вораццано указывали другим народам — испанцам, англичанам и французам — на духовное превосходство Италии, но сами принуждены были искать источники средств и карьеры не в своих торговых республиках, а при дворах новых объединению королевств Запада, где отеческий деспотизм предоставлял прекрасные возможности вождям популярных движений — социальных или религиозных, политических или научных, — точно так же в начале XV столетия моряки вроде Кадамосто и Де Нолли, ученые чертежники (те же Фра-Мауро и Андреа Бьянко) смотрели из Венеции и Генуи на двор Сагреса и службу у принца Генриха как на приличную себе деятельность, способную доставить им славу и вознаграждение, каковых они тщетно домогались у себя на родине.

Водворение Генриха на мысе Святого Винсента скоро принесло первые плоды. Путешествие его капитана Хуана де Трасто к «обильному» району Гран-Канария в 1415 г. никак нельзя считать открытием ввиду того, что Жан де Бетанкур, покорив эти «счастливые острова» еще в 1402 г., сделал их хорошо известными; но уже обнаружение Жорто-Санто и Мадейры в 1418–1420 гг. было настоящей победой. История Мэчина и высадки англичан на Мадейре была окружена совершенной тайной, по счастью попавшей в руки принца, но не пошедшей далее, так что, по общему убеждению, португальцы именно с тех пор прочно обосновались на «Море тьмы».

Сначала, в 1418 г., была открыта Святая гавань. В том году, говорит Азурара, два оруженосца принца, Хуан Гонсалвес Зарко и Тристан Вас, мечтая прославиться и стараясь услужить своему господину, отправились исследовать побережье Гвинеи, но возле Лагоса попали в шторм и прибились к острову Жорыо-Саныо, которому тогда же дали это название, «радуясь своему избавлению от опасностей, коими чревата буря».

Зарко и Вас с триумфом вернулись в Сагрес и сообщили, что обнаруженные острова вполне пригодны Для заселения. Широкий по натуре, Генрих по обыкновению отнесся к этой идее с большим интересом и послал Зарко и Васа вместо с одним из своих конюших, неким Бартоломео Перестрелло, колонизовать новвк землю, отправив туда с ними на двух кораблях зерно, сахарный тростник из Сицилии, мальвуазийский виноград с Крита и даже португальских кроликов.

На возвратном пути Зарко захватил в плен кормчего Моралеса из Севильи, и от него принц получил верные сведения о высадке англичан на Мадейре. И то, что его капитаны вернулись в Порто-Санто в 1420 г. вместе с Моралесом, указывавшим путь, говорит о твердом намерении принца продолжить исследования. Во главе команды снова Зарко; он приобрел имя при Сеуте и, если верить легенде, впервые применил корабельную артиллерию; заслуга открытия Порто-Санто главным образом принадлежит ему.

Выйдя из Лагоса в июне 1420 г., он не успел снова достичь Прекрасной гавани, — места первого своего успеха, как его внимание привлекла темная линия вроде полоски далекой земли на юго-западном горизонте. Колонисты, которых он оставил в прошлый раз, наблюдали эту линию ежедневно, пока не уверились, что это не просто случайный призрак моря и неба; Моралес же немедленно высказал мнение, что это остров Мэчина. Он не без оснований полагал, что туман, нависавший над этой частью океана, скрывал густые и сырые леса, подобные тем, что покрывали остров его давнего приключения.

Зарко решился: после восьмидневного отдыха в Пор-то-Санто он вышел в море и, заметив, что туман редеет над восточной частью неясного берега, направил туда паруса и пристал к низкой, топкой косе, которую назвал мысом Святого Лаврентия. Перебравшись затем на южный берег, он углубился в плоскогорья и леса Мадейры, тогда же названной этим именем — то ли, как думает Де Баррос, «из-за густых лесов, которые они нашли там», то ли в варианте «Мачико» — по имени первооткрывателя, несчастливого Роберта Мэчина. Ибо вскоре после высадки португальцы, ведомые Моралесом, обнаружили деревянный крест и могилу англичанина и его подруги, и как раз на этом месте Зарко, притязания которого некому было оспорить, «вступил во владение» островом во имя короля Хуана, принца Генриха и ордена Христа.

Взойдя снова на корабль, он медленно обогнул берег от реки Флинта до Вороньего Носа и лагуны Волков, где его люди вспугнули стадо тюленей, и вышел на обширную равнину, покрытую укропом, или «фуншалом», где выросла потом столица. Команда, отряженная вглубь острова, донесла, что по любую сторону с холлов виден океан; и Зарко, захватив с собой некоторые образцы местной растительности и птиц, в последних числах августа пустился в обратный путь в Португалию.

Его с почестями приняли во дворце, пожаловали графом лагуны Волков и сделали пожизненным правителем острова. Немного позднее это правление стало передаваться по наследству в его семье. Тристан Вас, второй доверенный человек принца, был также награжден: ему отдали в управление северную часть Мадейры, а с 1425 г. Генрих начал мало-помалу ее колонизацию. Зарко еще в мае 1421 г., вернувшись на остров с женой, детьми и свитой, приступил к постройке «порта Мачико» и «града Фуншал», но должно было пройти еще четыре года, чтобы это дело стало государственным.

Но благодаря экспорту древесины, «драконовой крови» и пшеницы остров с самого начала стал вознаграждать труды его открытия и заселения. Позднее, когда великий семилетний пожар выжег леса и утучнил почву Мадейры, сахарный тростник и виноград были доведены до совершенства. Вскоре после возвращения Зарко в Фуншал он впервые поджег лес за укропными полями побережья, чтобы расчистить дорогу сквозь мелколесье в глубь острова; огонь вспыхнул и пополз, покуда не охватил весь лесной массив, покрывавший местность; ничтожные ресурсы первых поселенцев не могли остановить его, и до 1428 г. Мадейра, подобно вулкану, освещала кораблям Генриха путь на юг. По крайней мере так обычно передавали эту историю в Португалии, часто прибавляя к ней и другую — о кроличьей чуме, пожравшей весь зеленый покров острова в первые трудные годы правления Зарко и вследствие этого не позволившей вывозить ничего, кроме древесины, которой было доставлено в Португалию столько, что этот период жизни Генриха стал вехой в испанской национальной архитектуре, и от этой торговой статьи «Лесного острова» идет высокий стиль зданий, начавший вытеснять более сдержанные, арабские формы.

Грамоты Генриха, относящиеся к 1430 г., изданные спустя десять лот после того, как Мадейра была заново открыта, и перечисляющие имена первых поселенцев, и завещательный акт передачи острова или, вернее, его «духовного имущества» Христову ордену 18 сентябре 1460 г., незадолго до смерти принца, — вот основные нити, соединявшие эту колонию с отечеством в следующем поколении; но в истории институций немного найдется фактов более курьезных, чем настоятельное желание принца сделать перепись своего маленького народа. С самого начала тщательно велись списки семей колонистов, и вот что поразительно: люди как будто начинают заново жить на новой земле. Первые дети, родившиеся на Мадейре, — сын и дочь Эйрос Феррейры, одного из товарищей Зарко, при крещении получили имена Адама и Евы[40].