Героические злоключения Бальтазара Кобера

20

Первым человеком, на которого обратили внимание Каммершульце и Бальтазар, когда вошли в гостиницу в Боцене, был не кто иной, как Дюсберг, фламандский торговец, предавший вестников. Негодяй сидел за столом в углу зала и кутил в компании двух девиц, которые пили и разговаривали так громко, что все на них смотрели.

Когда наши друзья затащили свой скромный багаж в номер гостиницы, алхимик сказал своему ученику:

– Этот человек не заслуживает больше жить на земле. Ты меня понимаешь?

Бальтазар задрожал всем телом, но не от страха, а от ярости. Человек, из-за предательства которого попали в тюрьму кобургские мать и братья, печатник Бонгеффер, человек, на чьей совести была смерть Циммерманна и мастера Виткопа, человек, выдавший Каммершульце и Кобера людям Шеделя, что стоило им отвратительных месяцев подземного заточения в Нюрнберге, этот Дюсберг сидел сейчас в соседнем зале, смеясь и любезничая с двумя девицами, такими грубыми, что с ними не захотел бы иметь дела даже лакей! Да, алхимик был прав: этот человек должен был умереть.

Они подошли к столу, где сидела подвыпившая троица, и разыграли удивление:

– Смотри-ка, – воскликнул Каммершульце, – да ведь это наш добрый друг фламандец! Где мы с вами виделись в последний раз? Кажется, в Вайсенбурге?

Дюсберг нахмурил брови. Казалось, он так изрядно выпил, что никак не может вспомнить, где же он встречался с нашими друзьями. Потом будто бы вспомнил:

– А, сирота! Это ведь тебя я подобрал как-то вечером на паперти собора святого Маврикия! Садитесь, мои добрые господа! Мы здесь с вами в отличной компании. Рената – королева суповых мисок и всяческой дребедени! Таратата – принцесса красного фонаря с изумительным задом! Тру-ля-ля и тра-та-та-та, надо выпить нам ребята!

Каммершульце сел лицом к предателю, а маленький Бальтазар сумел втиснуться между двумя девицами. Принесли пиво, и начались тосты за императора, за Лютера, за папу, за луну, за солнце и, естественно, за присутствующих дам. В действительности алхимик не пил, лишь обмакивая губы в огромной кружке, которую принес ему кабатчик. Напротив, Бальтазар, обласканный девицами, не смог отказаться от первой пинты, потом от второй, и это вскоре привело его в такое состояние, что он неожиданно обратился к фламандцу с такой речью, будто считал его уже мертвым.

– Как это странно, не правда ли, быть мертвым? – заикаясь пробормотал он, насмешив девиц.

– Смерть обходит меня стороной, – отвечал Дюсберг между двумя икотками. – А меня ищут, я знаю, что меня ищут. Сначала я прятался. Мне было страшно. Я умирал от страха умереть. Смейтесь, добрые люди! Я чуть не покончил с собой – так боялся смерти… А сейчас я убил этот страх! Вот этими вот руками я его и прикончил… Я вылез из погреба и перебрался в таверну, к девочкам! Когда придет смерть, я посмотрю ей в лицо!

Он поднял свою, кружку и одним махом осушил ее.

– Я твоя смерть, – сказал Каммершульце.

Девицы весело рассмеялись и, в свою очередь, подняв кружки, воскликнули:

– Пьем за смерть!

Потом, будто испугавшись своих слов, обе закрыли лицо руками.

– Что-то я тебя не припомню… – сказал торговец.

– Однако же ты долго меня искал, чтобы отдать в руки своего хозяина…

– Какого хозяина?

– Дитриха Франкенберга…

Дюсберг пожал плечами:

– А! Этот… Мелкий это хозяин… Но ты, кто же ты такой? Печатник? Нет. Плотник? Нет. Трактирщик? Тоже вроде бы нет. Может быть, золотых дел мастер?…

– Ты меня встретил на дороге, когда я ехал из Нюрнберга в Аугсбург в компании этого юноши. Я назывался тогда Франк Мюллер и был купцом-суконщиком.

Фламандец полуприкрыл один глаз:

– Нас интересовал тогда Кобер. А ты, купец-суконщик? Вестник, наверное… – Он замолчал и, не отрывая взгляда от Каммершульце, воскликнул: – Я вспомнил тебя, точно вспомнил! Тебя арестовали тогда вместе с этим мальчиком! Ну что же, поздравляю! Если я вижу вас здесь обоих, веселыми и бодрыми, значит, на этот раз… Но скажи, пожалуйста, какое же твое настоящее имя?

Алхимик ему ответил. Дюсберг поднялся и, обращаясь к двум девицам, сказал:

– Дорогие дамы, у меня неотложное дело. Развлекайтесь здесь с этим Бальтазаром, пока этот высокий господин любезно займется мной…

Потом, качаясь, он направился к двери, пытаясь выпрямиться, с видом человека, пекущегося о собственном достоинстве. Каммершульце пошел за ним.

Выпивка снова взбудоражила дух молодого человека. Когда он увидел, что остался один в зале гостиницы в компании двух женщин, он вдруг вскочил на ноги одним прыжком и закричал:

– Смотрите! Океан! Океан!

И правда, в окна и в двери здания, вливалась бурными потоками вода, все сметая на своем пути. В один миг столы и стулья были унесены волнами. Бальтазар и девицы уцепились за проходящий корабль. Им помогли подняться на борт.

Все, кто находился на этом судне, были в колпаках, украшенных колокольчиками. Они танцевали и пели, словно ополоумевшие, и две девицы тотчас же присоединились к ним, высоко задирая ноги, выкрикивая бессвязные слова. Некоторые были одеты шиворот-навыворот и делали движения наоборот. Так, один ходил на руках, другой пятился задом, третий поставил ботинки себе на голову, а каждую ногу обул в шляпу. Капитан корабля драил палубу, а юнга руководил маневрами. Опьянев от выпитого пива, Бальтазар уснул.

Когда он проснулся, был уже день. Его отнесли в номер и уложили в постель. Соседняя кровать была не тронута. «Каммершульце не возвращался», – подумал он. Потом, поднявшись и сев на своей кровати, громко спросил:

– Где же это Каммершульце?

Но в комнате не было никого, кто бы мог ему ответить. Он встал, быстро оделся и спустился в таверну. Никто не видел Каммершульце после того, как он вышел на улицу вместе с торговцем. И, внезапно отрезвев, Бальтазар понял, что учитель угодил в ловушку. Мысли вихрем закружились в его голове. Дюсберг, конечно же, не был так пьян, предатель сбросил с себя маску, и кто знает, что там произошло! На улице его, конечно же, поджидали сообщники. А возможно, что за ними следили от самого Фрибурга… Нет сомнения, что и его споили умышленно, чтобы легче было расправиться с учителем.

Бальтазар выбежал на улицу, прошел направо, потом налево, расспрашивал торговцев и прохожих, большинство из которых не понимали по-немецки. Казалось, что его учитель испарился. После долгих и бесплодных поисков отчаявшийся Бальтазар вернулся в гостиницу, поднялся к себе в комнату и стал размышлять об этом ужасном исчезновении. Потом, не зная, на что решиться, открыл сумку, куда Каммершульце укладывал свои книги и одежду. Он нашел в ней шкатулку, впрочем, не закрытую на ключ. В ней находился остаток принесенных Варлетом флоринов и письмо, написанное рукой алхимика и адресованное: «Бальтазару Коберу, моему ученику, на тот случай, если со мною случится беда».

Бальтазар заколебался. А вдруг Каммершульце возвратится с минуты на минуту и упрекнет его за поспешность, с которой он распечатал это письмо… Он опустился на колени возле кровати и стал молиться. И чем больше он молился, тем крепче становилась в нем уверенность, что он уже никогда не увидит учителя. Поэтому, поднявшись на ноги, он сорвал восковую печать, которая скрепляла свернутое в трубочку послание и с бьющимся сердцем прочитал следующее:

«Во славу Бога, всеведающего, всемогущего, вездесущего. Аминь. Ты должен идти в науку. Баттиста Строцци, сестьере Сан Поло, Венеция. Прощай».

Он долго сидел, недвижимый, смотря оторопевшим взглядом на эти несколько слов, значение которых было более, чем понятно. Каммершульце перед своим исчезновением поручил ученика заботам Строцци, о котором Бальтазар никогда раньше не слышал. Наш друг спрятал послание во внутренний карман сюртука и спустился в таверну, где опять начал расспрашивать выпивавших там посетителей, не встречали ли они его учителя. Они плохо понимали, чего он от них хочет. Тогда Бальтазар решил отправиться в городскую управу и рассказать там о случившемся.

Его выслушали с большим интересом и пообещали сообщить, если им удастся что-то узнать. Становилось все очевиднее, что Каммершульце похищен, но что случилось потом, угадать было невозможно. Увезли ли его в Нюрнберг, где ректор Шедель с большим удовольствием посадил бы его в тюрьму и на этот раз под настоящей фамилией? Был ли он убит Дюсбергом или его сообщниками? Бросили ли его в застенки какой-нибудь тюрьмы в Боцене или в его окрестностях? Все эти предположения были вероятны и непрерывно прокручивались в голове Бальтазара, впавшего в состояние крайней тревоги и почти паники.

Существовали ли вестники в этом городе? На вывеске гостиницы красовалась подвешенная на вертеле свинья и ни гуся, ни рашпера здесь не знали… Что же касается крестов на развилках дорог, то они были до отчаянья немы. Каммершульце исчез, не оставив молодому человеку других инструкций, кроме венецианского адреса. Надо было покинуть эти непонятные и, возможно, враждебные места, но он боялся уехать отсюда – а вдруг алхимик вернется?… Бальтазар ощущал вокруг себя угрозы, тем более неприятные, что они были неясные. В течение всего следующего дня он просидел, замкнувшись в своей комнате, и не двигался с места, надеясь на возвращение алхимика и убежденный, что он больше никогда его не увидит.

Одно только поддерживало в нем надежду: неужели такой умнейший человек, как Каммершульце, мог так легко попасть на крючок такому отъявленному мерзавцу, как этот Дюсберг? Однако под вечер наш друг решил преодолеть отчаянье. Неужели он окажется недостойным человека, который всегда учил его мужеству? Он окунул голову в ведро с водой, одел плащ и храбро спустился вниз, сев за стол, чтобы поужинать. Он ничего не ел со вчерашнего дня, и голод острыми когтями терзал ему желудок.

– Что изволите заказать, господин? – спросил трактирщик на ломаном немецком языке. – У нас нет ничего, кроме курицы.

– Давайте курицу, – согласился Бальтазар.

– А вы в состоянии заплатить, уважаемый господин?

– Конечно, – ответил юноша. – Я заплачу и за комнату, и за ужин.

Трактирщик наклонился к нему:

– Покажите ваши деньги, господин… Вы очень молоды, как сами должны понимать, а ваш друг исчез, даже не простившись с вами…

Бальтазар пожал плечами, вытащил из-за пояса кошелек и показал его трактирщику, чьи глаза округлились от изумления. Он пролепетал:

– Если господин предпочитает свинину вместо курицы…

– Несите курицу, – подтвердил студент, возвращая кошелек на место.

– Ваше сиятельство, – сказал какой-то человек, – я наблюдаю за вами с той минуты, как вы вошли в этот зал, и не сомневаюсь, что вы человек самого благородного происхождения!

Тот, кто обратился к нашему другу с этими словами, поднялся, обошел вокруг стола и поклонился Бальтазару с самой отменной учтивостью. Ему не было и тридцати лет. На нем был длинный черный студенческий плащ с целым потоком лент на груди, и он держал в руке стакан, который и поднял за здоровье «благородного путешественника», с которым имел честь повстречаться. Бальтазар возвратил ему поклон, но не тост, так как поклялся больше не пить.

– Ваше сиятельство видит в моем лице представителя эмблематической науки!

– А что это такое? – спросил Кобер.

– Как? Вы незнакомы с «Emblematum liber»[30] Альчати?

– Нет, – ответил Кобер.

– Ни с «Simbolicorum Quaestionum libri»[31] Бокки?

– Тоже нет, – признался Кобер.

– Тогда, конечно, вы читали «Emblemata»[32] Самбукуса или книгу Юниуса под тем же названием?

– Будьте уверены, что нет, – твердо заявил Кобер.

– Значит, вы отдаете предпочтение «Микрокосмосу» Лаврентия Гехтануса или «Emblematum Tyrocinia»[33] Матиаса Гольцварта, я не ошибаюсь?

– Ошибаетесь, – отвечал Кобер, засмеявшись. – Я впервые слышу о всех названных вами сочинениях… Я абсолютно ничего не смыслю в этой науке!

Незнакомец снял плащ, положил его на табурет и сел на скамью напротив Бальтазара.

– Кажется, некий Хуан де Бориа напечатал в Праге «Empresas morales»,[34] которые просто чудо! Но, должен признаться, я испытываю большую слабость к Караччо. О, мой замечательный друг, как можно жить, не зная эмблематики!

Бальтазар рискнул признаться, что он дипломирован по богословию.

– Богословию? – переспросил этот чудак. – Какому богословию? Все значение мира полностью содержится в эмблеме! Мир – это система знаков. Разве не писал Альчати: «Verba significant, res significantur»?[35]

– Я не знаю латыни, – сознался Бальтазар.

– Вы дипломированы по богословию и не знаете латыни? – удивился его собеседник.

– Я также дипломирован по древнееврейскому языку, – добавил Бальтазар.

– Очень даже странно! Разве когда-нибудь сочиняли motto[36] или subscriptio[37] на древнееврейском языке? – спросил незнакомец, но тотчас же, поднявшись, представился: – Меня зовут Матьяш Матьяш. Я еду в Падую.

Бальтазар поднялся в свою очередь:

– Меня зовут Бальтазар Кобер, и я направляюсь в Венецию.

– Чудесно, – сказал любитель эмблем. – Значит, мы сможем путешествовать вместе.

Наш друг чуть было не признался, что его лошадь погибла, но внезапно вспомнил о лошади Каммершульце, которая должна была находиться в конюшне гостиницы. Он попросил у Матьяша извинения, оставил свой завтрак наполовину не съеденным и побежал убедиться, действительно ли лошадь стоит у стойла. Он тотчас ее узнал и принес ей охапку сена, на которую бедное, изголодавшееся животное сразу же набросилось с отменным аппетитом. Потом вернулся к столу. Его новый спутник ожидал его, доканчивая цыпленка.

– Замечательно вкусно, – сказал он, облизывая пальцы.

Бальтазар был немного удивлен такой непринужденностью поведения, но подумал, что, по-видимому, Матьяш Матьяш изголодался не меньше, чем лошадь Каммершульце, тогда как он, Бальтазар, уже насытился…

Слово за слово, они решили выехать из Боцена завтра на рассвете. Потом наш друг расплатился с трактирщиком и хотел уже удалиться в свою комнату, но тут Матьяш снова подошел к нему:

– Дорогой друг, я слышал, что в вашей комнате две кровати. Вы мне разрешите переночевать сегодня на одной из них? У меня не осталось ломаного гроша в кармане.

– Конечно! – ответил Бальтазар. – Когда у меня самого не было денег, к моей превеликой радости нашелся человек, готовый мне помочь.

Матьяш поблагодарил его с большим жаром. И они отправились спать.

Где-то посреди ночи Бальтазар услышал, как дверь комнаты отворилась с почти неслышным скрипом. Встревоженный, он съежился, прижавшись к стене, а между тем послышались мягкие осторожные шаги. В сумеречном полусвете, падающем из окна, он различил силуэты двух людей, которые наклонились над кроватью Матьяша, внезапно бросились на него, придушили его крики и унесли его завернутым в одеяло.

Бальтазар сразу же сообразил, что здесь произошло. Дюсберг или его сообщники решили похитить и его, как они похитили Каммершульце, но ошиблись и вместо него унесли Матьяша! Он оделся, взял багаж своего учителя и свой собственный, осторожно спустился по лестнице, зашел в конюшню, оседлал лошадь и посреди ночи галопом умчался по направлению к Тренто. Он не имел ни малейшего сомнения, что когда похитители обнаружат свою ошибку, они возвратятся в гостиницу, чтобы разыскать его. Таким образом, подтвердилось предположение, что алхимик опять оказался в руках подручных Шеделя и Франкенберга.

Когда, следуя вдоль Адидже, наш друг к полудню достиг окрестностей Тренто, он был удивлен, что не слышит больше языка германской семьи, а слышит что-то, напоминающее тяжеловесную латынь. Это был говор Доломитских Альп, которого он совершенно не понимал. К счастью, его флорины здесь взяли охотно, и он нашел, куда поставить свою лошадь и где переночевать. Что касается обеда, то ему предложили кукурузную кашу и птичьи потроха, съесть которые ему стоило большого труда. Зато сам город Тренто показался Бальтазару очень приятным, тем более, что именно здесь состоялся Вселенский Собор, и он в течение трех часов гулял по торговым улочкам. Он купил себе здесь зеленую шляпу, которая придала ему достаточно внушительный вид, в чем он очень нуждался.

На следующий день наш друг отправился верхом в Тревизо. Не успел он проехать и нескольких миль, как его догнал всадник на полузагнанной, покрытой пылью и потом лошади. Это был Матьяш Матьяш, которого похитители отпустили на свободу, как только обнаружили свою ошибку, не забыв, впрочем, хорошенько его поколотить. Бедняга был весь в синяках и весьма недоволен.

– Они искали вас, – объяснил он. – По их словам, вы сообщник самого Люцифера, способный превращаться в кота, в летучую мышь, а возможно, даже и в свинью… Но кто они, эти люди?

Пока лошади бежали легкой рысью по направлению к Тревизо, Бальтазар рассказал своему новому другу о своих похождениях. Матьяш был поражен.

– А я то полагал, что Лютер принес нам свободу мысли! – воскликнул он. Потом глубокомысленно заметил: – In tenebris clarius…[38]

– О! – сказал Бальтазар. – Не все наши лютеране похожи на Дитриха Франкенберга или на этого Шеделя! Большинство из них хорошие пастыри, но эти двое смешивают свою духовную миссию и то, что они называют своей гражданской обязанностью. Фридрих Каммершульце – это философ, построивший свою систему взглядов на алхимии и каббале. Они же объявили его колдуном, некромантом, да еще и политическим заговорщиком. Невозможно представить себе что-то более бессмысленное!

Они прибыли в Тревизо через три дня без особых происшествий. Два молодых человека в конце концов побратались, и Бальтазар смог получить от Матьяша некоторые начальные познания в венецианском языке, что весьма его позабавило, так как это язык очень красочный. При въезде в город стояла гостиница под Гусем и Рашпером, и наш друг тайно осведомился у матери, известно ли ей что-нибудь о Паппагалло. Она принимала его пять месяцев тому назад, когда он со своей странствующей труппой давали представление на площади возле церкви Сан Никколо. После этого она больше ничего о нем не слышала. Вестники, которые останавливались в ее гостинице, были каменщиками, работающими на сооружении военных укреплений. Двое из них когда-то работали в Кобурге, но ничего не помнили о людях, которых они тогда знали. Получалось так, что Бальтазар продвигался вперед, как слепой, не зная, где находятся его друзья. Оставался только венецианский адрес Баттисты Строцци, который, вероятно, сможет помочь ему в поисках.