Ди был великолепным танцором и прекрасным учителем. Чуть ниже меня ростом, стройный и хрупкий, он, тем не менее, уверенно вёл меня в танце. Его направляющие движения были сильными и точными. Одновременно, он, очевидно, лучше меня чувствовал пластику тела — даже легчайшие повороты его кисти, сжимавшей мою руку, словно рычаг, приводили в движение весь корпус. Когда мне, наконец, удалось чуть расслабиться, я даже начала получать удовольствия от этого непривычного ощущения естественности сложных танцевальных па. К концу дискотеки я по-настоящему увлеклась.
— У вас есть туфли на каблуках? — спросил меня Ди, провожая в очередной раз к лавочке в небольшой перерыв между треками, когда ди-джей кричал что-то настолько громкое, что слов было не разобрать. — Кроссовки очень неплохо для начала, но женщина обязательно должна танцевать на каблуках. Это очень красиво.
— Представляю, как будут гудеть мои ноги, — ответила я, присаживаясь. — Ты все-таки пригласи Марину. И других девочек тоже. Ты удивительно танцуешь. Обязательно потанцуй с девчонками. Хорошо?
— Хорошо, — ответил Ди, улыбаясь немного смущенно.
Мы сели. Ди-джей, прокричав последнюю надрывную реплику, замолчал, и во внезапно наступившей относительной тишине раздались первые аккорды медленной, спокойной музыки. Дети разбивались на пары, руки ложились на талии, головы опускались на плечи. Из толпы выскочила раскрасневшаяся Марина и, запнувшись на минуту, подошла к Ди.
— Белый танец, — сказала она, протягивая ему руку.
Он улыбнулся, и поднялся ей навстречу. Подхватив партнершу, увлек её в медленно колышущуюся толпу. А я выдернула из кроссовок шнурки, пошевелила пальцами и лишь тогда почувствовала некоторое облегчение в натруженных ногах. Представила, как же будут наутро болеть мышцы.
Когда кончился этот, последний танец, дети начали разбредаться, кто куда, площадка стремительно пустела. Мой отряд подходил ко мне, пока я, наконец, не сосчитала всех, и не убедилась, что все, кроме Ди и Мамонтёнка, здесь. Марина стояла в толпе девчонок. Те спрашивали её о чем-то, она отмахивалась, по лицу её блуждала счастливая улыбка. Я вполне могла её понять.
Мы неспешно возвратились в корпус. Центральная аллея, полого сбегавшая к открывающемуся виду на океан, светящаяся нить орбитального лифта, шелест и блеск мелкой живности в траве по обе стороны дорожки… Окна спален младшего отряда и рекреация были ярко освещены. Там Маргарита Михайловна и Елена Степановна, расположившись за кислотно-зеленым пластиковым столом, выдавали малышне сонник.
Я усмехнулась и повела детей в беседку. Наши пакеты дожидались нас там. Я планировала не допускать больше никаких столкновений, даже если придется идти на постоянные уступки.
Ребята порядком устали за день и, рассевшись на лавочках, молча принялись за яблоки и питьевой кефир. Я же, вновь вернувшись к утренней драке на пляже, попыталась вызвать детей на разговор об их отношении к младшему отряду, к Артуру. Дети отзывались вяло. Судя по всему, конфликт между отрядами выплеснулся в этой короткой стычке Мамонтенка весь. Не знаю, хотел ли младший отряд реванша за поражение, но старшие теперь, после того, как их потенциальных соперников положил на обе лопатки и в буквальном, и в фигуральном смысле, совсем еще маленький мальчишка, смотрели на тех со снисходительным превосходством. Я поняла, что на выяснение отношений с ними мой отряд нарываться больше не станет.
С Артуром, и уж тем более, с его мамой, дело обстояло далеко не так просто. Я коснулась вскользь Артура, но почувствовала такое внутреннее напряжение, что поспешила скорее свернуть беседу. Дети тоже заметили, как Артур схватил Мамонтенка за руку… Я решила, вопреки утренним своим намерениям, придерживаться максимально возможной дистанции в отношениях. Необходимый минимум, здравствуйте-досвидания, не больше.
Когда таймер пискнул на запястье, я выглянула из беседки, заметила, что рекреация уже пуста, и скомандовала отряду отправляться на боковую. Мальчишки сразу ушли к себе, и еще долго из их спальни слышались тихие разговоры, но к тому времени, как девочки смыли косметику, они затихли.
— Девчата, постарайтесь не шуметь, — попросила я, уходя на планерку.
На вечерней планерке присутствовали и Маргарита Михайловна, и Елена Степановна. Сидели, мирно беседуя о чем-то, в уголке. Я заняла место подальше и постаралась максимально раствориться в обстановке. Потом пришел Костик — наш сосед по второму этажу корпуса, вожатый старшего отряда — и, сев рядом со мной, полностью загородил меня от их случайных взглядов своею широченной спиной. За ней я почувствовала себя в полной безопасности.
Любовь Викторовна явилась, как всегда, минута в минуту. Начала сразу, с места в карьер, с разбора выданных утром заданий. Прочла список задолжников по планам вожатской работы, спросила у каждого о причинах проволочки, назначила крайние сроки сдачи, а потом перешла к планам работ воспитателей.
Я расслабилась, полагая, что день на сегодня действительно завершен, и остается только дождаться, когда Любочка, наконец, отпустит всех, как вдруг услышала номер своего отряда, произнесенный несколько раз. Я едва не вскочила, готовая отвечать на возможные Любочкины претензии, не представляя, какие претензии ко мне могут быть, но замерла, остановленная именем Маргариты Михайловны.
— Маргарита Михайловна, я к вам обращаюсь, — произнесла Любовь Викторовна, постучав по столу карандашом. — Где планы воспитательной работы по вашему отряду? Я вижу один, где второй?
Я тихонечко села на место, надеясь, что моего порыва вскочить никто не заметил.
— Любовь Викторовна, я ведь докладывала вам, — начала Маргарита Михайловна, невольно приподнимаясь с места, но Любочка прервала её и достаточно жестко.
— Меня не интересуют проблемы, возникающие между сотрудниками. Мне кажется все вы здесь достаточно взрослые люди, и в состоянии решить эти вопросы сами. Я и так дала вам полную свободу действий. — Любовь Викторовна замолчала на минуту, и я, порадовавшись ширине Костиковой спины, живо представила, как она обводит аудиторию взглядом поверх спущенных на нос очков. — Однако, — произнесла Любовь Викторовна веско и повторила, очевидно, сочтя повторение необходимым, — однако ваши конфликты никак не должны отражаться на работе лагеря. Вы сами, Маргарита Михайловна, просили меня дать вам сдвоенный отряд. Будьте добры, ведите отчетность в полном объеме. Это ваши прямые обязанности…. — Выдержав паузу, она буднично завершила, — планерка окончена.
Заскрипели по полу ножки разномастных стульев, воспитатели и вожатые поднимались, выходили в несколько напряженном молчании. Когда из вожатской вышли практически все, Костик обернулся:
— Отсиделась? — спросил он, подмигнув мне.
— Ага, спасибо, — ответила я, чувствуя, что краснею вся до корней волос.
— Ну и цирк, — сказал он, улыбнувшись, и встав, тоже пошел на выход.
"Вот так-то", думала я, пока бежала назад к корпусу. Умом понимая, что ситуация складывается отнюдь не в мою пользу, что Маргарита Михайловна лишь получила новый повод точить на меня зуб, я все равно не могла сдержать какую-то нервную радость, почти азарт. Хотелось бегать, прыгать, веселиться, и я бежала до корпуса бегом.
То ли Любочка действительно заняла нейтральную позицию, и её в самом деле не волновало ничто, кроме вовремя сданных бумажек, то ли…
Конфликты неизбежны в любом достаточно большом коллективе. Маргарита Михайловна совершила серьезную ошибку, сделав наш достоянием общественности на первой планерке, и продолжая так открыто демонстрировать его после. Поговори она с Любочкой тет-а-тет… Но она захотела очернить меня перед всем лагерем. И теперь, судя по всему, наши с ней отношения — главный интерес достаточно скучных лагерных будней. И достаточно верный залог того, что подобных конфликтов больше не возникнет. Народ будет слишком занят, обсуждая нас с Маргаритой Михайловной…
Наверняка, как специалист, много лет проработавший с людьми, Любовь Викторовна прекрасно это все понимала. В любом случае, это значило, что и на мою работу будет направлено не менее пристальное внимание, и я могу теперь ожидать точно таких же замечаний в любой момент и по любому поводу. Интерес публики надо подогревать. Я неумолимо скатывалась в противостояние, которого так хотела избежать.
По логике вещей всё это должно было бы меня только расстроить. Но я испытывала лишь неуемную, беспричинную радость.
Опасаясь лишний раз столкнуться с Маргаритой Михайловной, я, как тать, обошла корпус и вошла с заднего крыльца, через спальню девочек. Те уже спали. Прежде чем лечь, я выглянула в коридор. Приподняла занавеску, заглянув к мальчишкам. У них тоже было тихо.
Пройдя коридором ближе к двери в рекреацию, я увидела сквозь стекло, что предосторожность моя не была напрасной. Маргарита Михайловна сидела там, сцепив пальцы над пластиковым кислотно-зеленым столом, и выражение её лица не сулило мне ничего хорошего.
Вернувшись обратно, я тихонько легла спать.