Где бы вы ни были, мой дорогой лорд Мальборо, пока я живу, моя душа будет следовать за вами, и где бы я ни была, я буду только убивать время, пока не наступит ночь, когда я смогу уснуть и на следующий день получить от вас весточку.
Вильгельм Оранский и Джон Мальборо… После 1688 года судьбы этих выдающихся людей тесно переплелись, причем характер и перспективы этой взаимосвязи долгое время не осознавали ни тот, ни другой.
Славная революция породила немало проблем. Людовик XIV не признал Вильгельма III Оранского королем. Он приютил и стал активно поддерживать изгнанного Якова Стюарта и его разношерстных сторонников. Якобитские заговоры и восстания стали важным источником англо-французских противоречий и придавали краски конфликту между Лондоном и Версалем. Перспективы новой Реставрации Стюартов влияли как на политику французского двора, так и на защиту британцами «прав и свобод», которые они получили после 1688 года. На этом фоне Британия вступила в более чем вековую борьбу с Францией в Европе и колониях, слившуюся на начальном этапе с противостоянием государств континента политическому авторитету «короля-солнце» в двух великих войнах — Войне Аугсбургской лиги и Войне за испанское наследство.
Наипервейшая задача Вильгельма Оранского заключалась в четком обосновании своих прав на престол — ведь немалая часть населения Англии, прежде всего якобиты и католики, видела в нем короля-узурпатора. Он должен был проводить такую политику, чтобы у англичан стерлось из памяти, каким способом он взошел на трон. На заседании Конвенционного парламента в январе 1689 года Вильгельм III заявил: «Я клянусь историей и законом, что общины, избрав меня, не преступили легитимные традиции, принятые во всем мире». Обращаясь к истории Англии, он заметил, что является узурпатором не больше, чем Тюдоры и Стюарты, ибо английская династия по прямой линии прерывается с войны Алой и Белой розы. Позднее Д. Дефо, для которого Вильгельм Оранский был любимым монархом, заметил по поводу прав короля-чужеземца в своей сатире «Чистокровный англичанин»: «Мало ли Англия пережила нашествий? Ее женщин поочередно насиловали римляне, саксы, датчане, норманны. «Чистокровный англичанин» — потомок разноплеменного сброда разбойников и проходимцев. Это понятие внутренне противоречиво, это попросту фикция».
Прения по вопросу избрания Вильгельма III на престол длились в парламенте целую неделю, пока он не пригрозил, что уедет обратно в Голландию. Когда в Конвенционном парламенте проходило решающее голосование, Джон Черчилль отсутствовал. Некоторые приписывали это осторожности. Сам он впоследствии говорил о плохом самочувствии. В любом случае у него было неспокойно на душе. Его сердце было еще прочно связано со Стюартами. Итог дискуссий в парламенте был таков: 51 голосом против 49 Вильгельм III и его жена Мария Стюарт были избраны на английский престол.
Новый король повел страну через трудности перехода к новой, конституционной монархии. На этом пути большую роль играла политика веротерпимости и умеренного республиканизма, привнесенная им из Нидерландов. Она была тем более необходима, что компромисс вигов и тори, заключенный в 1688–1689 годах в основном по тактическим соображениям, вскоре исчерпал себя. Политическая ситуация в Англии с 1689 года благодаря почти непрерывной партийной борьбе отличалась непредсказуемостью.
22 января 1689 года палата общин приняла основной закон британской монархии — «Билль о правах». Тринадцать его статей ограничили в пользу парламента власть короля в законодательной, финансовой, военной и судебной сферах. Монарх лишался прерогатив приостанавливать действие законов, взимать налоги без разрешения парламента, держать в мирное время постоянную армию, чтобы «не использовать ее против парламента и закона». В парламенте, который должен был регулярно собираться, провозглашалась свобода слова. Вильгельм III без возражений утвердил этот билль. В июне 1689 года палата общин приняла Билль о веротерпимости, согласно которому диссентеры освобождались от притеснений при условии принесения ими присяги на верность англиканской церкви. Все прочие строго преследовались.
Во время Реставрации Англия представляла собой для континента скорее потенциальную силу и лишь время от времени играла активную роль, участвуя в голландских войнах. События 1688 года положили конец изоляции: Англия активно включилась в европейские дела. Основной целью внешней политики Вильгельма III, как и до экспедиции на Альбион, было ограничение французской гегемонии в Европе. Но поскольку он надел на себя корону, после 1688 года конфликт между ним и Людовиком XIV стал неизмеримо острее. «Европейский баланс сил должен быть сохранен, а это означает… сокращение французского влияния», — писал Вильгельм великому пенсионарию Республики Соединенных провинций Хейнсиусу в апреле 1689 года.
Первое время казалось, что Вильгельм Оранский оценил переход Черчилля в свой лагерь. Ему было поручено реформирование армии, из которой теперь удалялись офицеры-католики. Он не только остался в ранге капитана и полковника гвардии, но и получил жалованье, соответствующее престижным назначениям на командные посты, от которых были отстранены сторонники Якова. «Урожай, собранный милордом Черчиллем, грандиозен», — иронически заметил один из друзей супружеской четы лорд Томас Эйлсбери. На коронации Вильгельма III Джон получил титул графа Мальборо, что немало обязывало его перед новым монархом.
О благоволении новой власти к Черчиллям стали судачить в гостиных и кофейнях Лондона. До Сары первой дошли слухи об этих разговорах, но она не позволяла себе принимать их близко к сердцу. И все же она жаловалась тому же Эйлсбери:
«Они подняли такой шум о нашем состоянии, которое… едва достигает 70000 фунтов. Большая его часть вложена в землю, а у нас один сын и четыре дочери, которых необходимо обеспечить». Всего у четы Черчиллей родилось восемь детей, но трое из них умерли в младенчестве. Единственный выживший сын — Джон, маркиз Бленфорд — имел двух старших и двух младших сестер. Их звали Генриетта, Анна, Элизабет и Мери. Жалованье самой леди Черчилль было невелико до тех пор, пока парламент не определил содержание принцессы Анны. Но и 70 тысяч — сумма по тем временам значительная.
Джон не единственный из Черчиллей, чье имя было тогда на слуху. Его брат Джордж, морской капитан, тоже сыграл свою роль в событиях 1688 года: его корабль первым пришел на помощь Вильгельму III. Ныне же он состоял в тяжбе с лондонскими торговцами, которые пожаловались на него в палату общин, одним из членов которой, кстати, был сам Джордж, на то, что он требовал мзду за защиту их кораблей во время конвоирования. Он угрожал, если они не заплатят, забрать лучших моряков на свой корабль. Джордж отверг все обвинения, но признал, что получил от этих торговцев 150 гиней. В итоге палата общин отправила его на три дня в Тауэр. Позже еще один брат Джона, Чарльз, попал под подозрение в растрате военных запасов в Кинсале в Ирландии. Его объяснение, что он действовал с согласия назначенного еще Яковом правителя Ирландии, не было принято как оправдание. Как и Джордж, Чарльз некоторое время провел в Тауэре.
Разумеется, Джона нельзя сравнивать с братьями по статусу и размаху деятельности. Скоро он вынужден был переключиться с проблемы формирования армии на реальные военные действия. К лету 1689 года Вильгельм III столкнулся с опасностью, грозящей с двух сторон. Еще когда он готовился к коронации, пришли плохие новости: Яков высадился в Кинсале, и почти вся Ирландия объята восстанием. Одновременно французы послали к границам Фландрии огромную армию. Возможно, не случайно на коронации Вильгельм даровал Черчиллю титул графа Мальборо.
Король отправился в Ирландию, а Мальборо получил приказ отбыть в Нидерланды и соединиться с армией старого голландского генерала принца Вальдека. Под командованием Джона находились 2 гвардейских и 11 пехотных полков общей численностью 7000 человек. По мнению тех, кто видел, как эти формирования покидали Англию, они оставляли желать лучшего: это были «плохо оплачиваемые офицеры, необразованные капитаны и худо одетые, недисциплинированные солдаты». Однако скоро усилиями Мальборо эти полки стали лучшими в армии Вальдека.
Первое столкновение с французами произошло в нескольких милях к югу от Шарлеруа. Когда французская гвардия сделала попытку пробиться к городу, голландский генерал Слангенберг атаковал один ее фланг, а Мальборо другой. Французы отошли назад, потеряв 2000 всадников. После сражения Вальдек заявил, что «англичане совершили чудо, а граф Мальборо, несомненно, один из наиболее галантных людей, которых я знаю». Надо сказать, обхождение Джона окружающие подчеркивали всегда и везде, куда бы ни забросила его судьба.
Впрочем, это не помогло предотвратить охлаждение в отношениях с королевской четой. Во многом это было связано с тем, что придворная жизнь при Вильгельме утратила свою прежнюю значимость. Король, человек деловой, предпочитал кабинет дворцовым залам, а Хемптон-Корт в Кенсингтоне — Уайтхоллу. Кстати, словно в ознаменование конца эпохи, Уайтхолл почти целиком сгорел в 1698 году, за исключением одной части — Банкетного дома. Вильгельм отказывался притворяться, будто наложение его рук излечивает золотуху, и приводил в ярость духовенство тем, что по обычаю квакеров не снимал шляпу в церкви. Так уходили в прошлое многие традиции, а основными принципами нового правления стали практицизм и бережливость.
Бурю вызвал денежный вопрос, и в эпицентре ее оказалась Сара. Проблема заключалась в том, сколько должна тратить принцесса Анна на содержание своей семьи и своего двора. Анне представлялись приемлемыми 70 тысяч фунтов в год. Ее поддержала Сара, которая скорее всего первой и назвала эту сумму. Но Вильгельм и королева Мария, которая к сестре Анне относилась прохладно, полагали, что будет вполне достаточно 30 тысяч. Королевская чета была удивлена, когда Анна отказалась получать свое содержание от Вильгельма и настояла, чтобы его определил парламент. Конечно, такой ход ей подсказала Сара, которая тут же принялась обрабатывать тех членов парламента, которые по той или иной причине рады были сделать что-то наперекор королю.
После болезненных дискуссий парламент выделил Анне содержание в 50 тысяч фунтов в год, а королева Мария утвердилась во мнении, что Сара плохо влияет на ее сестру. В придворных кругах эту историю назвали «ссорой между Кокпитом и Кенсингтоном». Анна же в благодарность за поддержку назначила Саре жалованье в 1000 фунтов в год. «Моя дорогая, возлюбленная миссис Фримен (то есть миссис Свободный человек)», — с восхищением называла она ее.
Сара недолюбливала королеву, а после того, как та потребовала сократить две должности при Анне, а Анна вынуждена была этому требованию подчиниться, ее неприязнь переросла во враждебность. Не лучше она относилась и к Вильгельму. В описании он предстает, мягко говоря, не самым приятным человеком: «Получилось так, что блюдо с зеленым горошком, первым в этом году, оказалось перед принцессой. Король, не предложив ей взять хоть немного, подтянул блюдо к себе и съел все сам… Принцесса Анна призналась, когда вернулась домой, что ей так хотелось горошка, что она боялась смотреть на блюдо и все-таки не могла отвести от него глаз. Она тогда как раз собиралась рожать».
В конце августа 1690 года Джон находился в Портсмуте. Его нервы были на пределе, он в очередной раз поссорился с женой. Недавно Сара родила пятого и, как оказалось впоследствии, последнего их ребенка. Она чувствовала себя неважно и требовала к себе особого внимания. В последнем письме к Джону она обвиняла его в отсутствии любви к ней, в том, что он предпочитает ей военные походы. В определенном смысле Сара была права. В высшей степени честолюбивый, Мальборо ставил себя выше других офицеров. Он ощущал превосходство над бедным королем Яковом, кому изменил, и над голландским принцем, которому он помог сесть на трон. Джон чувствовал себя способным совершать великие дела, и ему часто казалось, что время упущено — ведь ему уже стукнуло сорок.
В Портсмуте он ожидал приезда медлительных чиновников из Военного совета и Адмиралтейства, чтобы отправиться в важную и секретную экспедицию. Целью была Ирландия.
Шотландские дела решались быстрее и легче, нежели ирландские. Билль о веротерпимости 1689 года разрешил пресвитерианское вероисповедание, широко распространившееся в Шотландии, и поэтому уже в мае следующего года шотландский епископат признал Вильгельма своим королем. Продолжавший борьбу вождь шотландских якобитов граф Джон Грэм Данди в конце концов был схвачен и окончил жизнь на виселице.
В Ирландии дело обстояло сложнее. Сопротивление английскому завоеванию имело там глубокие корни, и подавлялось оно всегда с особой жестокостью по отношению к местным жителям, преимущественно католикам. Земельные собственники, которых затронули конфискации времен Кромвеля, мечтали о восстановлении своих владений и политического влияния; торговцы желали вернуть свои привилегии; поэты выступали за употребление своего языка; политики хотели восстановить католицизм. Поэтому неудивительно, что Людовик XIV избрал своей базой для войны против Вильгельма Оранского именно Ирландию: сторонников свергнутого монарха здесь было более чем достаточно. В 1686–1688 годах Яков II гарантировал ирландским католикам не только свободу богослужения, но и преобладание в местных органах власти. В итоге к ноябрю 1688 года католики контролировали в Дублине администрацию, судопроизводство, армию, милицию и другие институты.
Английскую администрацию в Ирландии представлял католик граф Тирконнел, ставший после «Славной революции» главой ирландского сопротивления и союзником Людовика XIV. Тирконнел пользовался особым расположением Якова II, и ему удалось обеспечить местной администрации едва ли не полную автономию от Лондона. А после 1688 года он повел борьбу за независимость Ирландии.
В конце февраля 1689 года французский флот доставил свергнутого короля в Ирландию, в местечко Кинсале, где он соединился с Тирконнелом. Людовик оказывал ему поддержку, но больше в виде денежных субсидий. Война на континенте ограничивала его возможности, поэтому с Яковом высадилось лишь несколько тысяч французов. Советником экс-монарха был бывший посол Франции в Голландии граф д’Аво. В апреле 1689 года английский флот еще не был готов оказать достойное сопротивление вторжению, тогда как французы получали из Бреста необходимые подкрепления. Так, флот адмирала Шато-Рено доставил в помощь ирландцам еще около 10 тысяч французских солдат.
Но постепенно положение переменилось. В июне 1690 года в Ирландии с большой армией высадился Вильгельм III. По прибытии в Белфаст он, по словам французского гугенота и участника тех событий Исаака Дюмона де Бостака, «ожидал полного успеха кампании, как это было в Англии». Надежды имели основание. Около 50 тысяч человек, именуемых ирландской армией (за исключением французских солдат), представляли собой полуголодную толпу, состоявшую, в основном, из необученных крестьян, потрясавших палками вместо ружей. Граф д’Аво и французские командиры предлагали бывшему королю оставить в деле регулярную армию общей численностью 25 тысяч человек, а остальных отправить по домам. Но Яков отказался и в результате стал командовать не понимавшей приказы толпой. Д’Аво метко говорил, что король «старается утаить от самого себя все, что может доставить ему огорчение». А огорчаться было чему: протестантские землевладельцы в Ирландии и лишившаяся своих мест при Якове II английская администрация организовали партизанское движение на севере и в районе Лондондерри. 11 июля в сражении при Боуне новый король одержал победу над бывшим монархом. Эта победа вполне компенсировала неудачи англичан на море.
10 июля 1690 года французский флот под командой Торвилля встретился с англо-голландским флотом лорда Торрингтона у Бичи-Хед. Торвилль располагал сотней прекрасно оснащенных кораблей, тогда как у Торрингтона их было всего 68. Торвилль одержал внушительную победу. Но теперь, после поражения Якова на суше, основная миссия французского флота заключалась в эвакуации несчастного монарха и французских войск из Ирландии.
После битвы при Боуне глубоко разочарованный Яков отправился в Дублин и там горько пожаловался сестре Сары леди Тирконнел:
— Мадам, ваши соотечественники бежали!
— Мне кажется, ваше величество одержали моральную победу, поскольку ирландцы не заслужили такого вождя, как вы, — ответила Фрэнсис так, как это сделала бы Сара в похожих обстоятельствах. Скоро и Яков, и Тирконнелы отправились во Францию.
Но 5000 французских солдат все еще оставались на юге Ирландии, держался осажденный Вильгельмом Лимерик, оставались верными Якову стратегически важные гавани на юге Корк и Кинсале. Нельзя было исключать, что французы задумают новую высадку. Мальборо, которого Вильгельм оставил командующим силами в Англии, представил Государственному совету план выхода из положения. Войска должны собраться в Портсмуте, сесть на корабли, двинуться на Корк и Кинсале и осадить их с моря. Так предполагалось нарушить связь между Францией и Ирландией. План был исключительно смелым, ибо лишал Англию значительной части ее регулярных войск. Голландские генералы выступили против, но Вильгельм сам был игроком и сторонником дерзкой стратегии — иначе не быть ему английским королем! Он принял план Джона.
Тем не менее Мальборо испытывал разочарование. Он думал, что будет командовать единолично, но к нему присоединились 5000 датских, голландских и франко-гугенотских солдат армии Вильгельма в Ирландии под началом герцога Вюртембергского. Как носитель более высокого титула, герцог заявил о своих правах на общее командование. В ответ Мальборо представил ему инструкции королевы Марии, в которых именно он назначался главой экспедиции. После переговоров генералы пришли к согласию, что будут командовать армией через день.
В середине сентября восемь кораблей, на борту которых находились солдаты Мальборо, вышли с попутным ветром из Портсмута. Джон сильно страдал от морской болезни. Когда корабли стали на якорь в гавани Корка, он потребовал от губернатора города Мак-Эллиота сдаться, но тот отказался повиноваться.
Осада началась с бомбардировки корабельной артиллерией, после чего начался штурм, вынудивший Мак-Эллиота поднять белый флаг. Во время штурма города был смертельно ранен сын Барбары Кливленд от Карла II герцог Графтон. В свое время он изменил Якову, но в палате лордов голосовал за то, чтобы Вильгельм был только регентом, а не королем. Графтон не был единственным королевским бастардом, принимавшим участие в борьбе за Корк. Сын Якова II и Арабеллы Черчилль герцог Бервик, прибывший в город во главе 4000 ирландских солдат, сражался на стороне якобитов, но успел вовремя ретироваться.
Мальборо без промедления двинулся к Кинсале, находившемуся в 17 милях к западу, но был вынужден встать лагерем, дожидаясь пушек из Корка. Из-за направления ветра их невозможно было переправить морем, а дороги после дождей развезло. Тем временем сильно похолодало, не хватало еды, солдаты стали болеть. Надо было что-то предпринимать. Поэтому однажды ночью, в полной темноте, Джон посадил своих солдат в лодки, которые ирландцы легкомысленно забыли уничтожить, и отплыл к Старому форту на западе гавани. Гарнизон был захвачен врасплох, часть ирландцев была перебита, остальные сдались в плен. После этого Мальборо организовал двойную атаку на Кинсале — датчане шли с востока, англичане — с севера. Штурм продолжался три дня, пока, наконец, не прибыли долгожданные пушки. После бомбардировки гарнизон попросил пощады, и Мальборо разрешил ирландцам вместе с оружием и скарбом уйти в Лимерик. Он не сомневался, что прибытие полуголодных солдат только добавит трудностей тамошнему гарнизону.
Здесь будет уместным сказать вот о чем. В литературе распространена точка зрения, что, в сущности, тактика и стратегия Мальборо были просты. Мол, всегда в начале операции он имел четко выработанный план, и ему не требовалось сохранять деликатный баланс в решениях «за» и «против», когда надо было что-то менять. Мол, быстрые зигзаги мысли и разнообразие действий, как у Наполеона, не были для него характерны. Думается, это не совсем так. Конечно, в будущем, то есть во время Войны за испанское наследство, он, благодаря своей блестящей разведке, имел точные сведения о намерениях противника, заранее разрабатывал план кампании, строго придерживался его и зря не рисковал. Ирландская же кампания как раз и обнаружила его способность на «озарения» и готовность идти на риск, основанный, впрочем, на точном расчете.
В дальнейшей военной карьере Черчилля неожиданности почти не случались. Но ведь о гении свидетельствует не только немедленная реакция. Гениальность полководца состоит еще в том, чтобы добыть знание о противнике и на основе этого знания составить надежный обеспечивающий победу план действий.
Окончательно сопротивление в Ирландии было подавлено в январе 1691 года. Возвращаясь в Лондон, Джон был доволен собой, но вместе с тем он был далеко не удовлетворен своим положением. Ведь он приложил немалые усилия на службе королю, помог ему взойти на трон, но король окружил себя иностранными офицерами, и очевидно было, что они пользуются его бблыпим доверием. Ближе всего к королю оказались голландцы, явившиеся с ним в Англию, — он разбрасывал на них титулы, как конфетти, и заботился о том, чтобы они имели приличные доходы. Молчаливые, деловые, одетые в голубую униформу, они были «преторианской гвардией» Вильгельма. Вероятно, большее доверие голландцам, нежели англичанам, определялось опасением Вильгельма получить удар сзади. Из англичан же король прежде всего — что было обидно Джону — выделял Сандерленда, ближайшего советника Якова, к которому благоволили даже паписты. Пройдоха Сандерленд вовремя убежал в Голландию летом 1688 года, вернулся с Вильгельмом, и тот сделал его лорд-канцлером.
Весной 1691 года Вильгельм Оранский собрал в Гааге представителей союзных государств, чтобы договориться, как покончить с гегемонией Людовика XIV. Может быть, он затем и добивался английского трона, чтобы быть равным другим великим правителям Европы и возглавить борьбу против Франции.
Мальборо остался в Лондоне рекрутировать и обучать солдат для шедшей в Европе войны. Он находился в ужасном настроении. Ему было за сорок, и его чувства можно сравнить с чувствами Юлия Цезаря, в 32 года рыдавшего из-за того, что Александр Македонский в его возрасте создал огромнейшую державу, а он, Цезарь, пока еще никто.
Джон не стал кавалером ордена Подвязки — самого высокого отличия в королевстве, на что имел полное право. Более того, наиболее почетный военный пост капитана-генерала артиллерии был отдан Генри Сиднею, не знавшему, как отличить один конец пушки от другого. Разочарование было тем более сильным, что тот, кто обладал доходами и возможностями капитана-генерала артиллерии, мог рассчитывать на герцогский титул. Раздражение Джона привело к его ссоре с президентом палаты лордов Денби, пускавшим при дворе шутки о «хваткой клановости» Черчиллей. Раньше Мальборо просто не обращал на них внимания. Он не любил жаловаться, но теперь обратился с письмом к королю, в котором живописал свою обиду.
Но Вильгельма все это не интересовало. Пока он вел свою дипломатию в Гааге, 100-тысячная французская армия подошла к крепости Монс. Ее возглавлял герцог Люксембургский, «гений внезапности», считавшийся лучшим среди французских генералов. Монс был окружен, прежде чем Вильгельм успел прийти на помощь. И король, наконец, приказал Мальборо прибыть во Фландрию и принять командование над британскими частями союзной армии. Джон был полон энтузиазма, но французы до самой зимы избегали прямых столкновений, и наконец армии расположились на зимние квартиры, чтобы возобновить военные действия с наступлением тепла. Но Черчиллю принять в них участие было не суждено.
Бросим пристальный взгляд на Черчилля со стороны Вильгельма. Этот генерал изменил одному королю — почему же он не может изменить и другому? Когда до Вильгельма дошли слухи, что Мальборо состоит в переписке с изгнанным Яковом, он совсем не удивился. Он знал то, что другие придворные, например, друг Черчилля Сидней Годолфин и командующий флотом адмирал Рассел, тоже переписываются с Сен-Жерменом, где остановился изгнанный монарх. Он был проинформирован и о том, что Мальборо советовал принцессе Анне наладить отношения с отцом. Вильгельм смотрел на это сквозь пальцы, но не питал на его счет никаких иллюзий, и если Мальборо и подобные ему полагали, что одним актом перехода на его сторону завоевали полное доверие, они ошибались. Он, Вильгельм, не столь наивен.
Важно еще то, что Вильгельм был бездетным, и в парламенте шли дискуссии по вопросу о престолонаследии. Виги были единодушны во мнении, что трон никогда не достанется наследникам Якова II. Но многие тори решение проблемы видели в объявлении Вильгельма Оранского регентом при отсутствующем в стране монархе, дети которого рано или поздно наследуют престол. К тому же они потребовали прекратить назначение голландцев на командные посты в армии и дарование им английских титулов. Мальборо их поддержал.
«Бойся гнева терпеливого человека», — очень точно выразился поэт-остроумец Джон Драйден. Якобиты постоянно плели сети заговоров, не давая покоя Вильгельму и вынуждая его уделять большое внимание расширению своей разведывательной сети. Наряду с голландцем Бентинком и Генри Сиднеем английской секретной службой руководил Дэниел Финч, граф Ноттингем. В 1692 году Ноттингем поручил активному проповеднику кальвинистской доктрины пастору Пьеру Жюрье наладить шпионаж во французских портах. Созданное Жюрье в Роттердаме бюро получало от своих агентов и пересылало в Лондон сведения о якобитах. Английская разведка не раз прибегала к испытанному приему: не располагая прямыми уликами против отдельных подозреваемых, она старалась скомпрометировать их с помощью провокаторов, а если и это не удавалось — добивалась их осуждения на основании ложных показаний своих агентов. И не раз случалось так, что действительных якобитов судили за участие в заговорах, выдуманных провокаторами, в чьих показаниях обрывки истинной информации сочетались с причудливыми фантазиями. Двор Якова II в Сен-Жермене кишел английскими шпионами, умудрявшимися даже красть секретные письма из платья Марии Моденской и посылать их копии в Лондон.
В конце 1691 года король получил от Бентинка известие о заговоре с целью возвести на трон Анну Стюарт. Кроме того, Вильгельм был прекрасно осведомлен о том, что говорилось и делалось в Кокпите и как Анна в письмах к Саре называла его Калибаном, монстром и недоноском. Его предполагаемая фаворитка Элизабет Вилльерс не любила Сару Мальборо, но находилась в дружеских отношениях с леди Фитцхардинг, которая, как и Сара, была придворной дамой принцессы. Для короля это был важный канал информации. В конце концов чаша терпения Вильгельма переполнилась, и по его совету королева Мария приказала Анне удалить Сару. Между сестрами произошла яростная ссора, они громко кричали друг на друга, и Анна покинула дворец, заявив, что не расстанется со своей «возлюбленной миссис Фримен».
Накануне нового 1692 года принцесса получила анонимное письмо, в котором говорилось, что она в Кокпите находится на положении «высокого заключенного» и в «руках Королевской гвардии». И далее: «Если вы сами не удалите от себя супругу лорда Мальборо, вас обяжут сделать это… Мальборо будет осужден, как только соберется парламент».
Но удар все же был неожиданным. В одно январское утро Черчилль зашел к королю и не нашел ничего необычного в его манере общаться с ним. Но после обеда его посетил лорд Ноттингем и объявил, что король больше в нем не нуждается и смещает его со всех постов. Это было только началом печалей. После трехнедельного отсутствия Анна, как ни в чем не бывало, появилась при дворе, и с ней была Сара. От этого королева едва не упала в обморок. Саре было приказано покинуть двор, и тогда Анна последовала за ней. Она перебралась во дворец герцога Сомерсета и перевела туда все свое окружение.
Новости о скандале быстро распространились даже за пределами Лондона, причем его однозначно связывали с именем Черчилля. «Этот неблагодарный человек, — писал неизвестный корреспондент неизвестному адресату, — говорил с королем в выражениях, в которых не видно разницы между джентльменом и последним плебеем. Он думал, что, испугав короля, он сделается герцогом и начальником артиллерии, а тот лишил его всех должностей. Все указывает на его неблагодарность и алчность». Молодой лидер вигов в палате общин Роберт Харли утверждал, что слышал, как Мальборо позволил себе заметить, что «Вильгельм не обладает достаточной проницательностью, чтобы ценить высокие достоинства, и храбростью, чтобы наказать своих врагов».
Как бы то ни было, причины опалы Мальборо можно считать только предположительными. Что же касается его алчности, то ее в разы преувеличивали лондонские сплетни, хотя нет дыма без огня. Но, по крайней мере, в это время Джон не афишировал свое богатство. У него было всего три костюма, один из которых он надевал на день рождения короля. Он не был гостеприимным, почему, кстати, не пользовался популярностью в среде офицеров. Он жил так, как будто имел доход всего в 1000 фунтов в год, хотя на самом деле его семья располагала 8000 фунтов плюс различные дополнительные поступления.
В начале мая 1692 года на вернувшегося в Лондон Джона Черчилля обрушился еще более мощный удар судьбы. Он был арестован и заключен в Тауэр.
Столетиями Тауэр являлся свидетелем кровавых сцен, а со времен Генриха VIII Тюдора превратился в тюрьму для важных особ. Генрих VI, герцог Кларенс, Эдуард V и его брат Ричард были там тайно убиты, жены Генриха VIII Анна Болейн и Екатерина Говард, а также многие государственные деятели были казнены в самой крепости или на прилегающем к ней холме. До Мальборо здесь пребывали Денби, семь англиканских епископов, Сэмюэл Пипс; в Тауэр попадет и будущий знаменитый премьер-министр Англии Роберт Уолпол. По сути, сидеть в этой тюрьме не было таким уж бесчестьем, но морально Джон ощущал себя на самом дне.
Условия пребывания в Тауэре не были ужасными. Узник мог потреблять свою пищу, ему прислуживали собственные слуги. По специальному распоряжению его могли посещать друзья и родные. Тем не менее в начале своего заключения Мальборо был во всем этом ограничен. Саре разрешили увидеться с ним лишь на короткое время. Он не мог даже пообедать с пэрами, своими товарищами по несчастью, арестованными в то же время.
Тому были веские причины. Один из французских кораблей потерпел крушение, и на его борту нашли письмо адмирала Турвилля своим агентам в Англии. Из него следовало, что французы вновь готовятся к вторжению, сконцентрировав в нормандской гавани 300 кораблей и 20-тысячный экспедиционный корпус, состоящий из французов и ирландцев.
В Англии развернулись лихорадочные приготовления к отпору. Тайный совет приказал всем католикам покинуть столицу. Начались аресты тех, кто так или иначе мог представлять опасность, и Мальборо оказался одним из них. То был странный поворот судьбы для человека, который год назад вернулся победителем из Ирландии и совсем недавно был командующим английскими войсками. Да, он писал письма Якову, но и адмирал Рассел, который сейчас командовал флотом в Ла-Манше и от которого во многом зависела защита королевства, делал то же самое.
Впрочем, против Джона было выдвинуто серьезное обвинение. Некто Роберт Янг показал, что его подпись стоит под клятвой заговорщиков, которые намереваются схватить Вильгельма Оранского и восстановить на троне Якова. Клятва с подписями была спрятана в цветочном горшке доме епископа Рочестера. Вероятно, сам Янг ее и сфабриковал, а кто-то из его помощников положил в горшок. Случись эта история в более спокойные времена, было бы назначено расследование, и ложь всплыла бы на поверхность. Но французский флот находился в 60 милях от берега, воздух был наэлектризован слухами о приготовлениях якобитов, а цена буханки хлеба выросла с 9 пенсов до шиллинга, и дошло даже до того, что королева сожгла свой личный дневник.
Паника закончилась, когда английскому и голландскому флотам, насчитывавшим 63 военных корабля с 7144 пушками на борту, удалось объединиться, а Турвилль из-за непогоды шесть недель простоял на месте. 19 мая 1692 года французский флот, хотя и уступал английскому по численности в два раза, решился на битву у мыса Ла Хоуг и был вынужден уйти в свои гавани. Британцы полагают, что с этого дня их флот стал хозяином морей.
Так это или нет, в данном случае не важно. Куда важнее то, что мыс Ла Хоуг похоронил надежды Якова вновь оказаться на троне Британии. Имела эта битва большое значение и для Мальборо. Во-первых, в ней отличился его брат Джордж. А во-вторых, морская победа фактически спасла самого Джона от эшафота. За месяц Тайный совет разобрался в истории «цветочного горшка» и счел ее фикцией. Мальборо был отпущен под залог в 6000 фунтов, которые внесли его друзья Шрюсбери и Галифакс. 19 июня он покинул Тауэр.
3 августа 1692 года французы компенсировали неудачу на море блестящей победой на суше. Местом сражения стал Стеенкирк. Британская пехота под командованием непопулярного в армии графа Солмса была окружена французами и потеряла половину своих солдат и двух генералов.
Черчилль вышел из Тауэра, но ко двору допущен не был. В ноябре он заседал в палате лордов и говорил о том, необходимо удалить голландцев с командных постов. В 1691 году из шести лейтенантов-генералов только двое были англичанами, и один из них — Мальборо — находился в опале; из пяти майоров-генералов англичанами были только двое. Лорды согласились с Мальборо, но в палате общин влияние Вильгельма было сильнее, и она утвердила расходы на следующую кампанию, не ставя никаких условий.
В конце XVII века многие государства Западной Европы переживали финансовый кризис. На ситуации в Британии сказывался вызванный войной рост государственного долга. Соответственно, росли налоги, и это вело к обострению социальной напряженности. Перед сквайрами замаячила перспектива разорения. В 1694 году Вильгельм III способствовал созданию Английского банка, ставшего посредником между правительством и финансовыми кругами. Отношение к государственному долгу и, следовательно, к Английскому банку стало тем пробным камнем, по которому можно было безошибочно отличить тори от вига. Впоследствии тори лорд Болингброк решение проблем с помощью государственного долга называл «системой зла».
Джон Черчилль в средствах не нуждался. До опалы он получал ежегодное жалованье в 8000 фунтов, а за шесть недель пребывания в Тауэре его доходы от Компании Гудзонова залива выросли до 5000 фунтов. Мальборо полагал, что деньги должны работать, тем более что в Лондоне имелись все возможности для этого. В ноябре 1694 года он приобрел акции Английского банка на 4000 фунтов под 10 процентов годовых и уже в следующем году получил первые дивиденды. Таким образом, Черчилль, относивший себя к тори, действовал как виг. Но деньги — это еще не все.
Оставаясь в военное время не у дел, он испытывал жгучую обиду. Неудачи преследовали англичан на земле и на море. После Стеенкирка был Ланден, где Вильгельм потерял 20 тысяч человек, а племянник Джона герцог Бервик взял в плен его брата Чарльза и попросил за дядю выкуп 30 тысяч флоринов. Затем французский флот атаковал 400 кораблей англо-голландского конвоя, идущего в Смирну, в результате чего погибло много людей, а финансовые потери составили миллион фунтов.
Летом 1694 года бригадир Толльмач получил задание высадиться в заливе Камар недалеко от Бреста. Его солдаты почти сразу попали под обстрел, сам бригадир был смертельно ранен уже в начале боя. Англичане потеряли 500 человек убитыми и пленными. Позже выяснилось, что французы за месяц или даже раньше знали о том, что англичане намерены атаковать Брест, и приняли контрмеры. Фортификациями порта занялся величайший знаток этого дела Себастьен Вобан, в район Бреста были подтянуты кавалерия и шесть батальонов береговой защиты.
Казалось бы, Мальборо не имел к этой катастрофе никакого отношения. Но много лет спустя после его смерти были опубликованы документы из архивов Сен-Жермена. 3 мая 1694 года якобитский агент в Англии генерал Саквилл переслал Якову II письмо Мальборо, в котором тот сообщал, что корабли из Портсмута должны отплыть в сторону Бреста. Правда, ни письма Мальборо, ни сопроводительного письма Саквилла в оригинале не сохранилось. Не были ли они вообще сфабрикованы французами с целью очернить имя знаменитого полководца? Впрочем, есть еще мемуары короля Якова, в которых имеется следующая фраза: «4 мая лорд Черчилль информировал короля о брестском проекте». Но мемуары есть мемуары: в них часто перетасованы факты, а Яков еще и создавал легенду о славных якобитах.
С другой стороны, опальный Джон вращался в Лондоне среди якобитов, и если он даже не отправлял письмо Якову с сообщением о брестской операции, то, возможно, проговорился об этом, и кто-то другой мог передать эту информацию во Францию. В любом случае он был в исключительно сложной, двойственной ситуации. Как человека чести и офицера, его не могла не мучить измена одному королю, а как деятельного военного его до глубины души ранило то, что другой король, которому он помог сесть на трон, не ценил это.
28 декабря 1694 года умерла королева Мария. Можно было думать, что с уходом из жизни королевы, ненавидевший чету Мальборо, положение Джона изиенится, тем более что после позора, испытанного англичанами в Камаре, сторонники Черчилля при дворе пытались повлиять на Вильгельма, дабы он вернул его в армию. Но для Вильгельма Мальборо был «подлым человеком», предателем. Именно так характеризовал его король епископу Бернету. К тому же поводы к подозрениям в отношении Джона не иссякали.
В 1696 году по обвинению в очередном якобитском заговоре, план которого сводился к нападению на Вильгельма, возвращавшегося с охоты, был арестован ряд заговорщиков, среди которых были Томас Брюс, граф Эйлсбери и сэр Джон Фенвик. В своем признании Фенвик назвал Шрюсбери, Годолфина, Рассела и Мальборо главными сторонниками короля Якова в Англии. Сознательно или нет, Фенвик начал большую и, как оказалось, смертельно опасную для себя игру. Он не выдал никого из подлинных якобитов, а указал лишь на влиятельных лиц, общавшихся с Яковом II. Как видно, он рассчитывал заставить Вильгельма III расправиться с влиятельными людьми и расшатать ситуацию в стране. Но король понял смысл игры. Не то чтобы он считал ложными показания Фенвика — наоборот, они содержали зерно истины, давно известной его разведке. Но нельзя было признать их истинными и не вызвать серьезных потрясений. И Вильгельм, находившийся тогда в Голландии, объявил, что показания Фенвика — бессмыслица и они не поколеблют его доверия к упомянутым в них лицам. Парламент также счел показания Фенвика ложью, и он был обезглавлен.
Якобиты, с волнением наблюдавшие за парламентскими дебатами по делу Фенвика, не представили никаких документов, подтверждавших его слова. Граф, с которым дружила чета Мальборо, также не подтвердил показания Фенвика. После этого Эйлсбери еще некоторое время, пока не утихли страсти, продержали в Тауэре и выпустили на свободу.
Лондон стал прощупывать почву для мирных переговоров с Францией еще в 1694–1695 годах. Но первые консультации о мире начались только в апреле 1696 года. На переговорах с Людовиком Вильгельм предложил супруге Якова Марии Моденской пенсию в размере 50 тысяч фунтов в год, что равнялось сумме, которую парламент выделил для принцессы Анны. Более того, он соглашался признать сына Якова своим наследником, если тот примет англиканскую веру. Это могло лишить Анну трона, а Черчиллей их влияния. Но упрямый Яков не принял оба предложения. Переговоры не сдвинулись с мертвой точки, пока представитель Лондона граф Портленд не встретился в Брюсселе с французским маршалом Буффлером. В июле — августе 1697 года эти два человека виделись пять раз, прежде чем выработали соглашение, приемлемое как для Вильгельма III, так и для Людовика XIV.
В октябре 1697 года в Рисвике близ Гааги был подписан мир. Вильгельм III подтвердил свое право называться королем Англии «Божьей милостью», ЛюдовикXIV признал его и обязался не оказывать помощь его противникам. С другой стороны, французский монарх отказался изгнать Якова из Франции и сохранил все территориальные приобретения — новая война была ему не нужна. Но никто в Европе не верил, что борьба закончилась. «Странное проклятие лежит на этом мире, — писала герцогиня Орлеанская кузине, — новости о завершении войны восприняты без энтузиазма, хотя все желали мира так долго…»
Впоследствии Девятилетняя война будет представлена в Великобритании как необходимый путь поиска своего места в Европе. Об этом ярко свидетельствует анонимный памфлет 1747 года: «Англия всегда боролась и все еще борется за свою свободу, как и ее соседи, против амбиций всех тиранов в Европе… для чести и процветания нации. Именно она сокрушила Филиппа и его Непобедимую армаду; именно она будет нести на себе высокий крест, пока не свергнет французскую гегемонию и не обеспечит равновесия сил». Но было ли в 1697 году установлено равновесие сил на континенте? Если и было, то очень зыбкое и кратковременное, и все правители отдавали себе в этом отчет. Впрочем, никто не желал новой войны.