Жара в Аномо

4

На оживленной, залитой отсветами вечерних реклам площади тучная африканка с неимоверно затейливой, многоэтажной прической и в не менее затейливо разукрашенном платье, плотно облегавшем ее фигуру, усердно запирала газетный киоск на два вызывающе новеньких висячих замка с таким благоговейным видом, будто это была не заурядная лавчонка, а златохранилище века. Покончив с замками, она подергала их, убеждаясь в надежности, по-хозяйски еще и еще раз осмотрела киоск, снова подергала замки и лишь после этого решилась уйти.

Поравнявшись со скамьей, где сидела миловидная девушка с репортерской сумкой на "молнии", демонстративно отвернулась, поскольку приметила еще раньше, что девушка давно здесь сидит, с явным ожиданием поглядывая на нее.

— Добрый вечер, мемсаб, — вежливо произнесла юная незнакомка, поднимаясь и направляясь к ней.

— Ах, оставьте, — ворчливо отозвалась толстуха, не оборачиваясь. — Я тороплюсь. Догадываюсь, кто вы и что вам от меня нужно. Язык опух от разговоров, не стало покоя на работе. Я не даю интервью, не желаю. Все.

— Прошу прощения, но я как раз по поводу вашей работы. Всего несколько вопросов. Пожалуйста. Я вас не задержу. Это очень важно.

— Ах, по поводу работы, — женщина остановилась, повернулась с неуклюжим поклоном, — сожалею, но вы опоздали, киоск закрыт.

— Да нет же, мне нужны именно вы. Как бы вам объяснить…

— Говорите прямо, что вам от меня нужно?

— Прежде всего хотела бы спросить, когда поступают утренние газеты.

Скорчив недовольную мину, толстуха оглядела несколько смущенную своей настойчивостью девчонку с ног до головы, сказала:

— Так вы сыщик, а не репортер? То-то я смотрю, вы околачиваетесь на площади возле моего предприятия. Ваш блокнот собьет с толку кого угодно, только не меня.

— Да нет… видите ли… откровенно говоря, я действительно репортер, — сказала девушка. — Стажер. Меня зовут Джой Маллигэн, отдел хроники и объявлений "Абреже".

— Ах, оставьте, я же сказала, меня не проведешь. Держу пари, вы тоже насчет убийства неподалеку от моего киоска, верно? Ужасно. Автомобильное происшествие такая редкость, не правда ли?

— Да, но я хотела бы…

— По-моему, у вас никакой системы.

— Простите?

— В полиции нет согласованности, я говорю. Люди от вас приходят разные, а спрашивают одно и то же, просто на части разорвали. Одно и то же, одно и то же, без конца. — Толстуха тараторила взахлеб. — Нет, у вас определенно никакой системы, поэтому, поверьте, столько нераскрытых преступлений. Уж я-то знаю, все газеты проходят через мое предприятие.

— Я не из полиции, меня заинтересовало, когда и как развозят утренние пакеты.

— Я понимаю, — закивала толстуха, — зачем вам бегать по типографиям, когда можно спросить у владелицы предприятия по продаже газет. Зачем бегать по типографиям?

— Вот я, собственно, и хотела бы…

— Ваши люди подходили ко мне десять раз, не меньше, — говорила владелица киоска, не давая собеседнице закончить фразу, — а что я могу сообщить, если в такое раннее время еще сплю? К тому же в другом конце города. Я живу у вокзала. Нет, новая полиция еще не научилась работать, уверяю вас. У вас нет четкой системы, действуете вразброд. Особенно такие молоденькие.

— Я не из полиции, — напомнила девушка, ощутив легкое головокружение.

— Ах да, вы же белая. Я понимаю, отчего вы так представились. Ваша настоящая служба…

— Повторяю, мемсаб, перед вами Джой Маллигэн из "Абреже".

— Дивное имя! — с поистине детской непосредственностью воскликнула весьма почтенная женщина. — У некоторых иностранцев на редкость благозвучные имена! Мой муж знаком с бразильцем… о! Вы из Бразилии? Нет, вы, вероятно, русская! Конечно, ведь тот несчастный был большим другом русских. Как я сразу не сообразила! Теперь ясно, вы врач из нового госпиталя. Газеты много писали о русской женщине-враче. А я-то, глупая, решила, что вы тоже из полиции.

— Послушайте, мемсаб… уф!.. Я родилась в Англии, если для вас это представляет такой интерес.

— Настоящая англичанка? Изумительно! Но почему… ах, понимаю, вы частный сыщик. Ужасно жаль тех бедняжек. Полицейский, слава богу, не был женат, но у молодого инженера, говорят, осталось шестеро ребятишек, несчастные сиротки…

— Ребенок один. Крошечный мальчик. И я, повторяю, не сыщик.

— Вы знали погибшего?

— Да.

— То-то, я смотрю, вы очень страдаете из-за этого несчастья, — с глубоким сочувствием произнесла почтенная женщина. — Он был вашим родственником? Ах, простите, нет, конечно, вы же белая. Так что вас интересует?

— В какое время вам доставляют утренние пакеты из типографии?

— Фургон приезжает под утро, около трех. А что? — И тут же доверительно шепотом: — Никогда не поверю, но ходят толки, будто машина с убийцами выскочила вон из того посольства. Вы понимаете? Раннее утро, город пуст, скорость можно не ограничивать. Вы согласны? Машина с убийцами… ужас. Вы понимаете, какой ужас? Полная машина убийц!

— Заблуждаетесь, никто из советского посольства не выезжал в тот день раньше десяти. Никто из сотрудников. Абсолютно. А вот машина…

— Откуда вам известно? — быстро и с явным подозрением спросила хозяйка киоска. — Вы-то откуда знаете о таких вещах?

— Слышала от коллег. Интересовались. Да и по телевидению передавали.

— Предпочитаю газеты. Но и в них ничего вразумительного. Так что вы хотели сказать про машину русских, леди Маллигэн?

— Ее угнали в ту ночь.

— Боже!.. Кто?

— Это я и хочу узнать. Не одна, разумеется, — полиция, друзья пострадавших, общественность, в конце концов.

— Я все поняла, все поняла, — прошептала толстуха, пугливо озираясь. — В газетах действительно сплошная путаница. Только обещания о возмездии да требование немедленно поймать убийц. Извините, но вы работаете не лучше полиции. Где же хваленая оперативность, где нюх газетчиков?

— Но мы отклонились от главного. Я обещала не задерживать вас, поскольку вам ехать к вокзалу, да и ваш муж…

— Не беспокойтесь, мне очень интересно. И, признаюсь, я еще не замужем. А вы?

— Прошу вас, мемсаб, мне необходимо повидать вашего разносчика.

— Мальчишку? Зачем?

— Видите ли, в тот день, вернее, накануне вечером, один мой друг едва ли не последним покупал здесь газету у вашего помощника. Мальчик уже устраивался на ночлег. В киоске. Сегодня, когда речь снова зашла о происшествии, мой друг вспомнил об этом. Нужно ли объяснять, насколько важно расспросить мальчика…

— Мой служащий не ночует на предприятии, как и я, — уже в который раз прервала девушку толстуха, — лишь изредка я позволяю ему остаться, чтобы не прибегать к первому фургону бог весть откуда, особенно к воскресным выпускам. У меня система четкая, будьте уверены. Так вот. Действительно, в ту ночь он здесь спал. Я подчеркиваю, спал. Запершись и задернув шторку. Он мне поклялся, что спал крепко и слышать не слышал ни о чем до самого звонка типографского фургона. Повторяю вам, ему нечего сказать. А раз так, и полиции и репортерам необязательно совать нос в мое предприятие. И незачем бросать на нас тень, мы не какие-нибудь бездомные, чтобы спать здесь.

— Извините мою настойчивость, — мягко сказала Джой, — и все-таки помогите мне с ним встретиться. Не верится, чтобы он совсем, совсем ничего не слышал или не видел, когда в двух шагах от него разыгралась такая трагедия. Мой друг уверяет, что он явно не из тех мальчишек, которые способны безмятежно спать в киоске на центральной площади.

— Я отпустила его на несколько дней, он нездоров. Ребенок, что поделаешь.

— Где он живет?

— Оставьте ребенка в покое, — уже сердито бросила женщина, даже ногой топнула, всколыхнув свое мощное туловище и не менее мощную пирамиду из жестких волос на макушке. — Он ничего не знает, не слышал, не видел, он крепко спал, пока не приехал фургон. Вот его слова. Все. И не впутывайте дитя в эти ужасы. До свидания, милочка, мне пора, я опоздаю на автобус.

— Что ж… спокойной ночи.

Женщина удалялась. Рассерженная, она пересекала широкую площадь, словно плыла в отблесках неонового разноцветья, мерцая лоснящимся шелком платья, могучая, как океанский лайнер.

Джой опустилась на скамью в тяжелой задумчивости. Она настолько была погружена в свои мысли, что не заметила, как вернулась хозяйка киоска.

— Старые люди не любят связываться с полицией. Ни с гангстерами, ни с полицией. Ни с кем, кроме бога. Старые люди прожили жизнь, чтобы в конце обрести покой. Они видели в жизни все, что доступно глазам, слышали все, что доступно ушам. Да, да, да, они слишком запуганы прожитым. Что бы ни менялось вокруг, как бы ни менялось — им все нипочем. Вы согласны?

— Нет, — не сразу ответила Джой, удивленная и обрадованная неожиданным возвращением собеседницы. — Нет, не согласна.

От недавней дородной балаболки с глуповатым выражением лица и следа не осталось. Перед Джой стояла уставшая женщина с мудрыми, слегка прищуренными глазами, поникшая под бременем грузного, утратившего вдруг вызывающие очертания, обесформленного годами тела. Она смотрела на девушку со смешанным чувством сострадания и укора, говорила спокойно, медленно и внятно:

— Ваше право не соглашаться. У каждого свои принципы. Мне кажется, вы хорошая, умная и скромная, я вам доверяю. И я хочу вам помочь. Если это действительно поможет… поинтересуйтесь старым башмачником. Вон его окошко. Видите мансарду? Вот и отлично. Его старуха то и дело заглядывает ко мне перекинуться парой слов после обеда. Ну и пыталась намекнуть на что-то, не иначе связанное с тем, что вас интересует. Только мне это ни к чему, так ей и отрезала. А вы… хотя вряд ли удастся что-нибудь выудить из старика. Тут уже повсюду рыскали сычи, выпытывали у него, конечно. Впустую. Полиция неделикатна, вот что ей вредит. Думаю, и вам не повезет. Вам тем более — белой, хоть вы и друг.

— Очень прошу, мемсаб, если вам что-либо известно…

— Мне ничего не известно, — решительно прервала ее пожилая женщина, — и я ничего не говорила, совсем ничего. Просто тут живет старый, очень старый башмачник, кстати, самый образованный из всех на этой улице. Так вот, дети вроде моего помощника действительно могут себе позволить роскошь сновидений, старцы — нет, они цепляются за видения реальной жизни. Забудьте наш разговор. Простите мне и маленькую комедию. Прощайте.

— Спасибо, — запоздало промолвила Джой, провожая ее взглядом.

Переходя через площадь, толстуха настороженно озиралась, боясь не только помахать Джой на прощание рукой, но и просто оглянуться.