Железные люди

Глава тридцать восьмая Злословие

Вечером второго дня пребывания подводников в импровизированном санатории было объявлено всеобщее построение всего экипажа. Довольно необычное мероприятие для лечебного или оздоровительного военного учреждения, где всегда всякие военные формальности сводятся чуть ли не к нулю и где невозможны, допустим, маршировка или рытьё окопов.

Но невозможны они лишь при условии, что данное военное учреждение — и впрямь лечебное или оздоровительное. А ежели оно окружено часовыми, которым приказано никого не впускать и не выпускать? То тогда, быть может, это военное учреждение — тюрьма, гауптвахта или концлагерь?

Гадая насчёт своего статуса, все построились на плацу возле какой-то мачты, на которой пионеры имели обыкновение в прежние времена поднимать и опускать свой кроваво-красный флаг с серпом и молотом.

Перед построившимися появился недавно назначенный на должность — заместитель командира дивизии по политической части капитан второго ранга Шлесарев.

Замполит — так это коротко называлось на тогдашнем языке. Иван Кузьмич Шлесарев имел очень неприятную, совершенно отталкивающую внешность: какой-то неестественно смуглый, землистый цвет лица. Он был груб и всегда обращался с НИЖЕстоящими чинами крайне высокомерно и даже злобно. Разумеется, с ВЫШЕстоящими — подобострастно! Ему ничего не стоило ни за что, ни про что наорать на человека, оскорбить его, унизить. А кличку он имел в Петропавловске из-за непредсказуемости своих поступков ужасную: Маньяк-с-Бритвой. По обычаю всех советских партийных вождей, идеологических работников, политических комментаторов, журналистов, военно-патриотических писак и телеболтунов он был вопиюще безграмотен — не разбирал ни падежей, ни склонений, ни спряжений, ни ударений. Всегда говорил невнятно и сбивчиво. Часто — с матом. Видимо, в Советском Военно-Морском Флоте нужно было иметь только такое скопище пороков, чтобы занять место духовного наставника целого соединения атомных подводных кораблей.

А незадолго до этого построения капитан второго ранга Шлесарев имел уже какое-то выяснение отношений с капитаном первого ранга Рымницким и с другими старшими офицерами затонувшей подводной лодки. Отношения эти выяснялись на повышенных тонах — это многие слышали краем уха и, видимо, уже тогда Маньяк очень сильно распалился.

Итак, почти весь живой экипаж атомной подводной лодки, за исключением тяжелобольных и заживо погребённых, был построен на плацу. А надо сказать, что во всей России самая экзотическая, самая величественная, самая прекрасная и таинственная местность из всех, что в ней есть, это, конечно, Курильские острова. Но и местность, стоящая после неё на второй ступеньке пьедестала почёта, по всем этим признакам — это тоже нечто всё ещё совершенно необыкновенное: вулканы, гейзеры, водопады, скалы, пропасти, озёра…

Это и есть Камчатка.

И тут нужна полная ясность: вот на этой-то камчатской земле, а не только на плацу, и стояли сейчас наши железные люди. Вокруг простиралась горная долина; прохладный, вечерний воздух мог бы слона уложить наповал тою свирепостью, с какою он бил в нос своими дурманящими хвойными запахами, а в уши — своим концертом каких-то кузнечиков, сверчков и птичек; рядом плескалось красивое озеро, а горы и скалы были чуть подальше. Люди вдыхали в свои измученные или даже прямо отравленные лёгкие эту роскошь, смотрели, слушали эту музыку и не верили, что это с ними происходит наяву.

Стоял июль 1983-го года.

И вот на этой же самой земле и появился перед людьми и природою замполит Шлесарев, представляющий интересы незаконно дорвавшейся до власти разбойничьей партии. А при нём — и его свита.

Духовный наставник и пастырь выдержал длинную паузу и обвёл мрачным и маниакальным взглядом всех выстроившихся. Безо всяких предисловий начал:

— Ну что, суки? Чего вылупились на меня? Вы что — хочете сказать, что вы не в курсе дела относительно того, что вы натворили! Допрыгались! Утопили подводную лодку! А теперь вы, подонки, что — радуетесь, что сухими из воды вышли?..

— Какие мы тебе подонки?! Сам ты подонок! — заволновались моряки всех званий от простых матросов и до старших офицеров.

— А ну молчать! Это что за нарушения дисциплины! Полный бардак в плане правопорядка, соцзаконности и политико-воспитательной работы!..

— Сам молчи, ублюдок вонючий! Ты не был там, где мы были, шкура продажная!..

— Такие, как ты и довели наш флот до такого состояния!..

— Это мы-то утопили подводную лодку?.. Ты и утопил!

— Молчать!!! Я вам никому не дам нарушать!.. Всех вас надо под трибунал отдать за то, что вы натворили! Перестрелять вас всех, мудаков, надо!.. Предатели! Изменники!..

И тут из строя со словами «Ах ты падла, мать-перемать!..» вырвались двое мичманов — уже известные нам первопроходцы русский Мерзляков и молдаванин Лесничий — и кинулись бить этого самого замполита. Хряпнул кулак гордого внука славян по гнусной морде Ивана Кузьмича, мощные ручищи потомка древних римлян, переселившихся на Дунай, рванули ненавистные погоны, и те затрещали на плечах… Маньяк-с-Бритвой заорал дурным голосом, что, мол, убивают, спасите!.. Поднялся шум, и строй нарушился. Кто-то из штабных офицеров кинулся вызволять Шлесарева, а кто-то из экипажа кинулся бить его ещё сильнее…

Оттащили пострадавшего на идеологическом фронте Кузьмича, поволокли под руки. Спасли, значит, от мученической смерти. Окровавленного и изодранного, брыкающегося и вопящего, что он всех поперестреляет, запихнули в машину и увезли от греха подальше с наказом не появляться больше на глазах у этих несознательных людей, пока те не очухаются.

Потом слухи о происшедшем дошли до Ковшова, но тот не стал разбираться в них, а перепоручил это дело одному из камчатских адмиралов. А тот вызвал к себе забинтованного и заклеенного во многих местах Маньяка и сказал ему, по-дружески похлопывая по гипсу на руке:

— Слушай, Иван Кузьмич, ты хоть соображаешь, что делаешь? Ты что — вконец уже охренел от своей идеологии? Ты хоть слыхал про презумпцию невиновности? Следствия и суда ещё не было, ещё неизвестно, кто виновен, а кто не виновен, а ты уже обвиняешь людей да ещё и всех подряд? А может быть, это твоё упущение, и это ты плохо проводил политико-воспитательную работу среди них, вот они с горя и утопили свою подлодку?

От такого поворота в рассуждениях адмирала — Маньяк так и обомлел.

— Товарищ адмирал, — забормотал он, — да я ж болею душой за флот, за, так сказать, наши показатели в соцсоревновании, за дальнейшие переспективы роста… Я ж хочу, чтоб вы были в курсе: я ж стремился, чтобы коллектив осознал… чтобы люди подходили к текущим задачам, стоящим на повестке дня, более ответственно, более взвешенно… Ведь ни для кого же не секрет же, что в плане успешной реализации политико-воспитательной и партийно-массовой работы уже давно превуалируют явления негативного плана!.. А они!..

— Вот что, — решительно сказал адмирал. — Ты, мать-твою-перемать, заканчивай эту свою хреновину. Дела раздувать не будем. Будем считать инцидент исчерпанным. Уловил?

— Будет сделано!.. Так точно!..

— А на людей — чтобы зла не держал! Понял?

— Так точно! Я всегда был за то, чтобы в наших рядах была, так сказать, сплочённость рядов!

— Ну, вот и прекрасно.

Так потом дисциплинарных и судебных неприятностей этот маленький эпизод и не возымел для его участников. Всё замяли и забыли. Сделали вид, что ничего не было.