Генрих Мореплаватель (1394—1460)

Глава XIII АРМАДА 1445 г.

Пока Гонсало Пачеко терял время, людей и доброе имя европейца и христианина в грабежах между мысами Бохадор и Бланко, в Лагосе де забывали о смерти Гонсало де Синтра, и горожане до исхода лета этого года (1445) направили к принцу торжественную депутацию, чтобы просить его позволения совершить полное, безусловное и удовлетворительное отмщение. Другими словами, они предлагали снарядить самый большой морской отряд, когда-либо выходивший в океан с тех пор, как принц начал свою деятельность, — так называемый гвинейский отряд. Сколько нам известно, это была вообще одна из крупнейших армад, посылавшихся в новооткрытые, заново открытые или неоткрытые моря и земли с тех пор, как европейские народы начали выходить за тесные свои пределы.

Ни флотилия 1341 г., обнаружившая Канарские острова, о которой повествует Боккаччо, ни Генуэзская экспедиция 1291 г., ни Каталонская 1346 г., ни военный поход Де Бетанкура 1402 г., когда были завоеваны Счастливые острова, не шли в сравнение с армадой 1445 г. Ибо эта последняя знаменовала возникновение настоящего национального интереса не только к открытиям, но и к обогащению и, даже более того, она доказала существование в Португалии духа всеобщей деятельной предприимчивости, пусть мелкой и своекорыстной, но коль скоро этот дух пробудился, уже не приходилось рассчитывать на значительные успехи индивидуальных усилий.

Первый контингент, снаряженный в Лагосе — принц тотчас одобрил затею, — насчитывал 14 каравелл: 14 лучших судов на плаву, как выразился немного позднее Кадамтсто; но это была лишь центральная флотилия под началом адмирала Лансарота. Еще три корабля пришли с Мадейры — одним из них командовал Тристан Вас, колонист Фуншала; другой контингент возглавлял Динис Диас из Лиссабона; Зарко, главный участник открытия и заселения Мадейры, снарядил собственную каравеллу под командованием своего племянника; всего 27 кораблей — каравелл, галер и пинасс. Никогда со времен путешествия карфагенских колонистов, ведомых Ганнибалом за пределы Геркулесовых столпов, в эту пустынную западную часть Африки не направлялась более крупная и дерзновенная экспедиция.

Тут были Жиль Эаннес, обогнувший Боаадор, и Диас, прошедший мимо «Зеленого выступа» и первым достигший земли негров, и множество других капитанов, наиболее отважных и опытных между испанскими моряками. Пожалуй, не было ни одного человека, принимавшего участие в морских походах последних 30 лет, который, будучи в здравии, не вышел бы в море 10 августа 1445 г.

Местом встречи был заранее назначен мыс Бланко; с попутным ветром и течением суда устремились к Аргену. Лоренсо, младший в семье Диасов, шел впереди и первым увидел три каравеллы Пачеко, которые после понесенных потерь медленно ползли обратно. Узнав об огромной флотилии, идущей следом, чтобы отомстить их обидчикам, они решили развернуться и подождать ее, «ибо ради возмездия стоило смириться с неизбежностью скудного рациона». Итак, теперь отряд состоял из тридцати европейских кораблей с командами. Ведущий корабль Лоренсо Диаса и все остальные легли в дрейф у острова Цапли, в бухте Аргена; во время тамошней стоянки они наблюдали удивительных птиц, и Азурара передает их слова, впрочем не без некоторого сомнения. Больше всего их поразил огромный клюв марабу, или пророчицы, — «в локоть и более длиной, шириною же в три пальца, и нос гладкий и блестящий, как ножны паши, — и с виду словно бы искусно сделан при помощи огня и орудий», зев и глотка такой величины, что туда могла бы пройти обычных размеров человеческая нога. Вот этими птицами, говорит Азурара, и подкреплялись наши люди в продолжение их треодневной стоянки.

Медленно, но верно по две, по три, девять каравелл собралось у мыса Бланко, и так как между ними был флагман Лансарота, то они не мешкая предприняли атаку с 278 людьми, выбранными из экипажей; в одной шлюпке — пехотинцы и уланы, в другой — лучники, позади — сам Лансарот с кирасирами. Шлюпками правили кормчие, уже побывавшие на берегу и изучившие его; предполагалось, что на рассвете они нападут на туземцев острова Тидра. Но путь оказался длиннее, чем полагали кормчие, ночь была кромешной, ни месяца, ни звезд, начался отлив, и в конце концов шлюпки сели на мель. Уже совсем рассвело, когда португальцы опять поплыли, гребя вдоль берега, чтобы отыскать место для высадки. На побережье высыпало множество туземцев, вовсе не застигнутых врасплох, но пляшущих, вопящих, плюющих и швыряющих камни с явным вызовом. После отчаянной схватки на отмели они обратились в бегство, понеся незначительные потери — восемь убитых, четверо взятых в плен, но когда налетчики пришли в деревню, они нашли ее пустой: женщины и дети покинули свои хижины, захватив все свое жалкое имущество. То же было и во всех прибрежных деревнях; но в следующем сражении, на другой день, удалось пленить еще 57 мавров, и отряд вернулся на корабли.

Теперь флот разделился. Лансарот после совета с капитанами объявил, что цель похода достигнута. Они наказали туземцев и отомстили за Гонсало де Синтра и других мучеников; теперь каждая команда и каждый капитан вольны решать, идти ли им дальше. Все невольники были поделены между экипажами в качестве награды, и больше не было причин оставаться тут.

Пять каравелл сразу после попытки исследовать морской залив у мыса Бланко (они просто прошли на шлюпках пять лиг, после чего возвратились назад) вернулись в Португалию. Одна бросила якорь в Аргенской бухте, чтобы торговать рабами, и тут из-за явной беспечности матросов потеряла одного из самых ценных своих пленников: одна плохо охраняемая женщина выскользнула и вплавь добралась до берега.

Но иные из кораблей отряда отважились на большее. Капитан королевской каравеллы Гомес Пирес, пришедший на службу к дяде короля из Лиссабона, поклялся не возвращаться, пока не дойдет до Нила. Принц приказал ему доставить какие-нибудь сведения об этой реке. Он не смеет ослушаться. Лансарот присоединился к нему, а еще один капитан, некий Альваро де Фрейтас, превзошел всех прочих; он пойдет дальше Нила негров, к земному раю, на крайний восток, где четыре священных реки текут от древа жизни. «Все вы хорошо знаете, какие большие надежды возлагает на нас господин наш инфант, так что нам надлежит умножить его сведения о земле негров и особенно о реке Ниле. За эту службу нас ожидает немалое вознаграждение».

Шесть каравелл образовали отряд настойчивых, упорно продвигавшихся вдоль побережья до Пальмового мыса Диаса, который, как им было известно, находился вблизи Сенегала и страны негров, «и столь прекрасна была сия земля, столь восхитительный аромат доносился с берега, что нм казалось, будто невдалеке от них чудный вертоград, предназначенный единственно к их наслаждению. А когда люди с каравелл узрели первые пальмы и вздымающиеся леса, они тотчас поняли, что теперь недалеко до реки Нила, которую тамошние обитатели зовут Санага». Ведь инфант говорил им, что, по рассказам пленников из азанегайских племен, через двадцать лиг или немногим больше после появления этих деревьев покажется река. И, прилежно всматриваясь, они наконец обнаружили в двух милях от суши «воду, отличавшуюся цветом от остальной, ибо то был цвет ила». Рассудив, что здесь должны быть мели, они из соображений безопасности отошли дальше в море, и тут кто-то зачерпнул горсть воды и, отведав, нашел ее пресной. И он закричал другим: «Без сомнения, мы у реки Нила, ибо вода с такой силой устремляется в море, что оно делается пресным». Тогда они бросили якорь у устья реки, и с каравеллы Винсента Диаса (еще одного брата Диниса и Лоренсо) была спущена шлюпка, в которую прыгнули восемь человек, отправившихся на берег.

Там они обнаружили бивни и шкуры слонов и жестоко схватились с громадным негром, двух голых малышей которого они похитили, но, хотя описание экспедиции растягивается в этом месте на несколько глав, посвященных восторженным размышлениям о величии Нила и о доблести и энергии принца, проложившего путь к его западному устью, мы лучше последуем за капитанами, медленно идущими вдоль побережья к мысу Верде, «ибо ветер благоприятствовал плаванию». Высадившись на нескольких необитаемых островах возле мыса, они прежде всего обнаружили «свежие козлиные шкуры и другие предметы», а затем оружие инфанта и слова его девиза Talan de bien fire, вырезанные на деревьях. Они спрашивали себя (а за ними и Азурара, записывавший с их слов): «Возможно ли допустить, чтобы великая власть Александра или Цезаря оставила свой след так далеко от родины», как эти острова от Сагреса? Ибо, хотя расстояние это на общей карте всего мира представляется не таким уж огромным, на чертеже известного тогда мира оно действительно выглядит внушительно — около двух тысяч миль — длина, равная протяженности всего Средиземноморья, от берегов Палестины до Гибралтарского пролива.

Итак, по этим знакам, говорит повествователь, они догадались, что здесь уже были другие каравеллы, и не ошиблись, так как корабль Хуана Гонсалвеса Зарко, правителя Мадейры, уже проходил через эти места, что и подтвердилось спустя сутки. Желая высадиться, но, рассудив, что ввиду большого числа туземцев это невозможно осуществить ни днем, ни ночью, они оставили на берегу ядро, зеркало и лист бумаги с изображением креста.

А когда наутро туземцы обнаружили все это, они раскололи ядро и выбросили куски, дротиками разбили зеркало на мелкие осколки и изорвали бумагу, показывая, что они не нуждаются ни в чем таком.

Когда так, сказал капитан Гомос Пирес лучникам, стреляйте в этих негодяев, чтобы они узнали, что мы способны причинить им зло.

Но негры отвечали стрелами и дротиками — смертоносным оружием; стрелы их, хотя и неоперенные и не имевшие зацепы для бечевы, были смазаны смертельным растительным ядом и сделаны из тростника или камыша или из обожженного дерева, с длинным железным наконечником, и дротики, отравленные тем же способом, изострены семью или восемью железными шипами, так что их нелегко было вынуть из тела.

Встретив такое сопротивление вдоль всего побережья, они отчаялись идти дальше и повернули к Лагосу, но, прежде чем покинуть мыс, заметили на пустынном острове, где им попалось оружие принца, деревья невиданной дотоле толщины; между ними одно было толщиной в 108 ладоней у основания. В то же время дерево это, знаменитый баобаб, было не выше орехового; «из его волокон они приготовили хорошую нить для тканья, которая горит подобно льняной; плоды напоминают тыкву, а сердцевина как у каштана». И вот, сообщают нам, все капитаны повернули назад, имея в виду войти в устье вышеупомянутой реки Нила, но одна из каравелл, отделившись от остальных и не желая заходить в Сенегал в одиночку, двинулась прямо к Лагосу, а другая направилась к Аргенскому заливу и к лагуне Рио д’Оро, где к ним тотчас же вышли мавры, исполненные доверия, так как им еще не приходилось иметь дело с испанскими торговцами. Они продали им за пять дублонов негра, снабдили мясом и водой, поднимались на борт и уходили, так что можно было опасаться подвоха, но в конце концов все они мирно сошли на берег, пообещав прийти сюда снова в будущем июле и продать рабов и золото, к обоюдному удовольствию, после чего, изрядно нагрузившись тюленьими кожами, корабль отправился восвояси.

Тем временем две другие каравеллы и пинасса, которые давно отделились от основного отряда, под водительством ветерана Диниса Диаса тоже пошли к мысу Верде, несколько раз вступали в отчаянные стычки с туземцами — у одного рыцаря «щит был сплошь утыкан стрелами, как дикобраз — иглами», — и повернули назад, столкнувшись с теми же препятствиями, что и прочие; тем бы и кончилось все это великое предприятие, если б не бесстрашная энергия одного капитана и его команды.

Зарко с Мадейры дал свою каравеллу племяннику с особым наставлением — пройти, сколько будет возможно, не помышляя о корысти и торговле, но стараясь исполнить волю господина принца. Он не стал бросать якорь в Аргенском заливе, где закончилось так много экспедиций; он направился прямо туда, куда первым добрался Динис Диас, к земле негров, и прошел дальше всех своих предшественников. Его каравелла, замечает с гордостью Азурара, была снабжена всем необходимым, команда готова вынести любые тяготы, а капитан исполнен энергии и рвения; и они упорно шли вперед, пересекая огромное пространство океана, пока не достигли реки Нила, где наполнили водой бочки, одну из которых привезли с собой в Лиссабон. И даже Александру, хотя он и был одним из властителей мира, никогда не случалось пить воду, доставленную из столь отдаленных мест.

«И вот, пройдя еще далее, они миновали мыс Верде и пристали у островов, о которых мне уже приходилось упоминать, с тем чтобы посмотреть, нет ли там людей, но им встретилось лишь несколько домашних коз, бродивших без всякого присмотра; и в этом самом месте они оставили знаки, кои обнаружили пришедшие сюда вслед за ними, — оружие инфанта, его эмблему и девиз. Потом, подплыв к мысу, они решили подождать и посмотреть, не выйдут ли к ним каноэ, и стали на якорь в миле от побережья. Но им не пришлось долго ждать: две лодки с десятком негров отчалили от побережья и направились прямо к каравелле, что доказывало их мирные и дружественные намерения. Приблизившись, они стали делать приветственные знаки и в ответ получили такие же заверения, после чего без всяких иных предосторожностей пятеро из них взошли на борт каравеллы, где капитан обхаживал их как умел, дал им пищи и питья, так что они ушли, будучи весьма довольны, но потом оказалось, что в глубине души они таили коварство, ибо, едва вернувшись на берег, они стали совещаться с другими туземцами, и, решив, что они без труда могли бы захватить корабль, с этим намерением сели они в шесть лодок, числом тридцать пять или сорок человек, и выстроились боевым порядком, но, подойдя ближе, испугались и остановились невдалеке, не дерзая атаковать. Видя сие, наши люди спустили шлюпку с другой стороны каравеллы, где ее не мог заметить неприятель, в нее сели восемь гребцов, подождавших, пока каноэ приблизятся к кораблю. Наконец неграм наскучило ждать и наблюдать, и одна их лодка подплыла совсем близко, а в ней было пятеро сильных воинов; тотчас наша шлюпка обогнула каравеллу и отрезала их от прочих. И по причине большого превосходства в скорости, которое дает наш обычай грести, наши люди в мгновение ока настигли их, и, не имея надежды защитить себя, они бросились в воду, а другие лодки поворотили к берегу. Наши с огромным трудом вылавливали тех, кто пытался уплыть, ибо они ныряли ничуть не хуже бакланов и их почти невозможно было поймать. Одного не без труда взяли на месте, и другой, боровшийся отчаянно за двоих, получил ранения, и с этими двумя шлюпка вернулась к каравелле.

И когда моряки увидели, что им нет причины оставаться здесь долее, они решили посмотреть, не могут ли они открыть какие-нибудь новые земли, о коих можно было бы доставить сведения господину инфанту. Итак, они вновь пустились в путь и пришли к мысу и увидели на нем рощи пальмовых деревьев, сухих и без ветвей, и назвали его Мачтовый мыс». Здесь, немного дальше вдоль побережья, группа из семерых разведчиков сошла на берег и обнаружила четверых охотников-негров, сидевших на отмели и вооруженных луками и стрелами; при виде чужеземцев они бросились бежать. «И так как на них не было одежд и их волосы были обрезаны весьма коротко, они не смогли их поймать» и лишь забрали их стрелы как трофей.

Этот Мачтовый мыс — некая точка побережья, немного отстоящая к юго-востоку, — был пределом, которого достигла каравелла Зарко. «Отсюда они повернули назад и направились прямо к Мадейре, а оттуда в Лиссабон, где инфант наградил их, как они заслуживали, ибо эта каравелла из всех, плававших тогда (1445 г.), свершила больше и проплыла дальше».

Не упомянута еще одна группа судов большой армады, но они просто дезертировали. Во время похода три корабля, отставшие от основного отряда и Лансаротова флагмана, из трусости или нежелания совершенно отказались от первоначального намерения: «Они согласились, вместо того чтобы идти к Гвинее, сделать набег на Канарские острова еще до истечения года».

Они оставались там некоторое время, совершая набеги и охотясь за рабами, но одновременно наблюдая туземцев и всевозможные природные особенности разных островов, и эти наблюдения, сколько можно судить по старой хронике, занимают не последнее место в истории лагосской армады 1445 г.[48]