Герцог Мальборо. Человек, полководец, политик

IX. Первый человек в Европе

Успех герцога Мальборо и принца Савойского на Дунае быстро компенсировался опасным развитием ситуации в Северной Италии. Положение герцога Савойи Виктора Амадея было отчаянным — к Милану стягивались войска непобедимого французского полководца герцога Вандома. Морские державы кормили Виктора Амадея обещаниями, а требовали немало. «Я предоставлю вам помощь моего флота… но взять Ниццу и Вильфранш — исключительно ваша обязанность», — писала герцогу королева Анна в мае 1704 года. Виктор Амадей мог рассчитывать только на новый итальянский поход Евгения Савойского. Он уже раскаивался, что перешел на сторону Великого союза.

В 1704 году перед Великим союзом вообще встала задача не допустить ухода колеблющихся членов. Прежде всего Империя была озабочена позицией Пруссии. Хотя Леопольд и признал за Фридрихом I королевский титул, он не смог выполнить перед ним финансовые обязательства и не передал ему, как обещал (впрочем, весьма неопределенно), владения бездетного Вильгельма III Оранского Линген и Мооре. Все наследство Оранского дома, по завещанию Вильгельма, досталось Иоганну Вильгельму Нассау-Дицу. Морские державы это одобрили, и Вена не стала с ними спорить. Фридрих, пославший 14 тысяч солдат на помощь Леопольду, возмутился и заявил, что, если Вена не выполнит обещаний, он отзовет свои полки. Леопольд уступил и попытался сделать хотя бы то, что было в его силах: устроил на зимние квартиры бывших в его армии прусских солдат и послал принца Евгения и графа Братислава к Мальборо с просьбой поспособствовать удовлетворению финансовых аппетитов Берлина, дабы удержать его в Великом союзе.

В результате Джон еще до своего приезда в Англию в начале осени 1704 года предпринял вояж в Берлин, где обещал Фридриху субсидию в 300 тысяч крон, а взамен заручился обязательством короля предоставить 8000 солдат для войны в Италии. Затем Мальборо посетил Ганновер, где без особых проблем курфюрстина София Ганноверская, которой он наговорил много любезностей и польстил ее умению хорошо выглядеть, согласовывать с ним свои действия. Курфюрстина обладала способностью видеть, кто есть кто, — именно она раньше всех распознала в царе Петре будущего великого правителя. Впрочем, где бы Мальборо ни появлялся, везде его встречали как спасителя Европы — его деловое путешествие превращалось в триумфальное шествие, и это во многом помогало его дипломатии.

Военный успех Мальборо поколебал позиции якобитов и крайних тори. Командующий английскими войсками в Испании граф Питерборо, поздравляя герцогиню Мальборо с победой ее супруга при Бленхайме, заметил: «Политическая победа дома, в Англии, не менее важна, чем военная удача за границей». Годолфин и Мальборо все больше склонялись в сторону вигов. Герцог все яснее понимал, что виги — партия действия, а поскольку он сам был человеком действия, то ему с вигами было по пути.

Весной 1705 года виги завоевали большинство мест в палате общин. Для королевы это было подобно холодному душу. После этого в ее отношении к Саре появилась сдержанность, поскольку Анна стала считать наперсницу чем-то вроде агента вигов. Герцогиня Мальборо, однако, полагала, что ее влияние незыблемо и не меняла обычного поведения. Жизнь в ней по-прежнему била ключом — она была душой всех балов и ассамблей.

После Бленхайма Людовик XIV отнюдь не был сломлен. В 1705 году Франция смогла выставить 250-тысячную армию. На заседаниях Военного совета Людовик особое внимание обращал на восточное направление, куда двинулись, снявшись с зимних квартир, английские полки — «лучшие войска союзников».

Военные планы Великого союза основывались на совместных действиях Мальборо, герцога Лотарингского и Людвига Вильгельма Баденского. Основной целью была крепость Саар-Луи. Предполагалось, что после ее взятия герцог Лотарингский подойдет к границам Франции, и тогда можно будет диктовать Людовику условия мира. Принц Евгений должен был идти в Савойю, на помощь Виктору Амадею, а голландскому генералу Оверкирку предстояло нейтрализовать франко-испанские силы в Нижних Нидерландах. Но все эти планы хороши были на бумаге. Прибыв 14 апреля 1705 года в Гаагу, Мальборо узнал, что голландцы отказываются воевать под единым командованием (то есть под командованием самого Мальборо), и поэтому выступление англо-голландской армии к Маастрихту и Треве откладывается. К маю сторонам удалось договориться, но время было упущено.

В конце мая союзная армия, наконец, двинулась на Трионвилль и Мец — сердце французской обороны на востоке. В случае удачи ей открывалась прямая дорога на Париж. Мальборо рассчитывал на помощь Людвига Баденского, но тот не спешил выступать, оправдывая это поздним прибытием прусских подкреплений. В итоге вместо планируемых 90 тысяч в наступлении союзников приняли участие только 50 тысяч. Тем проще было Виллару это наступление отразить. Это была одна из лучших кампаний французского маршала, который, однако, скромно заметил: «Я сожалею, что принц Баденский нарушил свое слово, и только его считаю ответственным за удачу наших планов». Мальборо вынужден был отступить, он расположился лагерем у Люттиха (Льежа) и ждал подкреплений.

Параллельно этим событиям Евгений Савойский снова перешел Альпы, чтобы поддержать Виктора Амадея. После обильных весенних дождей реки разлились, перейти их без понтонов стало невозможно. Продвижение имперской армии к Пьемонту задерживалось. Имперский полководец сообщал Мальборо, что дела плохи и он не знает, что ему делать с двумя армиями противника.

Все это время Джон регулярно переписывался с Евгением. Казалось, этих двух людей связала незримая нить. Сравнивая послания Мальборо к Саре и Годолфину с письмами к Евгению, можно заметить, что они выдержаны в одной тональности. В этих письмах Мальборо позволял себе жаловаться. В июне 1705 года он был обескуражен успехами французов, ругал голландских генералов, предпочитавших оборону, и писал о желании оставить службу. Со своей стороны, Евгений жаловался Мальборо на Виктора Амадея и на то, что императора Иосифа мало интересует испанский фронт и поэтому он не сможет, как желал бы, возглавить армию в Испании.

Испания в это время была единственным театром военных действий, где союзникам сопутствовал успех. 1 августа 1704 года адмирал Рук на свой страх и риск бомбардировал и взял Гибралтар — ключ от Средиземного моря. Филипп V предпринял попытку Гибралтар отбить. Утром 24 августа 1704 года состоялась битва флотов неподалеку от Малаги. Французский флот под командованием 26-летнего графа Тулузского, побочного сына Людовика XIV, и графа д’Эстре насчитывал 96 кораблей. Англичане и голландцы располагали всего 68 кораблями под началом Рука, вице-адмирала Джона Лейка и двух голландских адмиралов. Битва продолжалась тринадцать часов, сопровождалась большими потерями, но ни одна сторона не сумела одержать победу, и Гибралтар остался за англичанами. Впрочем, послал в Версаль реляцию о победе. И сегодня исход этого сражения интерпретируется англичанами и французами по-разному. Если первые считают, что битва закончилась вничью, то вторые утверждают, что то была их победа, которая «помешала превратить Средиземное море в британское озеро».

Как ни парадоксально, смерть Леопольда I 5 мая 1705 года улучшила положение его младшего сына в Испании. Иосиф был больше заинтересован в оказании помощи брату. 24 июля английский флот в составе 43 линейных кораблей под командой адмиралов Шовела и Альмонда отплыл из Лисабона. Эрцгерцог Карл, он же король Карл III, находился на борту флагманского судна «Великобритания». 4 августа флот появился близ Гибралтара, а шестью днями позднее — в порту Альтеа в Валенсии. 9 октября перед Карлом III капитулировала Барселона, и уже к концу года в руках «второго» испанского короля оказались Каталония и Валенсия.

Несмотря на этот успех, непонимание между Лондоном и Веной все углублялось. Иосиф I был поклонником Мальборо, но это не отражалось на его отношении к английскому послу Степни, посредничавшим, как казалось императору, в пользу венгров на переговорах с Ракоци. Иосиф игнорировал Степни, и это вызвало кризис в англо-австрийских отношениях.

Поэтому неудивительно, что всю осень 1705 года Мальборо занимался дипломатией. Сначала он отправился в Вену. Миссия прошла удачно. Иосиф дважды приглашал англичанина на аудиенцию и подарил ему бриллиант. Мальборо на время погасил огонь недоверия императора к английской политике и уговорил его смягчиться в отношении венгерских повстанцев. «Если вы этого так желаете, милорд, я подумаю об амнистии мятежникам», — пообещал Иосиф.

Конечно, главную роль здесь сыграли деньги. Английский заем в размере 250 тысяч фунтов предотвратил финансовый крах Вены и дал ей возможность продолжать войну. Большая часть этих средств пошла за Альпы, к Евгению Савойскому. Иосиф также пообещал выплатить субсидии Фридриху I. С этой вестью Мальборо отправился в прусскую столицу. Здесь его дипломатии также сопутствовал успех: Фридрих подписал новый договор с Веной, послал 12 тысяч солдат в имперскую армию и еще 5000 наемников в голландскую.

Размышляя о предстоящей кампании 1706 года, Мальборо пришел к выводу, что все ее важные события должны произойти вне Фландрии. Его мысли были заняты то Испанией, то Италией… Весной он всерьез задумался о походе в Италию, где 19 апреля 1706 года при Кальчинато Вандом разбил имперского полководца Ревентлау. Но по прибытии в Гаагу 25 апреля его опять ожидало разочарование. Голландцы, поначалу неплохо принимавшие идею марша в Италию, вдруг стали опасаться, что Мальборо оставит их страну на произвол судьбы, и потребовали гарантий. Датчане, ганноверцы, гессенцы и пруссаки стали выискивать причины, чтобы отозвать из союзной армии свои полки. А твердолобый маркграф Баденский вообще отказался обсуждать какие-либо планы. Джон хранил невозмутимость, но внутри его все клокотало. Палата общин уже выделила 334 тысячи фунтов на итальянскую кампанию, а королева Анна секретно дала ему особое разрешение «идти маршем в Италию», даже если голландцы от похода откажутся. Да и в армии царили «итальянские» настроения. Автор известных впоследствии мемуаров капитан Паркер писал, что «все были уверены, что герцог планировал перебросить нас в Италию… это был бы прекрасный поход».

В начале мая ситуация внезапно изменилась. Пришло известие, что Версаль двинул войска против Людвига Баденского. 1 мая французы захватили Хагенау и заставили маркграфа отступить на восточный берег Рейна. Это похоронило перспективы переброски значительной части сил союзников из Фландрии в Италию. По сути, Мальборо вынужден был топтаться на месте. Все, что он смог сделать, — это отправить за Альпы 10-тысячный голландский корпус Кадогана. 9 мая он писал Саре: «Моей дорогой душе трудно вообразить, какие нелегкие мысли одолевают меня каждый раз, когда я думаю, что в свои годы я провожу время в другой стране и далеко от тебя, и в то же время имею малые перспективы быть способным сослужить значимую службу своей стране и общему делу».

Правда, уже на следующий день он написал императору, что его «внимание обратилось к точке зрения Генеральных штатов, к проекту войны в Нидерландах. Это место, где противника нужно разбить быстро и эффективно». Таким образом, главное место в стратегии Мальборо — пусть даже и против его воли — теперь заняла Фландрия.

Кампания 1706 года проходила столь удачно для Великого союза, что его назвали в Англии «годом чудес». А для Франции этот год был «верхом несчастий». 23 мая две армии сошлись у местечка Рамильи во Фландрии. У союзников было 35 тысяч пехотинцев и 29 тысяч всадников, у французов — 40 и 35 тысяч. Как писал после сражения его участник граф Оркни, Мальборо действовал с исключительной решительностью. Битва началась в полдень и закончилась уже к 17 часам. После ложного маневра у правого фланга противника герцог ударил по французской коннице. Свою он построил в три линии, что давало возможность вводить в дело свежие резервы. Это во многом решило дело, поскольку крупный отряд из 14 эскадронов спешенных драгун и двух батальонов пехоты, посланный Вильруа для подкрепления своих войск, был встречен конным резервом союзников и частью изрублен, а частью обращен в бегство. Когда же французы неожиданно контратаковали и внесли смятение в ряды союзников, эти резервные эскадроны еще раз сыграли важную роль, остановив французскую атаку и дав возможность союзной пехоте восстановить нарушенные порядки.

Пока происходили эти события, герцог приказал перевести с правого крыла двадцать свежих эскадронов. Удар их был страшен: правый фланг французской конницы был отброшен к центру. Последовавшая затем атака по всем направлениям окончательно потрясла французов. Они потеряли около 10 тысяч человек, 5000 было взято в плен и около 1000 дезертировало. Среди пленных оказались племянник маршала Люксембурга и сын маршала Таллара.

В письме Саре Джон в подробностях описал ход битвы и завершил его словами: «Я люблю тебя больше, чем могу выразить».

Госсекретарь Харли тогда заметил: «Эта славная победа имела успешное продолжение, а милорд Мальборо за 5 дней совершил то, что мы бы сделали за 4 года. Он принес радость своим друзьям и горе врагам». Никто, правда, тогда не думал, что битва у Рамильи войдет и в историю моды. В память победы герцога Мальборо над французами у этой деревни будет впоследствии назван… парик. Рамильи — это парик с заплетенной косой. Очевидцы утверждают, будто бы Мальборо, чтобы ему во время сражения не мешали кудри огромного по той моде парика, приказал их заплести в косу.

Удача продолжала сопутствовать армии союзников. Их успехи на Пиренейском полуострове вынудили Людовика XIV перебросить Вандома с его армией из Италии в Испанию. Это развязало руки принцу Евгению и Виктору Амадею. Сначала они устремились к Турину, гарнизон которого под командованием генерала Дауна выдерживал осаду 30-тысячной французской армии герцога Орлеанского, герцога де ла Фейяда и маршала Марсена. Французы оказались в сложной ситуации, поскольку им было необходимо выдвинуться навстречу противнику, продолжая в то же время осаду. Из-за этого в линии их полевых укреплений зияла дыра. Именно в это место, оборонявшееся примерно 12–13 тысячами человек, 7 сентября направил основной удар Евгений Савойский. Одновременно в тыл французской армии совершил вылазку туринский гарнизон. В итоге французы были разбиты. Причиной поражения была не только решительность принца Евгения, избравшего наиболее удачный момент и место для нанесения главного удара, но и несогласованность действий трех французских командующих.

Евгений Савойский запретил упоминать в победной реляции свое имя. Он был настолько скромен, что в письме к Мальборо приписывал ему успех под Турином: «Милорд, герцог и князь! Ваше незримое присутствие постоянно здесь ощущалось… За мою удачу я должен благодарить вас…» А вот участие в битве под Турином Виктора Амадея было запечатлено в роскошной базилике Суперга мастером Филиппо Юваррой.

Победа под Турином решила судьбу Северной Италии, поскольку продвижение французской армии в восточном направлении было блокировано. Вскоре один за другим пали все опорные пункты французов в Италии: Мантуя, Модена, Казале… Милан сдался на милость победителя в конце октября. Одна Савойя оставалась за французами, которые до конца войны отбивали попытки союзников отвоевать герцогство.

В письме Саре Джон оценил удачу принца Евгения очень высоко: «Эта победа ударила по Франции столь сильно, что если наш Друг предпримет еще один такой поход, мы с Божьей помощью сможем заключить мир». Что характерно, очень скоро противники Мальборо начнут упрекать его в излишней воинственности, на самом же деле, как видно из его писем, он стал думать о мире, возможно, даже раньше их. Сара всячески старалась раскрыть мужу глаза на коварство и ненадежность некоторых людей из его окружения. Уже с конца 1705 года она предупреждала супруга и Годолфина быть осторожными с Харли и Сент-Джоном.

В отличие от многих современников, которые думали, что Бурбоны уже не оправятся от полученных ударов и победа близка, Мальборо трезво оценивал ситуацию. И дело тут было не только в Бурбонах. По словам У. Черчилля, «в конце 1706 года Великий союз опять оказался неспособным вытерпеть успех». Когда союзная армия с триумфом промаршировала через Фландрию, голландские политики вообразили, что Франция больше не представляет угрозы балансу сил. Они решили, что с завоеванием Испанских Нидерландов Соединенные провинции уже достигли своей цели. Кроме того, они без энтузиазма восприняли заявление императора о том, что верховная власть в Бельгии должна принадлежать Карлу III. Тогда Иосиф от имени «короля Испании» предложил Мальборо стать штатгальтером Испанских Нидерландов. С ним согласилась, несмотря на возражения Генеральных штатов, королева Анна.

Предложение выглядело заманчиво, и сердце Джона готово было выскочить из груди: перед ним маячила перспектива управлять солидной по размеру территорией с ежегодным доходом в 60 тысяч фунтов. Получив его, он сначала мерил шагами свой кабинет, затем выпил полбутылки вина, вскочил на коня и поскакал в неизвестном направлении. Вернувшись с верховой прогулки, он, однако, отказался от управления Бельгией. «Я предпочитаю дружбу Генеральных штатов моему личному интересу», — заметил он Хейнсиусу, а Годолфину написал, что сделал это из опасения подтолкнуть Голландию к сепаратному миру.

В конце концов компромисс по Бельгии был достигнут — с июля 1706 года Испанскими Нидерландами стал управлять от имени Карла III Государственный совет при совместном регентстве Англии и Голландии, которых представляли Мальборо и Иоганн Ван ден Берг.

Результаты кампаний 1706 года вынудили Людовика XIV прощупывать почву для мирных переговоров. В этом же году один из архитекторов военной политики Франции маршал Вобан представил королю «Проект достаточно рационального мира». Он считал, что на суше Франция впредь должна ограничиться защитой своих границ, но при этом вести морские войны против Голландии и Англии, дабы принудить их и их союзников к миру, соответствующему ее интересам. По мнению Вобана, двухсотлетняя борьба против Габсбургов подошла к концу, так как Франция добилась поставленных целей и уже более не окружена их владениями. Дело было за малым: разбить союз Империи и Морских держав.

Еще в конце июля 1706 года Торси через своего агента в Роттердаме Хеннекина предложил Соединенным провинциям заключить договор, в котором оговаривались весьма благоприятные для них условия торговли. Но великий пенсионарий Хейнсиус резонно решил, что сепаратный мир с Францией может привести к военной акции союзников против Голландии. Он показал предложение французов герцогу Мальборо в надежде найти какой-то компромисс. Ответ герцога был краток: «Нет мира без Испании!» Эта формула взаимоотношений с Францией в дальнейшем была принята в качестве главной как Иосифом I и его братом, так и окрепшими на Альбионе вигами. Мальборо предложил, чтобы представители трех союзных держав вместе составили список требований к Франции, чтобы продемонстрировать свое единство. После этого переговоры, так толком и не начавшись, прекратились. Пропаганда Версаля, в скором времени подхваченная критиками Мальборо в Англии, свалила всю вину за их срыв на герцога и Годолфина, которые, мол, желают сохранить свое влияние и поэтому продолжают войну. Мальборо же писал Саре в начале 1707 года, что «всем сердцем желает конца этой войны».

К этому времени на жизнь четы Мальборо начинает влиять «роковая блондинка» Абигайль Хилл, кузина Сары, которая ввела ее в свое окружение в Сент-Олбансе и поначалу относилась к ней как к родной сестре. Благодаря Саре в 1704 году Абигайль стала фрейлиной, отвечающей за постель королевы, а ее брат Джек, о котором Мальборо отзывался, что «он хорош лишь для ничегонеделанья», тем не менее получил от герцога полк и возглавил экспедицию в Квебек. Постепенно новая фрейлина обратила на себя внимание Анны. Женственность и мягкость Абигайль резко контрастировали с воинственностью Сары, и проводившая все дни в постели больная королева все чаще общалась с ней наедине.

В начале 1707 года Анна устроила брак Абигайль с капитаном Мэшемом. Миссис Мэшем льстила тщеславной королеве и шла навстречу ее самым вздорным капризам. При этом она уловила симпатии Анны к тори и всеми доступными способами демонстрировала, что разделяет их. А Сара, кажется, совсем утратила бдительность и забыла искусство интриги, которое вознесло ее так высоко. Бешеный напор, с которым герцогиня Мальборо навязывала королеве свое мнение и волю мужа, постепенно начал раздражать Анну. В августе 1706 года королева написала Саре: «Я не столь завишу от ваших советов, как говорят при дворе…»

Новая подруга королевы состояла в родстве с Робертом Харли, который был не прочь использовать ее влияние на королеву, чтобы восстановить преобладание тори в английской политике. Над вигами потихоньку стали собираться грозовые облака, но пока мало кто их замечал. Правда, Годолфин советовал герцогине Мальборо быть «более чувствительной и терпимой» к королеве, поскольку та думает, «что всегда права».

Когда Мальборо, герой Рамильи, возвратился в Лондон 26 ноября 1706 года, лондонцы бурно славили его. Разве можно было в этот момент думать о надвигавшейся буре? Ему была устроена овация в парламенте, он получил денежную награду и разрешение передавать свой герцогский титул по наследству дочерям. Пока все шло прекрасно.

Весной 1707 года состоялась встреча Мальборо, Хейнсиуса и вернувшегося из Италии принца Евгения, на которой были определены дальнейшие цели войны.

Создавалось впечатление, что чередование побед и поражений стало правилом в этой войне. В феврале 1706 года Людовик сделал герцога Бервика маршалом Франции и отправил его воевать против Португалии. А союзники в это время без особых препятствий маршировали по дорогам Кастилии. 7 июня пала Саламанка. 20 июня двор Филиппа покинул столицу и переехал в Бургос на севере страны. Французский король настаивал, чтобы Бервик дал решительное сражение, но тот позволил британскому генералу лорду Гал вею и португальскому генералу Лас-Минасу 27 июня вступить в Мадрид и провозгласить Карла королем Испании. Но завоевание Испании Великим союзом оказалось иллюзорным — Мадрид и вся Кастилия отказались признавать нового короля. Как бы то ни было, Лондон воспользовался ситуацией и в январе 1708 года заключил с Карлом III договор о торговых привилегиях англичан в Испанской Америке.

Людовик послал новые подкрепления Бервику. И тут как будто само небо помогло Филиппу Бурбону: пошли непрерывные дожди, дороги размыло, связи союзной армии с Португалией нарушились. «Второй» испанский король покинул Мадрид и на следующие пять месяцев сделал своей столицей Валенсию. В Мадрид же 4 октября возвратился Филипп V. В ноябре герцог Бервик взял Картахену и продолжил одерживать одну за другой победы в Кастилии и Мурсии. В декабре французы и испанцы вернули Алькантару.

В марте 1707 года Карл III двинулся на Барселону. 25 апреля две армии расположились напротив друг друга у города Альмансы в Юго-Восточной Испании. Франко-испанские войска насчитывали 25 тысяч солдат, английские и португальские — 15 тысяч. Битва началась после полудня и длилась всего два часа. В ней были активно задействованы пушки, расположенные на холмах близ города. Когда конный авангард герцога Орлеанского атаковали английские драгуны, а португальские эскадроны по приказу Гал вея стали перемещаться в центр сражения, Бервик усилил обстрел противника, а затем отправил в контратаку свою конницу. Галвей потерпел сокрушительное поражение, потеряв почти половину своих солдат, но и потери Бервика составили немало — 5000 человек. Может быть, поэтому храбрый племянник Мальборо с трудом поверил офицеру, сообщившему ему об отступлении союзников.

8 мая Филипп вступил в Валенсию, 26 мая — в Сарагосу. «Эти неудачи делают переговоры с Францией бессмысленными…» — написал Мальборо жене из Брюсселя после поражения у Альмансы. В начале августа 1707 года он отдал приказ англо-голландскому флоту Клоудесли Шовела атаковать Тулон, но здесь союзников постигла неудача. Надежды Империи и Морских держав на быстрый триумф в Испании и параллельное вторжение в Прованс провалились. Более того, возвращаясь на родину, четыре линейных корабля Шовела (на одном из них находился сам адмирал) в условиях шторма и сильного тумана разбились на рифах. Шовелу удалось спастись, но уже на берегу он был убит случайной пулей.

Поражения обострили внутреннюю ситуацию в Британии. В сентябре 1707 года Роберт Харли заявил: «Англия так погрязла в войне, что с готовностью отвергнет добрый мир». Мальборо, уже готовившийся вступить в схватку с Харли, месяцем раньше заметил Саре: «Нет человека, более желающего мира, чем я… Я буду всегда предан короне, но если Харли попадет на место Годолфина, я скорее отдам жизнь, чем буду убеждать лорда Сиднея продолжать служить королеве. Это я пишу только для тебя». В зимний парламентский период 1707/1708 года Мальборо и виги выдержали настоящую битву с лидерами тори Харли и Сент-Джоном.

По инициативе вигов Годолфин предложил включить в состав Тайного совета зятя Мальборо графа Сандерленда, бывшего с декабря 1706 года государственным секретарем Южного департамента. Королева воспротивилась, ибо помнила, как Сандерленд утверждал, что «самая плохая республика лучше, чем хорошая монархия». Но тут в бой ринулась Сара, которая едва ли не требовала назначить Сандерленда — казалось, она забыла, что имеет дело с королевой! В августе 1707 года Сара писала Анне: «Вы похожи на людей, которые ничего не читают, кроме одной книги, и вы, возможно, не можете ни о чем судить… Вы должны опираться на информацию о событиях и суждения других… и я сожалею, что вы имеете столь незначительное мнение о тех, кто ведет Ваше Величество сквозь несчастья и не преследует иного интереса, кроме вашего…» Герцогиня не осталась в стороне и от памфлетной борьбы. Ее секретарем был выпускник Оксфорда и член парламента Артур Мейнваринг, который редактировал и писал статьи для виге кого журнала «Медли». В своих работах он излагал соображения по актуальным вопросам, во многом навеянным беседами и перепиской с Сарой. Весной 1708 года он обсуждал с герцогиней тактику предвыборной агитации. Сетуя по поводу того, сколько «бумажной артиллерии» используется против вигов, Артур соглашался с Сарой, что пришло время дать ответный залп.

В 1709 году они вместе написали и анонимно издали книгу, в которой уверяли читателей, что тори, выступая за скорый мир с Францией, сами превратились во французов, и потому их больше не следует допускать к власти. Это сочинение представляло собой диалог между мадам де Ментенон и миссис Мэшем, в ходе которого некоронованная королева Франции благодарит Абигайль за хорошую службу Людовику XIV.

Мейнварингу, как и Саре, самомнения было не занимать. Он, например, позволял себе в переписке с герцогиней давать советы Мальборо: «С тех пор, как одна партия (то есть тори. — Л. И.) так упорна, всегда необходимо иметь друзей в другой партии и удерживать то, что Его Светлость уже имеет. Положение Милорда герцога изменилось с тех пор, как «честнейший» мистер Харли наступает ему на пятки». Любопытна еще одна его ремарка: «Все министры не могут дождаться конца фарса «Харлекин и Абигайль»». Сара запустила эту шутку в обиход.

Неудивительно, что Анна обиделась на нее. Весной 1708 года Сара отправилась в Вудсток наблюдать за строительством Бленхайма и написала королеве перед отъездом: «Виги — ваши самые преданные друзья, и в моих интересах не советовать вам плохих людей…» Анна ей отвечала: «Я не удивлена, что вы болезненно реагируете на выражение «Мэшем и я», похожее на «Стини и я», употреблявшееся королем Яковом I, когда он имел в виду себя и герцога Бекингема…»

В конфликт, связанный с назначением, а точнее неназначением Сандерленда, был втянут и Джон. Он не одобрял кандидатуру Сандерленда, поскольку хотел сохранить в Тайном совете баланс между тори и вигами, а зять, на его взгляд, был слишком ретив. Но мнение Годолфина перевесило, и в конце концов герцог тоже стал просить Анну принять кандидатуру Сандерленда. Это сыграло свою роль. Анна отступила, и в декабре 1708 года Сандерленд вошел в Тайный совет.

Трудно сказать, произошло бы это, если бы в это время общество не было бы взбудоражено информацией о связях Харли с французским шпионом. 31 декабря 1707 года в резиденции Харли неожиданно был арестован один из его секретарей Уильям Грегг. Он не стал запираться и сразу же сознался в шпионаже в пользу Франции.

Харли предоставил Греггу, шотландцу по происхождению, место в своем министерстве из-за прекрасного знания французского языка. Ему был поручен просмотр писем пленных французских офицеров. Но у Грегга имелся один недостаток: он любил пожить на широкую ногу и наделал долгов. На этот крючок его поймали французские агенты, и вскоре он стал торговать английскими секретами.

Харли доверял подчиненным. В комнату, где работал Грегг, приносили переписку Министерства с другими государствами. Это раскрывало перед ним широкие возможности. Так, он скопировал меморандум Харли о размерах голландского участия в войне и передал французам копию письма королевы Анны императору с просьбой направить Евгения Савойского в Испанию, отметив те абзацы в тексте, которые были добавлены Харли и дополнены Годолфином. Свои донесения Грегг вкладывал в мешки с письмами пленных французов.

Когда об утечке информации стало известно, мешки из очередной партии были вскрыты, и Грегг был разоблачен. Тут же выяснилось, что он уже имел дело с судом в 1697 году, когда был арестован по обвинению в подлогах и фальшивомонетничестве. Его жена, ожидавшая тогда ребенка, взяла вину на себя. Бедная женщина приняла кару, которую обрушивал беспощадный закон на уличенных в таких преступлениях людей, — ей сожгли руку. Так что Харли в любом случае можно было обвинить в том, что он взял на службу человека с сомнительным прошлым. И таковым был не только Грегг. Как раз в это время в руки властей попались два контрабандиста, которых министр использовал как агентов, собиравших для него информацию в Кале. Контрабандисты оказались шпионами-двойниками и параллельно добывали сведения для французских пиратов о датах отплытия английских конвоев.

Комиссия палаты лордов, состоявшая преимущественно из противников Харли, усердно добивалась от Грегга признания, что он действовал по приказу своего начальника. За это ему обещали пожизненную пенсию в 200 фунтов, но шотландец твердил, что только «дьявол и нужда были его подстрекателями». Возможно, Грегг не хотел отягощать совесть еще одним предательством. Лорды пытались соблазнить деньгами и двух других агентов Харли. Однако и контрабандисты стояли на своем — они тайно привозили в Кале шерсть и доставляли обратным рейсом бренди. Сведения, которые они поставляли, просто слухи.

Таким образом, комиссии ничего доказать не удалось. Поглазеть на казнь Грегга сбежалась огромная толпа. Осужденному даже у виселицы предлагали последний шанс на спасение, но ничего нового он не сказал. Харли тем не менее пришлось уйти с поста госсекретаря Северного департамента. Этот пост занял виг Генри Бойл.

Весной того же 1708 года потерпело фиаско организованное Людовиком XIV вторжение якобитов и 6000 французов под руководством графа Форбэна в Шотландию. Элемент неожиданности в этом предприятии полностью отсутствовал. Агента Торси капитана Натаниеля Хука, который должен был прозондировать почву в среде шотландской знати и вождей кланов, англичане обвели вокруг пальца, благодаря чему вся информация о подготовке вторжения попадала к Харли. Она дополнялась сведениями, которые пересылал в Лондон английский посол в Голландии Дейрол. Кроме того, британские агенты сообщали о подозрительных вояжах якобитских лидеров и о тайных совещаниях сторонников Претендента. Когда в феврале 1708 года пришло известие, что французский флот с Яковом III Стюартом на борту готовится отплыть из Дюнкерка, в Остенде тут же были переброшены войска из Нидерландов, поднята на ноги местная милиция, укреплен Эдинбург и другие крепости, а 35 судов адмирала Бинга сосредоточились возле Дюнкерка. Чтобы предотвратить атаку якобитов с запада Шотландии, были проведены военные приготовления в Ирландии.

Выйдя из Дюнкерка, французский флот стал на якорь у острова Мэй и стал ждать сигнал, который, по информации Хука, должен был поступить от «друзей». Но сигнала все не было, и, несмотря на просьбы Претендента высадиться, Форбэн, не желая сражения с английскими кораблями, повернул на север. По пути французов все-таки атаковали. Бингу удалось захватить один корабль, а остальные бесславно вернулись в Дюнкерк.

Здесь надо сказать еще несколько слов о разведке герцога Мальборо. История не знает всех имен его шпионов. Среди них были и неизвестные, возможно, весьма высокие рангом.

Из биографии Мальборо, написанной У. Черчиллем, следует, что у герцога имелся важный шпион в Версале в окружении самого Людовика XIV. Правда, Черчилль хотя и называет его «шпион Мальборо», сведения от этого знатного агента получал Сандерленд. Этот человек подробно сообщал о планах армии «короля-солнце» во Фландрии, о состоянии военно-морских баз Франции и даже о жизни и расходах Версаля. Из его донесений можно узнать, что старый Людовик не любил молодые деревья, что некоронованная королева Франции терпеть не могла яркие платья и как интриговал вечно недовольный своим положением герцог де Сен-Симон. Имя этого человека до сих пор остается загадкой.

Внутренние коллизии подогревали намерения Мальборо и вигов продолжать войну под лозунгом «Нет мира без Испании!». Всю осень 1707 года герцог и принц Евгений обменивались мнениями о планах кампании на будущий год. Джон выражал надежду, что Евгений исправит ситуацию в Испании. Но вместо него император послал в Испанию Гвидо Штаремберга. По этому поводу принц написал Мальборо: «Штаремберг понимает войну так же, как и я, и будет предпринимать действия те же, что и я. Но я должен предупредить — он не будет слушать ваших советов».

Можно сказать, что кампания 1708 года началась 13 апреля совещанием Мальборо, Хейнсиуса и принца Евгения в Гааге. Принятый ими план заключался в том, чтобы вести на восточных границах Франции две наступательные войны — Мальборо выступит из Нидерландов, а принц Евгений — с Мозеля. При этом в Каталонию немедленно отправятся 4000 имперских солдат, а к концу года — еще 7000. Обязательство оплачивать войну в Испании взял на себя Лондон.

Кампания, однако, началась с победы французов. 5 и 6 июня 110-тысячная французская армия под командованием герцога Вандома и герцога Бургундского вернула назад Брюгге и Гент. Возможно, успехи французов были бы еще больше, если бы не решение Людовика сосредоточить командование в руках двух абсолютно несовместимых полководцев: Вандом был старым воякой, но вдобавок еще и сластолюбцем (о его болезнях из-за беспорядочных половых связей судачили в Версале), а внук короля Луи Бургундский — религиозным ханжой, ничего не понимавшим в войне. Похожи Вандом и герцог Бургундский были лишь непомерным тщеславием.

Мальборо болезненно воспринял внезапное ухудшение военной ситуцации. Сердечный приступ заставил его лечь в постель. В состоянии физической и моральной слабости и нашел его Евгений 7 июля в лагере под Брюсселем. Джон был мрачен. Только что он получил два письма — от Сары и от королевы. Анна писала, что он должен выигрывать битву за битвой, поскольку это единственный способ обеспечить спокойствие в королевстве. А из письма жены он, наконец, понял, что Сара не только потеряла любовь королевы, но, хуже того, их отношения стали прямо противоположными. Мальборо чувствовал, что почва уходит у него из-под ног, но пытался утешить жену. Его письма к Саре проникнуты заботой о ней, родственниках, друзьях и о Бленхайме. «Вчера я встретил леди Тирконнел, которая, в отличие от тебя, выглядит старой… Заставь Ванбру закончить стены между окнами и в кабинете… я решил украсить их самыми прекраснейшими картинами, какие только смогу достать…» Как будто он собирался домой — и навсегда.

Он и принц Евгений поменялись ролями — теперь Евгений успокаивал Мальборо, который напоминал клубок нервов. Командующие долго совещались за закрытыми дверями, и эти совещания дали свои плоды. 11 июля во Фландрии им удалось разбить крупные силы французов. Отчасти это стало следствием быстроты маневра — французы оказались совершенно не готовы к появлению союзников. Но, главное, Вандом и Луи Бургундский не согласовали свои действия.

Решающее сражение началось в 3 часа дня между селениями Ивн и Грюнвальд. В нем отличился Георг Ганноверский, будущий английский король, под которым была убита лошадь. Самым кровавым было столкновение на левом фланге сил Вандома. Через два часа после начала сражения, когда было неясно, кто берет верх, принц Евгений пошел на хитрость. Он приказал играть отступление французов и выкрикивать названия их полков. Многие французские солдаты попали в эту ловушку, среди них началась неразбериха. К вечеру запаниковавший герцог Бургундский покинул свои позиции и отошел к Генту. За ним последовали герцог Беррийский и Претендент, принимавший участие в битве под именем шевалье де Сен-Жорж. Утром союзная армия нанесла новый удар и обратила отступавших французов в беспорядочное бегство.

Союзники потеряли 3000 человек. Потери французов составили 6000 убитыми, 9000 было взято в плен. Когда известие о поражении достигло Версаля, Людовик XIV обедал и в гневе снес со стола все блюда.

Артур Мейнваринг в письме герцогине Мальборо после этой битвы заметил: «Герцог побил всех генералов Франции, исключая маршала Виллара». Сам же Мальборо писал, что победой союзники обязаны Евгению Савойскому. Схожим было мнение и графа Братислава: «Если бы Евгений не прибыл в Нидерланды, то… мы были бы вынуждены заключить плохой мир». Но, похоже, многие в Англии уже мечтали о мире — пусть даже и не самом выгодным для страны, которая начала уставать от войны. Первая реакция королевы Анны при известии о победе выразилась во фразе: «О Боже, когда эта кровавая бойня прекратится!»

В том же году значительные военные успехи были достигнуты Великим союзом в Италии, произошло вторжение в Бургундию, а прусские полки обосновались в Седане. Казна Людовика XIV была истощена, а его армия — почти деморализована. Мальборо, чья депрессия сменилась излишним оптимизмом, сказал Евгению: «Мы пойдем на Париж!» Но принц думал иначе: «Если мы сейчас пойдем на Париж, милорд, позади у нас останутся Вандом и Бервик. Солдаты Вандома в плохом состоянии, а у Бервика еще есть свежие силы, и если они объединятся, то нам в тыл может ударить 100-тысячная армия. И кроме того, у нас есть нерешенная проблема: маршал Буффлер удерживает Лилль».

Лилль был сильнейшей крепостью французов в Европе, и идти на Париж, оставив его за спиной, было бы безумием. 13 августа город был окружен союзными войсками численностью почти 80 тысяч человек. «Я инвестировал свой моральный капитал в Лилль и прошу Бога проявить понимание», — писал Джон Саре. Осада продолжалась три месяца. Лилль пал 9 декабря, и это открыло союзникам путь к овладению всей Фландрией. «Кампания завершилась так, как желало мое сердце», — написал Годолфину Мальборо.

К началу 1709 года Великий союз почти достиг своих геополитических целей. Особенно это касается Вены. На юге под ее полный контроль попала Италия, на востоке снизилась угроза вторжения турок, на западе была обеспечена прочная защита от вторжения из Франции. Оставалась Испания. Развязать испанский узел могли переговоры с надломленной войной Францией. Также считали в Лондоне и Гааге. Только там были иные представления о мире.

Победы 1708 года во Фландрии стали последними триумфами в жизни Джона Мальборо. Но он об этом еще не знал, его опять встречали в Лондоне как героя. Но критика в его адрес не утихала — напротив, ее огонь только разгорался. Англия не понимала, чем ему обязана.

28 октября 1708 года в Виндзоре скончался супруг королевы — единственный мужчина, которого она любила. Спустя месяц после этого Джон писал Саре: «Я желаю всем сердцем, чтобы дела разрешились к общей пользе, ибо уверен, что Англия не должна страдать от непонимания между королевой и вигами. Лорд-канцлер имеет все причины полагать, что некоторые виги делают реверансы миссис Мэшем. Я надеюсь, ты меня понимаешь, что когда Англия страдает, нет лучшего органа управления, чем я сам». Что скрывалось за этими словами? Стремление к личной диктатуре, в чем его очень скоро будут обвинять?