Желтый Кром

Глава двадцать шестая

В зеленых просторах парка, сразу за чертой сада раскинулся городок из палаток и павильонов. Улицы его заполнила толпа: мужчины, одетые главным образом в черное — парадный костюм для праздников и похорон, женщины — в светлые муслиновые платья. Там и тут висели, недвижимые в безветрии, национальные флаги. В центре палаточного городка, ярко-красная, золотая, хрустальная, сверкала на солнце карусель. В толпе бродил продавец воздушных шаров, они рвались вверх над его головой, словно огромная перевернутая гроздь винограда с ягодами разных цветов. Лодки карусели, как косой, разрезали воздух, и из трубы машины, которая ее крутила, поднимался тонкий, почти прямой столб черного дыма.

Дэнис поднялся на одну из башен сэра Фердинандо и там, стоя на прокаленной солнцем свинцовой крыше и облокотившись о парапет, обозревал эту сцену. Механический орган внизу изрыгал чудовищную музыку. Лязг автоматических тарелок с неумолимой точностью отбивал ритм пронзительно звучавшим мелодиям. Все это напоминало звон меди и треск разбиваемого стекла. Одна басовая труба гудела, словно призывая на Страшный суд, с такой настойчивостью, таким резонансом, что ее чередующиеся тоники и доминанты отделились от остальной музыки и создали собственную мелодию: громкое монотонное движение вверх-вниз, вверх-вниз.

Дэнис склонился над морем бурлящего шума. Если бы он бросился через парапет, шум, без сомнения, не дал бы ему упасть, подхватил бы и удерживал в воздухе, как фонтан удерживает шарик вверху струи. Потом ему пришел в голову еще один образ, на этот раз в стихотворной форме.

Плохо, плохо. Но образ чего-то тонкого и обреченного взорваться изнутри, снизу ему понравился.

Или лучше:

Это было привлекательно: тонкая, бледная перепонка. В этом было что-то анатомически точное. Туго натянутая, трепещущая в грохоте бурной жизни…

Пришло время ему спуститься с безмятежного поэтического эмпирея в настоящий водоворот. Он шел по лестнице медленно. «Душа подобна бледной перепонке…»

На террасе кучкой стояли самые важные гости. Среди них был старый лорд Молейн — карикатура на английского милорда из какой-нибудь французской юмористической газеты: высокий человек с длинным носом и длинными обвисшими усами, с крупными зубами цвета старой слоновой кости, в нелепо коротком закрытом пиджаке, из-под которого торчали длинные-длинные ноги в серо-перламутровых брюках — ноги, которые подгибались в разные стороны в коленях, от чего его походка выглядела несколько вихляющей. Рядом с ним, короткий и плотный, стоял мистер Калламей, почтенный консервативный деятель с лицом, словно заимствованным у римского бюста, и с коротко остриженными седыми волосами. Молодые девушки не очень любили отправляться в автомобильные прогулки наедине с мистером Калламеем. А говоря о лорде Молейне, всегда удивлялись, почему он не живет в почетном изгнании на острове Капри среди других выдающихся лиц, которые по той или иной причине сочли для себя невозможным остаться в Англии. Оба джентльмена разговаривали с Анной и смеялись, один басисто, другой ухающе, как сова.

Черный шелковый шар с парашютом в черную и белую полоску на буксире оказался старой миссис Бадж из большого дома по другую сторону долины. Она стояла ниже по склону, и спицы черно-белого зонтика, которым она закрывалась от солнца, угрожали глазам Присциллы Уимбуш, возвышавшейся над ней, как башня, своей массивной фигурой, одетой в лиловое; голову Присциллы по-королевски увенчивал ток, покачивавшиеся черные перья которого напоминали о пышности парижских похорон по первому разряду.

Дэнис осторожно оглядел их всех из окна утренней гостиной. Его глаза внезапно стали невинными, детскими, непредубежденными. Они, эти люди, казались немыслимо фантастичными. И в то же время они реально существовали, действовали сами по себе, обладали сознанием, собственным умом. Более того, он был таким, как они. Можно ли поверить в это? Но красный блокнот был решающим доказательством.

Вежливость требовала подойти и сказать: «Здравствуйте! Как поживаете?» Но Дэнис не хотел сейчас вести разговоров, он не мог бы вести разговоров. Его душа была тонкой, трепещущей, слабой перепонкой. Он хотел удержать ее нетронутой и целомудренной как можно дольше. Он осторожно выскользнул через боковую дверь и пошел вниз, к парку. Когда он приблизился к шуму и движению ярмарки, его душа затрепетала. Перед самым входом он на мгновенье задержался, потом шагнул вперед и погрузился в людское море.

Сотни людей — у каждого свое собственное лицо, и все настоящие, индивидуальные, живые. Гнетущая мысль! Он заплатил два пенса и посмотрел Татуированную Женщину. Еще за два пенса — Самую Большую Крысу в мире. Из помещения, где показывали Крысу, он появился как раз вовремя, чтобы увидеть, как наполненный водородом шар взмыл вверх. Вслед ему громко заплакал ребенок. Но шар безмятежно поднимался и поднимался — совершенной формы, переливающийся опал. Дэнис следил за ним, пока он не потерялся в слепящих солнечных лучах. Если бы он только мог послать за ним свою душу!..

Он вздохнул, вдел розетку в петлицу и бесцельно, но с официальным видом начал пробиваться сквозь толпу.