Герой последнего боя

ГЕРОЙ ПОСЛЕДНЕГО БОЯ

Три дня шел жаркий бой. Три дня не смолкая грохотали пушки. От разрывов бомб и снарядов содрогалась и стонала земля. И каждый день наступали такие секунды и даже минуты, когда передовая противника умолкала. Наши роты поднимались в атаку. Вражеские окопы тотчас оживали и обрушивались на наступающих ливнем раскаленного металла. Атака захлебывалась. С большими потерями откатывались роты на исходные рубежи.

Особенно мешал дзот, скрытно расположенный где-то справа. Все попытки найти его кончились неудачей. И вот теперь, комкая пальцами окурок самокрутки, командир стрелкового батальона нервно кричал в телефонную трубку:

— «Роза», ты меня слышишь? «Роза»! Это «Двадцатый». Что? «Двадцатый». Слушай, «Роза», когда вы уничтожите этот проклятый дзот? Координаты? В том-то и дело, что мы не знаем их. Это дзот-невидимка. Что? Да я же сказал, что координаты нам не известны. Он где-то в пятнадцатом квадрате, а где… Что? В пятнадцатом квадрате! Бейте по всему квадрату и не ошибетесь. Что? — В трубке зашипело, послышался треск.

— Координаты подай им, — бросив трубку, сердито сказал комбат. — Да если бы я знал эти координаты, то давно бы дзот на воздух взлетел. Который день топчемся на одном месте. И все этот проклятый дзот.

Комбат сжал ладонями виски, облокотился на самодельный стол, задумался.

В землянку вошли двое: командир взвода управления артиллерийского полка Авдеев и плотный смуглолицый солдат.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — громко приветствовал комбата Авдеев.

— Здравствуйте, — хмуро отозвался капитан. — Я только что к вам звонил. Огонька надо. Когда вы подавите огневые точки немцев и взорвете дзот в пятнадцатом квадрате? Мне приказано протаранить здесь вражескую оборону и пропустить в брешь пять батальонов. А этот дзот головы не дает поднять.

— Дайте нам примерные координаты, где его искать, — сказал Авдеев.

Комбат побарабанил пальцами по столу, спросил:

— Кто пойдет разыскивать дзот?

— Красноармеец Казанцев, — Авдеев кивнул на солдата.

— У меня девять человек уже ходило, — сказал комбат, посмотрев на солдата. Он развернул карту, взял карандаш.

— Смотрите, вот тут подбитый танк. Это развалины какого-то строения, дальше гряда холмов. Тут и надо искать дзот.

Казанцев подошел к столу и пытливым взглядом стал рассматривать карту. Запомнив данные, выпрямился.

— Я готов.

— Ну что ж, пошли, — сказал комвзвода.

— Счастливого пути! — комбат крепко пожал разведчикам руки и обернулся к связному. — Степанов, проводи артиллеристов.

…На рассвете Казанцев пересек линию обороны противника, облюбовал заброшенный окопчик и сутки пролежал в нем, изучая систему обороны противника. Наконец нашел дзот. Как и предполагал капитан, дзот притаился неподалеку от подбитого танка. Его не отличишь от целого десятка холмов. Но наметанный глаз разведчика разглядел его и подметил, как лучше к нему подобраться. Вон, справа, от кустов ракитника, тянется заросшая травой канавка. Она огибает чуть заметный бугорок. Минуя его, можно проползти между пнями, потом пробежать метров десять и мгновенно забросить в черное отверстие амбразуры тяжелую связку гранат. Или взять от куста тальника влево, притаиться в воронке, выждать, когда наши пушки прекратят огонь, сделать бросок и зашвырнуть гранату прямо в дзот.

На следующее утро, как только лучи солнца заскользили по вершинам холмов, в воздухе послышался свист. Вначале он был глухой, отдаленный, потом стал нарастать, усиливаться, а вскоре над передним краем батальона с шипением и воем пронеслись снаряды и ухнули на холмах. Вслед за первым залпом последовал второй, третий.

Минут десять продолжался артиллерийский налет. А когда смолкли раскаты орудийного грома, взвились две красные и одна зеленая ракеты. Стало неожиданно тихо. У пня вскочил человек, он стремительно пробежал несколько метров в сторону дзота, сильным взмахом бросил вперед связку гранат и камнем упал в воронку. Раздался оглушительной силы взрыв. Батальон тотчас поднялся в атаку. Прокатилось грозное ура. Густая цепь советских солдат метнулась к вражеским окопам. Рядом с пехотинцами бежал плечистый, загорелый, с чуть раскосыми с хитринкой глазами артиллерийский разведчик Казанцев.

В. Т. Казанцев.

Василий Тихонович Казанцев родился в 1920 году в селе Сугояк Красноармейского района Челябинской области. Отец Василия, Тихон Павлович, еще до рождения сына ушел со своими односельчанами в Красную Армию. Громил он белые банды, отстаивая молодую Советскую республику. А когда отгремела гражданская война, вернулся домой и одним из первых вступил в колхоз. Работал пахарем, сеяльщиком, полеводом, потом бригадиром. Не последней в работе была и мать Василия, Вера Прокофьевна. На все у нее хватало времени: на работу и воспитание четырех сыновей и дочери.

Радовались родители: трудолюбивыми росли дети, а это самое главное в жизни. Особое чувство гордости вызывало у Тихона Павловича то, что его дети к земле и технике тянутся.

— Мы в бригаде помогали, — защищался старший Ванюшка, когда мать корила мальчиков, что они поздно пришли домой.

— Ага, — подтвердил Вася, — мы трактор помогали ремонтировать и за горючим ездили. Потом на ближнем поле были. Я пять кругов с дядей Степаном проехал, а Ванюха больше.

— Ну, ладно, ладно, марш к умывальнику, — уже примирительно говорила мать.

Сыновья сели за стол, отец спросил:

— Ну так как там дела у Степана?

— Дядя Степан говорит, что завтра на ближнем поле все закончат и на елань[1] тракторы перегонят, — ответил Ваня.

— Мы тоже с ними поедем, — сверкнул глазами Вася, — от Мокрого лога начин будем делать.

— Все время в бригаде торчите, — сказала Вера Прокофьевна.

— И вовсе мы не торчим — обиделся Ваня, — а трактором управлять учимся. Дядя Степан говорит, что я уже настоящий тракторист.

— И я тоже трактористом буду, — сквозь сон уже шептал Вася.

— Ох ты, тракторист! — Мать взяла сына на руки и осторожно отнесла в горницу.

Вспоминая о детских годах своих братьев, Мария Тихоновна рассказывает:

— Ване очень легко давалась учеба. Васе — труднее. Но он упорством брал. Не может иногда задачу решить, хочу ему помочь. Нет, говорит, сам сделаю. И ведь до поздней ночи просидит, но решит.

Друг детства Василия Тихоновича, участник Великой Отечественной войны Матвей Алексеевич Меньшиков, вспоминает:

— Передавалась у нас в селе легенда, будто в нашем озере водяной живет. На третий день весны после полуночи на окраине села выходит он на берег и всю ночь ходит по улицам села, охраняя покой мужиков. Однажды, когда нам было лет по двенадцать, мы договорились проверить, правду ли говорят старики. Сели к плетню огорода и посматриваем на озеро. Но только лишь стемнело, у каждого причина нашлась домой убежать: одни вспомнили, что матери наказывали долго не бегать на улице, вторые забыли гусей в ограду загнать, третьи — за пиджаками побежали. К полуночи Василий остался один, да так и просидел всю ночь у плетня огорода. А утром заявил, что никакого водяного в нашем озере нет и не бывало.

Собирая материалы о Василии Тихоновиче Казанцеве, я не раз беседовал с его братом.

— Позвал как-то я Васюху на озеро сети смотреть, — медленно рассказывал Иван Тихонович. — Пришли на берег, я — в лодку и к сетям. Он на берегу остался. Утро тихое, солнечное. Вода — ни единой рябинки. Воткнул шест, закрепил лодку и давай сеть выбирать. Радуюсь: рыбы полным-полно. А озеро у нас шальное, то тихое, то вдруг взбесится. Так и получилось в то утро. Накатилась на меня огромная волна. Не успел глазом моргнуть, оказался за бортом лодки, на самом глубоком месте и от берега далеко. Плавать я умею, а тут растерялся. И лодку от меня отбросило, да и сапоги ко дну потянули, пудовыми гирями стали казаться, руки одеревенели. И вдруг слышу голос Васюхи: «Лови веревку!» Другой бы струсил, а он сбил замок с соседней лодки и на помощь. Не побоялся волн. Вот он какой у нас был.

Довелось мне встретиться и с другом юности Василия Казанцева — Дмитрием Никифоровичем Курбатовым.

— В те годы не было у нас Дворца культуры, звукового кино, библиотеки, — рассказывает Дмитрий Никифорович. — Соберемся где-нибудь в избе и танцуем. Василий мастер был на балалайке играть. А гармошка в его руках так и пела. Бывало играет Василий и поет:

Крепко мы с ним дружили, да расстаться пришлось. В сентябре 1940 года в армию призвали. Василия на запад направили, а меня на восток.

В артиллерийском полку, недалеко от западной границы нашей Родины, стал служить тракторист-комсомолец Василий Казанцев.

Жадный к знаниям, с большим интересом изучал Василий материальную часть пушки и винтовки, теорию стрельбы, средства связи: радио, телефон, сигнализацию. Вдумчиво и серьезно занимался огневой подготовкой, знал, что успех боя зависит от того, как точно будет пушка разить врага.

За год службы красноармеец Казанцев в совершенстве овладел пушкой. Как отличника боевой и политической подготовки, его перевели во взвод управления. Работа разведчика-корректировщика его захватила. В одном из писем другу М. А. Меньшикову он писал:

Мы не знаем, как сложилась судьба молодого солдата в первые дни войны. Не удалось найти его однополчан, не сохранились и письма.

— До войны, — рассказывает его сестра Мария Тихоновна, — Вася писал каждую неделю. Получим от него письмо, а вечером, когда все соберемся дома, вслух читаем. Интересные были у него письма. Последнее довоенное письмо за два дня до нападения на нас Гитлера получили. А потом больше года ни весточки. Мать и отец иссохли. Да и мне тяжело. Муж погиб, брат без вести пропал. Но я крепилась, отца и мать успокаивала: чувствовало сердце, что Вася жив. И не обмануло оно меня. Два письма от брата пришло.

Писал в них Василий Тихонович о том, как их полк принял на себя первый удар гитлеровцев, как стойко дрались артиллеристы и пехотинцы, как они отразили натиск врага и заставили захватчиков отойти на исходные рубежи. Но обошли их фашисты справа и слева, пришлось отступать. Отступая, дрались за каждое село, за каждый бугорок родной земли.

…Случилось это в первые дни войны. Наши войска укрепились на новых позициях. Командование полка приказало группе разведчиков проникнуть в тыл врага, засечь его огневые точки и дать на командный пункт их координаты. С рацией и стереотрубой за плечами четыре комсомольца ушли в тыл противника. Они нашли огневые точки врага, связались с КП[2] полка, сообщили их координаты и стали корректировать огонь наших батарей.

Одна за другой глохли фашистские пушки, взлетали в воздух изуродованные пулеметы и минометы.

— Бей их, проклятых, бей! — мысленно говорил Казанцев, отыскивая новые цели. И вдруг вблизи их окопчика залопались мины.

— Запеленговали, — прошептал командир группы сержант Петр Севастьянов и чуть приподнялся над бруствером окопа. На опушке леса показалась цепь вражеских солдат. Стреляя на ходу, они приближались к разведчикам. Севастьянов посмотрел на товарищей и твердо сказал:

— Без команды не стрелять! Биться насмерть.

Разведчики не ответили. Но по тому, как они, крепко сжав в руках карабины, приготовились встретить врага, понял, что мог и не говорить об этом.

Минометный обстрел оборвался так же внезапно, как и начался. Теперь только сухо стрекотали автоматы да пронзительно свистели пули. Василий нажал на спусковой крючок одновременно с товарищами. Поредевшая цепь врага тотчас сомкнулась и, строча из автоматов, метнулась к горстке советских солдат. Навстречу полетели гранаты. Немцы отошли к опушке леса. Вокруг окопа тотчас завыли мины.

К полудню разведчики отбили еще две атаки. После третьего натиска фашистов сержант подсчитал боеприпасы.

— Сорок патронов, по две гранаты на человека и четыре приклада, это кое-что стоит, — сказал он и вдруг, прижав ладонь к груди, медленно опустился на дно окопа. Рядом грохнул снаряд. Взрывная волна сильным резким рывком схватила Казанцева и вырвала из окопа.

…Очнулся Василий от надоедливого звука: кто-то играл на губной гармошке. Надоедливые монотонные звуки неслись откуда-то справа. Превозмогая невыносимую боль во всем теле, Василий с трудом повернул голову в сторону звуков. Рядом лежал сержант, чуть в стороне — радист, а дальше, у распахнутых настежь ворот сарая, с автоматом на груди сидел фашист. Перед глазами у Казанцева расплылись черные круги, и он вновь впал в беспамятство.

Несколько месяцев однополчане прожили в фашистской неволе, и ни на одну минуту их не покидала мысль о побеге. Лагерь находился на окраине небольшого польского городка. Погнали как-то партию пленных в имение богатого пана. Василий с товарищами получил приказ — привезти дров из леса. Подмигнул он однополчанам: запоминайте, мол, дорогу. Целый день они возили дрова, всю дорогу до мелочей изучили. Под вечер, нагрузив полную повозку, «случайно» в канаву заехали, оси как не бывало. Тем временем сгустились сумерки. Стал накрапывать мелкий дождь. Василий шепнул Петру Севастьянову: «Будь начеку, еще полчасика — и конвоиру голову под кочку».

На усадьбе, вероятно, забеспокоились. Послышался рокот моторов. А скоро подкатили два мотоцикла с начальником конвоя и тремя солдатами. Увидев, что русские парни в поте лица стараются, успокоились. Один из конвоиров даже стал помогать. Дождь усиливался. Махнул рукой начальник конвоя на дрова, сломанную бричку и приказал к имению идти.

Когда четверо русских и два конвоира подошли к панской ограде, дождь хлестал страшным потоком. Около забора под проливным дождем стояли пленные, тут же, укрывшись с головой плащ-палатками, конвоиры. Не дожидаясь, когда Василий и его товарищи станут в строй, начальник конвоя подал команду двигаться. Сотни ног зашлепали по лужам. А дождь все лил и лил. Василий коснулся локтем товарища и прошептал:

— Как только дойдем до леска, в кювет и ходу!

А ветер, словно помогая смельчакам, резко и пронзительно бил косыми струями дождя прямо в лицо. Конвойные спрятались под плащ-палатки. Делая вид, что поправляет ботинок, Василий чуть приотстал. Замедлили шаг и его друзья.

…Лишь через день встретил Казанцев в лесу Севастьянова. Около месяца благополучно пробирались они по чужой земле. И вдруг совсем неожиданно застрочили вражеские автоматы. Севастьянов как-то неестественно упал.

— Петя, что с тобой? — прошептал Василий. Ночную темноту прошила автоматная очередь трассирующих пуль. Казанцеву обожгло правую ногу, перед глазами замелькали сотни разноцветных искорок. Он на секунду припал к холодеющему телу товарища: «Прощай, друг, мы за тебя отомстим», — и пополз вперед.

Четыре дня пролежал Василий в чащобе. Не раз терял сознание, ослаб. И кто знает, что было с ним, если бы не набрела на него простая польская девушка.

В темную сентябрьскую ночь польские патриотки вынесли советского солдата из леса. Ухаживали девушки за ним, как за родным братом, хотя знали, что за укрытие советских людей гитлеровцы расстреливают.

Три месяца польские патриоты лечили советского солдата, а когда зарубцевались у него раны, свели его с партизанами.

Польские партизаны вывели группу советских солдат и офицеров на Большую землю. В свой полк Василию попасть не удалось: где его найдешь — фронт большой.

В. Т. Казанцева направили в артиллерийскую бригаду. Здесь его определили в истребительный противотанковый полк. Командир полка майор Абиев и командир взвода управления Авдеев долго беседовали с солдатом Казанцевым, расспрашивали о первых боях, о зверствах фашистов в лагерях военнопленных, о мужественной борьбе польского народа, о партизанских рейдах в Белоруссии и Украине. Охотно рассказывал Василий о смелых и решительных налетах на врага, в которых он участвовал, находясь в партизанском отряде.

…Василий и командир взвода управления вышли из штабной землянки. Стояла ясная морозная ночь. Тихо шумел лес. Под вековыми соснами стояли готовые к бою зачехленные пушки. В лагере тихо. После тяжелых боев выведенная в резерв бригада набиралась сил, отдыхала.

Армия, в которую входила артиллерийская бригада, занимала оборону на одном из участков Брянского фронта. Шли, как писали в сводках, «бои местного значения». Однако воздушной разведкой замечено, что противник производит какую-то перегруппировку. Решено провести глубокую разведку. На долю артиллеристов выпало засечь новые огневые точки врага, уточнить танкоуязвимые места и прощупать глубину обороны. В бригаде скомплектовали несколько групп. Старшему сержанту Сергею Докину и Василию Казанцеву предстояло перейти линию фронта, углубиться в тыл врага, изучить его систему обороны в районе Безымянной рощи.

Инструктируя разведчиков, начальник штаба бригады сказал:

— Сейчас мы действуем вслепую. Мам только кое-что известно о первом эшелоне противника, а что делается во втором, третьем и ближних тылах — для нас неизвестно. Нет у нас ясности и о том, чем он располагает. Вот почему первая и основная наша задача — изучить систему инженерных сооружений противника, пути подхода к передовой и наличие резервов, разгадать замыслы врага. И это посильно только вам, глазам и ушам штаба.

Скомплектованные группы разведчиков к переходу линии фронта готовились долго. Проверив исправность стереотрубы, рации и автоматы, Докин и Казанцев детально изучили обстановку по карте, беседовали с местными жителями, обменялись мнениями с разведчиками-пехотинцами. Сутки просидели на НП[3] батальона, просмотрев в стереотрубу каждый метр переднего края противника…

Ночью, когда вокруг все смолкло (только лишь, разрывая темноту, вспыхивали ракеты), Докин и Казанцев покинули наблюдательный пункт батальона.

Низкорослый минер провел их по заранее подготовленному проходу через минное поле противника и пожелал ни пуха ни пера. Минуя окопы и огневые точки, они благополучно прошли передовую противника. Скоро позади осталось шесть километров занятой врагом территории. Дохнуло дымком: значит, впереди село. Оно было черным квадратом помечено на карте.

Спустя несколько минут Докин и Казанцев углубились в лес. Миновали вражеские землянки, подметили целый десяток замаскированных зениток в Безымянной роще. На опушке рощи обошли три дзота, перешагнули серые жилки телефонных проводов и оказались на окраине села. Замаскировались в полуразрушенном здании и стали ждать рассвета.

Докин прильнул глазами к биноклю. Постепенно вырисовывались темные пятна сосен и берез, затем засерели заснеженные крыши изб. Поправив на голове капюшон маскировочного халата, Казанцев осторожно высунулся из укрытия и стал зорко всматриваться в село. Внимание Казанцева привлекла изба. В отличие от других окна ее забиты досками, а одно поблескивало белесым четырехугольником заиндевелого стекла. Казанцев перенес взгляд за крышу домика. В огороде серебрился пухлый снег. Казанцев метр за метром просмотрел огород. Вот в том месте, где свален плетень, помятый снег. А от плетня к подворью наискось по огороду шла лыжня.

— Товарищ старший сержант, — прошептал Казанцев, — посмотрите на этот двор. Вон по огороду от сарайки тропинка начинается. Видно, тут задняя калитка.

— Вижу, — Докин вскинул бинокль. — Лыжня от сломанного плетня тянется к лесу.

— Мне кажется, эта тропка неспроста в лес ведет, — опять прошептал Казанцев.

Докин не успел ответить. Послышалось отдаленное урчание моторов, а скоро из-за поворота показались автомашины, загруженные бочками с горючим. Они прошли по селу, круто свернули вправо и удалились к черневшему лесу. Из сарайки того двора вышли два лыжника. Они наискось пересекли огород и помчались в ту сторону, куда удалилась колонна автомашин.

— Ясно, — сказал Василий и, помолчав, добавил: — Фрицы к атаке готовятся. Там у них, — кивок в сторону леса, — танки скрыты. Вот и подвозят горючее.

— Возможно, — неопределенно сказал Докин.

Его внимание неожиданно привлекли сугробы снега, наметанные на окраине села. Присматриваясь к ним, Докин разглядел тщательно замаскированные пушки.

— Вон они где, — улыбнулся старший сержант и нанес на карту притаившиеся вражеские орудия. Казанцев в это время сообщил на КП полка их координаты, сказал о притаившихся зенитках в Безымянной роще.

К концу дня установили координаты складов боеприпасов. Не ускользнули от взора разведчиков пять дотов на окраине села, аэродром за черневшим леском и танки, хорошо замаскированные в молодом сосняке.

Прошло после, возвращения разведчиков с вражеской территории три дня. Кагыкин и Канунников ушли корректировать огонь, остальных командир взвода увел на практическое занятие по преодолению минного поля. Казанцеву нездоровилось, и комвзвода разрешил ему остаться. Василий навел порядок в землянке и принялся писать письмо в свой родной Сугояк. Ровными строчками ложатся на бумагу округлые буквы. Вот уже три странички исписаны мелким, убористым почерком. Поставив точку, он облокотился на стол и задумался.

В землянку вошел помощник начальника штаба по разведке.

Казанцев быстро встал.

— Здравия желаю, товарищ капитан.

— Добрый день, — капитан крепко пожал руку солдату. — Ты один?

— Так точно.

— Где остальные, где взводный?

— Кагыкин с Канунниковым на передке, а остальные на занятии, мины тренируются обезвреживать. А я приболел. Вот и сижу тут.

— Жаль, — капитан присел на ящик из-под артиллерийских снарядов, — а мне человек нужен. Пакет надо срочно в штаб бригады доставить.

— Разрешите выполнить ваше задание.

— Так ты ж болеешь.

— Пустяки: с утра голова кружилась, знобило, а сейчас полегчало. Отец всегда говорил, что клин клином вышибают. На дворе сегодня морозно, я простуду морозом и выгоню. Тут и недалеко. Да знакомая дорога всегда короче.

Не долги солдатские сборы. Не прошло и трех минут, как Василий вышел из землянки, встал на лыжи и быстро заскользил по серебристому снегу. До штаба бригады не более пяти километров. Вот и продолговатая землянка с тремя накатами вековых сосен. Казанцев сдал дежурному офицеру пакет, заглянул к разведчикам. Их землянка находилась неподалеку от штабной. Братья по оружию с радостью встретили его. Он угостил их трофейными сигаретами, расспросил, что пишут из родных мест, и отправился в обратный путь.

В лесу было тихо. Задумчиво стояли высокие заснеженные сосны. К ним зябко жались продрогшие голые березки. Где-то в чаще леса робко постукивал дятел да изредка попискивала синичка.

Василий ступил на торную дорогу, которая бежала по просеке. Вдруг его внимание привлекла коробка из-под сигарет, точно такая, из какой он угощал сигаретами бригадных разведчиков. У разведчиков мелочей не бывает, и Василий склонился хорошенько разглядеть коробку, да так и замер с протянутой рукой. Рядом с коробкой он увидел свежий след от кованого немецкого сапога. Человек шел быстро: это Василий определил по тому, как четко отпечатались подковки по укатанной дороге. Путая след, человек спустился в овраг.

Казанцев протер стекла окуляров бинокля, тщательно отрегулировал его и стал метр за метром просматривать овраг. Петляя по его дну, человек брел вглубь леса. По тому, как он глубоко утопал в снегу, Василий сделал вывод, что на спине у него был груз. Но кто же это? Если это с мешком за плечами и в трофейных сапогах наш солдат, то зачем ему понадобилось опускаться в овраг, когда по просеке идет проторенная дорога. Если он решил идти прямо, то этим не сократить время: снега в овраге по пояс. Нет, это враг. И надо его взять живым. С тревожным донесением Василий быстро вернулся в штаб бригады.

— В одном письме брат писал, — рассказывал Иван Тихонович, — что шел он из штаба бригады и увидел на дороге следы фашиста. Вернулся обратно. Подняли по тревоге охрану штаба, разведчиков — и в облаву. Почти весь день бродили по лесу и к вечеру немецкого шпиона поймали.

На следующий день утром комвзвода Авдеев перед строем разведчиков зачитал приказ командира бригады: за проявленную бдительность рядовому Казанцеву Василию Тихоновичу объявлялась благодарность.

1945 год Василий Тихонович встретил возмужалым, закаленным в жестоких схватках с врагом. Используя каждую передышку между боями, Казанцев упорно и настойчиво овладевал техникой ведения разведки.

Смелый и решительный в бою, весельчак и песенник на отдыхе, он снискал в полку славу самого опытного разведчика-корректировщика.

— Удачливый он у нас, — частенько говаривал о нем сержант Кагыкин.

— Так ли это, Петр Павлович? — возражал ему помощник начальника штаба.

— Как же иначе, только так, товарищ капитан. Помните, под Рогачевом. Канунников, разведчик первый сорт, но дзота на подступах к станции не нашел, Казанцев не только разглядел его, но и сам взорвал, да еще огонь на немецкую пехоту навел. Вот и посудите, почему так получилось? Опять же потому, что везучий он. Наши ребята говорят: в рубашке родился, вот и фартит.

Капитан улыбнулся:

— Канунникова вы верно аттестовали. Разведчик он отличный, но вся беда в том, что выдержки порою у него не достает. У Казанцева терпения и выдержки предостаточно. Это, как известно, самое основное качество разведчика. Вы говорили о дзоте на станции в Рогачево. А что было на подступах к городу Августов? — капитан пристально посмотрел на Кагыкина.

Кагыкин промолчал. Что скажешь, когда они с Канунниковым два дня пролежали под самым носом гитлеровцев, а дзота так и не нашли. Тогда в штаб полка вызвали Казанцева. Помощник начальника штаба поставил перед ним задачу: изучить систему инженерных сооружений в квадрате номер 07, найти пулеметные гнезда, дзот, что держит под губительным огнем роты, и засечь их координаты.

До позднего вечера Казанцев просидел на наблюдательном пункте батальона, изучая пути подхода к вражеской передовой. А когда на фронт пришла морозная ночь, под покровом ее темноты пересек нашу передовую и скрылся на нейтральной полосе.

В полночь он прибыл в указанный квадрат. Еще прошлой ночью саперы оборудовали тут окопчик, Казанцев устроился в нем. Как только стало рассветать, повел наблюдение. Передний край противника и ближайшие тылы справа пересечены неглубоким, заросшим кустарником оврагом. «Та часть оврага, которая своим крутым берегом подходит к нашей передовой, минирована», — так решает разведчик, заметив вздыбленный снег на хорошо видной обочине оврага. От переднего края противника овраг глубокой щелью убегает к лесу, за которым сквозь редколесье проглядывает окраина полуразрушенного села.

Может быть, разминировать овраг, накопиться в нем, обойти справа огневые точки гитлеровцев и стремительным броском прорвать их оборону. Казанцев переносит взгляд влево, на заросшее бурьяном поле. Метр за метром прощупал он взглядом пустырь и улыбнулся. Нет, пожалуй, выгоднее этого места для наступления не найдешь. Бурьян в рост человека. Да еще воронки надежно укроют от пуль. Правы пехотинцы, что сюда стремятся, да дзот им мешает.

Осторожно высунувшись из кустов бурьяна, Казанцев вооружился биноклем, осмотрелся вокруг.

К полудню он тщательно изучил обстановку, обнаружил две ранее не замеченные огневые точки, сообщил их координаты на командный пункт полка.

Два дня и две ночи комсомолец Казанцев не покидал своего поста, он без устали следил за передним краем и ближними тылами противника. После каждого сеанса связи с КП полка на карты командиров батарей ложились новые цели. Ни одного сантиметра земли, запятой гитлеровцами на этом участке, не осталось не просмотренной. Каждый кустик, воронка и неровность были изучены, но коварный дзот как сквозь землю провалился.

Перед восходом солнца Василий пополз вглубь вражеской обороны. Пробираясь от воронки к воронке, укрываясь в них и умело используя каждую складку местности, он оказался на обочине торной дороги. Подле валялась разбитая повозка, чуть в стороне — труп лошади. Придавленная комом снега рваная шинель, обрывок плащ-палатки, карабин с расщепленным прикладом, стреляные гильзы, прошитая автоматной очередью каска. Все было так естественно, будто лошадь только что наступила на мину и подорвалась. Да и место самое обыкновенное, разве только обочина дороги чуть-чуть приподнялась.

Казанцев подполз к опрокинутой повозке, прилег к колесу и насторожился: из-под земли доносились приглушенные голоса. Вдруг послышался скрип снега. Разведчик замер: по кювету прямо на него шел гитлеровец. Секунда — и автомат вскинут, по гитлеровец внезапно исчез. «Что бы это значило?» — подумал Василий и в метре от колеса заметил темный глазок амбразуры. «Так вот где притаился этот неуловимый дзот», — обрадовался Казанцев и осторожно стал отползать в сторону. Сегодня у него, как любит выражаться старший сержант Кагыкин, сплошное везение. На пути попался запорошенный снегом окоп, Василий скрылся в нем, утоптал снег, настроился на волну, дал точные координаты дзота и стал терпеливо ждать, когда его однополчане дадут огонька.

Точно ложились снаряды наших пушек. Разрывы их все теснее и теснее сжимали кольцо вокруг разбитой повозки. Из разрушенного дзота выскочили трое немцев, развернув пулемет, резанули по наступающей советской пехоте. Казанцев выскочил из своего укрытия и метнулся к кювету. Короткая перебежка — и он очутился в тылу пулеметчиков. Нажал на гашетку и дал короткую очередь. Два фашиста замертво упали, третий поднял руки. Пулемет замолчал. Наша пехота вновь поднялась, рванулась вперед. Круша вражескую оборону, батальон ворвался в тыл противника.

Спустя два дня на окраине села Клопочин, пробираясь в тыл противника, командир взвода Авдеев, рядовые Еремин и Казанцев натолкнулись на вражескую засаду.

— Казанцев, обходи фрицев справа, а ты, — кивок Еремину, — жми слева. Я резану в лоб.

Точно и быстро выполняя приказ взводного, солдаты проникли в тыл засаде и захватили в плен двенадцать немцев.

Лаконично излагался в наградном листе подвиг Казанцева:

На родину Василия Казанцева его отцу Тихону Павловичу и матери Вере Прокофьевне шли благодарности за отличное воспитание сына, храброго и мужественного солдата. Писали родным и однополчане.

Одно из таких писем, письмо командира артиллерийского полка Сергея Генаевича Абиева, показал мне Иван Тихонович. Сергей Генаевич писал о том, как на Мангушевском плацдарме, южнее Варшавы, комсомолец Казанцев, презирая смерть, вызвал на себя огонь советских пушек.

…Артиллерийский разведчик Казанцев находился в боевых порядках пехоты: на левом берегу Вислы. Засекал огневые точки, сообщал их координаты на командный пункт полка и умело корректировал огонь.

Большой урон наносили наши пушки врагу, но гитлеровцы не сдавались. Они с каждой минутой усиливали свой натиск, а скоро перешли в наступление, решив любой ценой ликвидировать плацдарм советских войск на левом берегу Вислы.

На участке, где находился Казанцев, создалось тяжелое положение. Ворвавшиеся танки врага и пехота потеснили наши батальоны. Василий, корректируя огонь своих пушек, не мог покинуть наблюдательный пункт и оказался один во вражеском кольце.

«Что делать? Притаиться в окопе и сидеть, как сурок в норе, а за это время немцы уничтожат не один советский батальон. Нет! Лучше смерть, но смерть дорогой ценой!» — решил Василий и припал к микрофону.

— «Волга»! «Волга»! Ты меня слышишь? В квадрат десять ворвались танки врага и пехота. Наши батальоны прижаты к Висле. Я в боевых порядках гитлеровцев. Откройте по моим координатам и всему квадрату десять беглый огонь. Вы меня поняли? Откройте огонь, я корректирую.

Эхом прокатился залп по левому берегу Вислы. Корректируя огонь пушек, Василий кричал в микрофон:

— Дайте поплотнее огонька по правой кромке квадрата! Танки скопились в центре квадрата, сыпаните беглым! Еще!

Рядом грохнул снаряд. Земля со стоном подпрыгнула, бруствер пополз в окоп, засыпал ноги Василия. Здесь уже не безопасно. Василий тут же перекинул через плечо автомат, схватил буссоль, рацию и бросился в блиндаж. Поставил буссоль к стенке и, не снимая с плеча автомата, принялся за настройку рации. В блиндаж влетел немец. Василий ловко перекинул автомат на руку и крикнул:

— Хенде хох!

Фашист покорно поднял руки. Едва Василий отбросил его автомат в сторону, в блиндаж свалился второй. Разоружил и его. А когда атака врага была отбита, Казанцев передал командиру стрелкового батальона четырех немецких солдат.

Представляя Василия Тихоновича к ордену Славы 2-й степени, командиры полка и бригады так излагают его подвиг:

Приказом по войскам Первого Белорусского фронта т. Казанцев удостоен ордена Славы 2-й степени.

Лавина советских войск неудержимым потоком катилась к логову фашистского зверя — к Берлину. Смертельно раненый, но еще не добитый враг яростно сопротивлялся.

В районе Кюстрина наши соединения натолкнулись на сильно укрепленные вражеские позиции. Мечтая завоевать весь мир, фашистская Германия все же готовилась и к обороне. Германия была покрыта сетью опорных оборонительных пунктов. А Берлин обнесен мощными инженерными сооружениями.

Район Кюстрина являлся воротами Берлина, здесь была крепкая система обороны. Ее-то и предстояло сокрушить.

Командующий фронтом поставил перед артиллеристами задачу: подавить огневые точки врага, расчистить путь для пехоты и танков. Полку, в котором служил Казанцев, предстояло сокрушить вражескую оборону на Киницком плацдарме, разгромить его опорный пункт Ортвиг в тридцати километрах северо-западнее Кюстрина. Необходимо было изучить систему инженерных сооружений противника, расположение и наличие его огневых средств. Это была нелегкая задача.

— Товарищ младший лейтенант, — спросил командир полка у командира взвода управления Авдеева, — кого вы решили направить для разведки в Ортвиг?

— Казанцева, товарищ подполковник, а Докин слухачом пойдет. Он знает немецкий язык.

Командир полка обернулся к начальнику штаба.

— Как ваше мнение? Я с решением взводного согласен.

— Нет возражений и у меня, — ответил начальник штаба, — ефрейтор Казанцев искусный разведчик, умеет он невидимкой пройти на глазах самых зорких часовых.

— Ну, что ж, коль договорились, то присылайте его к нам.

— Есть! — коротко отозвался командир взвода.

Через полчаса Казанцев, бодрый, подтянутый, предстал перед командиром полка.

Адъютант командира корпуса майор Михаил Михайлович Бондарь, ныне полковник Советской Армии, присутствующий при беседе подполковника Абиева с Казанцевым, вспоминает:

— Сергей Генаевич предложил ефрейтору Казанцеву сесть к столу, развернул перед ним карту и говорит:

— Вот этот пункт носит название Ортвиг. По всем данным воздушной и наземной разведки, он является ключом всего Кюстринского укрепленного района. Ваша задача — проникнуть в Ортвиг и изучить систему расположения огневых средств противника, установить их точные координаты и при необходимости корректировать огонь наших пушек. Задача ясна?

Казанцев не сразу ответил. Внимательно просмотрел карту, подметил все складки местности на пути к намеченному пункту:

— Все ясно, товарищ подполковник. Разрешите выполнять?

— Выполняйте, да будьте осторожнее, — Сергей Генаевич по-отцовски крепко пожал руку Василия.

Казанцев невидимкой пробрался в расположение противника, оборудовал окопчик под самым носом гитлеровцев, настроил рацию, установил буссоль и с восходом солнца приступил к наблюдению.

На карту четко ложились разведданные, определялись координаты огневых точек, скопление войск, техники и тотчас передавались на КП полка. Офицеры штаба заносили на свои карты новые огневые точки врага и тут же сообщали их координаты на батареи.

Впереди окопа возвышался чуть заметный холмик, а дальше виднелись чистенькие, опрятные, не тронутые войною усадьбы. Вправо от холмика стлалась широкая асфальтированная дорога с указателем на перекрестке.

Два дня без сна и отдыха настойчиво и упорно изучал Казанцев гитлеровские позиции, а на третий день по его данным началось артиллерийское наступление. Василий зорко следил за огнем пушек, корректировал их стрельбу, радовался, когда снаряды точно ложились в цель, и сердито кричал в микрофон, когда снаряды наших батарей начинали лопаться в стороне от немецких укреплений. Немцы открыли ответный артиллерийский и пулеметный огонь. Но их огневые точки то и дело умолкали.

Огневой вал наших батарей с каждой секундой усиливался, перекатываясь вглубь вражеской обороны. Вот уже полностью разрушена умолкшая первая линия вражеской обороны. Советские пехотинцы поднялись в атаку. В их боевых порядках шел и Казанцев. Все громче раздается грозное ура. Все шире разрывается вражеская оборона. И вдруг с фланга фашисты резанули кинжальным огнем. Цепь атакующих разорвалась. Враг мог перейти в контратаку и смять советские батальоны. И вот тут, вспоминает полковник М. М. Бондарь, Казанцев проявил смелую инициативу и мужество. Впереди стояла усадьба Критц, один из опорных пунктов в системе укреплений Ортвиг. Насыщенная пулеметами, минометами и скорострельными пушками, она являлась серьезным препятствием на пути движения наших войск.

Подползая к усадьбе, Казанцев натолкнулся на засаду из трех гитлеровцев. Ловкий и решительный, он первый открыл огонь. Два фашиста тут же были сражены меткими выстрелами, а третий поднял руки.

— Шнель туда! — Василий показал в тыл.

— Гитлер капут, — сказал немецкий солдат.

— Вашему Гитлеру давно капут, — ответил Казанцев. — А ну, шнель, шнель! — Гитлеровец покорно пополз в сторону наших батальонов.

Бой становился все жарче и яростнее. Казанцев проник в усадьбу Критц, выявил огневые точки и вызвал огонь на себя.

— В этом бою, — рассказывает Михаил Михайлович Бондарь, — Казанцев дрался не только как разведчик. Пулеметчик, расчищавший путь нашим пехотинцам, был убит. Василий тотчас лег за пулемет и длинной очередью резанул по фашистам.

Советские штурмовые батальоны овладели опорным пунктом врага.

16 апреля 1945 года в ответ на приказ командующего фронтом маршала Советского Союза Г. К. Жукова о начале наступления на Берлин, в полку состоялся митинг. Выступил на нем и Василий Тихонович. Короткой была его речь:

— Мы завоевали здесь Одерский плацдарм. Тут пролита кровь наших полковых друзей, тут они погибли, защищая мир на земле. Я горжусь тем, что являюсь участником этой великой битвы и заверяю командование, что мы отдадим все силы на окончательный разгром врага в его собственном логове.

Еще на дальних подступах к Берлину, ворвавшись в штаб разгромленной немецкой дивизии, старший сержант Докин подобрал карту рейхстага. И сейчас в минуты передышки фронтовые друзья — Докин, Казанцев и Кагыкин — изучали эту карту.

В конце апреля группа разведчиков под командованием Докина, возвращаясь из тыла противника, натолкнулась на телефонный кабель. Докин тотчас присоединился к нему, прислушался: из штаба немецкого соединения отдавали приказ.

— У фрицев поджилки трясутся, приказывают любой ценой держаться, — шепнул Докин.

— На Одере не удержались, а тут кишка тонка — не устоят, — решительно заявил Кагыкин и, помолчав, добавил: — Сергей, брось это дело. Давай перережем провод и дальше.

— Не спеши, — спокойно ответил Докин, — надо установить, из штаба какой дивизии говорят.

— Ведь их дивизии мы все наперечет знаем.

— Старые знаем, а новые нет. А вдруг Гитлер новую против нас толкнул. Соображаешь?

— Гитлеру негде взять дивизию, — ответил сержант и насторожился: на обочине дороги прошуршал гравий, послышались шаги.

Разведчики припали к земле, затаились. Из-за придорожного ствола тополя показались два немца.

— Связисты, кабель проверяют. Подпустить ближе и без шума взять! — распорядился Докин.

Кагыкин потянул за рукав гимнастерки Казанцева. Они молча скатились в кювет и поползли, обходя гитлеровцев с тыла. Один немец сдался без сопротивления, второй сумел выстрелить. На дороге тотчас появился целый десяток гитлеровцев. Силы явно не равны: десять против пяти.

— Казанцев, прикрой нас. Остальным отходить, — распорядился Докин.

Василий замаскировался у ствола дерева и открыл огонь. Гитлеровцы прижались к земле. Докин с группой разведчиков и пленными пересекли дорогу, проползли мимо кустов акации, аккуратно побеленных тополей и скрылись в убегающем на восток ровике. Казанцев отполз метров пять вправо и вновь нажал на гашетку. Дал длинную очередь, скатился в кювет, пригнувшись, пробежал метров двадцать и опять застрочил. Немцы, поняв, что перед ними один русский, стали обходить его. Тогда Василий пополз им навстречу. А когда поравнялся с ними, метнул во врагов одну за другой две гранаты.

Воспользовавшись замешательством врага, Казанцев перебежал дорогу и нырнул в лощину.

Минут через сорок после того, как пришла группа Докина, жив и невредим явился Казанцев.

— Вася! — кинулись к нему Докин и Кагыкин. И Казанцев, словно после долгой разлуки, обнял друзей.

— Ты понимаешь, Вася, а ведь Сергей-то прав, — все еще не выпуская руку Казанцева, говорил Кагыкин, — фрицы-то из новой дивизии. Из-под самого носа союзников ее сняли. Легко, видать, с союзниками воевать, коль целые дивизии там снимают.

В этот же день разведчикам прочитали обращение начальника политотдела 79-го стрелкового корпуса полковника И. С. Крылова о наборе добровольцев в специальные штурмовые группы по захвату рейхстага и водружения над ним Знамени Победы. Была объявлена запись добровольцев. Кагыкин положил на плечо Докина свою широкую ладонь.

— Сергей, записываемся?

— Как Казанцев, а я — за!

— А я когда отставал? Записываемся все, — решительно сказал Василий.

Дружно откликнулись батарейцы на призыв политического отдела. К инструктору политотдела бригады подходили солдаты и офицеры с просьбой записать в штурмовую группу.

По инициативе командования и политотдела 79-го стрелкового корпуса из коммунистов и комсомольцев создали две группы добровольцев (по двадцать человек каждая) для водружения знамени над рейхстагом. Командование ими поручено молодым энергичным офицерам штаба корпуса — майору М. М. Бондарю и капитану В. Н. Макову.

В частях и подразделениях изготовлялись красные флаги и флажки для водружения их на здании рейхстага (у входов, в окнах, на колоннах). Всюду развернулось патриотическое соревнование за то, чтобы первыми ворваться в рейхстаг, первыми водрузить на нем Знамя Победы.

Михаил Михайлович Бондарь вспоминает:

— Бои за рейхстаг начались рано утром 30 апреля 1945 года и приняли затяжной характер. Штурмовые группы шли в боевых порядках батальонов, которыми командовали капитан А. С. Неустроев и В. И. Давыдов. В группах и батальонах были свои знаменосцы. В одном из батальонов со знаменем шел парторг роты младший сержант Петр Пятницкий, в другом — Кантария и Егоров, а в нашей штурмовой группе по единодушному согласию всех товарищей знаменосцем стал комсомолец Василий Казанцев. Приняв из рук начальника политотдела алое полотнище, он бережно свернул его и спрятал под рубашку, к самому сердцу.

Труден был путь к логову фашистского зверя. Каждый дом, подъезд и квартира превращены в спорные огневые пункты. На площади и прилегающих к рейхстагу улицах установлены пушки и пулеметы, врыты в землю танки и минометы, всюду доты и дзоты.

Вырвавшись за угол дома, штурмовая группа попала под ураганный артиллерийский огонь. Оглушенный мощным взрывом, Казанцев упал, на миг ему показалось, что он ослеп и оглох. Но через несколько минут он уже шел в атаку, чувствуя рядом локоть Петра Кагыкина. С фланга ухнула одна вражеская пушка, потом громко и отрывисто вторая.

— Вася, заткни глотку вон той, — Кагыкин показал на врытую в землю пушку, — а я расправлюсь с этой, — и он пополз к дому, из окна которого торчал ствол орудия.

Казанцев стремительно бросился вперед. Рядом с ним оказался старшина Будилкин. Вот уже позади сто метров, еще пятьдесят. Взмах руки, грохот разрыва гранаты — и пушка замолчала. Но молчала она всего одну-две минуты и вновь заговорила. Коммунист Будилкин и комсомолец Казанцев развернули вражеское орудие и его огнем расчищали путь к рейхстагу. Вот замолчало одно пулеметное гнездо, захлебнулось второе, третье. Вместе с гравием и асфальтом взлетело в воздух четвертое. Подавлен огонь двух вражеских пушек, прикрывавший путь к рейхстагу. Площадь огласилась русским победоносным кличем ура.

На крыльцо главного входа в рейхстаг штурмовая группа под командованием майора Бондаря ворвалась вместе с пехотинцами. Вход в здание оказался забаррикадирован бревнами, мебелью, бочками с песком, землей. Солдаты быстро разобрали баррикаду. Но дверь крепко заколочена. На выручку приходит солдатская сметка. Десяток рук хватают бревно, раскачивают и с разгону — раз! В образовавшееся отверстие кто-то тотчас метнул гранату. Как только смолк ее грохот, Казанцев юркнул в пролом. Не отстали от него Докин, Кагыкин, Канунников и Зубарев. Серое мрачное здание наполнилось русским ура, эхом откликнувшимся в коридорах, залах, кабинетах.

Мгновенно, как маки, заалели на здании различные по форме и величине красные флаги. Их было так много, как цветов в саду.

В одновременном водружении многих флагов проявился массовый героизм советских воинов.

Ворвавшись в рейхстаг, штурмующие подразделения встретили ожесточенное сопротивление противника. Бой в рейхстаге шел за каждую комнату, каждый корпус, за лестничные клетки и подвалы. Фашисты бросали гранаты, вели огонь из фаустпатронов, автоматов, пулеметов, часто переходили в контратаки. Но натиск советских воинов был так велик, что сдержать его оказалось уже невозможно[6].

Прокладывая себе путь гранатами и огнем из автомата, Казанцев и его друзья перебежали мимо украшенных причудливой лепкой колонн, мимо статуи железного канцлера Бисмарка и ступили на винтовую лестницу, которая ведет на крышу рейхстага. Ловкое движение правой руки — и над головой Казанцева взвилось алое полотнище. Плечом к плечу с ним его неразлучные друзья Петр Кагыкин и Сергей Докин. Отважную тройку прикрывали сержанты Цуканов, Стенников и ефрейтор Лященко.

Бег батарейцев стремителен. Виток за витком остаются позади. А вот и крыша рейхстага.

— Эх, Петя, лестницу бы, — сказал Казанцев и кивнул на купол рейхстага, — вот бы куда наш флаг.

— Будет и там развеваться наше знамя, а пока ползем вон туда, — Кагыкин показал на групповую скульптуру, носящую имя княгини Рундот.

Вот и упряжка рвущихся вперед лошадей. Казанцев вскочил на ноги и в дыру, просверленную осколком снаряда в крупе лошади, воткнул древко знамени. Над крышей рейхстага взметнулось красное знамя.

Ранним утром 1 Мая на скульптурной группе, венчающей фронтон здания, уже развевалось Знамя Победы: его водрузили разведчики-сержанты М. А. Егоров и М. В. Кантария.

В донесении командира бригады так описан подвиг группы под командованием майора М. М. Бондаря:

Первомайский праздник штурмовые батальоны встречали в рейхстаге, в грохоте боя. Стремясь выбить советские подразделения из рейхстага, фашисты пошли на крайнюю меру: они подожгли здание. Рейхстаг горел. Но и в этих тяжелых условиях советские воины продолжали громить врага.

Комнату за комнатой, коридор за коридором освобождала группа майора М. М. Бондаря. В конце дня 1 Мая на одной из лестниц, ведущих в подземный каземат, были ранены Казанцев и Кагыкин. Товарищи по оружию их сразу эвакуировали в госпиталь. Двенадцать дней врачи боролись за жизнь героя, двенадцать дней и ночей не отходила от койки ефрейтора Казанцева медицинская сестра. Но рана оказалась смертельной.

13 мая 1945 года перестало биться сердце смелого комсомольца-разведчика. В. Т. Казанцева похоронили на братском кладбище в Бранденбургской провинции, в местечке Зеефельд, могила № 15.

В наградном листе, по которому В. Т. Казанцев представлен к высшей правительственной награде — званию Героя Советского Союза, сказано:

Жители села Сугояк, где родился, рос, учился, работал и откуда ушел защищать Родину Василий Казанцев, не забывают своего земляка. Центральная улица села носит имя героя, его именем названа и пионерская дружина школы.

Два десятилетия прошло с тех пор, когда над зданием рейхстага советские воины водрузили Знамя Победы. Давно уже окопы и траншеи сравнялись с землей, давно уже на тех местах, где проходили жаркие бои, колосятся хлеба или выросли новые улицы, города. Но память о тех, кто отстоял нашу свободу и счастье, не померкнет никогда.