Жара в Аномо

36

Киматаре Ойбор и старый его товарищ, который добыл для сержанта сведения о тайном банковском вкладе с девизом "Магда-Луиза" и пытался добыть в баре на улице Капуцинов коробку греческих сигарет, снова встретились у кинотеатра "Колоссеум".

Он, товарищ Ойбора, только что вернулся из Найроби.

То, что удалось ему узнать и о чем он поведал сейчас Ойбору, произвело на последнего сильное впечатление.

Вручая сержанту привезенные документы и фотографии, неопровержимо доказывающие принадлежность гражданина их страны к резидентуре заокеанского шпионского центра, агента, получившего там кличку Черный Рык, бывший инспектор буквально дрожал от негодования и с горячностью восклицал:

— К стенке его! Брать и под суд! Довольно тянуть с арестом!

— Тише, тише, — одернул его Ойбор, — мы не в пустыне. Я хочу отыскать и второго участника нападения на площади в ту ночь. А с этим поступлю, как считаю нужным. Тебя же прошу уже не вмешиваться и не реагировать бурно, что бы ни произошло в дальнейшем. Ты мне веришь?

— Я-то верю, но…

— Вот и хорошо. И спасибо тебе за все.

— Но он может еще что-нибудь выкинуть, этот зверь!

— Не выкинет, — заверил Ойбор, — ровным счетом ничего больше, это уже моя забота.

— Хватит и того, что им сделано. Даже слишком!

— Повторяю, мне нужен и второй. И все остальные. Ты сам убедился, как опутали они не только наш континент, но и множество других мест на планете своей гнусной паутиной.

— Да, трудно даже представить себе!..

— Вот именно. Потянешь одну ниточку, а она — целую сеть. — Киматаре Ойбор вдруг вернул товарищу сверток обличительных документов. — Сам передашь это в комиссариате, твое право. При мне, пожалуй, не стоит находиться такой, хм, драгоценности.

— Хорошо, передам. Комиссар назначил мне на час дня.

— Думаю, получив информацию, кенийские власти не замедлили вскрыть язву. Представляю, чего только не насмотрятся наши тамошние коллеги, когда захватят архив этих мерзавцев.

— Знаешь, Кими, Соваж-Мариб не так умен, как мы предполагали. Мне даже было неинтересно, слишком легко и просто.

— Неисправимый хвастун. — Ойбор легонько взял его за подбородок, повернул к солнечному свету то одну сторону его лица, то вторую, рассматривая синяки и царапины. — Мда… простота и легкость налицо, сансей.

— Не называй меня больше сансеем, не называй, — грустно молвил отставной инспектор, — опозорил память Окамуры-сан. И перед кем спасовал! Перед мальчишкой! Ста-а-арые мы, Кими, конченые мужи.

— Важен результат поездки.

— Слушай, я бы все-таки не тянул с его арестом, пока не сбежал.

— Да успокойся наконец! Говорю тебе, он под надежным глазом. Все кончится справедливо и правильно, клянусь твоими синяками, великий и неувядающий сансей в помятом черном костюме! Главное, что вернулся живой!

Бывший инспектор улыбнулся и поправил:

— Полуживой, Кими, а сам ты не подумывал о приятной перспективе и возможности поймать пулю из-за своей затяжной тактики?

— Подумывал, — серьезно сказал Ойбор, — и стараюсь все предусмотреть, не сделать промаха.

— Ну а если вдруг промахнешься?

Ойбор сказал:

— Если не повезет, продолжит Самбонанга. Если не повезет и ему, тогда слово за тобой. Только тогда. А сейчас возвращайся к мемуарам, считай, что путешествовал за материалом для новых глав своей книги.

— А ну вас всех к дьяволу! Твори, как хочешь, я помолчу.

С этими словами отставной инспектор подался прочь, неся под мышкой сверток-трофей. Охраняя его, чуть поодаль вышагивал Самбонанга.

— Значит, договорились, — со вздохом произнес Киматаре Ойбор, проводив их взглядом. И сам поспешил в противоположную сторону.

Подходя к городскому базару, он прибавил шаг, ибо еще издали заметил крайнее возбуждение и нетерпеливость мальчишки, ожидавшего его у ограды.

"Наконец-то, — подумал Ойбор, — как хорошо, что не сбросил с себя это тряпье".

Малолетний разносчик газет сразу же потащил облаченного в крестьянскую одежду сержанта в самую гущу толпы, захлебываясь шепотом:

— Он здесь, уже давно. Куда вы все исчезли? Как мне быть? Что-то я начал бояться. Может, вы сами?

— Помнишь, как условились?

— Помню, помню, сто раз повторял про себя, а сейчас немного боюсь.

— Не волнуйся, сделаем, как условились. Со мною не бойся.

Вскоре они стояли перед торговцем.

— Верни-и-ите, — канючил подросток, — отец ру-гается-а-а.

— Вот еще! — возмущался торговец, косясь на Ойбора. — Мало ли барахла прошло через мои руки! Всего не упомнишь!

— Не о барахле речь, — грозно сказал Ойбор, — Этому паршивцу я уже оборвал уши, чтобы впредь не тащил у собственного родителя, — не глядя, он наградил мальчишку подзатыльником, — а как прикажешь поступить с тем, кто выманивает у несовершеннолетнего ценные вещи за бесценок?

— Какое мне дело! Чего привязались! — Торговец повысил и без того громкий и противный, как у вокзальных информационных радиорупоров, голос в надежде на заступническое вмешательство базарной братии, однако окружающие были слишком заняты своими заботами, чтобы реагировать на призывные вопли какого-то истеричного жестянщика. — Не знаю никаких ценностей! Я бедный человек! Уходите! Не мешайте, не то позову полицию!

— Не знаешь? — рявкнул Ойбор и схватил его за бурнус на груди так круто, что прелая шерстяная ткань затрещала и поползла.

— Зажигалка продана, — испуганно пролепетал торговец, видя, что деваться некуда.

— Кому?

— Не помню. Пусти, сумасшедший, не имеешь права.

— А ты поднатужься и вспомни. — Ойбор помахал перед его носом жилистым кулаком.

— Не помню, говорю тебе.

Тогда Ойбор помахал перед его носом крупной купюрой.

— Вспомнишь?

— Столько! — с проворством фокусника торговец шевельнул пальцами вскинутой руки, и деньги мгновенно исчезли в складках его одежды. — За столько вспомню. Уже вспомнил.