Желание герцога

Глава 12

Наступил новый день, который принес с собой новые дела и новые встречи, но Саймон никак не мог сосредоточиться ни на чае, ни на дружеской беседе с леди, которые окружали его. В голове беспорядочно металось слишком много мыслей.

И прежде всего о Лиллиан.

После вчерашней встречи у озера она скрывалась. Вечером, сославшись на головную боль, она отказалась ужинать и играть в карты. Саймону ужасно хотелось броситься к ней в комнату и увидеть ее, как это произошло в день пикника, но он смог преодолеть свое желание. В конце концов, не может же она прятаться в своей комнате вечно?

Или может?

Сегодня она забрала поднос с завтраком к себе в комнату, не пожелав присоединиться к остальным гостям. Точно так же поступила с ленчем. Саймон был на пределе, он уже был готов нарушить ее уединение и потребовать объяснений о том, что происходит между ними.

К счастью, ему не пришлось этого делать. Леди Габриэле каким-то образом удалось уговорить Лиллиан выйти к чаю, но она старалась держаться от Саймона как можно дальше. Она ни разу не посмотрела в его сторону, не подавала виду, что чувствует его взгляд, когда он смотрел на нее через всю комнату, сгорая от нетерпения поговорить, прикоснуться к ней, как-то объясниться и снова вызвать у нее улыбку на лице. Поразительно, как за такой короткий промежуток времени все это стало важным для него.

Может быть, все пошло прахом. Саймон вздохнул и рассеянно помешал чай. Как глупо, что он послушал совет Риса. Он предложил ей стать его любовницей, и теперь уже ничего не вернуть назад. Она отказала ему, и это тоже нельзя изменить.

Умный человек умыл бы руки и вернулся бы к поиску подходящей невесты. Умный человек забыл бы Лиллиан навсегда.

Очевидно, Саймон значительно переоценил свои умственные способности.

Нет, он должен думать о других вещах. Надо выбросить из головы волнующую и соблазнительную мисс Мейхью. Но к сожалению, если он не думал о ней, то в голову лезли другие, более неприятные мысли.

Мысли о его отце.

Он всегда верил той видимости, которую, оказывается, создавал отец. Они были необыкновенно близки друг к другу, и Саймон никогда даже изъяна в маске отца, которую он надевал для общества, не замечал. Но сейчас чем глубже он вникал во все, тем больше ему казалось, что покойный герцог действительно «нацепил» на себя маску, маску лжи.

Отец много раз позволял политике развратить себя. Он боролся за добро и при этом давал деньги и брал их от тех, кто выступал против тех самых дел, которые он отстаивал.

Но Саймон боялся, что в огромных бумажных завалах его ждет нечто более страшное. Там явно были намеки на шантаж, ложь и грязные секреты.

Саймон встал, сконфуженно улыбаясь всем леди, которые обступили его, пока он пребывал в задумчивости. Они, несомненно, прибыли сюда, ожидая увидеть внимательного хозяина, и Саймону было искренне жаль их.

Но у него были дела. Неотложные обязательства, которые он вынужден выполнить.

— Я должен извиниться, — объявил гостям Саймон. — Мне очень приятно находиться среди вас, но есть дела, которым я должен уделить время, прежде чем мы соберемся к ужину. Надеюсь, вы поймете меня. Желаю вам хорошо провести время.

Не ожидая ответа и видя недовольные, разочарованные и даже злые лица вокруг, Саймон развернулся и, сделав несколько длинных шагов, вышел из комнаты.

В коридоре он почувствовал себя менее напряженным и ускорил шаги в сторону кабинета отца. Но как только он вошел туда и собрался закрыть за собой дверь, чья-то рука толкнула ее.

Саймон в изумлении отступил назад, когда увидел, что следом за ним в комнату вошла мать. На ее лице совершенно четко отражались гнев и разочарование.

— Мадам, — вздохнув, сказал Саймон, — чем я могу быть полезен?

Мать захлопнула дверь и повернулась к Саймону. Он едва не сделал шаг назад, потому что в этот неосторожный момент, кроме гнева и разочарования, заметил в глазах матери что-то еще. Ненависть. И она была направлена прямо на него.

— Чем ты можешь быть полезен? — яростно накинулась она на него.

Ненависть в глазах пропала, но голос звучал напряженно.

— Ты можешь прекратить разрушать все, что я спланировала для тебя. Все, что тебе было дано!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, мама.

Саймон повернулся и, обойдя нагромождения папок с бумагами, подошел к окну.

— Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду. — Мать, не оставляя его в покое, прошла следом. — Ты повел себя отвратительно грубо, когда ушел в середине чаепития. Ты даже порог комнаты не успел переступить, а некоторые дуэньи уже заговорили о возвращении в Лондон, потому что стало очевидно, что оставаться здесь им нет никакого смысла.

Саймон повернулся к матери. Она права. Действительно образовалась проблема. Ему надо найти жену, и сейчас меньше всего надо, чтобы распространялись слухи, которые затруднят поиск. Но почему-то его это не тревожило.

— Мне правда очень жаль, если другим кажется, что я отнимаю у них драгоценное время… — начал Саймон, но мать тут же его перебила.

— Ты действительно отнимаешь у них время! — всплеснула руками герцогиня. — Ты не замечаешь никого из гостей, за исключением самой неподходящей, ты украдкой исчезаешь…

Саймон поднял брови. Сейчас она испытывала его тонкое, как бумага, терпение.

— Пожалуйста, не смей меня обвинять в этом, когда ты сама исчезаешь на часы, а иногда на целые дни, насколько я помню, — даже не старался сдерживаться Саймон.

К его удивлению, гнев и разочарование матери, похоже, иссякли, обнаружив под собой панический страх, которого Саймон никогда прежде не видел.

— Это… это мое дело, Саймон, — тише, чем прежде, ответила герцогиня.

— А это — мое, мама, — пожал плечами Саймон. У него совершенно не было сил давить на нее. — Ты должна понимать, что у меня есть и другие обязанности, помимо этого приема, помимо моего брака. Я обнаружил здесь обстоятельства, с которыми должен разобраться.

— Обстоятельства? — прищурилась герцогиня. — О каких обстоятельствах ты говоришь?

Саймон сжал кулаки за спиной. Мать презирала отца. Если он расскажет о его секретах, то это будет похоже на предательство, а Саймону не хотелось давать ей дополнительные козыри в ее борьбе против, пусть уже мертвого, человека.

Но он довольно хорошо знал мать. Больше всего на свете она ненавидит скандалы. Может быть, если немного приоткрыть ей тайну своих находок, она оставит его в покое и позволит выполнить свой долг.

— Отец, возможно, был не совсем таким, каким казался, — тихим голосом признался Саймон.

— Правда?

Легкая улыбка с оттенком горечи появилась на губах герцогини.

Саймон не стал обращать внимания на сарказм, который источал каждый слог матери.

— Он выступал с поддержкой одного закона, и тут открылось кое-какое несоответствие, — продолжал он. — Разница между его общественной позицией и личными связями.

— Меня это не удивляет. Но на это можно теперь не обращать внимания, Саймон. Никто, кроме тебя, об этом не знает, очевидно. Зачем раздувать историю? Оставь как есть.

— Но может открыться не только это, — всплеснул руками Саймон, словно умоляя понять его. — Там все намного серьезнее, и этому есть доказательства. Что-то глубоко личное, чем отца, возможно, шантажировали.

— Саймон, — поджала губы герцогиня, — ты не понимаешь. — Она сделал шаг вперед, уткнув палец в его грудь. — Оставь это. Отложи и забудь. Лучше не ворошить прошлое ради всех нас.

Саймон открыл рот, чтобы ответить, но она прикрыла его своей ладонью. Потом она медленно повернулась и вышла из комнаты, оставив его в полном изумлении.

Он никогда не знал, что его мать такая эмоциональная дама. Обычно она сохраняла ледяное спокойствие. Но когда он обвинил ее в исчезновениях, он увидел страх в ее глазах. И этот же страх появился у нее на лице, когда он упомянул о шантаже, о котором подозревал.

Могло быть так, что его мать знала обо всем? Что она знала о секретах отца? Станет ли она искренне защищать человека, которого открыто презирала?

Саймон нахмурился. В прошлом герцога было что-то мерзкое, что обязательно объяснит, почему мать ненавидела его.

Но не заставит ли это в конечном счете и Саймона ненавидеть своего отца?

— Спасибо тебе за помощь, — сказал Саймон, не поднимая головы от бумаг, которые он сортировал.

— Ты же знаешь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, — послышалось бормотание Риса, которое заглушали кучи бумаг, лежавшие между ними.

Саймон кивнул. Кроме всего прочего, он знал, что на Риса можно положиться, он очень благоразумен. Он доверял ему как брату и именно поэтому несколько часов назад опять пригласил его сюда, чтобы продолжить то, что можно было назвать безуспешным поиском информации о прошлом отца Саймона.

— Это совершенно бесполезно, — простонал Саймон, сгребая ненужные бумаги в корзину для мусора, чтобы потом сжечь. — Наверно, здесь больше нечего искать.

— Саймон…

Голос Риса был незнакомым и напряженным.

Саймон медленно встал. Рис не называл его по имени с тех пор, как несколько лет назад унаследовал свой титул. И это, и странный тон Риса вызвали спазмы в желудке Саймона.

— Что там такое? — Саймон обошел вокруг стола и направился к Рису.

Рис встал. В одной руке он держал бухгалтерскую книгу, а в другой — пожелтевшее помятое письмо.

— Я кое-что нашел, — тихо сказал он, протягивая Саймону конверт.

— Что это?

Саймон взял конверт дрожащими руками. Ему вдруг расхотелось открывать его.

— Я еще раньше обратил на это внимание, когда просматривал книги с записями. — Голос Риса по-прежнему звучал напряженно. — Если твой отец покупал овцу, то часто рядом с ценами записывал в книгу подробности сделки.

— Это письмо о покупке овец?

Саймон посмотрел на друга, и голос у него оборвался, когда он встретился с его взглядом.

— Нет, — отвел глаза Рис. — Но в этом письме речь действительно идет о платеже, сделанном для кого-то. Тебе следует взглянуть.

Саймон смотрел на письмо. Да, друг прав, он должен открыть его и посмотреть, что еще ужасного сделал его отец. Но Саймон вдруг понял, что ему тяжело сделать это, практически невозможно.

Наконец он открыл древний конверт и развернул ветхие листки, лежавшие внутри. Прочитав их, он поднял глаза на Риса.

— Это о его первенце, — прошептал он. — Но это не я.

— Судя по дате, — кивнул Рис, — ребенок родился всего за несколько месяцев до твоего рождения.

— Внебрачный ребенок, — тупо повторил Саймон. — А герцог так открыто высказывался о безответственном поведении своих коллег. Он так громко выступал за то, что нельзя плодить безотцовщину, и стыдил за это весь высший свет.

— Надо отдать должное герцогу, он как раз позаботился о содержании ребенка, — заметил Рис. — Поэтому письмо и лежит в этой книге. На имя мальчика была выплачена крупная сумма.

— «Генри Айвз», — прочел Саймон.

— Никогда о таком не слышал, — откликнулся Рис. — Значит, он не из нашего круга.

Саймон молча смотрел на имя, написанное ровным, аккуратным почерком отца. Все так просто, как будто это был всего лишь еще один платеж очередному лицу. Письмо не содержало никаких подробностей, никаких свидетельств того, что отец заботился о малыше, который никогда не будет носить его имя. Имя матери ребенка тоже не упоминалось.

Хуже всего было то, что отец написал, что, отправив деньги, считает дело закрытым. У него явно не было намерения снова вспоминать о ребенке и его матери.

— Биллингем, на этой книге стоит год твоего рождения. Это произошло более тридцати лет назад.

— Да? — Саймон с трудом сосредоточился и посмотрел на Риса.

— Судя по тому, как равнодушно твой отец сообщает подробности, я начинаю думать, что он делал это не в первый раз. И…

— И поскольку он потом еще жил тридцать лет, то и не последний. — Саймон сел в глубокое кресло. — Ты считаешь, что есть и другие внебрачные дети.

Рис коснулся его плеча, словно хотел успокоить Друга.

— Я думаю, можно предположить, что это так.

Саймон вновь посмотрел на листок с именем. Генри Айвз.

Заброшенный брат, который живет бог знает как. Он мог быть торговцем, приходским священником или обыкновенным бандитом.

А может, умер уже.

От этой мысли стало больно в груди. У Саймона закружилась голова, когда он подумал, что в этом мире у него могут быть и другие братья и сестры. Дети его отца, от которых он откупился деньгами, возместив таким образом то, чего они никогда не получат из-за обстоятельств своего рождения.

— Если она знала… — задумчиво пробормотал Саймон, больше самому себе, чем Рису. — Неудивительно, что она ненавидела его.

— Что, прости? — поднял голову Рис.

— Нет, ничего, — махнул рукой Саймон, глядя себе под ноги. — Мне бы хотелось побыть одному.

— Я понимаю.

Рис, опустив голову, направился к двери.

Но как только его друг вышел, Саймон осмотрелся вокруг. Его начинало тошнить от пребывания в этом кабинете. Ему хотелось кричать, встряхнуть отца, напиться.

Ему хотелось любым способом вычеркнуть из головы все, что он теперь узнал.

— Посмотри, — прошептала Лиллиан, толкая локтем Габби и наблюдая за матерью Саймона. — Она явно чем-то расстроена.

— Да, дорогая, — Габби потерла бок, — ты уже несколько раз сказала это. Понятно, что леди Биллингем расстроена исчезновением сына.

У Лиллиан все сжалось внутри.

— Не говори «исчезновение», — с тревогой в голосе заметила она. — Это подразумевает, что он может не вернуться.

— Тебя это так волнует? — покосилась на нее Габби.

Лиллиан хотелось сказать, что ее это совсем не волнует, но Габби слишком хорошо знала подругу, чтобы поверить в эту ложь. Конечно, это волнует ее. Она забеспокоилась, когда в середине чайной церемонии Саймон покинул гостиную. Она волновалась, когда его мать с гневным лицом пошла следом за ним, а он потом не появился ни к ужину, ни после него.

Короче говоря, она беспокоилась, хотя и старалась не подавать виду. Саймона явно тревожит что-то тайное и серьезное, что, вероятно, как-то связано с его отцом. В их последнем разговоре он обмолвился об этом. Лиллиан пыталась сказать себе, что именно этим и объясняется ее интерес.

Но конечно, это была ложь.

— Я пойду поищу его, — пробормотала она.

— Лиллиан! — шумно выдохнула Габби.

— Но я же не могу упустить этот шанс узнать что-нибудь о старом герцоге, — пожала плечами Лиллиан.

— Это не имеет никакого отношения к твоему желанию найти Саймона, и ты знаешь это, — прошептала подруга. — Это связано с твоими чувствами к нему. Признайся.

От этих слов Габби у Лиллиан замерло все внутри.

— С ч-чувствами? К Саймону? Ты с ума сошла.

— Я бы сошла с ума, если бы не видела этого. — Габби сделала глоток и спокойно посмотрела на Лиллиан. — Не важно, какими были твои мотивы, когда ты ехала сюда, не важно, что внимание Саймона вызывает у тебя опасения. Важно то, что ты стала проявлять интерес к нему. И твое чувство, кажется, с каждым днем растет.

— Он предложил мне стать его любовницей, — покачала головой Лиллиан, — это значит, что он ничем не лучше своего отца.

— Ой, пожалуйста, не надо, — фыркнула Габби. — Тебе хочется обидеться, и, возможно, какая-то небольшая частичка тебя действительно уязвлена предложением Саймона. Но у тебя горят глаза, когда ты думаешь о своем присутствии в жизни этого человека, пусть даже таким скандальным способом.

У Лиллиан открылся рот, хотя она вынуждена была признаться себе, что каждое слово, сказанное подругой, правда. Только она никогда не скажет этого вслух.

— Я никогда… — Лиллиан замолчала, заметив, как недоверчиво поползли вверх брови подруги. — Думай что хочешь, — фыркнула Лиллиан немного громче, чем хотелось. — Я все равно пойду поищу его. Извинись за меня, если кто-нибудь спросит.

— Хорошо, — вздохнула Габби. — Только не думай, что тебе удалось одурачить меня.

Лиллиан не обратила внимания на уколы подруги и выскользнула из комнаты, стараясь сделать это незаметно.

Уже в коридоре она перевела дыхание. В голове все отчетливее стучали слова Габби. Неужели она права?

Нет. Лиллиан отказывалась принимать, что у нее могут быть чувства к этому человеку. Саймон был средством для достижения ее цели, она не могла забыть об этом.

Никогда.

Лиллиан решительно расправила плечи и стала медленно бродить по коридорам его дома, заглядывая в комнаты и прислушиваясь у дверей в надежде отыскать Саймона. Она не знала, что станет делать потом, но подумала, что решит на месте.

Лиллиан уже была готова покинуть первый этаж, когда добралась до последней комнаты здесь, толкнула дверь и заглянула внутрь. Это была бильярдная, которую Саймон показывал ей в день приезда. Лиллиан осмотрела комнату, ей показалось, что она пуста. Но, уже собираясь закрыть дверь, она заметила вьющийся дымок над креслом, которое стояло высокой спинкой к двери.

Сердце едва не выпрыгнуло из груди, и Лиллиан была готова сбежать, но заставила себя сделать шаг в комнату.

— С-саймон?

Повисла долгая пауза, прежде чем из кресла послышался низкий чувственный смех. Лиллиан ощутила прокатившуюся по позвоночнику дрожь и напряжение, охватившее все тело.

— Так это ты нашла меня, — пробормотал он, встав и повернувшись к ней.

Лиллиан затаила дыхание. Всякий раз, когда она встречалась с Саймоном, он был безупречно одет и подтянут. Но не сегодня. Сегодня шейный платок отсутствовал, воротник рубашки расстегнут. Похоже, он с утра не брился, на подбородке и щеках темнела щетина. Он выглядел так, словно только что встал с постели.

Забавное зрелище.

— Почему ты здесь, Лиллиан? — спросил Саймон, но, несмотря на грубоватый вопрос, злости в голосе не было.

Прежде чем ответить, Лиллиан осмотрелась. Ее взгляд — скользнул по маленькому столику рядом с креслом, в котором он сидел. Там в пепельнице тлел остаток сигары, стояла пустая бутылка из-под виски и наполовину пустой стакан.

Она опять посмотрела на Саймона. У него был стеклянный взгляд, наполненный такой печалью и болью, что она едва не вздрогнула, почувствовав силу эмоций, которые он даже не пытался скрывать.

— Ты пьян? — прошептала она.

— Недостаточно.

Саймон пожал плечами и шагнул в ее сторону.

— А когда будет достаточно? — дрогнувшим голосом поинтересовалась Лиллиан.

— Я пока не знаю. — С его губ слетел смешок. — Спроси еще через несколько часов.

— Саймон…

Он протянул руку и поймал локон ее волос. Когда он вытащил его из затейливой прически, у Лиллиан слова застряли в горле.

— Ты не ответила на мой вопрос, — мягко сказал Саймон.

Лиллиан с трудом сглотнула. Он опять стоял очень близко, и все, что она видела или чувствовала в этот момент, это был только он. Все остальное вокруг исчезло.

— Какой вопрос?

— Я думаю, ты знаешь какой, — улыбнулся Саймон. — Почему ты здесь?

— Ты… ты исчез, — объяснила Лиллиан, понимая, что ей надо отступить назад, но почему-то никак не могла это сделать.

Скорее всего не хотела.

— И тебя назначили поисковой командой? — с важным видом спросил Саймон. — Ты привела с собой собак, чтобы искали меня по запаху?

— Саймон…

— Я обожаю, когда ты называешь меня по имени.

Он на мгновение закрыл глаза и стал наклоняться к ней.

Лиллиан задохнулась от волнения. Она нашла в себе силы, чтобы отступить на шаг назад, хотя сердце продолжало колотиться в груди, как крылья бабочки.

— С тобой явно что-то не так. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось.

— Зачем? — резко спросил Саймон, взял стакан со столика и опрокинул в рот остатки виски.

— Может быть, я смогу помочь, — прошептала Лиллиан, ненавидя себя за то, что использовала его в своих целях, и за то, что действительно хотела ему помочь.

— Как ты можешь мне помочь?

Саймон поставил пустой стакан.

Она несколько раз открывала и закрывала рот. По правде говоря, у нее не было плана. Она думала только о том, чтобы найти Саймона, и никогда не предполагала, что найдет его в таком состоянии — потерянным, нуждающимся в помощи и соблазнительным одновременно.

— Я не знаю, — призналась Лиллиан.

И снова он стал приближаться, остановившись в каком-то дюйме от нее. Тепло его тела проникало даже сквозь ткань платья, волнуя и распаляя ее. Это разжигало в ней нетерпение и желание.

— А мне кажется, ты знаешь, — пробормотал Саймон. — Мне кажется, ты смотришь на меня и знаешь, что мне нужно. Так скажи мне, Лиллиан, как ты поможешь мне?

Лиллиан задрожала, почувствовав его дыхание на своей щеке. Он был прав. Глубоко внутри, в самых темных и потаенных уголках сознания, она знала, как заставить его несчастье уйти, хотя бы на время. Она знала, как уничтожить боль, как заставить из обоих забыть все.

И, как недавно обвинила ее Габби, Лиллиан хотела именно этого. На своих собственных условиях. Это был ее час, и больше ничей. О своем долге она подумает позже.

Лиллиан подняла руки и запустила дрожащие пальцы в кудрявые темные волосы Саймона. Он не сопротивлялся ее прикосновениям, только шумно выдохнул, как будто ждал этого мгновения целую вечность и теперь был готов подчиниться ему. Лиллиан задрожала, осторожно наклоняя его голову и прижимаясь к его губам.